Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[16-07-05]
Европейский домТеррор в России и на ЗападеВедущий Ефим Фиштейн Ефим Фиштейн: В серии террористических взрывов, прозвучавших на прошлой неделе в столице Великобритании, проявились как мотивы, типичные для всех других случаев международного терроризма - например, его анонимность, пренебрежение своей и чужой жизнью - так и некоторые новые аспекты, ранее не наблюдавшиеся. Впервые, самоубийцы-бомбисты оказались жителями и даже гражданами страны, против которой террор направлен, а не заезжими убийцами-гастролерами. Иными словами, люди, выросшие в нормальной добрососедской атмосфере, направили насилие против своих же сограждан, возможно даже соседей. Впервые террористами оказались не ближневосточные арабы, а этнические пакистанцы, до сих пор не замеченные в антизападном джихаде. В то же время общим для всех случаев террора остается мусульманская истовость преступников, носившая видимо форму радикального исламизма. Сравнимо ли то, что происходит на Западе, с проявлениями террора в России? Эти и все попутные проблемы мы постараемся обсудить в течение ближайшего получаса в таком составе: член Научного совета московского Центра Карнеги, специалист по исламу Алексей Малашенко, и наши корреспонденты в Испании и Франции - соответственно Виктор Черецкий и Семен Мирский. Ну что ж. Начнем. Начнем, разумеется, с того, что занимает наших слушателей в первую очередь. Алексей Малашенко, если абстрагироваться от несущественных отличий, скажем от этнического происхождения террористов, можно ли утверждать, что террор и в России и на Западе имеет общее идейное, а может быть, и организационное происхождение или все-таки это явления несравнимые? Алексей Малашенко: Ответить на этот вопрос вот так вот - да или нет - очень трудно. И тем не менее, все-таки Россию я бы выделил из общего глобального террора, из общей этой проблемы, которая возникла. И вот почему. Потому что то, что мы называем террором в России, возникло помимо бен Ладена, помимо "Аль-Каиды" и так далее, и так далее, и так далее. Абсолютно местные корни. Абсолютно местные корни, я подчеркиваю. Но по мере развития событий, особенно, наверное, после 2000 года, с началом второй чеченской войны вот эта самая исламистская идеология стала проявляться все отчетливее и отчетливее. И более того, на сегодняшний день мы имеем довольно сложный момент на Северном Кавказе. Действительно, какая-то часть тех, кто борется против Москвы, отождествляет себя уже с глобальным исламизмом, тем более, что всегда были связи между глобальными исламистами и теми, кто действует на Северном Кавказе. Поэтому возникает такая любопытная ситуация: да, конечно, местные корни, совершенно ясно, борьба против милиции, против администрации, исламистской оппозиции и так далее, но вот этот самый глобальный исламистский элемент все-таки присутствует. Я и считаю, что это очень опасная тенденция для России, для ситуации на Северном Кавказе, и опять же вот почему. Давайте представим себе на секундочку, что чеченская война сегодня вечером кончается, что переговоры с Басаевым или Басаева захватили и убили, но боевики выходят с гор, но вот тот самый радикальный исламизм все равно останется, и очень много народа на всем Северном Кавказе будет отождествлять себя с этим самым глобальным джихадом, и они будут видеть в себе моджахедов бен Ладена что ли. Ефим Фиштейн: Если я вас правильно понял, вы хотите сказать, что исламизм оказался достаточно привлекательной идеологией и формой, в которую облекаются по мере событий различные местные движения, имеющие совершенно отличные цели и отличные задачи. Для начала примем этот тезис. Семен Мирский, в вашей стране силы безопасности приведены в состояние готовности номер два - это высокая степень боеготовности. Франция, не только не участвовала в иракской кампании, но даже сделала все возможное и невозможное, чтобы ей помешать. Почему же такой страх у французов? Ведь если этот страх оправдан, то, следовательно, совершенно неоправданно представление о том, что исламский террор как-то напрямую связан с событиями в Ираке, что он якобы форма сопротивления арабского мира против новых крестоносцев и так далее, и так далее. Семен Мирский: Страх оправдан и вот почему. Угроза террора не является только функцией и производной от войны в Ираке. Начнем с того, что Франция была первой западной страной, по которой ударили исламские фундаменталисты. Об этом стоит напомнить. И произошло это ровно 10 лет назад, летом 1995 года, когда в Париже произошла серия взрывов. Многие слушатели об этом не помнят или не знают. Самым серьезным по своим последствиям из этих взрывов был взрыв на станции метро "Сан-Мишель", это буквально в двух шагах от Собора Парижской Богоматери, когда погибло 11 человек и 70 человек было ранено, то есть была очень большая серия взрывов, 4 или 5 в общей сложности. Ответственность за теракты взяла на себя тогда алжирская организация "Исламский фронт", предъявившая Франции счет за то, что правительство Франции якобы продавало оружие правительству Алжира, которое в свою очередь проводило репрессивную политику против фундаменталистов. Здесь стоит напомнить, что 10 лет назад еще не было никакой "Аль-Каиды", а имя Усамы бен Ладена тоже никому не было известно. Если же перенестись от событий десятилетней давности в наши дни и к степени высокой боевой готовности, которую провозгласили здесь, во Франции в общественных местах, на транспорте, то Франция, имеющая самое большое в западном мире мусульманское население, более 5 миллионов человек, стала основным рассадником и поставщиком боевиков "Аль-Каиды" в Западной Европе. Я привел бы здесь такую цифру. По данным Вашингтонского научно-исследовательского центра Никсона, среди боевиков "Аль-Каиды" насчитывается в 2 раза больше уроженцев Франции, чем, например, выходцев из Саудовской Аравии. И здесь стоит опять же напомнить, что практически все самоубийцы-камикадзе, совершившие налеты на Нью-Йорк и Вашингтон в сентябре 2001 года, были выходцами именно из Саудовской Аравии. Стержневой темой дебатов вокруг вопроса, что делать, здесь, во Франции, являются дебаты, известные под броским названием "Растворим ли ислам во Французской республике?". Подразумевается вопрос о возможности ассимиляции тех самых миллионов молодых мусульман, уроженцев Франции, приобщение их к ценностям республики, уважением к людям других вероисповеданий, терпимости, соблюдение прав человека. Дебаты ведутся ожесточенные. Ефим Фиштейн: Спасибо, Семен. Для начала будем считать, что и вы свою позицию достаточно хорошо обрисовали. Послушаем Виктора Черецкого. Виктор, у испанцев есть печальный опыт похожих бомбовых ударов по мирному населению. Но вот произведенный атаками психологический эффект значительно отличается от британской ситуации. Почему? Виктор Черецкий: Вы, Ефим, очевидно, имеете в виду политические изменения, которые произошли в Испании после терактов 11 марта прошлого года, потому что после терактов непосредственно были выборы парламентские, на которых произошла смена, политические изменения произошли, пришла к власти другая партия. Я бы не преувеличивал значения терактов в Мадриде с точки зрения их влияния на политическую жизнь страны, хотя после этого было очень много комментариев, что именно террористы вроде бы в Испании добились своего тогда. На испанцев повлиял целый ряд факторов, на их решение избрать другую партию. В первую очередь, не столько сами теракты, сколько крупные политические ошибки правительства консерваторов тогда, ошибки, допущенные ими в первые дни после теракта. Правящая тогда консервативная народная партия и ее правительство пытались обмануть общественное мнение, свалив вину на басков. Именно вот этого обмана испанцы не простили. Я уверен, что если бы тогдашнее правительство с самого начала говорило народу правду, то оно бы и до сих пор находилось у власти. В принципе испанцы не такой уж боязливый и трусливый народ. А наврали политические деятели тогда консервативные, потому что опасались, что избиратели воспримут теракт, как месть за участие в операции в Ираке. И ошиблись, потому что антивоенные настроения в Испании были не столь уж сильны. Ефим Фиштейн: Но, Виктор, в ситуации, когда в Испании присутствует и тот, и другой террор, действительно, в первые часы, в первые дни довольно сложно отличить... А я напомню, что выборы состоялись буквально через пару дней после терактов. Кстати, и в Лондоне в первые дни правительство, совсем не желая никого обманывать, не знало точных деталей террористических атак. Например, утверждалось, что их совершили не самоубийцы, потом оказалось, что все-таки самоубийцы. Я попросил сделать сегодня, как всегда, ситуационную зарисовку. И кого же еще, как не нашего человека в Лондоне Ефима Барбана. Вот она... Ефим Барбан: Великобритания ужесточает антитеррористическое законодательство. Лондонские теракты заставили правительство задуматься о новых мерах по профилактике террора. Глава лондонской полиции сэр Иан Блэр признал, что его людям приходится бороться с терроризмом 21-го века, используя законы 19-го века. В министерство внутренних дел разработало план по ужесточению существующего законодательства и разработало ряд новых законопроектов с тем, чтобы дать возможность полиции и судам предотвращать теракты еще на стадии их планирования. Предполагается, что уголовным преступлением станет не только непосредственное участие в теракте и его подготовке, но и так называемое косвенное участие в террористической деятельности, под которым подразумевается публичное восхваление террора и террористов. В частности, это касается экстремистски настроенных имамов лондонских мечетей, проповедующих ненависть к Западу и поддерживающих "Аль-Каиду". Уголовным преступлением станет нахождение в тренировочных лагерях террористов. Не менее 250 британских мусульман прошли подготовку в лагерях "Аль-Каиды" в Афганистане и сейчас находятся под наблюдением полиции. Будет также упрощена процедура высылки из страны и недопущения в Британию подозреваемых в сочувствии терроризму исламских радикалов. Оппозиционная консервативная партия уже заявила, что поддержит в парламенте новые антитеррористические законы. А тем временем расследование лондонских терактов продолжается. Полиция пытается установить, кто стоит за их организацией, кто обувал, инструктировал четырех террористов, кто изготовлял самодельные бомбы. Исчезнувший из своего дома в Лидсе 33-летний египтянин Магди аль-Нашар, которого подозревают в сотрудничестве с британскими террористами, арестован в Египте и уже допрошен сотрудниками британских спецслужб. Он отрицает участие в террористической ячейке. Аль-Нашар пишет докторскую диссертацию по химии в Лидском университете и подозревается в изготовлении бомб для террористов. И хотя имя четвертого террориста официально не названо, неофициально в Скотланд-Ярде подтвердили, что это 19-летний уроженец Ямайки Линдсей Джермейл, также подданный Британии, как и трое его подельников. И еще один след разрабатывает полиция. За несколько часов до терактов Англию покинул гражданин Пакистана, уличенный в связях с погибшими террористами и организацией "Аль-Каида". Он может оказаться идейным вдохновителем и непосредственным организатором лондонских терактов. Ефим Фиштейн: Алексей Малашенко, к вам у меня очень комплексный вопрос. Во-первых, о различии в происхождении, в корнях, так сказать, международного терроризма и терроризма в России. А во-вторых, вопрос, как с ним, с терроризмом бороться? Ведь если ближневосточное и мусульманское происхождение международного террора обычно объясняется некоторым общим цивилизационным отставанием этого ближневосточного региона, какими-то травмами, историческими кривдами, каким-то тяжким наследием колониализма, то в России, очевидно, ситуация совершенно не та, ведь ни чеченская диаспора в Москве, ни население самой Чечни, ни население Северного Кавказа не относится к числу бедных, отсталых, особо травмированных. Мстить за сталинские преступления современным россиянам тоже уже как-то нелепо. Это одна сторона дела, разные корни. А другая - как с ним бороться? Семен Мирский сказал, что во Франции есть теория ассимиляции мусульманского населения или, по крайней мере, какой-то массивной адаптации к французской ситуации, самоотождествление с республикой. Как быть в России, ведь вряд ли население Северного Кавказа можно ассимилировать или отождествить? Алексей Малашенко: Вы знаете, на ваш вопрос можно ответить хорошей толстой монографией, что, кстати говоря, постоянно и делается. Мне доводилось очень много читать на тему, как быть с терроризмом из тех публикаций, которые изданы в Соединенных Штатах, в том числе ребятами из ЦРУ, из ФБР. Просто поражаешься тому, как люди все всё знают, все всё понимают, но ничего сделать не могут. И вот тот банальный вопрос, русский вопрос, что называется, как говорит ваш Парамонов Борис, "что делать?", пока ни у кого толком ответить не получается. Конечно, как вы сами правильно говорите, у терроризма по всему миру... Кстати говоря, с этой точки зрения Северный Кавказ не такое уж большое исключение. Там почти те же самые проблемы, что и по всему миру возникают. Но пока мы будем решать все эти социальные, экономические проблемы, террор будет продолжаться, он войдет в нашу жизнь, как совершенно нормальный естественный фактор и мы будем относиться к нему, как к автомобильным авариям: да, это плохо, надо что-то делать, но это на века. А террор - это все-таки не автомобильные аварии. Очень хорошие, кстати говоря, меры предлагается в Англии. Очень хорошие. Но пойдут ли они в России? Не станут ли эти же самые меры здесь неким орудием вообще для подавления демократии и так далее? Мы это уже видели. Так что то, что пригодно для Англии, я думаю, что в России может получить обратный эффект. Но тем не менее тоже какие-то меры принимаются, но пока не работают. Так что я думаю, что это новый феномен, с которым мы все столкнулись, и меры пока еще только-только нарабатываются, определяются. Да и сами террористы, между прочим, приобретают опыт, меняют тактику, и за этим очень трудно уследить. Что можно конкретно сделать в России? Теперь вот вернемся к вашему второму вопросу. Безусловно, все-таки Россия - не весь мир, Северный Кавказ - не весь мир, там можно решить какие-то социально-экономические проблемы, там можно показать обществу, что методами террора, а конкретно в Дагестане, ничего не добьешься, или в Кабардино-Балкарии, в Ингушетии, еще где-то. Но это уже чисто политические, социальные проблемы, которые, может быть, напрямую с террором не связаны. И последнее, я бы хотел обратить ваше внимание на разное качество террора. Допустим, то, что произошло в Англии, в Испании, в Соединенных Штатах, это, я бы сказал, некий удар, который вообще направлен против правительства, если угодно, вообще против Европы, против Запада. А то, что мы наблюдаем, допустим, в том же Дагестане, это точечные удары, это месть конкретным сотрудникам милиции, конкретным начальникам, конкретным людям и так далее. Там ведь тоже два слоя террора. И вернемся к тому, о чем я уже говорил. Я думаю, что эти точечные акты можно предотвратить относительно простыми методами. То, что в России уже появились мотивы вот этого глобального террора, что мы, дескать, часть "Аль-Каиды", мы тоже боремся все вместе против Запада прежде всего, а уже потом против России, вот это, я думаю, уже не тактическая, а большая-большая стратегическая опасность для России. Ефим Фиштейн: Алексей Всеволодович, я с вами совершенно согласен, в данном случае моя социальная роль задавать наивные вопросы. И вы, по-моему, достаточно убедительно на первую часть ответили. Есть у меня и дополнительный вопрос к вам. Россия ведь, даже в своем нынешнем виде, остается государством многонациональным и мультиконфессиональным. С исламом россияне живут в неком симбиозе уже восьмой век. Может, есть какие-то рецепты сосуществования, которые Россия могла бы предложить миру. Ведь на Святой Софии крест воздвигать уже никто не собирается сегодня. Алексей Малашенко: Я думаю, что Россия не может предложить какой-то свой специфический рецепт. Дело в том, что российский мусульмане 14,5 миллионов этнических мусульман только официально, неофициально 18, может быть, даже чуть-чуть побольше. Но это как бы судьба России. И тут никакая ассимиляция невозможна. Тут возможен какой-то, скажем, мультикультуралистский подход, что ли. Но никакой ассимиляции. Я думаю, что проблема многонациональной России, отношения собственно русского этноса и общества с тем же Северным Кавказом - это проблема модернизации, это проблема создания гражданского общества, это очень мучительно, мы все знаем, как происходит, поэтому быстрой отдачи невозможно ждать. А вот то, что происходит на Западе, в той же Франции, об этом можно говорить бесконечно долго, это все-таки миграция, и к миграции действительно могут быть предъявлены методы и ассимиляции, и мультикультурализма тоже. Такое ощущение, что сейчас это нигде не работает, ни во Франции, ни в Италии, ни в Голландии. Я думаю, что происходит процесс движения народов. Это не просто мусульманская миграция, это даже, если хотите, изменение европейской идентичности и появление исламского компонента там, как совершенно естественного. Ефим Фиштейн: Спасибо. Дело в том, что всемирное переселение народов, о котором вы говорите, происходит, видимо, слишком быстро, и именно его высокие темпы и вызывают часть, во всяком случае, этих проблем. Вопрос к Виктору Черецкому. Ведь в Испании накоплен весьма своеобразный опыт. В прошлом именно на территории Испании были примеры арабских или мавританских халифатов, образцово терпимых к иноверцам, особенно исповедовавшим единобожие. Нет ли попыток акцентировать, так сказать, положительный опыт их предков, современных мусульман? Виктор Черецкий: Ефим, я бы не преувеличивал значение прошлого, потому что никакой особой терпимости в прошлом... Сейчас об этом говорят, что Испания в Средние века была образцом терпимости. Честно говоря, если изучаешь историю Испании, особых примеров терпимости не находишь. Ну, были определенные отрезки времени, когда спокойно жили в Кордове христиане, мусульмане, евреи, более-менее спокойно. Но тем не менее очень часто там были и погромы, а война, так называемая реконкиста между христианами и мусульманами, не прекращалась в течение пяти столетий и закончилась изгнанием мусульман из Испании, так что я бы не преувеличивал значение испанского опыта. Что делать сейчас? В принципе в Испании также считают, как и во Франции, что можно как-то приобщать к культуре. Но, честно говоря, особого оптимизма в этом нет. Ефим Фиштейн: Семен, хочу задать вопрос, но сначала, пожалуй, посылку предложу. Положение в Ираке рано или поздно стабилизируется или перейдет в хроническую фазу, которую принято обычно не замечать. Иными словами, Ирак перестанет восприниматься как повод для терроризма. Но вряд ли изменится то обстоятельство, что значительный и постоянно растущий сегмент населения, уже коренного, западных государств является заодно и частью мусульманского мира. В частности, это имеет отношение к Франции, где уже сейчас многие говорят, что пригороды Парижа, которые раньше было принято называть чуть ли не "красным поясом" Парижа, коммунистическим, сейчас стал "зеленым поясом" исламским. Чего же ожидать от такого развития? Семен Мирский: От такого развития следует ожидать того, о чем я говорил в начале нашей беседы, когда я задавал превалирующий во Франции риторический вопрос - растворим ли ислам в ценностях французской республики? И хотя однозначного ответа на вопрос нет, превалирует, однако, пессимистическая точка зрения: скорее всего, нет, не растворим. И здесь прямо к ответу на ваш вопрос, Ефим. Дело не в Ираке, дело не в Саудовской Аравии или, если говорить о России, то позволю себе даже высказывание, что дело не в Чечне или не в Дагестане. Дело в том, что ислам - самая молодая из трех монотеистических религий - вступила по причинам, которые я не в силах проанализировать, слишком комплексный вопрос, в чрезвычайно бурную, буйную фазу своего развития, своей экспансии. Я бы назвал эту фазу фазой бури и натиска, когда молодая религия распространяется и действует во всех направлениях. Конечно, не противопоказано искать социальные корни, улучшать социальное, экономическое положение молодых мусульман в северных и восточных пригородах Франции, все это может сослужить какую-то пользу, но панацеей, то есть средством излечения зла, это не явится, ибо корни более глубокие, корни находятся там, где живет нечто по имени духовность. Эти поиски духовности на исламский манер, они и есть как бы корни тех событий, о которых мы с вами говорим. Все же остальное - это более или менее палиативы, это более или менее оправданные и доброжелательные попытки ввести в какое-то русло очень-очень бурный и мощный поток, который, боюсь, только набирает силу. Ефим Фиштейн: Спасибо, Семен. Я вашу метафору понял. К сожалению, понятие бури и натиска (sturm und drang) ассоциируется у нас с весьма печальным периодом европейской истории, когда к власти стали приходить тоталитарные идеологии, тоталитарные режимы. Предлагаю вот какой выход из положения, как говорится, в порядке бреда, в порядке предложения всего лишь. Вопрос о принятии Турции в Европейский Союз остается нерешенным и сдается, что Франция однозначно высказывается устами своих ведущих политиков в том смысле, что этого не будет никогда. А с другой стороны, от собственных мусульман им никогда не деться и многие из них, кстати, склонны к фанатизму похуже турок. Может, напротив, турки - это какая-то форма спасения Европы от этого наваждения, от фанатизма, поскольку турецкое современное государство не склонно к фанатизму. Семен Мирский: Ну, то, что вы говорите, Ефим, это опять же похоже на метафору известную "клин клином вышибать". Я думаю, что говорить сегодня, что Турция никогда не будет принята в члены Европейского Союза, было бы преждевременно. Однако у меня нет ни малейших сомнений в том, что принятие Турции в ряды ЕС отодвигается к весьма дальним горизонтам. И в доказательство могу привести высказывание главы христианских демократов Германии Ангелы Меркель, которая является наиболее вероятным кандидатом на пост канцлера после выборов, намеченных на сентябрь, которая, как вы знаете, Ефим, в категорической и однозначной форме высказалась против принятия Турции в ЕС, по меньшей мере, сегодня. И я думаю, что эта точка зрения будет отныне превалирующей в Европейском Союзе. Ефим Фиштейн: Виктор, все-таки часть испанских мусульман наверняка (даже те, кто не знают историю своего народа, если можно говорить о народе в данном случае, или своей религии в прошлом, не знают историю испанских халифатов) достаточно адаптировалась, достаточно прижилась в испанском обществе и восприняла, видимо, некоторые ценности западной демократии. Может быть, стоит питать хотя бы надежду на то, что возможно обратное движение, что мусульмане западных стран окажут благотворное воздействие на своих единоверцев на Востоке - и может быт, даже сами возглавят борьбу против экстремизма? Что вы думаете, Виктор? Виктор Черецкий: Вполне вероятно. В общем-то, здесь, в Испании, живет около миллиона мусульман, в основном выходцы из Марокко и частично из Алжира. И большинство из них - это честные люди, которые очень неплохо трудятся, особенно в испанском сельском хозяйстве, которые поддерживают нормальные отношения с испанцами, не замыкаются в своей среде и осуждают теракты. Авторитеты их духовные после терактов, где бы они не произошли, всегда считают нужным высказаться против этого. Но те не менее я еще одну вещь хотел сказать. Мы почему-то в связи с терактами говорим, что это попытка отомстить за Ирак или за Афганистан или еще за что-то, но в принципе у воинствующих исламистов есть более глобальные цели. В случае Испании это вернуть Испанию в мир исламский. Испания для них - это Андалуз, Аль-Андалуз, который был захвачен испанцами и который непременно надо вернуть, это основная их задача, об этом они всегда и говорят на своих сходах и даже печатают. Разница между радикалами и умеренными исламистами состоит в том, что умеренные считают, что возвращение Аль-Андалуза должно произойти не спеша, путем переселения сюда жителей Марокко и ассимиляции местного населения, и принятие местным населением ислама. Ефим Фиштейн: Я очень надеюсь, что с божьей помощью им это не удастся сделать. На этом, пожалуй, мы закончим обсуждение проблемы, к которой, боюсь, мы вынуждены будем еще не раз возвращаться. Другие темы. Хотя первый из репортажей касается темы не настолько иной. В Германии по судам все еще продолжают звучать отголоски международного террора четырехлетней давности. И надо сказать, что приговоры особой последовательностью не отличаются. А угроза исламского радикализма в Германии между тем растет. Сообщает мюнхенский политолог Эйтан Финкельштейн... Эйтан Финкельштейн: Федеральная судебная палата Германии вынесла оправдательный приговор по делу о терроризме. Точнее она подтвердила тот приговор, который был вынесен земельным судом города Гамбург марокканцы Абдельгани Мзуди. Мзуди, прошедший подготовку в лагере талибов в Афганистане, обвинялся в участии в террористической организации и оказании помощи участникам нападения на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 года. Суть дела сводилась к тому, что обвиняемый, будучи студентом Гамбургского университета, входил в ближайшее окружение руководителя местной террористической ячейки и в последствии пилота того самолета, что врезался в одну из башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Мзуди оказывал заговорщикам финансовую и иную помощь, доказательство чему имеют место. Кроме того, он планировал свое участие в теракте 11 сентября 2001 года. Последний факт прокуратура не смогла доказать со стопроцентной достоверностью. Террористы-подпольщики, как известно, письменных приказов не отдают, а многочисленные косвенные доказательства суд счел недостаточными. Да и документально подтвержденные доказательства финансовой помощи террористам со стороны Мзуди судей не убедили. Обвиняемый отрицал, будто он знал, на какие цели предназначены добываемые им деньги. Помогал товарищу, только и всего. Короче, здесь мы имеем тот самый случай, когда всем всё ясно, всем, но не немецким судьям. Так как же комментирует окончательное оправдание Мзуди немецкая пресса? Непосредственно после процесса немецкие газеты в своем большинстве одобрительно отзывались о решении судей. Газета "Дрезденер нахрихтен", приветствуя это решение, писала, что, оправдав Мзуди, немецкие судьи продемонстрировали независимость от политики, прессы и общественности. Аналогичного мнения придерживалась и газета "Ландес цайтунг". Проявив беспристрастность, немецкие судьи, дескать, выбили почву и у пропагандистов "Аль-Каиды". Лишь генеральный прокурор Германии тогда Кайнем выразил сомнение в разумности такого решения. Сомнения эти вскоре подтвердились. Освобожденный из-под стражи Мзуди тут же вернулся в свою старую компанию исламистов и отказался давать показания по делу своего соотечественника Моте Садека, также обвиняемого в причастности к террористической деятельности. Кроме того, из только что опубликованного отчета ведомства по охране конституции (немецкий аналог американского ФБР) следует, что Гамбург по-прежнему остается пристанищем для исламистов и потенциальных террористов. Спецслужбы считают, что в этом городе насчитывается 2630 активных исламистов. За последний год к ним присоединилось еще 40 человек. Из них 200 исламистов, по мнению спецслужб, уже сейчас готовы к активным террористическим операциям. Продолжается в Гамбурге и вербовка солдат джихада для отправки в Ирак и другие "горячие точки" планеты. Спецслужбы считают, что число добровольцев уже составило 20 человек. Вся эта отнюдь не радужная картина заставила прессу изменить свое отношение к делу Мзуди. Теперь уже многие комментаторы утверждают, что решение судей по делу Мзуди демонстрирует беспомощность немецких органов правосудия, не силу, а слабость демократического государства в борьбе с исламистами. Ефим Фиштейн: Великое княжество Монако - это как раз тот золотник, который мал, да дорог. На этой неделе новым князем маленького государства на скале стал Альберт Второй, сын усопшего князя Ренье Третьего. Это тема нашего парижанина Дмитрия Савицкого. Дмитрий Савицкий: Французы называют княжеством Монако (точно так же, как испанцы - британскую колонию Гибралтар) - Rocher (Скала). Восемь лет назад княжество на скале праздновало семисотлетие правящей династии Гримальди. Княжество это, вполне голливудское и по размеру (не больше Централ Парка в Нью-Йорке, 195 гектар) и по декорациям (дворец, казино и банки), на самом деле суверенное государство: оно является членом ООН и входит в Европейский Союз. В то же самое время Монако - европейский налоговый рай; здесь прописаны многие самые богатые люди мира, среди просто богатых и очень богатых - немало французских звезд шоубизнеса, спорта и кинематографа. Французская революция (простым росчерком пера) превратила княжество в одну из французских крепостей. Монако стало называться "Форт Эркюль". Но в мае 1814 года Гримальди снова на троне, а через год Монако выбирает протекторат Сардинии. В феврале 1861 года Монако, отказавшееся от владений Ментоном и Рокбрюном, вновь обретает независимость. Франция и Монако устанавливают общие таможенные правила. В 1869 году княжество отменяет целый ряд налогов. В 911 году - первая конституция. И, наконец, в 1918 году Монако подписывает с Францией (после Версальского мира) договор, по которому Франция обязуется защищать независимость и суверенность княжества. Именно этот договор и изменил перед смертью князь Ренье Третий. Он считал, что обвинения против Монако (отмывание денег) зашли слишком далеко, и что Монако само вправе решать свои внутренние и внешние вопросы. Ренье Второй покончил с практикой, по которой Париж назначал в княжестве своего премьер-министра. Французские депутаты от партии социалистов не стесняясь называли и называют Монако: "территорией, где правит лицемерие". Имеется в виду все то же отмывание денег. Это, что Альберт Второй хочет изменить. В день восхождения на трон он упразднил, скажем, театральную часть церемонии, а в делах своих он так же наметил новую чёткую линию. Он попросил всех служащих дворца уволиться до 12 июля, но пока что оставил правительство в прежнем составе. Он твердо заявил что решил, цитирую, "сделать нравственность, честность и этику центром забот правительства и основой принимаемых решений". Он сказал, что борьба с отмыванием денежных фондов будет его приоритетной задачей. Альберт Второй получил образование в области трудового права в США и во Франции. На Скале он пользуется поддержкой широкого круга влиятельных друзей, но как сообщает парижская "Монд", он готов отправиться в США, чтобы найти сотрудников, которые помогли бы ему превратить княжество в современное государство. В начале июля Альберт Второй, как он и обещал в свое время, по истечению официального срока траура по отцу, объявил о том, что он признает своим внебрачным сыном двухлетнего Александра, ребенка стюардессы "Эр-Франс", француженки, родившейся в Того, Николь Кост. Канцелярия Альберта Второго однако подчеркнула, что сын его не будет носить фамилию Гримальди и не сможет наследовать отцу - об этом побеспокоился дед, Ренье Третий, изменив перед кончиной конституции: наследная власть отныне передается только детям, родившимся в законных браках. Ефим Фиштейн: Средний возраст жителя страны составляет около 37 лет. Но вселяет ли этот факт надежду, что тенденция старения европейского населения в полной мере не затронет Словакию? Вряд ли. Рассказывает наш братиславский корреспондент Инна Земляная. Ирина Земляная: Управление статистики Словакии демографическую ситуацию в стране оценивает положительно. По данным экспертов, сегодня рождаемость населения выше его смертности. Специалистов радует и то, что увеличилось количество зарегистрированных браков и уменьшилось число абортов. Политики говорят о стабилизации социально-экономической ситуации после введения радикальных реформ в стране. Однако демографы не разделяют их воодушевления. Прогнозы экспертов неоптимистичны. Для Радио Свобода говорит научный сотрудник исследовательского демографического центра в Братиславе Мартина Лукачова... Мартина Лукачова: Увеличение количества населения Словакии замедлилось в 80-х годах 20 -го столетия. В настоящее время эта тенденция усилилась. Рожденных детей настолько мало, что можно говорить о "нулевом" приросте населения. Незначительное увеличение новорожденных - это результат так называемых "отложенных родов", которые носят временный характер. Поэтому проблема старения словацкого населения по-прежнему актуальна. Ирина Земляная: Специалисты отмечают, что в северных и восточных регионах Словакии рождаемость выше, чем в южных и западных. Это противоречит с распространенным в Словакии мнением, что новорожденных больше в экономически сильных регионах. По мнению Мартины Лукачовой, на рождаемость в стране прежде всего влияют религиозные факторы и факторы этнической принадлежности. Мартина Лукачова: Например, на севере страны преобладают католики, которые придерживаются традиционной модели семьи. Они также против использования противозачаточных средств. На востоке Словакии много цыганского населения, которое также имеет свои особенности в репродуктивном поведении. Первая беременность у них обычно наступает в раннем возрасте, а семьи - многодетны. В южном, а главное, в западном - братиславском - регионах женщины приняли европейскую модель поведения. Они переносят рождение первого ребенка на "потом". Ирина Земляная: По мнению специалистов, интересным фактом является и то, что в Словакии, где преобладают консервативные взгляды по отношению к семье, все больше рождается внебрачных детей. Это связано с увеличением количества незамужних женщин. Сегодня они составляют 48% всех представительниц "слабого" пола в репродуктивном возрасте. По мнению экспертов, процесс старения населения, который наблюдается в Словакии, не остановить. "Но замедлить его можно созданием климата, благоприятного для рождаемости", - считает Мартина Лукачова. Мартина Лукачова: Это, прежде всего, усиление престижа семьи и ребенка. А сегодня для молодых людей открылось много иных перспектив - возможность путешествовать, учиться, добиваться карьеры, что идет вразрез с пониманием семьи. Ефим Фиштейн: Латвия, как и другие государства Балтии, славится своими праздниками песен, для которых характерно всенародное хоровое пение. Как зародилась эта уникальная традиция? Ответ на этот вопрос получить легко, благо совсем недавно в Латвии такой праздник прошел. Рассказывает наш рижский корреспондент Михаил Бомбин. Михаил Бомбин: Об истории песенной традиции в Латвии рассказывает историк Леонид Федосеев... Леонид Федосеев: Надо признать, что сейчас многие пытаются доказать, что это чисто латышское и чуть ли не тысячелетние традиции, и прочее, и прочее, начинают доказывать, что эти песнопения от совместного труда латышей. Но такого не было. В Для Латвии тем более характерна индивидуальная хуторная система и люди, вообще-то, собирались довольно редко. Традиция реальная эта появилась в 19-м столетии, когда немцы вдруг поняли, что они допустили семивековую ошибку. В течение семи веков они действовали в Прибалтике, делили людей на немцев и ненемцев, они их называли бауэр (крестьяне), между прочим бауэр в латышском языке вошло, как ругательное слово, то есть как местный дикарь, который обслуживает немецких баронов. Но в 19-м столетии, когда прибалтийские немцы поняли, что их влияние тут уменьшается из-за, скажем так, стараний России укрепить свое влияние, они пришли к выводу, что надо срочно онемечить все, что только можно, что если этот регион будет полностью немецким, то, естественно, влияние России резко сократится. Поэтому, начиная с 1822 года, сначала отдельные энтузиасты, а с середины уже 19-го века фактически немецкая общественность в целом, создали программу онемечивания латышей, что латыша, как такового вообще не существует. Что такое латыш? Латыш - это человек, который одевается, как немец, и ходит в лютеранскую церковь, как немец, поет песни на немецкий мотив. Единственное, что у него осталось свое, это язык. И вообще, любой латыш, который приобщается к европейской культуре, автоматически становится немцем. Поэтому решили приобщить к немецкой культуре. В данном случае к песнопениям. Считали, что это самый простой путь, самый эффективный путь. Михаил Бомбин: Однако, попав на латвийскую почву, немецкая песенная традиция, вопреки ожиданиям, дала совершенно иной результат и в значительной степени способствовала самоутверждению и становлению латышской нации. Леонид Федосеев: Эту традицию использовали латышские интеллигенты для так называемого латышского национального пробуждения, то есть вместо того, чтобы онемечить латышей, праздник песни способствовал становлению латышской нации. Михаил Бомбин: В чем, собственно, латвийская специфика? Леонид Федосеев: Латвийская специфика, во-первых, в том, что латыши сумели сохранить первоначальный образ этого праздника, то, что раньше было характерно для немецких бюргеров в начале 19-го века, то латыши сейчас сохранили, в принципе это нигде в мире больше не существует. Вот это торжественное шествие... В самой Германии эта традиция исчезла. Полностью именно эта традиция, характерная для Средневековья, которую переняли в 19-м столетии латыши, сохранилась только в Латвии и в Эстонии. Ефим Фиштейн: Недавно учение из Археологического музея в Южном Тироле обнаружили, что выставленная в нем самая древняя в мире мумия нуждается в косметической операции. Но кто возьмется за скальпель? - вопрошает австрийская газета "Вин Хойте" ("Вена сегодня"). В чем загвоздка? Разъясняет Елена Харитонова из Вены... Елена Харитонова: По собранным редакцией сведениям, как минимум, шесть человек, имевших отношение к находке этой мумии (ее случайно нашли на одном из альпийских ледников в 1991 году) скоропостижно скончались. Уже появился слух, что мумия мстит тем, кто ее тревожит. В апреле нынешнего года, например, умер от рака исследовавший доисторическое тело профессор. А перед ним попал в автокатастрофу занимавшийся тем же судебно-медицинский эксперт. Альпинист, транспортировавший мумию с места находки, вскоре погиб, провалившись в ледниковую трещину. Кинооператор, снимавший эту транспортировку, уже умер от рака мозга. Еще один присутствовавший в тот момент альпинист, разбился в горах около Зальцбурга. И самое главное, случайно нашедший мумию турист вскоре после этого тоже умер от рака. Ученые исследовали мумию, потому что хотели понять: от чего ушел из жизни человек? Пять тысяч лет назад он зачем-то поднялся высоко в горы и, вмерзнув в вечные снега одного из альпийских ледников, тысячелетие за тысячелетием лежал там на высоте 3210 метров. А нашли его, потому что ледники в Альпах в последнее время стали активно таять. Альпийскую мумию австрийцы назвали Отци, потому что место, где этот человек когда-то замерз, называется Отцталь. Он жил там во времена неолита, когда люди только что научились плавить медь, еще не знали, что такое железо. Ему было около 45 лет. И вот через 5 с лишним тысяч лет Отци начали тревожить. Сначала теперь уже покойный турист сообщил итальянским полицейским (ледник, где покоился Отци находится на границе между Австрией и Италией), что нашел в горах мертвое тело, а полицейские ответили туристу, что пропавших без вести в их местной картотеке нет. Тогда за расследование взялись австрийские криминалисты, которые увезли тело Отци в Инсбрук. Оно попало в Италию (Южная Тироль - итальянская провинция) только, когда после уточнения границы стало ясно, что Отци нашли с итальянской стороны. Жизни Отци в южно-тирольском музее посвятили большую - целый этаж - экспозицию. Ее несколько лет вместе подготавливали итальянские, австрийские ученые. Она уникальна, потому что до сих пор археологи находили лишь утлые остатки стрел, скребков или, например, окаменевший пепел из очагов тех людей. А Отци пришел к нам в полном снаряжении. В толще ледника сохранилась вся его одежда, охотничьи приспособления и даже остатки пищи. Ну, а место самого Отци чуть в стороне от экспозиции, в специальной камере за черной музейной стеной. Туда можно заглянуть через небольшое окошко. Причем, как сказано в музейном путеводителе. У каждого посетителя есть, таким образом, выбор - заглядывать, тревожить своим взглядом покойного или нет. По мере надобности тревожить Отци приходится только ученым. Но, как сказала моя знакомая Маргет, она работает в Венском историческом музее, ученые - люди не очень суеверные, и Отци, если надо, конечно, прооперируют. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
