Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[04-10-05]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомНовые лауреаты русско-американской премии "Либерти". Американская кинопремьера эротической китайской утопии "2046". К десятилетию "всемирной паутины". Критик Камила Палья о первых поэтах Европы. Репортаж "Октобер-фест в Нью-Йорке"Ведущий Александр Генис
Александр Генис: В Москве на этой недели в седьмой раз состоится церемония вручения премии "Либерти", которую ежегодно присуждает Независимое жюри - художник Гриша Брускин, музыковед Соломон Волков и я. Наша награда - единственная в своем роде. Она присуждается за вклад в русско-американскую культуру. По замыслу Независимого жюри премия должна не только отметить достойных людей, но и помочь сформировать концепцию рождающейся культуры, выделить ее специфику, очертить возможности и наметить перспективы. Поскольку мы имеем дело с динамичным, быстро развивающимся явлением, наша работа напоминает стрельбу по движущейся мишени. Учитывая этот фактор, устав премии сознательно расплывчат. Вместо четкого определения, он просто указывает имена, так сказать, ее патронов - Стравинского и Баланчина, Набокова и Бродского. На седьмом году своей жизни премия Либерти уже накопила и собственный опыт, выражающийся в именах ее лауреатов. Это - нью-йоркские художники Олег Васильев и Вагрич Бахчанян. Два льва русской поэзии: Лев Лосев и Лев Рубинштейн. Прозаик Василий Аксенов, эссеист и философ Михаил Эпштейн, коллекционер русского нонконформистсткого искусства Нортон Додж, директор музея "Гуггенхайм" Томас Кренц и директор Национальной библиотеки в Вашингтоне, автор лучшей американской монографии о России "Икона и топор" Джеймс Билингтон, издатель Ирина Прохорова и переводчик Виктор Голышев. В прошлом году к этой славной компании лауреатов присоединились двое ньюйоркцев: редактор знаменитого еженедельника "Нью-йоркер", автор лучших книг о новой России Дэвид Ремник и Михаил Барышников. В этом году, как это уже случалось, премия будет вручена в Москве. Первым награду получит Гидон Кремер. Вот, что о нем говорится в пресс-релизе Независимого жюри: Диктор: Гидон Кремер является первым музыкантом, удостоенным премии Либерти за семь лет ее присуждения. Всемирно известный артист, воспитанник прославленной московской скрипичной школы Давида Ойстраха, Кремер внес неоценимый вклад в утверждение на американском континенте творчества современных композиторов из России и бывшего Советского Союза. Его глубокие интерпретации произведений Альфреда Шнитке, Софии Губайдулиной, Арво Пярта, Гии Канчели и Петерса Васкса, многие из которых посвящены Кремеру как их первому и лучшему исполнителю, помогли открыть для западных слушателей неповторимую оригинальность и философскую значительность этой музыки. Особо отметим роль Кремера в возрождении музыкального наследия умершего в Принстоне легендарного футуриста, друга Ахматовой Артура Лурье. В России во многом благодаря Кремеру узнали скрипичную музыку американских композиторов Леонарда Бернстайна, Филиппа Гласса, Джона Адамса. Александр Генис: О новом лауреате премии "Либерти" слушателям расскажет член жюри музыковед Соломон Волков. Соломон Волков: Мы присуждаем премию Либерти уже в 7-й раз, но в первый раз даем ее музыканту. Что довольно удивительно, учитывая, что одна треть жюри, все-таки, музыкальная. Зато я считаю, что это попадание в совершеннейшее яблочко, потому что Кремер, может быть, как никто другой из музыкантов эту премию заслужил тем, что очень много сделал именно для пропаганды советской и постсоветской музыки в США. Гидону Кремеру 58 лет, это самый замечательный возраст для исполнителя, это только зрелость, можно сказать, начинается. Сделал он невероятно много за это время. Начинал он, как вы хорошо знаете, в Риге. И чем я очень горжусь, в одной со мной школе. Причем, я умудрился даже в двух школах с Гидоном Кремером учиться - в рижской музыкальной, а потом еще в ленинградской. Александр Генис: И как он учился? Соломон Волков: Очень хорошо, но, конечно, он с юных лет выделался как скрипач и все понимали, что здесь у него будет огромное будущее. И он, на сегодняшний момент является одним из ведущих представителей современного скрипичного искусства. Я перестал считать, когда количество его записей перевалило за 100. Думаю, что там гораздо больше. Записал вообще весь мыслимый и немыслимый репертуар. Я с огромным удовольствием буду слушать Гидона и в концерте Бетховена, и в концерте Моцарта, баховские записи сейчас готовятся, но, все-таки, он невероятно много сделал для пропаганды современной музыки. И без него, я считаю, что Шнитке, крупнейшая фигура советской и постсоветской музыки, никогда бы на Западе и в США не завоевал бы такого веса, такой популярности. Шнитке написал изрядное количество симфоний, но их почти не играют. В Нью-Йорке я не припомню, когда бы прозвучала симфония Шнитке. А скрипичные концерты Шнитке, которые неустанно пропагандирует Гидон, звучат очень часто. И довольно-таки часто в его исполнении. Он здесь проводил целые циклы из произведений Шнитке. Для меня это самый аутентичный исполнитель шнитковских произведений по многим параметрам. Конечно, возможны другие замечательные интерпретации, и мы их знаем, и Спиваков замечательно играет Шнитке, и Олег Крыса, и Марк Лубоцкий, но у Гидона свой подход и, мне кажется, что можно понять, в чем своеобразие его трактовки Шнитке по отрывку их второй части скрипичного концерта Шнитке номер 4, сочиненного в 1984 году, который посвящен Гидону. Звучит отрывок из второй части скрипичного концерта Шнитке номер 4 в исполнении нового лауреата премии Либерти Гидона Кремера и оркестра филармонии под управлением Кристофа Эшенбаха. Александр Генис: Ну а теперь пришла пора огласить имя второго (и, несомненно, куда более спорного) лауреата премии "Либерти" 2005 года. Для этого мы опять воспользуемся пресс-релизом Независимого жюри. Диктор: Владимир Сорокин, отпраздновавший этим летом свое 50-летие - самая яркая звезда в плеяде Московской концептуальной школы. За три десятилетия напряженной работы Сорокин написал целый ряд важных книг (начиная с ранних романов - "Тридцатая любовь Марии" и "Норма"), которые во многом определили развитие постсоветской словесности. Прозаик по преимуществу, он успешно осваивает разные жанры - от театра (более 10 пьес) и киносценариев ("Москва", "Копейка", "4") до либретто нашумевшей оперы "Дети Розенталя". Enfant terrible новой культуры Сорокин постоянно вызывает споры, что только подчеркивает его решающую роль в смене литературной парадигмы. Творчество Сорокина хорошо известно в Европе (особенно - в немецкоязычных станах) и в Японии, но недостаточно широко представлено в Америке за пределами академического мира. Независимое жюри надеется, что премия "Либерти" привлечет к творчеству Сорокина внимание американских читателей, которым предстоит открыть в его книгах совершенно новую для себя русскую словесность. Александр Генис: Объяснить наше решение (сделать это мне поручили коллеги по Жюри) поможет одно недавнее недоразумение в русско-американских культурных отношениях. Несколько лет назад Владимиру Сорокину было отказано в визе в США, куда он должен был приехать по приглашению академических кругов Америки. Такое, кажется, могло произойти лишь потому, что где-то перепутали героев Сорокина с их автором. Мы согласны с тем, что Сорокин - писатель не для всех. Но это еще не делает его категорически неподходящим для американского читателя. Тем более, что уже первая книга Сорокина - "Очередь", задолго до публикации на родине, вышла на английском языке. Сейчас в Америке, во многом благодаря усилиям лучшей, на мой взгляд, переводчицы современной русской литературы Джеми Гамбрел, печатаются рассказы Сорокина. Сорокиным активно занимаются филологи Америки. Я, признаюсь, еще не был ни на одной конференции, где бы ни читали докладов о его книгах. Однако это - только начало. И мы надеемся, что наша премия поможет открыть двери Сорокину в американскую словесность. Зачем? Чтобы ответить на этот непраздный для многих возмущенных читателей Сорокина вопрос, стоит отметить, что этому писателю посчастливилось нащупать две главные темы своего поколения. В ранних книгах он концептуально похоронил советскую власть. В опусах уже нового - 21-го - века Сорокин расправился с тем, что осталось. Более того, предвидя развитие генетики, Сорокин создал параллельную ей поэтику клонированной культуры - будь это роман "Голубое сало", сценарий фильма "4" или либретто оперы "Дети Розенталя". Клонирование, - говорит своими опусами Сорокин, - врожденная цель тоталитарного режима, заменяющего эволюцию конвейером, а индивидуальность серийностью. Рассказывают, что на последним Каннском фестивале вышел конфуз. Долгожданный фильм культового режиссера из Гонконга Вонга Карвая "2046-й" оказался неготовым к показу. Что-то известный своей эксцентричностью автор доделывал в последнюю минуту. Перед выходом картины в американский прокат лента была перемонтирована, но понятнее она, честно скажу, не стала. Этот поразительно красивый фильм с изумительной музыкой и зверски запутанным сюжетом восхищает эстетов и оставляет в недоумение других зрителей, с которыми в данном случае даже я, страстный любитель нового китайского кино, почти солидарен. О спорной картине рассказывает ведущий "Кинообозрения" "Американского часа" Андрей Загданский. Андрей Загданский: Действие фильма разворачивается в трех временах - в относительно настоящем, 1966 - 67, когда в Гонконге проходили беспорядки, в фантастическом будущем 2046 года, точнее - в беллетристическом фантастическом будущем, в котором разворачивается действие романа, который пишет главный герой Chow - Чоу, и в прошлом. В том недавнем прошлом, где герой встретил женщину, полюбил ее, или, точнее, скорее всего, полюбил ее, в затем потерял, трагически разминулся во времени - в гостинице, в комнате "2046". Желая найти ее, герой возвращается в гостиницу с намерением поселится в той же комнате - 2046, но комната занята, и хозяин отеля предлагает ему поселиться пока в соседней комнате под номером "2047". В комнате 2046 живет девушка, дочь хозяина гостиницы. Девушка влюблена в японца. Но отец категорически против того, чтобы его дочь выходила замуж за японца. На время дочь хозяина исчезает, и в комнате 2046 поселяется другая женщина Bai Ling (ее играет главная звезда китайского экрана Ziyi Zhang ), с которой у героя начинается роман. Не лишним будет заметить - что все три женщины из комнаты 2046 - нечеловеческой красоты. И это важнее всего сказанного ранее. Главный герой фильма пишет эротические романы - в рамках дозволенных приличий, по его собственному признанию. Его новый роман о поезде, путешествующем во времени - в 2046 год - становится частью фильма, его футуристическим фрагментом. В поезде путешествует герой, тот самый японский возлюбленный дочери хозяина гостиницы. А еще в поезде работают проводницами девушки-андроиды. Невероятные, конечно, красавицы. Замедленные роботы-человеки с замедленными реакциями. Этому дает замечательное объяснение хозяин гостиницы, он же - что-то, вроде начальника поезда идущего в 2046-й год: "Наши совершенные роботы устали, иногда они хотят заплакать, но слезы появляются лишь на следующий день". Потрясающая фраза. Александр Генис: Надо сказать, мне только что это пришло в голову, что эта фраза относится и к фильму. По настоящему реакция на этот фильм появляется на следующий день. Ее надо высидеть. Потому что фильм настолько сложный и запутанный, что только на следующий день начинаешь понимать, что, собственно говоря, ты видел. Андрей Загданский: Вы знаете, Саша, я не столько думал о том, что я понимаю или не понимаю, сколько я наслаждался физической реальностью. Кстати, возвращаясь к фильму. В реальном же времени - если только что-то в этом фильме реально - герой подружился с дочерью хозяина, и она помогает ему писать роман. Чудесным образом события в романе оказывают влияние на настоящее - если только что-то в этом фильме настоящее. Однажды хозяин говорит герою, что он едет на свадьбу дочери в Японию, и очень счастлив, что она выходит замуж за своего возлюбленного. Японца. Не могу не напомнить вам, Саша, "Красный" Кислевского, где герой Трентиньяна тоже меняет то ли свою судьбу, то ли судьбу двух молодых героев. Александр Генис: У Кислевского герой - просто-напросто Бог, который вмешивается в судьбу тех, кто этого заслужил. Андрей Загданский: Герой хотел бы стать Богом. Я не знаю, до какой степени ваше сравнение облегчает мою задачу. Ибо пересказывая основные сюжетные узлы, я отдаю себе отчет в том, что все это почти не имеет отношения к картине. Скажем так: пересказ истории имеет не больше отношения к самому фильму, чем описание расстановки джазовых музыкантов на сцене к той теме или же к той импровизации, которую они играют. Чем лучше фильм - тем сложнее вербализировать его содержание. Мы воспитаны так, что на вопрос "О чем этот фильм?" - отвечает пересказанная история. Фабула - "кто, что, зачем" - удобно каталогизирует большинство картин, но, по-моему, она бессильна в ряде случаев. Любопытно, что в таких случаях критики начинают, как правило, говорить о том, какое молодое искусство кино. И они правы: удивление - признак молодости. Фильм Вонг Карвая - приносит удивление, но в первую очередь - огромное - почти физическое наслаждение красотой. Александр Генис: Вы знаете, Андрей, я видел его первый фильм, который в какой-то степени является прологом к этой картине, и я был страшно удивлен, как изменился режиссер. Все говорят, что он непредсказуем. Потому что это самая амбициозная картина, которую мне приходилось видеть за последние годы. При всем при том, у меня масса претензий к этому фильму. Он мне напоминает по своему эгоцентризму позднего Джойса. Причем, не раннего, а позднего, периода "Финнегана". Он знает, о чем он нам рассказывает, но мы об этом не догадываемся. И разобраться в этой картине также трудно, как разобраться в "Поминках по Финнегану". Я знаю, что я говорю. Я за полгода прочитал 11 страниц этой безумной книги. Мне кажется, что главная задача режиссера заключалась в том же, что и у Джойса - сломать линейность повествовательного искусства, нарратива, создать новый синтаксис. В этом смысле эта картина, конечно, экспериментальное кино. Что, в общем-то, не плюс. Потому что когда кино гениально, то оно называется просто кино, как те же фильмы Кислевского. Андрей Загданский: Я не согласен с термином экспериментальный, потому что этот фильм удался. У этого фильма наверняка будут поклонники. Я, между прочим, отношу себя к этому числу. Этот фильм напоминает мне не эксперимент, а возвращенный Голливуд 30-х годов, когда зрители должны были забыть себя, погружаясь в красоту героев и героинь, в их высоки любовные страсти и порывы. Тот самый гламур. По разным причинам Голливуд потерял это качество. Звезды американского кино, на мой взгляд, утратили неземную природу своей красоты, своего присутствия на экране. И теперь, на каком-то новом уровне это качество реализуется на Востоке. Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Первый одноимённый альбом Трейси Чапман вышел ещё в 1988 году и практически сразу стал (и остаётся) эталоном нового фолк-рока. Я помню, даже "Мелодия", в тогда ещё СССР, выпустила эту пластинку. Только что вышедший новый, седьмой по счёту, альбом Трейси "Где ты живёшь" - её возврат к своим же истокам. Получившая уже четыре премии Гремми Трейси - истинный бард, умеющая создавать тонкие, продуманные и прочувственные песни как о социальных проблемах, так и о любви. Её самородный голос, точные тексты, одновременно сложная и простая музыка и очень личная манера исполнения делают её альбомы не просто сборниками песен, а, скорее, цельными произведениями. Особенно это заметно на последнем альбоме, полном образами и размышлениями. Вот одна из лучших композиций оттуда. Грустно-красивая, я даже сказал бы хрупкая, песня о неразделённой любви. "Не думай о времени. Меняются времена года и догорает костёр, а во мне всё не догорает любовь", поёт не угасающая Трейси Чапман. "Не думай" (Don't Dwell) Александр Генис: После "Катрины" прогресс вызывает не обычный в Америке оптимизм, а страх, смешанный с чувством вины. Однако пока технофобы разбираются в своих отношениях с планетой, обрушивающей на Америку один ураган сильнее другого, технофилы тихо радуются изобретению, которое, кажется, уж никак не влияет на экологию. Это - Интернет. Конечно, технические революции не знают красных дат. Научный прогресс - кумулятивный процесс, а не разовое явление. Поэтому у всех великих технических изобретений редко бывают определенные дни рождения. Тем не менее, история не обходится без календаря. Нам нужны какие-то вехи. Поэтому американские компьютерные журналы отметили 10-летие запуска программы "Netscape", решив что именно с этого момента началась история публичного, доступного каждому Интернета. Вот как об этом пишет компьютерный журналист Кевина Келл: Диктор: "Явление Интернета - событие ошеломляющее, грандиозное и фантастическое. Оно прививает нам новый способ мыслить - получеловеческий-полумашинный. Такого никогда еще не было в истории нашей планеты. Через три тысячи лет историки скажут: "Машина подарила человеческому роду новый тип мышления. Это было Начало". Александр Генис: Слово "Начало" он пишет с большой буквы. Вероятно, чтобы мы вспомнили Библию: в начале было Слово. Насколько оправданы эти гиперболы? С этим вопросом я обратился к нашему "специалисту по словам" Владимиру Гандельсману. Владимир Гандельсман: В грандиозности Интернета я не сомневаюсь. Недавно слышал такую шутку: "Сидим как в деревне! Ни радио, ни телевизора, - один интернет остался!" Но вот совсем не шутка: мои друзья в день катастрофы 11 сентября были в Лондоне, а дочь их работала в Нью-Йорке, неподалеку от Торгового центра, - по телефону не дозвониться, выручил интернет. И сколько таких частных историй, когда выручает интернет! А Новый Орлеан и живой дневник, который вел находившийся там воин-спасатель и который был доступен всем? Александр Генис: Собственно, почему я начал наш разговор на скептической ноте. Да потому, что реакция на изобретение радио, кино или телевидения была такая же: это сверхъестественно. Уже не первый раз в истории техники мы принимали изобретения за судьбоносный сдвиг, который раз и навсегда изменит жизнь и историю. Помните, в записных книжках Ильфа: "В фантастических романах главное - это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет". Владимир Гандельсман: Да, все это совершенно справедливо, и к нашему разговору я даже подобрал несколько забавных цитат, посвященных открытиям минувших времен. Они нам помогут вставить Интернет в исторический контекст. Александр Генис: Согласен, чтобы понять будущее, нужно вспомнить, чем оно было для прошлого. Владимир Гандельсман: Вот по поводу Радио. 1920 год. "Я, - пишет автор, - на севере Канады, в жалкой лачуге. Еще вчера "пребывать здесь" - означало пребывать вне мира. Радиофон изменил абсолютно все. Ну разве не прекрасно услышать здесь материнский голос, дающий советы, как сделать корочку пирога более хрустящей?" 1921 год Велимир Хлебников: "Радио будущего - главное дерево сознания - откроет ведение бесконечных задач и объединит человечество. Около главного стана Радио, этого железного замка, где тучи проводов рассыпались, точно волосы, наверное, будет начертана пара костей, череп и знакомая надпись: "Осторожно", ибо малейшая остановка работы Радио вызвала бы духовный обморок всей страны, временную утрату ее сознания"... Александр Генис: Ну, это просто напрямую относится к интернету. Я, кстати, несколько лет назад, в одной статье как-то доказывал, что Хлебников предсказал (под именем радио) не только уже существующую "Всемирную паутину", но и ее будущее. Он писал, что "радио" "скует звенья мировой души и сольет человечество". Владимир Гандельсман: Ну, если говорить о русских писателях и их научных предвидениях, то Пушкин и здесь впереди всех, - ведь он предсказал метро в "Евгении Онегине": Мосты чугунные чрез воды Александр Генис: "И заведет крещеный мир Тоже предсказание и тоже сбылось. Владимир Гандельсман: Да, а Андрей Белый предсказал атомную бомбу - "Мир - рвался в опытах Кюри / Атомной, лопнувшею бомбой / На электронные струи / Невоплощенной гекатомбой...". Это 1921 год. Правда, за восемь лет до него атомную бомбу предсказал Герберт Уэллс... Александр Генис: Но давайте лучше вернемся к радио. Владимир Гандельсман: Давайте. 1922 год. "...Один-единственный оркестр, дающий ночные концерты, которые слушают одновременно в Занзибаре и на Камчатке - во всем мире. Вместо газет с их новостями, - дикторы, читающие новости круглосуточно..." Затем следует неожиданно тревожная нота. "Последний остаток собственности: одиночество и созерцание, - исчезнет". Восторг, смешанный с опасением, в другой реплике: "Ни один человек не в состоянии управлять одновременно ста двадцатью миллионами людей, влиять на их сознание, но это под силу новому гениальному изобретению: радио!". Сомнительная похвала, опасная. Александр Генис: Это между прочим то, о чем говорил Маклюен, который говорил, что если бы телевидение изобрели раньше радио, то не было бы у нас ни Гитлера, ни Ленина. Именно потому что радио способно управлять сознанием миллионов. Владимир Гандельсман: В реплике 1924 года звучит гордость: "Поскольку случилось так, что в радиовещании Англия и Америка опережают другие страны, Европа может (и должна!) навострить ушки и учить английский, - язык, который несомненно станет доминирующим в мире". В Европе, во всяком случае, так оно и случилось. "Нью-Йорк Таймс" в 1928 году справедливо предрекает важнейшую роль радио в предвыборных кампаниях, вообще - в политике. Хватит о радио, теперь кино. Парижский журналист после фильма Луиса Люмьера, 1895 год: "Фотография разморозилась и стала подвижной. Отныне зафиксировано движение. Когда такие изобретения станут доступны, когда каждый сможет запечатлеть дорогого человека не на фотографии, но в движения, с его жестами и словами, тогда и сама смерть будет не абсолютна". Киномеханик комментирует показ первого фильма Люмьера в Нью-Йорке: "О, этот момент коллективной экзальтации. Одним щелчком я погружаю тысячу зрителей в темноту и запускаю фильм. Каждая сцена сопровождается бурными аплодисментами, публику трясет, все в восторге". Максим Горький, увидев продукцию Люмьера в Нижнем Новгороде: "Вчера я был в Царстве теней. Как пересказать этот странный мир? Мир без цвета и звука. Все - монотонно-серое: вода, земля, трава, деревья, воздух... Не жизнь, - тень жизни. Мускулы лица актера сжимаются, но вы не слышите смеха. Движение убыстрено, ничего не рассмотреть... Не жизнь, а черт знает что". Если автор "Песни о Буревестнике" мрачен, то американская студия по производству рекламы счастлива: вместо того, чтобы пользоваться фотографиями, на которых бог знает кто, вы можете отныне брать в свою рекламу голливудских кинозвезд. Интервью с пионером кино Гриффитом в 1915 году: "Очень скоро с помощью кино будут обучать детей. Ну конечно, они перестанут читать историю. Представьте себе публичную библиотеку, где вместо книг экраны, на которых вы можете просмотреть любой эпизод истории. Не рыться в пыльных книгах, не тревожить библиотекарей и консультантов, нет, - нажать кнопку, - и перед вами Наполеон..." Перейдем к телевидению. Вот замечательная реакция лондонской девочки в 1925 году: "Мы, конечно, вежливо захлопали в ладоши, потому что мы испугались. Мы были убеждены, что они с экрана видят все, что происходит в нашем доме". Предсказание журналиста в 1938 году: "Надеюсь, что наступят времена, когда вся страна, собравшись на площади перед большим экраном, сможет наблюдать событие, которое происходит в другом конце страны в то же самое время. Это будет не устаревшая кинохроника, но прямая трансляция". Предсказание сбылось. А вот скептический отклик в "Нью-Йорк Таймс": "Проблема в том, что глаза приклеены к экрану. Но у рядового американца нет на это времени. Потому телевизор никогда не заменит радио". Великий поэт Томас Элиот заявляет с философской трагедийностью: "Этот развлекательный ящик, который позволяет одновременно миллионам людей слышать одну и ту же шутку, оставляя их при этом в одиночестве..." Александр Генис: Что ж, цитаты поучительные. Они призывают нас к скромности, когда мы пытаемся угадать будущее. Ну, а что, Володя, лично Вы ждете от интернета? Владимир Гандельсман: Во-первых, интернет дал уже столько, что ждать от него чего-то еще просто наглость. Например, он дал поисковые системы, когда вы можете по слову или по сочетанию слов найти необходимую статью, или рассказ, - все, что потеряла ваша память... Информативное значение интернета огромно - любые словари на любом языке, например, и многое другое... Если же о том, чего я жду... Ну, допустим, я жду, что все книги библиотеки Конгресса будут, как обещано, отсканированы, - а их 26 миллионов, - и станут доступны любому интернет-читателю. Это ли не фантастика: все книги, требующие огромного хранилища, уместятся на одной полке? Еще мне бы очень хотелось, чтобы управление компьюторами, выполняющими все более сложные задачи, упрощалось. Вот, пожалуй, на сегодня все мои требования. Александр Генис: Как мы уже не раз говорили, в тревожную эпоху войны с террористами, угрожающими самым основам нашей цивилизации, западная культура инстинктивно льнет к своим корням и основам - к античности. Об этом говорит спрос на исторические фильмы, телепередачи, романы - и академические штудии. Об одном из таких революционных исследований античной поэзии рассказывает ведущая "Книжного обозрения" Марина Ефимова. МАЙКЛ ШМИДТ. "ПЕРВЫЕ ПОЭТЫ". Марина Ефимова: Майкл Шмидт известен своей замечательной книгой "Жизнеописание поэтов", которая является (по выражению критика Камиллы Пальи) "900-страничной медитацией на тему английской поэзии". Новую книгу, посвященную ПЕРВЫМ поэтам, то есть поэтам Древней Греции, ученый (к изумлению коллег) ненаучно начал с Орфея. Шмидт пишет: Диктор: "Я принимаю Орфея не как легендарного "отца поэзии и музыки", а как живого человека с настоящей арфой в руках". Марина Ефимова: И Шмидт создает вокруг Орфея не миф, а как бы жизнеописание с массой деталей - вплоть до его увлечения мальчиками после того, как он окончательно потерял Эвридику, оглянувшись на нее по дороге из Царства мертвых. Автор даже отмечает, что Орфея считают первым гомосексуалистом в его родной Фракии. Но не избежать автору и мифа: рассказа о гибели певца, растерзанного вакханками, и о судьбе его бедной головы, принесенной волной к Лесбосу - приюту поэзии. В огромной главе о Гомере самое интересное - разбор гомеровского языка. Шмидт вообще увлекательно пишет о стилистике первых поэтов: о том, как несовершенны английские переводы стихов, написанных на "богатом гласными" древне-греческом, о том, как трудно передать по-английски греческие нисходящие ритмы и особенности вокала. Он с огорчением предупреждает: Диктор: "Оригиналы греческой поэзии сохранились лишь фрагментарно, в основном, в цитатах, приведенных в письмах и эссе более поздних авторов. Так что древнегреческие стихи сейчас - это чаще всего лишь приблизительная научная реконструкция". Марина Ефимова: О словаре Гомера Шмидт пишет, прибегаю к дерзкому и красочному сравнению: Диктор: "Это - композиция из разных диалектов - как если бы английский поэт писал на смеси разных английских диалектов - шотландского, южно-африканского, ямайкского и техасского, вместив всё это в одно стихотворение". Марина Ефимова: В истории литературы давно бытует гипотеза, согласно которой одного такого поэта - Гомера - не было, и что его легендарное имя совмещает в себе двух очень разных поэтов - авторов двух очень разных книг: "Одиссеи" и "Илиады". Шмидт от этой гипотезы досадливо отмахивается: Диктор: "Это все равно, что сказать, будто Шекспир не мог написать и "Отелло", и "Комедию ошибок". Не поддавайтесь тем, кто отрицает существование Гомера, это обеднит ваше чтение". Марина Ефимова: Помнится, Анну Андреевну Ахматову раздражало и смешило это отрицание. Она говорила: "Да, да, "Илиаду" написал не Гомер, а совершенно другой человек: тоже грек, тоже старик, тоже слепой..." Главу о Гесиоде Шмидт украшает лирической экскурсией на так называемую "ферму Гесиода", где этот поэт, современник и соперник Гомера написал свою знаменитую поэму о крестьянской жизни - "Труды и дни": Диктор: "Взбираясь на гору Геликон, я вижу то же самое, что когда-то видел Гесиод: старые оливковые деревья, вцепившиеся в каменистый склон. И вдруг долетит волна аромата диких цикламенов. Странные, почти безлистные цветы - бледные крапинки лилового на сером". Марина Ефимова: Архилоха Шмидт называет "единственным греческим поэтом-солдатом". Он родился на ветреном Паросе, острове мрамора, и в юности пас скот. Но однажды, когда он гнал коров на рынок, на дороге перед ним появились музы, украли корову, а взамен оставили лиру, не очень, правда, лирическую. Поэзия Архилоха полна цинизма и, как пишет Шмидт, "эротики на уровне рептилий". За Архилохом идет Алкман - единственный оставшийся в истории поэт-спартанец, сочинявший девичьи хоровые песни в 7 веке до нашей эры, когда Спарта была знаменита своей керамикой, музыкой и поэзией - еще до того, как (три века спустя) слово "спартанец" стало синонимом тренированного, отважного и тупого вояки. И за Алкманом - блестящая плеяда пионеров поэзии 7-го, 6-го, 5-го веков до нашей эры, отцов-основателей, создателей жанров. Мимнерм - первый эллегист. Первый поэт Афин моралист Солон, чьи афоризмы были выбиты на стенах храма Аполлона в Дельфах. Вдохновитель европейской поэзии Анакреон, чья нагая статуя украсила афинский Акрополь. Симонид - первый поэт, заработавший на поэзии. Пиндар - автор первых од (практически непереводимых). Почти все эти поэты были отпрысками обедневших аристократических родов (непременно обедневших. Необедневшие почему-то стихов не писали). И среди них одна женщина-бард с острова Лесбос - Сафо (или Сапфо) - загадочная, гениальная, трагическая фигура, чьи стихи (особенно два стихотворения: "Он кажется мне богом" и "Ода Аполлону") до сих пор не только поражают мастерством, но трогают сердце. Разбирая главу о Сафо в книге "Первые поэты", рецензент книги критик Камила Палья пишет: Диктор: "Шмидт тонко разбирает стиль Сафо, называя ее фразы "идеально пригнанными и отшлифованными - словно для того, чтобы скрыть избыточную эмоциональность их автора". Он удачно сравнивает отношения между голосом и аккомпанементом в стихах Сафо с оперным речитативом. И справедливо отмечает, что веками стихи Сафо возбуждают в одних людях восторг сладострастия, в других - моральное неодобрение. Однако "неодобрение" - недостаточно сильное слово, если вспомнить, какую роль сыграла средневековая Церковь в сожжении манускриптов этой "десятой музы", вдохновительницы Горация и Катулла, любвепоклонницы, бросившейся со скалы из-за неудовлетворенной страсти". Марина Ефимова: Последним из "первых поэтов" Древней Греции Шмидт считает эллина Феокрита из Сиракуз, создателя первых пасторалей. Его стихи, написанные в 3-м веке до нашей эры, символизировали радикальные изменения в греческой литературе. Поэты уже не пели свои стихи для живых слушателей, как Орфей, и Гомер, и Сафо. Стихи теперь записывали и, по выражению Шмидта, "адресовали их новому существу, неизвестному во времена Гомера - ЧИТАТЕЛЮ". Таким же, как мы. Александр Генис: Одна из самых симпатичных черт нью-йоркской жизни - парады, которые устраивают этнические меньшинства, в совокупности и составляющие большую часть населения этого великого города. За обидным исключением (русских парадов почему-то не бывает), на любимой фестивалями Пятой авеню гремят веселые шествия пуэрториканцев, евреев, африканцев, украинцев, выходцев с Карибских островов, и, конечно, ирландцев. У нас проводится самый старый и самый большой в мире парад в День Св. Патрика. В этой пестрой кампании особое, благодаря своей роли в американской истории, занимают фестиваль американцев германского происхождения. Они здесь были с самого начала. Уже купец Петер Минуит, купивший у индейцев Манхэттен, был выходцем из немецкого городка Визель-на-Рейне. Немцы составили первую, после британцев, из великих эмигрантских волн, обрушившихся на берега Нового Света в 19-м веке. В эпоху Гражданской войны в Конгрессе обсуждался вопрос о придании немецкому языку государственного статуса. В 1860-годы четверть Нью-Йорка говорило по-немецки. Им город обязан двумя своими традициями - пивоварням и опере. Знаменитый театр Метрополитен - детище германских эмигрантов, которые практически целиком заполняли и сцену и зрительный зал. На рубеже веков самыми горячим патриотами Германии в Нью-Йорке были немецкие евреи-эмигранты. Они называли своих родившихся уже в Америке детей именами, взятыми из книг Шиллера и Гете. На собранные ими деньги в Бронксе был сооружен до сих пор там стоящий памятник Лорелее. Первая мировая война нанесла удар по тевтонской идиллии в Новом Свете. Жертвой антигерманских настроений пал гамбургер, которого официально переименовали в "сандвич свободы". Что, впрочем, никак не отразилась на дальнейшей судьбе гамбургера, этого самого популярного немецкого эмигранта. Сегодня в Нью-Йорке живут около трехсот тысяч американцев, ведущих своей происхождение из Германии и Австрии. Изрядная их часть вышла на Пятую авеню, чтобы отметить дорогой каждому германскому сердцу - и желудку - праздник "Октоберфест", участником которого стала и наш специальный корреспондент Рая Вайль. Рая Вайль: Знаменитый в Германии праздник пива и урожая - "Октоберфест" - проходит и в Америке. Здесь его отмечают немецко-американскими парадами в честь барона фон Штойбена. Они проходят во многих городах Соединенных Штатов, но нью-йоркский парад, посвященный этому легендарному генералу, считается самым крупным культурным событием немецкой диаспоры в стране. В этом году он проходит по Пятой авеню в Манхэттене в 48-й раз. Отто Брант (уроженец Баварии): Я живу здесь уже 45 лет, в Калифорнии. Как приехал в Америку, сразу начал работать в гостиничном бизнесе, и вот только сейчас, 45 лет спустя, вышел на пенсию. Я всегда мечтал увидеть нью-йоркский парад Штойбена, это была моя цель. Как все немцы американского происхождения, я горжусь тем, какую роль сыграл этот немецкий барон в американской истории. Это благодаря генералу фон Штойбену Америка выиграла войну за независимость против англичан. Он одним из первых приехал тогда, предложил свою помощь Джорджу Вашингтону, и самолично обучал его армию дисциплине и военному искусству. 30 лет назад я был в Нью-Йорке в командировке, но это было зимой. А сейчас я, наконец, на пенсии, сам себе хозяин, и мы с женой решили приехать и своими глазами увидеть, наконец, этот самый большой немецкий парад в Америке. Тем более, что в Нью-Йорке он плавно переходит в целую неделю немецко-американской культуры. Тут и выставки, и фильмы, и музыка, и танцы народные, и немецкая еда, конечно. В Манхэттене в эти дни чувствуешь себя, как в родной Баварии, повсюду на родном языке говорят. И не мудрено, очень много американцев здесь имеют немецкие корни. Рая Вайль: В специальной брошюре, сопровождающей ежегодный парад генерала Штойбена, я прочла, что выходцы из Германии и их потомки составляют сегодня четверть населения Америки, почти 70 миллионов. В одном только Нью-Йорке проживает более пятисот тысяч немцев, и 30 тысяч из них, маршируют в параде, представляя немецкие общественные, культурные и профессиональные организации Нью-Йорка... Фрау Брант, с которой я тоже здесь познакомилась, приветствует марширующих сразу двумя флажками - американским и немецким. От возбуждения она чуть не выпала за полицейские заграждения... Фрау Брант: Мы родом из западной Германии, из Эссена. Приехали на неделю в Нью-Йорк, и случайно попали на парад Штойбена. Отто Брант: Надо же, как повезло. В Германии мы видели этот парад по телевизору. Но разве телевизор способен передать все нюансы. Фрау Брант: Потрясающее зрелище, раз в жизни это надо увидеть своими глазами. Рая Вайль: Парад барона Штойбена идет по Пятой авеню вдоль Центрального парка, от 63-й улицы до 86-й. Это один из самых красивых районов Манхэттена, так называемая "музейная миля"... И все с музыкой идут, с танцами, многие в немецких или в австрийских национальных костюмах, поют народные песни, а зрители, расположившиеся по обе стороны Пятой авеню, хором подпевают. Все хорошо, только уж больно медленно идет парад, с большими остановками. Воспользовавшись очередной паузой, я беседую с Полом Клаусом, руководителем семейного квартета, представляющего на параде баварскую народную музыку. Пол Клаус: Похоже, все получают удовольствие от парада. А после все группы соберутся на немецком фестивале в Центральном парке. Вот где будет настоящее веселье, с немецким пивом, тушеной капустой, свининой и всевозможными немецкими колбасками. Музыка и танцы будут до утра. Это бесплатно. Но за еду и пиво придется платить, и недешево, без 50-ти долларов на двоих туда лучше не соваться. Причем, выбор небольшой. Остальное осталось в Германии. Рая Вайль: Парад еще не закончился, а народ уже потянулся на фестиваль, ну, а я, естественно, потянулась за народом. Вход 10 долларов. Но это только начало. И пиво, и непременные колбаски с капустой оказались дороже, чем в ресторанах. Но кто считает, когда вокруг звучит веселая австрийская музыка. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
