Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[16-08-05]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомДискуссия о терроре: "Джихад как проблема Запада". Биография актера Алека Гиннеса. Фильм Джима Джармуша "Сломанные цветы". Репортаж из дома для престарелых. Бабушки и дедушки АмерикиВедущий Александр Генис
Александр Генис: Война с террором кончилась. Увы, только на лексическом уровне. Белый Дом решил переименовать ее в "глобальную борьбу с экстремизмом". Новый термин, который уже прочно вошел в политический словарь Белого дома, отражает смену наших представлений о природе конфликта, с которым, похоже, обречен мириться 21-й век. В самом деле, "война" в контексте западной истории подразумевает конец и начало, фронт и тыл, переговоры и перемирия, определенные правила, военные законы, конвенции, и так далее. Ничего этого столкновение с террором нам не обещает. Осознав это, политики перешли на другую метафору: борьба с террором, как борьба с тяжелой болезнью, вроде СПИДа. В ней тоже могут быть победы, даже - решающие или окончательные, но тут идет речь о другом масштабе времени. С террором, как и с болезнями, надо приучаться жить. Собственно, это и имел в виду Белый дом. Отказываясь от термина "война с террором", американские политики, начиная с Буша, объяснили, что мир не должен думать, будто борьбу с террором могут выиграть на поле боя люди в мундирах. Террор задает вопросы, искать ответы на которые надо всем - и военным и штатским. Надо признать, что сегодня, особенно после взрывов в лондонском метро, мы знаем о террористах много нового, причем, совсем не то, чего нам хотелось бы. После 11 сентября общее мнение свелось к тому, что началась война между будущим и прошлым, между современным и средневековым мирами. Запад, - думали мы, - атаковал нищий Восток, террористы - отчаявшиеся безработные, горько завидующие успехам богатых стран и готовые наказать нас за отсталость своей родины. Простая статистика убеждает нас в противном. Вот несколько цифр, собранных экспертом по террору, бывшим агентом ЦРУ Марком Сэйджманом: Диктор: Три четверти террористов - выходцы из обеспеченных семей верхнего эшелона среднего класса. 65 процентов учились в колледжах и университетах. 75 процентов террористов обладают престижной технической профессией. Почти все владеют несколькими языками. Александр Генис: Изучив эмпирические данные такого рода, французский ученый Оливье Рой в своей книге "Глобализованный Ислам" провел важную для понимания нашего противника параллель: Диктор: Исламские террористы выросли внутри той же утопической парадигмы, что и другие экстремисты угрожавшие Западу в ХХ веке. В 30-е годы прошлого столетия - это были коммунисты, в 60-е - левые радикалы. Сейчас пришла третья - во многом похожая на первые две - волна: джихад. Александр Генис: Обсуждая эту проблему в своей колонке, обозреватель "Нью-Йорк Таймс" Дэвид Брукс пишет, что мы должны в корне пересмотреть "определение противника" в борьбе с террором. Как показали взрывы в Лондоне, террористы - продукт западного общества. И это значит, что причины конфликта надо искать не на Востоке, а на Западе, у себя дома. Отсюда Брукс выводит три практических следствия. Он пишет: Диктор: Во-первых, победа демократии на Ближнем Востоке, как бы важна они ни была сама по себе, не искоренит террор. Во-вторых, террористы выступают от лица всех мусульман, точно так же, как марксисты назначили себя представителями всего пролетариата. В этом слабость джихадистов, которой Западу надо умно воспользоваться. В-третьих, терроризм - проблема эмигрантская. И решать ее нужно умелой политикой ассимиляции мусульманских меньшинств в структуру западного общества. Александр Генис: Чтобы обсудить концепцию террора в толковании Дэвида Брукса, я пригласил в нашу студию Бориса Михайловича Парамонова. Борис Парамонов: Дэвид Брукс, показалось мне, ходит совсем рядом с истиной, но не решается ее выговорить. Прежде всего, интересно то, что он отрицает домашние, локальные корни джихада. Похоже, что это так. Местный национализм - он и есть местный, нет у него глобальных претензий, он не берется уничтожать неверных по всему миру. Демократия на местах не помешает, говорит Брукс, но это не значит, что тем самым будут вырваны корни международного исламского терроризма. И самое интересное у Брукса: эти экстремистские настроения возникают не на местах, а на самом Западе, где мусульманские экспатриды лицом к лицу встречаются с современной западной культурой, с западным образом жизни. Экстремизм зарождается не в Саудовской Аравии и не в Пакистане, а в Лондоне и в Париже. Это реакция на Запад людей, знающих иную культурную традицию. Вот этого Дэвид Брукс не сказал: Западу предъявляют счет, Запад отвергают люди, с ним знакомые из первых рук. Только в таком контексте начинает приобретать первостепенное значение тот факт, что большинство нынешних террористов - люди и не бедные, и образованные, и многоязычные. Александр Генис: А, по-моему, всё это Брукс сказал, связывая нынешний терроризм как раз с феноменом западного радикализма тридцатых и шестидесятых годов. Террористические активисты прикрываются исламом так же, как радикалы марксистского толка прикрывались пролетариатом. Тут я усматриваю основное у Брукса. Борис Парамонов: Так-то оно так, но необходимо различать, провести некоторые тонкие дифференциации. В 30-е годы можно было еще говорить об угнетенном пролетариате - но этот миф загнивал на ходу, марксистский миф о пролетариате-мессии. Народный фронт во Франции 1936 года - начало новой эпохи: эпохи интеграции рабочих в структуру общества, затухание классовой борьбы. После войны и послевоенной разрухи этот процесс пошел полным ходом. Бывший пролетариат оказался включенным в общество потребления. Тогда и возникли новые левые - не как оформленное политическое движение, а как философия, идеология, опять же резко антикапиталистическая, но сменившая акценты, - заговорили о вырождении человека и культуры в обществе потребления. Появился термин консьюмеристский тоталитаризм. Но что интересно в шестидесятничестве западном - за очень редкими исключениями (важнейшее - итальянские красные бригады и подобное у немцев) оно, это радикальное шестидесятничество, не было агрессивным, скорее наоборот. Оно по-своему поддалось внушениям консьюмеристского общества - новому мифу вседозволенности, легкой жизни, лишенной серьезных моральных критериев. Хиппи уходили из этого мира, но ушли недалеко: от буржуазного благополучия к наркотикам. А рабочие за ними не пошли, между прочим: помните май 68-го во Франции? Студенческий бунт отнюдь не сопровождался всеобщей забастовкой, как надеялись лидеры движения. Александр Генис: И, все-таки, Борис Михайлович, давайте попробуем сравнить первую и вторую волну экстремизма - с третьей. Ведь вопрос в том, как связать всё, что вы говорите, с нашей сегодняшней темой - с нынешним исламским фундаментализмом, с идеологией и практикой джихада? Борис Парамонов: Для этого надо произвести синтез: от тридцатых годов у джихадистов - фанатизм, а от западного шестидесятничества - мотив культурной критики общества потребления и его моральных стандартов. Можно было бы сказать, что они всего лишь сменили марихуану на бомбы... Александр Генис: Ну, а если говорить серьезно... Борис Парамонов: А если серьезно, то нынешняя борьба их с Западом есть показатель некоего если не кризиса, то заметного напряжения в самой нынешней западной культуре. В глобализованном мире нужно было ждать такой критики с той или иной стороны - именно сторонней, не с самого Запада идущей, но использующей какие-то реальные западные ситуации, которые здесь уже не ощущаются, воспринимаются как бытовая подробность. Конечно, методы этой, условно и очень, мягко говоря, "критики" чудовищны, абсолютно непозволительны; но сам сюжет здесь есть. Знаете эту пословицу, французскую что ли: всё понять - значит, всё простить. Алесандр Генис: Именно этого горячо призывал НЕ делать Блэр в своей острой речи после лондонских взрывов. Предвидя, что интеллектуалы, в первую очередь - европейские, начнут искать оправдания если не поступкам, то мотивам террористов, английский премьер твердо сказал, что это и опасно, и неверно, и безнравственно. Борис Парамонов: Согласен, простить джихадистов нельзя, но можно попробовать их понять. Понять, почему Запад у человека неподготовленного может вызвать шок - и не проблемами своими, а именно беспроблемьем, легкой, сладкой жизнью. Александр Генис: Есть другое мнение: эти люди бесятся оттого, что не могут сами приобщиться к такой жизни. Борис Парамонов: Много об этом писали, но при этом в основном оперировали всяческой статистикой в отношении внутреннего положения стран мусульманского Востока: мол, наладят производство, приобщатся к современным моделям потребления - и тут же успокоятся. Хотя этот процесс необходимо должен занять весьма длительное время, но конец туннеля принципиально виден, и свет виден. Статья Дэвида Брукса тем и хороша, что берет проблему с другого конца: опасны не аборигены арабских пустынь и не жители бедных кварталов какого-нибудь Карачи, а люди, столкнувшиеся с Западом непосредственно, образованные люди из средних классов, знающие европейские языки. Можно сказать, они уже вошли в это общество, у них все шансы на успех, им открыт путь западной жизни - но они ее не захотели. Я хочу в связи с этим напомнить один факт. В общем известный, но замалчиваемый, не акцентируемый. Среди многочисленных любовных увлечений покойной принцессы Дианы был лондонский нейрохируг пакистанского происхождения. Она страшно хотела выйти за него замуж, этот плэйбой Доди потом появился, от отчаяния, что ли. Хирург-пакистанец отверг ее, более того, против брака высказалась его мать, которую Диана посетила в Пакистане. И правильно: какая она жена? В этой истории мне видится нечто символическое. Александр Генис: И всё-таки этот хирург Диану не убивал. Более чем вероятно, что этот человек - весьма умеренный мусульманин, чтущий Аллаха и пророка в установленных ритуальных формах, не более. Корень дела - религиозный фанатизм. А он, как все надеялись, исчезнет с приобщением мусульман к западным культурным стандартам. Вы в это не верите? Борис Парамонов: Нет. Если бы было так, то у людей, о которых пишет Дэвид Брукс, - людей, можно сказать, выросших, до ума дошедших на Западе, прежде всего, нужно было ожидать появления такой толерантности. Как мы знаем, произошло обратное. Александр Генис: Что же делать? Ваш анализ ведет в тупик, из которого не видно выхода? Борис Парамонов: Корень проблемы - нефть. И не зависимость Запада от арабской нефти, а от самой нефти - то есть от "патернов" раздутого потребления, рождающего все перекосы современной жизни. Эта ситуация ведет не только к обогащению нефтеносных и фанатичных мусульман, но и к экологической катастрофе. Ясно, что будет расти движение зеленых. А знамя пророка - зеленое. Вот еще любопытная символика. Исламский фундаментализм обнажил проблему самого Запада. Эту проблему надо решать - остальное приложится. Вот как с марксистским мифом: Запад понял, что дело не в дикой России, а в нерешенности рабочего вопроса, вообще в социальной справедливости, и занялся решением этих вопросов у себя. Александр Генис: В престижном американском издательстве "Саймон и Шустер" вышла новая биография знаменитого актера театра и кино. Это книга принадлежит перу Пирса Пола Рида, не только известного романиста, но и мастера документального жанра. Одна из его книг посвящена трагедии Чернобыли, по другой - отчет об авиационной катастрофе в Андах - в Голливуде был сделан остросюжетный фильм. Выбрав предметом своей новой работы жизнь одного из крупнейших актеров англоязычного мира, Рид написал увлекательную и строго документированную биографию, о которой слушателям "Американского часа" рассказывает ведущая нашего "Книжного обозрения" Марина Ефимова. (ПИРС ПОЛ РИД. "АЛЕК ГИННЕС. АВТОРИЗОВАННАЯ БИОГРАФИЯ") Марина Ефимова: Алека Гиннеса относят к великой четверке английских драматических актеров нашей эпохи: Джон Гилгуд, Лоуренс Оливье, Ралф Ричардсон и Гиннес. Помимо многих театральных работ, он сыграл в 52-х фильмах. Среди его выдающихся ролей: майор Джонс в "Комедиантах" режиссера Гленвилля, Джим Уормолд в классической уже картине "Наш человек в Гаване" (оба фильма - по романам Грэма Грина), роль британского полковника Николсона (за которого актер получил "Оскара") в замечательной картине режиссера Лина "Мост через реку Квай". В многосерийном телефильме по книге Ле Карре "Шпион, выйди вон!" Алек Гиннес незабываемо играл Джорджа Смайли, а в телефильме 84-го года "Крошка Доррит" так же незабываемо - мистера Доррита. За заслуги перед английским искусством Гиннес получил рыцарство и стал сэром Алеком. Тем не менее, у многих критиков отношение к Гиннесу двойственное. Пример - Хью Икен, рецензирующий новую биографию актера в "Нью-Йорк Таймс": Диктор: "Его исполнение роли Гамлета в постановке 1951 года можно было назвать "блестящим провалом". Его Макбета 1966 года окрестили "бесцветным". Главные роли ему не давались. Тем не менее, Гиннес стал тем британским типом джентльмена-актёра, который одним своим присутствием поднимает художественный уровень мизансцены или кадра. Обидно, что сэр Алек потратил лучшие годы на исполнение выгодных, но унизительных ролей в голливудских фильмах, и что сейчас публика помнит его лишь в роли Оби-Ван Кеноби в фильмах Лукаса "Звездные войны"..." Марина Ефимова: Какая "публика"? Я - тоже публика, и я помню его обаятельного майора Джонса в "Комедиантах" - слабого, лукавого и обреченного. Это же просто эпический персонаж! И образ британского полковника в фильме "Мост через реку Квай", который Гиннес доводит до высокой трагедии - чуть ли не шекспировского масштаба. Это удивительное, "увеличительное" свойство таланта Гиннеса отмечает критик Уилям Граймс в рецензии на новую биографию актера: Диктор: "Гиннес и сам считал себя "харАктерным актером", не способным играть Лира или Макбета, но горе актерам на первых ролях в тех фильмах, где Гиннес был на вторых: "Он может украсть сцену, играя одной спиной", - сказал про него однажды Джон Ле Карре". Марина Ефимова: Кто-то из друзей писал, что личность Гиннеса - айсберг: только одна десятая на поверхности. Но одно его свойство отмечали все - честолюбие. Как Диккенс, он бежал от прошлого: от матери-алкоголички, от убожества и стыда детства, которое оставило его подранком. Гиннес всегда рвался наверх. Рецензент Граймс пишет о нем: Диктор: Море честолюбия. Лет в 19 он буквально потребовал у известного уже тогда актера (и друга) - Джона Гилгуда, чтобы тот "пропихнул" его на лондонскую сцену. А попав туда, он больше уже ни со сцены, ни с экрана не сходил. Это продолжалось с диккенсовских "Больших ожиданий" 1946 года до диккенсовской же "Крошки Доррит" 1988-го. Смешно, что при этом Гилгуду часто приходилось играть всё, что предложат, а Гиннес вскоре уже смог позволить себе роскошь выбора. И его выбор чаще всего падал на фильмы, которые становились киноклассикой. Лишь от одной замечательной роли он отказался: от роли Ашенбаха в фильме "Смерть в Венеции" (по рассказу Томаса Манна). Всю жизнь Алек Гиннес отворачивался от своего отражения в зеркале. А в этой роли ему пришлось бы встать с ним лицом к лицу. Марина Ефимова: Что хочет тут сказать Граймс? Почему актер избегал встречи с самим собой? Пирс Рид, биограф и близкий друг последних лет Гиннеса, объясняет этот намёк: актер стыдился своей склонности к гомосексуализму. По свидетельству Рида, Гиннес не хотел поддаваться этой склонности и потому женился, родил сына, принял католичество. Но всю жизнь страдал от неутоленной страсти. Рецензент, согласный с версией Рида, резюмирует: Диктор: Агонизирующий гомосексуалист, Гиннес тиранил жену, которую заставил бросить сцену, терроризировал сына Мэтью и унижал друзей и коллег, которые, как огня, боялись его ядовитого языка. Будучи в материальном отношении человеком щедрым, он дозировал свою эмоциональную поддержку унциями. Гиннес прожил спрятанную жизнь, терзаемый запретными желаниями и острым чувством вины. Его отношение к себе как к актёру, колебалось между манией величия и комплексом неполноценности. Во время репетиции "Макбета" он надменно сказал невнимательным молодым актерам: "В моей юности, когда великий актер работал, мы у него учились". А в письме другу он писал: "Я вообще не уверен, что я - актер. И как я только осмеливаюсь просить гонораров?!" Его жена говорила: "У него нет кожи. Он кровоточит". Так что это не только в своих героях Гиннес прятал кипение чувств под сдержанными манерами. Он признался однажды, что театр спас его от неминуемого самоубийства. Марина Ефимова: Я не могу оспаривать гомосексуальную версию биографа, но знаю, что рассуждения о мыслях и чувствах художников - это всегда в большей или меньшей степени спекуляция. Я помню, однажды Сергей Довлатов сказал мне: - Все допытываются, почему я пью. Что за причина? Горе, скрытая страсть, слабеющий талант?.. Хотите знать правду?.. Нет никакой причины. Ни-ка-кой!.. Просто пью, и всё... Судя по описаниям, личность Алека Гиннеса, раздираемого противоречиями, страстями, чувством превосходства, чувством вины, язвительностью, чувствительностью - это и без страданий задавленного гомосексуализма узнаваемая для нас личность великого актера, большого художника. И чтобы почувствовать эту личность, лучше читать не авторизованную биографию Гиннеса, а его мемуары. А еще лучше - смотреть его фильмы. Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Только что вышел третий альбом молодой калифорнийской группы "Никел Крик" с патетическим названием "Почему огонь должен угаснуть?". Интересно, что "Никел Крик" стали знаменитыми, играя в стиле блю-грас. Между тем, это фольклорное музыкальное направление процветает в южных штатах Америки, а не на берегах рок и поп Калифорнии. Ещё более необычно, что эти уже суперзвёзды блю-грас, намного моложе своих коллег по жанру, хотя они уже 16 лет выступают вместе. Они начали играть такой немолодёжный стиль музыки, ещё совсем детьми в родном Сан-Диего. Крис Сили (мандолина), брат и сестра Шин (гитара) и Сара Уаткинс (скрипка) быстро завоевали себе поклонников всех возрастов своей, цитирую критиков, "тихой энергией и виртуозной манерой исполнения". С тех пор "Никел Крик" выиграли "Грэми" как лучшая современная фолк-группа, а журнал "Тайм" назвал их одними из пяти "музыкальных новаторов нового тысячелетия". Сейчас жизнь струнного ансамбля состоит из постоянных гастролей, но они продолжают фокусироваться на создании новых работ, смешивая всё более разнообразное звучания с глубокими текстами. Но главное, музыка "Никел Крик" моментально узнается. Как в этой песня из их нового альбома. Молодые виртуозы Сан-Диего "Никел Крик": "Когда в Риме..." (When In Rome...). Александр Генис: В сегодняшнем выпуске "Кинообозрения" "Американского часа" мы с ведущим этой рубрики Андреем Загданским обсудим новый фильм любимца нью-йоркских - да и российских - зрителей Джима Джармуша "Сломанные цветы". Андрей Загданский: Сюжет новой картины Джармуша исключительно прост. Я бы даже сказал, минималистичен. Главный герой, Дон Джонстон, которого замечательно играет Билон Рей, получает анонимное письмо. Письмо, по всей видимости, от одной из бывших любовниц, которая извещает его, что у них есть сын, мальчику 19 лет. И этот никогда не виданный Доном сын отправляется на его поиск. Он хочет найти своего отца и установить с ним отношения. Штука заключается в том, что письмо не подписано. И главному герою предстоит решить, от кого же из бывших любовниц у него есть сын? Александр Генис: Это бродячий сюжет, который бродит уже несколько тысяч лет по всем литературам мира, начиная с фольклора. Андрей Загданский: Да, история совершенно не оригинальна. Прелесть заключается в том, как обращается с этой историей и Джармуш и, в первую очередь, Билан Рей, который играет совершенно восхитительно. Я бы даже сказал, что он играет в традициях режиссера Брессона, о котором мы недавно говорили - он почти ничего не делает. Это абсолютно минималистическая актерская работа, в которой он добивается невероятного качества. Я уверен, что он будут номинирован на "Оскара" за лучшую мужскую роль. Александр Генис: Билан Рей вообще переживает какой-то ренессанс в своей работе. И мне кажется, что вообще появилась в американском кино подходящая и для него, и для сегодняшнего зрителя новая комедия, комедия андерстейтмента, комедия недосказанности, чеховская комедия. Андрей Загданский: Я только собирался это сказать. Чеховская комедия. И пришло его время. Он отправляется в путешествие, которое, состоит, с моей точки зрения, из нескольких чеховских рассказов. Каждая встреча безумно смешная, абсолютно минималистически сыграна, и в каждой из них играют замечательные актрисы. Там играет Джессика Ланс, Шерон Стоун и Френсис Конери. И каждый из этих персонажей невероятно нелеп, невероятно смешной. И Билл Мюрей, который меньше всего похож на бабника, потому что он не проявляет никакого интереса ни к этим женщинам, ни, кажется, к своей собственной жизни, до определенного момента. И в этом минималистическом балансе держится фильм, который очень смешной и очень грустный. Александр Генис: И эта смесь, которая характерна и для Джармуша, и для Чехова и для всей этой породы фильмов, которые строятся на грустной, чудаческой стороне человеческого существования. Андрей Загданский: Совершенно верно. Фильм доставляет подлинное удовольствие. Он во многих смыслах гораздо доступнее, чем другие фильмы Джармуша. В нем больше юмора, больше откровенных шуток, больше контакта со зрителем. И это является бесспорно большим успехом, с моей точки зрения. Не случайно Каннский фестиваль так благожелательно отнесся к "странному фильму", как сказал Джим Джармуш, хотя этот фильм далеко не странный. Я бы сказал, вполне мейн стрим. Александр Генис: Я могу похвастаться. Я бы первым, кто рассказал о Джармуше русским читателем. Я писал о нем, когда только впервые появился Джармуш на экране с его фильмом "Страннее Рая", которая до сих пор мне кажется лучшей картиной этого режиссера. Но, поразительно, что за всю свою долгую кинематографическую карьеру Джармуш не изменился. Главное в нем - это недоговоренность. Главное в нем - это минимальные средства. Как выглядит новый фильм в контексте творчества всего Джармуша, в этом джармушевском мире? Андрей Загданский: Опять же, я только что сказал, что, скорее, этот фильм более доступный. В нем этот минимализм недосказанного присутствует в меньшей степени, чем в других картинах. Вместе с тем, он ничего не объясняет, ничего не педалирует, и Билл Мюрей является в данном случае, квинтэссенцией стиля Джармуша. Потому что он почти не играет, он просто существует. Александр Генис: Так же, как в фильме "Потеряно в переводе"? Андрей Загданский: Я бы сказал, что в этой картине Билл Мюрей продвигает эту границу дальше. И, с моей точки зрения, гораздо более органично и точно. Джим Джармуш, куда более интересный и сильный режиссер, чем София Копола. Александр Генис: Джармуш еще интересен и тем, что он всегда снимал дешевое кино. Я однажды был на пресс конференции Джармуша на нью-йоркском кинофестивале, где он рассказывал о таком эпизоде в своей жизни. Ему позвонил Белоу Рентис знаменитый продюсер из Голливуда. Как сказал Джармуш, "у него был письменный стол размером с мой кабинет". Так вот, Рентис спросил у Джармуша: "Когда вы будете снимать настоящее кино?". На что Джармуш сказал: "Когда вы будете снимать настоящее кино". С тех пор Джармуш снимает все-таки, камерные фильмы, которые потихонечку завоевывают мир. Андрей Загданский: Звучит, как замечательная шутка, но он, действительно, снимает камерные фильмы за не очень большие деньги. Во всяком случае, у его первой картины, которую мы по-русски называем "Более странно, чем в Раю", интересный генезис. Это его первая работа, у него совершенно не было денег и не было пленки. Он работал ассистентом у режиссера Рея, который сделал известную картину "Бунтарь без причины". И на этой картине он познакомился с Вимом Вендерсом, знаменитым немецким режиссером, который подарил Джармушу пленку. И на эту пленку Джармуш начал снимать свою первую картину. Александр Генис: Мы все любим Джармуша и, поэтому, охотно о нем говорим, уже забыв о том фильме, который последил причиной для этого разговора. Я хочу, все-таки, задать вам еще один вопрос. Как вам кажется, Джармуш, все-таки, очень нью-йоркский персонаж. Его все в Нью-Йорке знают. У него очень характерная внешность, сумасшедшая прическа с торчащими волосами. Если сравнить двух нью-йоркских режиссеров - Вуди Аллена и Джармуша, - что получится? Андрей Загданский: Я думаю, что Джармуш, во всяком случае, сегодняшние его картины, более отвечают духу города, каким я его вижу сегодня. Вуди Аллен, наверное, точно попадает в Нью-Йорк 70-80 годов. Сегодняшний Нью-Йорк - это Джармуш. Александр Генис: На днях мы с женой получили официальную бумагу из казначейства, в которой говорилось, какую пенсию нам положено получать по достижению 66-летнего возраста. А я-то думал, что в США пенсионный возраст - и для женщин, и для мужчин - 65 лет. - Ну что ж, - угрюмо отреагировала жена, - "покой нам только снится". - Наверное, - утешил я ее, - это объясняется тем, что в Америке живут самые молодые старики в мире. И это не шутка. Я даже думаю, что именно они утверждают тот свирепый культ молодости, которому служат миллионы американцев в бесчисленных храмах здоровья. Молодым не до молодости. У них дела поважнее - получить образование, расплатиться за него, найти работу, дом купить, детей выучить. И только когда молодые становятся старыми, они открывают упущенные радости. Прежде всего, сладкую безответственность: работать не надо, дети уже сами сражаются с жизнью, внуков же, как известно, не воспитывают, а балуют. Часто старость - время исполнения желаний. Я давно заметил, что в заграничных поездках моими самыми любознательными попутчиками оказываются пенсионеры. Они не вылезают из музеев, задают гиду больше всего вопросов и бесстрашно заказывают в ресторанах наиболее экзотические блюда. Однако чтобы насладиться старостью, надо обойти биологию. Вот тут-то и начинается великое всеамериканское развлечение - бегство за молодостью на перегонки с артритом. Азарт такого состязания мешает американцам и даже американкам скрывать свой возраст. Напротив, годами здесь бравируют. Шестидесятилетняя кинозвезда, которая снимается в бикини, да еще вместе с дочерью, - вот образец для подражания. Пусть реальность и далека от такого идеала, важно, что задан вектор: путь к могиле усыпан розами. О том, чтобы сказку сделать былью, сами старики и заботятся. Они себе это могут позволить. По статистике максимальные доходы у американцев - в предпенсионное десятилетие. Пенсионеры - на втором месте. Плюс к этому - огромное политическое влияние - они ведь самые активные избиратели, о чем в Вашингтоне никогда не забывают. Особенно теперь, когда успехи геронтологии радикально удлиняют старость. В сегодняшней Америке восьмидесятилетние - самая быстрорастущая группа населения. Такая ситуация неизбежно приводит к смене фундаментальных метафор. Мы привыкли видеть перед собой крутую гору. Полжизни мы на нее карабкаемся, полжизни с нее спускаемся. И все это, ради в общем-то недолгих лет, проведенных на вершине. Но если молодость - не подготовка к жизни, а старость - не расплата за нее, то горный пейзаж сменится равнинным - плоским и таинственным, как та прерия, что раньше носила имя фронтира. Старость - фронтир Америки ХХI века. С каждым отвоеванным у смерти годом американцы все дальше углубляются в пустыню лет. Освоить ее - новый труд, который лежит на плечах американских пенсионеров... О том, как проходит "долгая", а иногда и очень долгая американская старость в доме престарелых для состоятельных людей, рассказывает репортаж специального корреспондента "Американского часа" Анны Немцовой. Анна Немцова: По дороге на музыкальный вечер в дом престарелых "Джефферсон" я вспоминала фильм Николая Губенко "Жизнь, Слезы и Любовь" - и мои детские клятвы самой себе в том, что я никогда никуда не отдам своих родителей, даже в самый прекрасный пансионат... Дом престарелых "Джефферсон", против моих ожиданий, скорее напоминал хорошую гостиницу, полную элегантно одетых людей. Ожидавшие меня в фойе дамы только что отобедали в столовой. У каждой в руках была коробочка с кексом. Мы прошли в гостиную, где пожилой джентльмен в инвалидной коляске ставил слушателям записи Шопена, Глюка, Реквием - Джона Риттера. Мы устроились в уголке, чтобы не мешать. Роза, 89 лет: Я здесь уже 12 лет, с самого основания нашего дома престарелых. Анна Немцова: 12 лет - серьезный срок, вы чувствуете себя здесь дома? Роза: Да, я много сделала, чтобы это место стало моим домом, обзавелась знакомыми и друзьями. Я рада, что у меня есть небольшая кухня, и я могу готовить завтрак и обед у себя. Моя дочь приезжает ко мне раз в неделю, а сын живет в Сан-Франциско, и мы с ним каждое лето проводим вместе какое-то время. Уже 22 года, как я стала вдовой. Мы с мужем жили неподалеку отсюда, поэтому мне было гораздо легче привыкать к этому месту, чем многим. Анна Немцова: Большинству тяжело? Ксия, 76 лет: Конечно, но этот выбор мы сделали сами. Руфь, 91 год: Чтобы жить здесь, нам пришлось продать наши дома и приобрести здесь квартиры. В них мы подбираем антураж, отражающий наше происхождение и интересы, как в настоящем доме. Так легче привыкнуть к новому месту. Анна Немцова: Вы помните самое первое время сразу после приезда? Ксия: Когда я приехала сюда 6 лет назад, администрация дома устроила для меня и помогавшим мне переезжать родственникам прекрасный ужин. Местное начальство помогает вновь прибывшим разобраться в здешних мероприятиях, раздают нам книжки и буклеты с расписанием различных мероприятий. Ну, например, по понедельникам - чаепитие в 5 часов, как в Англии, в среду - коктейль. Я гораздо более подвижна, чем большинство здесь живущих. До недавнего времени я работала в правительстве, проверяла репутацию иностранных дипломатов. Сейчас я по-прежнему езжу на общественном транспорте, работаю добровольцем сразу в двух музеях азиатского искусства. Анна Немцова: То есть, Вам не хватает времени на все мероприятия дома Джефферсона? Ксия: Когда-нибудь я буду принимать участие, но пока я еще достаточно молода (76), я прыгаю в метро и еду в центр Вашингтона, чтобы сходить по моим абонементам в оперу или Шекспировский театр. Так как я являюсь членом общества искусствоведов, все, что организуется музеями - кино или концерты, для меня практически бесплатны. Сейчас в моей жизни настал самый спокойный период. Сначала я растила детей и писала докторскую диссертацию, потом овдовела и опять без конца работала, ездила в командировки. Сейчас, впервые за всю жизнь, я не забочусь ни о ком кроме себя и делаю только то, что мне нравится. 2 раза в неделю я посещаю клуб любителей ходьбы, в другие два дня хожу на водную аэробику, а еще я преподаю в классе китайской гимнастики Тай Чи. Катрин, 75 лет: Однажды у нас в гостях были две журналистки из "Вашингтон Пост", они нам рассказывали о своих путешествиях по России. Так как многие из нас работали за рубежом, мы не перестаем интересоваться происходящим в мире. Ксия: Среди нас есть и такие, кому физически трудно активно участвовать во всех мероприятиях. Но примером для нас служит джентльмен, которому перевалило за 100 лет, а он по-прежнему ходит в свой офис на работу. Человеку 101 год, а он каждый день надевает пиджак и галстук и отправляется на службу. Анна Немцова: Короткая справка. 325 резидента проживают в доме Джефферсон независимо, в своих собственных квартирах, 75-ти предоставляется медицинская помощь в виде кнопки 24-часовой скорой помощи, также в Доме есть отделение на 31-го лежачего больного. Мне бы хотелось, чтобы наши слушатели посмотрели, какие вы красивые. Это ваши обычные туалеты или вы нарядились на музыкальный вечер? Ксия: Нет, это наш обычный костюм. Видите ли, здесь существует строгое правило о том, как нам нужно выходить к ужину. Мужчины должны носить пиджаки, а женщины юбки или, по крайней мере, брюки, но только не шорты и не джинсы. В случае, если вы все же пришли в джинсах, вам выдадут специальную юбку, в которую вы сможете обернуться поверх одежды. А вон там, на вешалке, запасные пиджаки для мужчин-посетителей. Анна Немцова: Очень классическая атмосфера. Ксия: У многих из нас, конечно, физические недомогания различной степени. Бывает, что человек прибывает сюда лежачим, а после местной физиотерапии они опять начинают ходить. Здоровье здесь улучшается. Катрин: Одна из основных причин тому - контакт с окружающими тебя людьми. Не попади они сюда, так бы и сидели дома одни и горевали, а здесь общение. Каждое утро, кроме воскресенья, нам предлагают кофе с печеньем - чтобы люди могли собраться, обсудить все наши новости перед началом нового дня. Эстер, 88 лет: Средний возраст в нашем доме престарелых - за 80. Когда Джефферсон только открылся, мы были моложе и сильнее физически. Сейчас все чаще видишь знакомых, передвигающихся в инвалидных колясках, и эта картина не дает нам забыть о том, в какого рода месте мы живем. Анна Немцова: Как вам кажется, старикам удобнее жить среди людей своего возраста? Не исчезает ли в такой среде само значение этого слова? Руфь: Да, исчезает. Мне 91 год. Когда-то, когда я еще жила одна, я ходила в общественный бассейн. Раз, оглянувшись вокруг, вдруг поняла, что я окружена молодыми людьми. Здесь же я могу не стесняться своего морщинистого тела. Я всю жизнь занималась искусством, жила в Нью-Йорке, работала над дизайном витрин самых интересных магазинов в районе 5-ой авеню. На пенсию я ушла только в 73 года. Мой сын видел, как строили Джефферсон, он посчитал, что это будет неплохим местом для меня. До своих 87 лет и я отчаянно сопротивлялась, полагая, что еще не совсем готова к переезду. Но мне пришлось переехать после того, как я однажды упала... Я думаю, что сделала правильный выбор, здесь много происходит интересного, вряд ли кто-то здесь чувствует себя слишком старым. Анна Немцова: Вы знаете, в России почти все пожилые люди проводят большую часть своего времени с семьей, с внуками, предпочли бы вы такую жизнь? Эстер: Вы знаете, нет. Ксия: И вы знаете, почему? В нашем возрасте мы очень рады видеть наших внуков и правнуков, но только несколько часов, и не каждый день и не каждый вечер и не так, чтобы нужно было готовить для всей семьи. Все мои дети имеют уже своих детей, все они стараются обзавестись нянями. Если по выходным няни нет и нужно сделать что-то важное, они могут оставить со мной детей на несколько часов. Каждую среду двое моих детей с четырьмя внуками собираются здесь у меня, и я готовлю для них ужин. Я стараюсь наготовить много еды, так, чтобы еще хватило взять с собой на следующий день. Анна Немцова: Я слышала, что в таких домах, как ваш, люди влюбляются и крутят романы. Ксия: Да! Эстер: Да-да. Ксия: Я не знаю, заметили ли вы пару, проходящую мимо нас несколько минутами раньше. Насколько я знаю, ему глубоко за 90, не в лучшей физической форме, конечно. Его жена умерла несколько лет назад, и с тех пор он заводил несколько романов с другими леди. Как только его очередная дама переезжает на этаж для склеротиков, он заводит роман с новой. Мы зовем его Ромео. Эстер: В данный момент наш Ромео ухаживает за дамой в инвалидной коляске. Между собой мы решили, что нашего героя привлекают физически слабые возлюбленные. Ксия: Но вы знаете, его нынешняя подруга расцвела! Она поправилась, она выгладит счастливее, и она стала модно одеваться. Очень талантливая дама, рисует, пишет стихи. Если честно, я иногда выхожу погулять с разными мужчинами, но я всегда плачу за себя, давая четко понять, что это лишь дружба. Катрин: У нас здесь есть пары, которые встретили друг друга здесь и даже теперь ездят вместе путешествовать. И это вполне допустимые вещи. Анна Немцова: Дом престарелых Джефферсон находится в городе Арлингтоне, штате Виржиния. Отсюда до центра Вашингтона полчаса езды на метро. Джефферсон предоставляет своим резидентам транспорт на любую выставку или концерт, если желающих набирается не меньше пяти человек. Питаются жильцы в столовой или у себя в квартирах. Комнаты убираются, белье меняется, каждый месяц - новые программы мероприятий на каждый день недели. И все-таки у этой жизни есть свои печальные стороны. Эстер: Есть и грустная сторона у нашей жизни - это постепенное увядание наших друзей. Мы часто теряем их и постоянно ходим на похороны. Анна Немцова: Америка, как Япония и большинство стран Европы, стареет. Сегодня в стране 35 миллионов людей старше 65, то есть, пенсионного возраста. К 2020 году, говорит статистика, в Соединенных Штатах будет 53 миллиона пенсионеров. Должны ли молодые люди бояться старости? Ксия: Да, если они не скопили денег. Старость нужно планировать заранее. Анна Немцова: Поделитесь секретом вашей бодрой старости? Катрин: Мой секрет - это мои внуки. Старшему восемь, среднему пять с половиной и младшему четыре. Они ко мне иногда приходят сюда ночевать, что очень здорово. Ксия: Чистая жизнь. Я не курю, не пью алкоголя, и я стараюсь немного есть, что важно - там в столовой нам дают тонны еды. И еще я очень интересуюсь тем, что происходит в мире. Роза: Активность. Интеллектуальная и физическая. Нам часто приходится толкать самих себя, заставлять двигаться. Анна Немцова: Кажется, местная жизнь не оставляет времени для лежания на диване? Эстер: Этим мы тоже любим заниматься. Любим посмотреть телевизор. Катрин: Среди нас есть и такие, кто закрывается в своих комнатах и не выходят. Они, как мне кажется, стареют быстрее. Александр Генис: Репортаж из, прямо скажем, шикарного дома престарелых рассказывает о верхнем эшелоне американских пенсионеров, которые могут себе позволить завидную, активную, безбедную и - что характерно! - постсемейную жизнь. В Америке не без оснований считают, что людям разных поколений трудно ужиться под одной крышей. Однако это не значит, что Новый Свет совсем упразднил институт бабушек, особенно - тех, что из России. Об этом в своем репортаже рассказывает специальный корреспондент "Американского часа" Рая Валь. Рая Вайль: У микрофона бывшая москвичка, Анна Львовна Свердлова, которой на днях исполнилось 93 года. Анна Львовна Смирнова: У меня два внука, две внучки, четыре правнучки. В России лето они проводили у меня. Это было два внука и две внучки на даче. Ну, здесь каждый живет далеко, работают все тяжело, видимся чаще всего по праздникам, иногда они меня навещают, но, в основном, телефон. В Америке вся связь и вся любовь через телефон. Рая Вайль: Бывает и так, но чаще всего наши бабушки живут рядом со своими детьми и помогают им всем, чем могут. Вот что рассказывает 59-летняя Женя из Донецка. Женя: Моя бабушка воспитывала не только меня, а нас, четверых внуков. Она полностью все свое свободное время уделяла нам. Родители работали, а она занималась нами. Да, бабушка мне в детстве, действительно, запомнилась больше всего. Своей любовью, своим вниманием. Вот это вот передалось мне, потому что когда я уже стала бабушкой, я тоже все свое свободное время отдаю внукам. А дети работают, с утра до вечера, приходят поздно. То есть, мой день начинается с 7-ми утра и заканчивается поздним, поздним вечером. Но я счастлива. Это продлевает жизнь, молодость, дает мне энергию, то есть, я это делаю от души. Рая Вайль: Хорошо быть бабушкой несколько часов в неделю, полюбоваться на внуков, поиграть с ними, побаловать и отправить домой. Так в Америке когда-то и было - детей растили родители, мать, а отец обеспечивал семью. Сегодня же детьми повсеместно занимаются наемные няни, так называемые бэби-ситтеры, но часто бабушки или дедушки. Вот с одним таким дедушкой я и поговорила. У 62-летнего Майкла двое обожаемых внуков. Майкл: Моя жена растит одного из них, - рассказывает он, - это сын моей дочери, Дилан. Они с мужем живут рядом с нами, и оба работают. Второго моего внука, он живет в штате Коннектикут, воспитывает няня. Потому что и там муж и жена должны оба работать. Сегодня в Америке, если нет двух зарплат, приличный дом не купишь. В то время, как сорок лет назад, по себе знаю, один человек работал и обеспечивал всю семью. Рая Вайль: Конечно, и тогда, бабушки и дедушки, как могли, помогали, и даже очень помогали, но они не должны были растить своих внуков, как сегодня. Майкл: А сегодня на бабушках лежит страшная ответственность. И это неправильно, это несправедливо. Они всю жизнь работали и заслужили право на отдых. А тут получается, что только своих детей вырастили, нате вам, пожалуйста, внуков. Конечно, это благодарная работа, но сколько времени она отнимает. Моя жена забирает внука в 8 утра и занимается им до 7-8 вечера, потому что дочь после работы еще и в спортивный клуб ходит. Мне безумно жалко жену, но и внуков я люблю и не хочу, чтобы их воспитывала чужая женщина. Конечно, историю не повернешь вспять, и никогда уже Америка не будет такой, какой она была во времена моей молодости. Но в одном я до сих пор убежден. Даже самая лучшая бабушка на свете не может заменить ребенку родителей. Конечно, бывают исключения, но, в основном, бабушки для того, чтобы баловать детей. Родители и наказать могут, и лишить чего-то, если ребенок не слушается. А бабушки... - Майкл безнадежно махнул рукой... - впрочем, я и сам грешу этим, ни в чем не могу отказать своему внуку. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
