Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[29-03-05]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомЭпоха цветных революций. Существуют ли расы? Споры вокруг Терри Шайво. История терменвоксаВедущий Александр Генис
Александр Генис: Чисто внешне новая волна революций, которая сейчас катится по всему миру, имеет один общий признак - все они цветные. Так, киргизская оппозиция начинала свои выступления с того, что выбрала себе символом лимоны - и лимонный цвет. Потом она, сменив гамму, стала "революцией горных тюльпанов". И, видимо, такой она войдет в учебники истории, чтобы оказаться там рядом с другими "цветными" революциями. Такими как грузинская - цвета красной розы и оранжевой революцией Украины. Но этим радужная палитра восстаний отнюдь не ограничивается. В Ливане выступление против сирийских оккупантов назвали кедровым и окрасили в зеленый цвет. Иракцы, окунавшие на избирательных участках палец в фиолетовые чернила, подсказали президенту Бушу название "фиолетовая революция". Женщины в Иране, выразили истинно по-женски свой протест против исламистcких запретов: вышли на улицы с розовыми сумочками, одевшись в ярко-розовые пальто, свитера, платки. Вот и розовая революция. Все это говорит, о том, что цвет стал мощный мобилизующей силой. С точки зрения культурологии успех цветных революций говорит об общем сдвиге в нашем мироощущении. Это еще одно свидетельство приоритета визуальных образов в современном мире. Сегодня революциz заставляет себя не слышать, как это было, например, в эпоху молодежных бунтов 60-х, а видеть - скажем, на экране цветного телевизора. На вопрос о том, откуда взялись цвета в политике и что они означают, отвечает профессор факультета социологии Колумбийского университета Чарльз Тилли, которого расспрашивает корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова. Ирина Савинова: Начнем с самого начала: откуда на американском флаге взялись синий, красный и белый цвета? Чарльз Тилли: Эти три цвета идут от английского флага. Американские революционеры адаптировали цветовую гамму государственного английского флага, "Юнион джека", добавив звезды, обозначавшие колонии, ставшие впоследствии штатами. Ирина Савинова: Какие цвета революций вы знаете? Чарльз Тилли: Это конечно представляющий оппозицию розовый цвет в Иране, зеленый в Ливане, представляющий оппозицию Сирии. Желтая революция на Филиппинах. Но идея использовать цвета для обозначения политических устремлений возникла задолго до 20 века. У римлян фиолетовый цвет был атрибутом знати. В западных странах во время публичных сборищ люди демонстрировали тем или иным способом свою солидарность с цветом их лидеров. В 18 веке было принято, чтобы окружение лорда было поголовно одето в специально выбранного цвета ливрею. Во время французской революции, в 1789 году, люди выходили на улицы одетые в зеленое, цвет ливреи сторонников герцога Орлеанского, демонстрируя свою поддержку герцогу, выступавшему против королевской власти. Ирина Савинова: Сегодня мы можем предположить, что возникновение цветового кода связано с цветным телевидением. Если бы телевизоры были черно-белыми, эта идея не возникла бы, да? Чарльз Тилли: Совершенно верно, цвет хорошо передается. Но нужно помнить, что цветовой код появился задолго до цветного телевидения. Не обязательно понимать язык революционеров или уметь читать и писать на нем, чтобы присоединиться к политической платформе. Достаточно одеться в определенный цвет, и вас сразу причисляют к определенной группе, выступающей против кого-нибудь или чего-нибудь. И это особенно хорошо видно на телевизионном экране. Но, конечно, можно смотреть и воочию, и в кинотеатре, и на фотографиях. Ирина Савинова: Как массы психологически обусловливают выбор того или иного цвета? Чарльз Тилли: Почти во всех случаях существует априорное предпочтение того или иного цветового кода, использованного ранее и несущего какую-то нагрузку. Он является знаком, метафорой какой-то идеи, за которую люди могут схватиться. Во время революции на Филиппинах в 1986 году Коразон Акина отдала предпочтение желтому цвету, и впоследствии желтый цвет стал ассоциироваться не только с ней, но и с делом, за которое она боролась. Иногда, например, в Европе 1848 года, революционные волнения проходили под красным флагом, но он не ассоциировался с какой-то определенной личностью, это просто был символ народного восстания. Ирина Савинова: Из всех цветов революций, какие мы видим сегодня, какой вы считаете самым правильным, полностью отражающим смысл революционного восстания? Чарльз Тилли: Это, конечно, очень субъективное суждение, но желтый, оранжевый цвет, мне кажется, сразу привлекает внимание, выражает радость, несет свет. Известно, что в разных ситуациях люди по-разному понимают, что означает каждый цвет. Ирина Савинова: Какой цвет вы бы выбрали для массового выступления? Чарльз Тилли: Я бы колебался между синим и красным. Потому, с одной стороны, красный - власть народа, а с другой стороны синий - это океан, небо, открытость в самом общем значении. Так что мой флаг, если бы я возглавил народное восстание, был бы наполовину красный и наполовину синий. Александр Генис: Надо сказать, что так и выглядит сегодняшняя Америка, разделенная на сторонников демократической и республиканской партий. Как известно, демократы пользуются синим цветом, а республиканцы - красным. Эти цвета прочно вошли в визуальный словарь американской демократии, изрядно облегчив жизнь телевизионным комментаторам, которые постоянно прибегают к наглядному пособию - раскрашенной в синие и красные цвета карте Америки. Как возникла эта традиционная символика, и что означают эти цвета в американской политической жизни? На этот вопрос Ирине Савинове отвечает политический аналитик газеты "Уолл Стрит Джорнал" Джон Фонд: Джон Фонд: Такое деление возникло лишь в 1980 году, когда за Овальный кабинет в президентских выборах боролись Рейган и Картер. Телевидение иллюстрировали ход выборов графиками, на которых для наглядности произвольно покрасили штаты в красный и синий цвета. Штаты, голосовавшие за Рейгана, закрасили красным цветом, а те, что предпочитали Картера, - синим. Так что это чистая случайность, что республиканцы стали красными, а демократы - синими. Многие европейцы говорят, что это неправильно, потому что синий цвет у них ассоциируется с партией тори, консерваторами, а красный - цвет розы во Франции и Великобритании ассоциируется с левыми движениями, с социализмом. Несмотря ни на что, цветовая символика 1980-го года прижилась. Если бы мы адаптировали цвета, принятые в Европе, то цвет республиканской партии был бы синий. Но американская телекомпания ошиблась, и так все и осталось: республиканская партия и голосующие ее штаты - красные, вотчина демократической партии - синяя. Александр Генис: Вскоре после опустошительного прошлогоднего цунами в Индийском океане в одной из газет Индии появилась статья об угрозе исчезновения нескольких племен на Андамских островах. Племена насчитывали в общей сложности около 400 человек. Острова подверглись фронтальному удару волны, что повлекло за собой ужасные бедствия. Как писала об этом с восточной образностью газета: "Несколько бусинок могло исчезнуть из изумрудного ожерелья Индии". К счастью, это роскошная метафора оказалась лишней: островитяне уцелели. Проблема, однако, осталась: В чем, собственно, дело? Почему из 150 тысяч погибших внимание привлекли именно эти племена? Я попросил Владимира Гандельсмана найти ответ на этот вопрос в американской прессе. Владимир Гандельсман: Дело в том, что туземцы с Андамских островов ведут уникальный для нашего времени образ жизни. Их материальная культура элементарна, их визуальное искусство ограничивается несколькими геометрическими формами, их занятие - охота. Любопытны они и лингвистически: три языка, казалось бы, не связанных друг с другом. Но самое интересное не это. Самое интересное, что представители этих племен - "Negrito", люди, ведущие происхождение от негроидных групп Малайского архипелага и являющиеся потомками древнейших племен, населявших Азию и Австралию. Александр Генис: Другими словами, речь идет об ископаемой расе, а где раса, там и расизм, что сразу вводит сюжет в опасный контекст, не так ли? Владимир Гандельсман: Вот именно. Говорить о расе - значит говорить о том, что многие ученые считают несуществующим. Если современный антрополог упоминает расу, то только в социальном смысле, а не в научном. Так было последние 30 лет. Суть доминировавшей социальной теории была выражена в статье гарвардского генетика Роберта Левонтина 1972-го года, где сказано, что большинство человеческих генетических сочетаний есть в любом экземпляре, независимо от его расы. Если смотреть на гены, а не на лицо, - утверждал автор, - разница между африканцем и европейцем будет едва ли большей, чем между двумя европейцами. Несколькими годами позже он писал, что популярность расовой идеи есть торжество социо-экономической идеологии над объективным научным знанием. Большинство ученых - либерально настроенные люди, и это было как раз то, что составляет либеральный догмат веры: раса - конструкт нашей культуры, а не природы. Верно, но сегодня обстоятельства меняются. Прошлой осенью один из престижнейших журналов по генетике посвятил большой материал вопросу, существует ли "раса" и что это значит. Журнал сделал это, в частности, потому, что многие американские агентства, стоящие на страже здоровья сограждан, рекомендуют пациентам специфическое лечение в зависимости от расы. И это несмотря на протесты ученых. Однако генетические данные таковы, что никуда не деться: раса (в научном, генетическом смысле) воистину существует. это выяснилось лишь несколько лет назад в Кэмбридже. Дело в том, что если кого-то попросят определить предков сотни нью-йоркцев, он прежде всего взглянет на цвет кожи. Этим способом легко узнать европейцев, но трудно отличить, скажем, сенегальца от аборигена Соломоновых островов. То же самое можно сказать и по поводу других внешних особенностей: разрез глаз, форма носа, цвет волос и т. д. - они весьма ненадежны в качестве путеводителя в этом деле. Но все иначе, если их брать в совокупности. Определенный цвет кожи тяготеет к определенному разрезу глаз, к определенной форме носа, скул, строению тела. Когда мы смотрим на незнакомое лицо, мы связываем наши впечатления воедино, чтобы установить с какого он континента, кто его предки, и, как правило, мы угадываем. Короче говоря, в совокупности человеческие черты содержат необходимую информацию. Генетические сочетания на лице не написаны, но определимы по геному, то есть тоже по совокупности, которая позволяет определить расу. Доктор Левонтин, игнорировавший это и бравший один какой-то ген, естественно, не мог увидеть ничего достоверного. Александр Генис: Стоило мне залезть в Интернет, как я выяснил, что сегодня не представляет труда "вычислить" откуда ваши предки и даже - когда они появились в том или ином месте. Хотите знать - пожалуйста! - капелька вашей слюны, почтовая марка и 400 долларов, - и вас известят, откуда ваши гены: из Африки, Европы или Восточной Азии. Владимир Гандельсман: Ничего фундаментально нового в смысле основных континентальных рас в этом нет, но это важно для уточнения и возможности указания родственных групп прямо на географической карте. Это пока не сделано с необходимой точностью, но - будет сделано. И станет возможным идентифицировать человека не только как африканца или европейца, но куда как более точно: как кастильца или кельта, например, и т. д. Некоторые критики, тем не менее, считают понятие расы никчемным. Вряд ли это так. Физическая топография, допустим, не может обойтись словами. Чтобы ориентироваться, вам необходима карта с параллелями и меридианами, с указанием высоты гор и глубины впадин, и многое другое. То же и с генетической топографией. Люди европейского происхождения имеют свой генетический набор, который не встречается более нигде. И это многомиллионная раса. Баски, которых всего три миллиона, тоже раса со своим набором специфических, уникальных черт. Короче, раса - это своего рода стенография, позволяющая говорить осмысленно о генетике, - причем, в большей степени, чем культурные или политические различия. А это необходимо. Александр Генис: Почему? Каковы преимущества объективно научного взгляда на эту проблему? Владимир Гандельсман: Знание расы чрезвычайно полезно для медицины. Разные расы подвержены разным болезням в разной степени. Например, афро-американцы страдают сердечно-сосудистыми заболеваниями и раком простаты в три раза чаще, чем белые американцы. Генетика выясняет - почему. Раса указывает - и влияет! - на способы лечения. Многие новые лекарства не рекомендуются для определенных рас и этнических групп. В идеале мы должны знать свой геном прежде, чем поглощать такое количество аспирина. Важность расовой проблемы имеет и эстетическое значение. Человеческий вид изменчив. Что нас сделало такими, какие мы есть? Почему нос торчком, а не плоский, скулы округлые, а не угловатые, лицо широкое, а не узкое? Мы не знаем, какие факторы сделали голубые глаза голубыми. Для этого необходимо изучать людей, чьи предки принадлежали к различным расам, потому что они поддаются изучению легче, их отличительные признаки более зримы и выпуклы. Говоря образно, мы не должны быть разинями и простофилями в картинной галерее, - мы должны знать имена художников. Александр Генис: Не пора ли нам вернуться к началу: причем тут жители Андамских островов? Владимир Гандельсман: Потому-то и разговор наш начался с опасности исчезновения редких по своему происхождению народностей, вроде тех, что проживают на Андамских островах. "Негрито" - из Юго-Восточной Азии. Малорослые, очень темнокожие, с волосами цвета черного перца. Они выглядят, как африканские пигмеи, но они не имеют к ним отношения. Генетические данные таковы, что они происходят от первейших на земле людей, появившихся в Азии 100 тысяч лет назад и затем вытесненных оттуда испанскими и английскими пришельцами на Филиппины и Андамские острова. К великому счастью, цунами не истребил их полностью, но численность этих племен так мала, что рано или поздно они исчезнут. Между тем, генетические данные останутся, в "разобранном" виде, но останутся, - в частности, у тех, кто населяет побережья Бенгальского залива и Южного Китайского моря. Останутся приметы: необычайно темная кожа у индонезийцев, вьющиеся волосы у жителей Шри Ланки и т.д. Однако единственная и неповторимая комбинация, которая есть только у "Негрито", исчезнет. Очень жаль - человеческий род станет беднее. Александр Генис: Владимир, публикации такого рода вызывают острую дискуссию. Как можно суммировать позиции спорящих сторон? Владимир Гандельсман: Одни ученые твердо уверены в том, что, цитирую, "расовые различия - исключительно социальное понятие, никак не связанное с физиологическим строением человека". По их мнению, биологические различия связаны не с расовыми, а скорее, с индивидуальными физиологическими характеристиками каждого человеческого организма. Они утверждают, что делить людей по расовым признакам неэтично и некорректно с точки зрения науки. Еще одна цитата: "Мы расшифровали структуру и состав ДНК на 99%, - говорят они. - Хотим мы того или нет, но каких-то специфических отличий обнаружено не было. Генетика четко доказывает, что все мы - одна большая семья. И просто люди". Другие полагают, - и это соответствует последним научным данным, - что расовые различия играют немаловажную роль в формировании характерных особенностей любого организма, и отбрасывать в сторону выводы экспериментаторов является кощунством и ханжеством. Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: На прошлой неделе отшумел 18-й ежегодный Музыкальный Фестиваль-конференция "Юг через юго-запад" (South By Southwest) проходящий каждый год в одной из музыкальных столиц Америки - техасском городе Остен. Местом встречи и выступлений был центр города. В периметре одной квадратной мили собрались представители каждой уважающей себя компании звукозаписи, сотни критиков и тысячи любителей музыки. Собрались, чтобы услышать более 1000 групп и исполнителей всех жанров и направлений со всего света. Каждый день - и час - фестиваля одновременно выступали более 50 знаменитых - или ещё нет - музыкантов. Для тех, кто не смог посетить столицу Техаса в эти переполненными событиями дни, на интернет-странице фестиваля можно было сгрузить фонотеку более 700 (!) новых песен участников фестиваля. Я до сих пор пробираюсь сквозь эту коллекцию, но уже из дюжин найденных жемчужин ярко выделяется, доселе не известный в Америке, голландский дуэт "Короли Удобства" (Kings Of Convenience). Их вкрадчивые гармонии и аранжировки, полные светлой печали и самоиронии тексты, завораживают, как это удавалось, пожалуй, только дуэту "Саймон и Гарфанкл". Вот танцевальная версия одной из их песен. "Я предпочёл бы танцевать, чем говорить с тобой". Поют Эрленд Ой и Эрик Гламбек Бое. Александр Генис: 15 лет назад в результате тяжелой болезни 26-летняя жительница Флориды Терри Шайво оказалась в больнице, где она и находится с тех пор в бессознательном, вегетативном состоянии. Ее лечащие врачи уверяют, что ее мозг разрушен, что она никогда не придет в себя. Все эти годы идет борьба между ее мужем, который хочет дать Терри умереть, и ее родителями, настаивающим на поддерживание ее биологической жизни. После того, как флоридский суд стал на сторону мужа и распорядился отключить питательную трубку пациентки, в Америке разразилась буря, невиданных масштабов. В дело Терри Шайво вмешался и Конгресс, и губернатор Флориды Джеб Буш, и сам президент, прервавший ради такого случая свой отпуск. Накал страстей объясняется тем, что под вопросом оказались самые фундаментальные начала нашего бытия: что есть жизнь и что есть смерть? Я пригласил Бориса Парамонова, чтобы обсудить эту вечную тему в ее сегодняшнем - болезненно актуальном -преломлении. Борис Михайлович, каковы ваши личные впечатление от дела Терри Шайво? Борис Парамонов: Самые тяжелые. С телевизионных экранов не сходит изображение несчастной женщины, которой играют в политический и правовой футбол как американские политики, так и ее собственные родители. Она ведь давно уже не жива, это оболочка когда-то бывшего человека. На лице Терри Шайво что-то вроде улыбки застывшей, но это ведь не улыбка, а гримаса, вызванная спазмой лицевых мышц. А вокруг и около собираются религиозные фундаменталисты и, преклоняя колени, молятся за ее здравие. Александр Генис: Вы сказали о политической игре, связанной с делом. Выскажитесь, пожалуйста, подробней, чтобы нашим слушателям стало понятно, какая тут возможна политика? Борис Парамонов: Сейчас на подъеме христианский фундаментализм, очень активны так называемые евангельские христиане. А один из их догматических пунктов - святость жизни, неправомочность человека вмешиваться в ее течение. Это связано, конечно, с острым в Америке вопросом об абортах. Дело Терри Шайво подверстывают туда же. А некоторые политики консервативного толка стараются подыграть настроениям своих потенциальных избирателей. Кто будет спорить с тем, что жизнь человеческая свята? Кто, по крайней мере, в США будет с этим спорить? Но тут нужно решить, прежде всего, а вправе ли мы называть эту несчастную женщину живой? Это - манекен, телесная оболочка, подпитываемая всякими химикалиями. Для меня эта ужасающая маска останется отныне лицом религиозного фундаментализма. Александр Генис: Борис Михайлович, но мы не должны забывать, что инициаторы борьбы за сохранение жизни Терри Шайво ведут ее родители. Борис Парамонов: Конечно, они тоже религиозные люди, католического вероисповедания, правда; но среди католиков тоже фундаменталистов хватает. При них постоянно присутствует некий аббат, как говорится, духовно их окормляющий. Но сдается мне, что в тяжбе родителей Терри с ее несчастным мужем главную роль играет семейная стычка, а не какие-то возвышенные теологические соображения. Это отвратительная семейная склока, которой придали размах и значение религиозно-правового диспута. Муж хочет прекратить этот балаган, - так родители назло ему противодействуют. Тут ведь что еще: муж давно уже живет с другой женщиной, у них двое детей. Естественно, это раздражает родителей. К тому же, как католик он не может на нынешней своей спутнице жениться, - понятно его раздражение, индуцирующее в свою очередь гнев родителей. Вообще если отвлечься от религиозного аспекта проблемы и от реалий американской жизни, то ведь история совсем в духе Зощенко. А в Америке всё чрезвычайно масштабно: в советской России арена зощенковских конфликтов - коммунальная кухня, в США - вся страна, а благодаря кабельному телевидению и весь мир. Инвалид Гаврилыч и не мечтал о такой аудитории, о таком паблисити. Это вам не ежик от примуса! Александр Генис: ... Тут еще можно вспомнить, что было причиной катастрофы с Терри Шайво... Борис Парамонов: Опять же американская история в типичном варианте. Она хотела похудеть, и на почве анорексии с ней произошел сердечный приступ, а дальше кровяной сгусток попал в мозг. И ведь зачем худела, бедняга? Судя по старым изображениям, она была вполне стройная, не говоря уже о том, что просто красивая женщина. Похожая несколько на молодую Лиз Тейлор, такого же типа. Да уж паблисити у нее сейчас не меньше, чем у Лиз Тейлор. И это тоже раздражает. Ведь, когда кончится рано или поздно эта история, то все стороны приобретут ощутимые деньжонки: продадут Голливуду так называемую "лайф стори". И муж, и родители. Главное здесь - в медию попасть, а деньги будут. Вот что неприятно главным образом: говорят о религиозных истинах, о правах человека, а на заднем плане всё те же деньги - край Мидаса: Александр Генис: Вы знаете, Борис Михайлович, историю бурной, так сказать, посмертной жизни Терри Шайво никак нельзя сводить к деньгам. Это было бы непростительным упрощением. По-моему, в этом частном эпизоде раскрывается американская жизнь во всем своем своеобразии. Собственно, потому "Американский час" и обратился к этому сюжету, что это - чистая "американа". Тут ментальность американская сказывается целостно, эта история проявляет всё в Америке, а не только те или иные аспекты политической или религиозной жизни. Борис Парамонов: Совершенно верно. Вот я к тому вел дело, что данная сенсация, как всякая американская сенсация, попахивает деньгами. То есть, как бы корысть имеет место. Но если б только корысть! Американскую психику, склад души американца нельзя сводить к меркантильным мотивам исключительно. Здесь много самого настоящего идеализма. Любой аспект этой истории можно повернуть позитивно. В самом деле, разве не впечатляет готовность американцев бороться за жизнь человека, их вера в первостепенную ценность человеческого существования? Вот основа демократии и правового общества, а не писаные параграфы той или иной конституции. Конституции еще Сталин писал, подумаешь, большое дело. Возьмем затем религию: ведь все эти люди, молящиеся за Терри Шайво, - они действительно верят в чудо, это действительно верующие люди, а не манекены, водимые на ниточках политиками или церковниками. И еще один, важнейший, пожалуй, аспект: американцы не верят в смерть, не хотят с ней примириться. Американцы верят в чудо, но само это чудо всё чаще и чаще в их сознании отождествляется с научно-техническим прогрессом. Чуда ждут от науки: продержим Терри Шайво еще годик - а там, глядишь, ученые ее и воскресят, и вернут к полноценной жизни, как Христос - Лазаря. Неразличимость техники и мистики - вот Америка. Что ни говорите, а это необыкновенная страна, вызывающая сильные чувства. Конечно, это сейчас самая интересная страна, дающая наиболее впечатляющее представление на подмостках многотысячелетней мировой истории. Смотришь: вроде бы телевизор; а на самом деле - какой-то грядущий Плутарх разворачивается. Эпическая страна, ничего не скажешь. Не знаю, как там будет через тысячу лет, а сейчас Америку никто не одолеет. Зощенковские склочники в роли гомеровских эпических героев - это впечатляет. Мы с Вами, Александр Александрович, живем в некотором роде на Олимпе. Александр Генис: Что еще не делает нас, увы, бессмертными. Напротив, дело Терри Шайво заставило очень многих в Америки вспомнить о своей смертности и принять меры к тому, чтобы не оказаться в положении несчастной женщины. Ее муж и еще двое свидетелей утверждают, что однажды она, просматривая телевизионную передачу о ведущих бессознательную жизнь инвалидах, сказала, что ни за что не согласилась бы на такую судьбу. Однако, письменного подтверждения, конечно, не осталось. Что и понятно, она же была еще совсем молодой. Теперь ее муж призывает всех подумать о смерти заранее. Что страна и делает: две трети американцев сказали, что не хотели бы продолжать жизнь, если бы они оказались в положении несчастной Терри Шайво. Но устного заявления недостаточно. Закон требует особой формы завещания - "living will', в котором пациент отказывается от искусственного продолжения жизни в случае смерти мозга. На этой бурной неделе общественная организация, бесплатно распространяющая нужные документы, высылает желающим по две тысячи таких формуляров в день. Всего они раздали шесть миллионов завещаний. Я себе тоже заказал. Как показывает казус Терри Шайво, смерть слишком ответственное дело, чтобы оставлять ее на произвол политиков. Роман, о котором в очередном выпуске нашего "Книжного обозрения" расскажет Марина Ефимова, критики с редким единодушием называют лучшей книгой, описывающей мир, в первую очередь - наш внутренний мир, такими, каким он стал после 11 сентября: (ИАН МАКЮИН. "СУББОТА") Марина Ефимова: Современный английский писатель Иан Макюин - автор многих романов. Среди самых известных: "Child in Time" (который переведен как "Дитя во времени", а я бы, наверное, перевела как "Своевременное Дитя"), романы "Утешение незнакомцев", "Вечная любовь" и "Искупление". Чтобы коротко описать ощущение от произведений этого писателя, критик Ричард Локайо воспользовался сомнительным выражением самого Макюина: Диктор: Макюин сказал в интервью, что после взрывов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года у него ослаб интерес к прошлому (которому он посвятил свой предпоследний роман) и он захотел написать роман о современной жизни, потому что, по его выражению, "настоящее стало чудовищно интересным". Слово "чудовищно" он использовал не как превосходную степень интересности, а как эпитет, показывающий, что интерес этот сродни ужасу. Вот и произведения самого Макюина - "чудовищно интересны". В романе "Утешение незнакомцев" английская молодая пара в Венеции попадает в руки богатого оригинала, который оказывается садистом маккиавелиевского толка и масштаба. В романе "Своевременное дитя" 3-летний ребенок исчезает из супермаркета. В "Искуплении" чудовищная ложь 13-летней девочки отправляет в тюрьму жениха ее сестры. Марина Ефимова: Однако новая книга Макюина - "Суббота" - по мнению большинства критиков, выводит писателя на более высокий литературный уровень. Все рецензии на книгу начинаются со сравнения ее сюжета с классическим романом 1925 года Вирджинии Вулф "Миссис Делауэй". "Суббота" - тоже один день из жизни героя (у Вулф это, правда, героиня), день, который включает в себя многие элементы сюжета из романа Вулф: долгий проход по уютно-знакомым улицам Лондона, покупки в магазине, важный разговор с близким человеком, приготовления к домашней вечеринке и, главное, - так же, как у Вулф, мирный день героя прерывается страшным напоминанием о другой стороне жизни. У Вулф это самоубийство ветерана недавней (тогда) Первой мировой войны, у Макюина - столкновение героя с преступником-психопатом, угрожающим его семье. Так же, как у Вулф, ординарный день героя (человека из высшего слоя общества) описан с мириадом мелких, но выразительных деталей, и настроение героя так же меняется - от оптимизма к сомнениям, от сомнений к тоске и страху. Так же, как самоубийство ветерана в 1925 году, преступление невротика в 2003-м (после взрывов 11 сентября) является проявлением чего-то большего, чем просто последствия контузии или психическое заболевание. Это - симптомы проявления мирового зла, разрушительной иррациональности, или, по выражению Макюина, "отвратительного настроения цивилизации"... Но на этом, по-моему, сходство с Вирджинией Вулф кончается. Герой романа "Суббота" - современный нейрохирург, ученый и атеист. Его взгляд на жизнь (а это, судя по всему, и взгляд автора) критик Ричард Локайо описывает так: Диктор: "Я не верю в Бога, - говорит Макюин, - но мир и без веры такой же тёплый и богатый - может быть, даже теплее и богаче"... Герой "Субботы" - хирург Генри Перон - видит в жизни три героических (чтобы не сказать священных) вещи: мастерски сделанное дело (и в книге мастерски описывается операция на мозге), любовь (и в книге с любовью описывается долгий и счастливый брак героя) и трезвый, реалистичный взгляд на человеческие судьбы. Макюин и Перон оба любят цитировать Чарльза Дарвина, сказавшего: "В трезвом взгляде на жизнь есть величие" Марина Ефимова: Наверняка. Для ученого. Но искусство плохо переносит трезвость, определенность, и вполне легитимный в науке прием упрощения задачи. В рецензии на "Субботу" американский критик Мичико Кукутани так резюмирует идею книги: Диктор: "Макюин создает героя, ценящего, как он пишет, "тот уютный мир, который унаследовал весь наш благополучный круг: мир чистых, ярко освещенных помещений, мир, в котором горячая ванна с душистым мылом в зимний день воспринимается как нечто само собой разумеющееся, мир теплой легкой одежды, умных машин, продления жизни и доступной информации, мир целых империй, посвятивших себя исключительно нашим удовольствиям - СЫРУ, например, или садовой мебели, мир счастливых богов, благословивших изобилие супермаркетов". Марина Ефимова: И в этом описанном Макюином мире в течение одного дня герой не просто осознает, но чувствует всей кожей, до какой степени этот мир уязвим для любого неожиданного, необъяснимого и разрушительного удара иррациональной злобы. В отличие от Иана Макюина, Вирджиния Вулф больше занимается уязвимостью и загадками души, чем уязвимостью своего уютного мира. Она пишет в "Миссис Делауэй": Диктор: "Наша душа, как рыба, обитает в глубинах, плавает в мутных водах, пробираясь между гигантскими водорослями все дальше - в холодную, мрачную, непостижимую глубь. Но вдруг рванется на поверхность и поносится по волнам, морщинистым от ветра, словно ей нужно отскрестись, прихорошиться, возбудиться общением, болтовней, сплетнями..." Марина Ефимова: Рецензент "Книжного обозрения Нью-Йорк Таймс", чувствуя, как мне кажется, тонкую разницу между двумя романами, которые все так возбужденно сравнивают, пишет, что "несмотря на то, что роман "Суббота" в большой степени в долгу перед "Миссис Далоуэй", он остается самым сильным произведением литературы, написанным после 11 сентября и отразившим тот эффект, который это событие произвело на мир. И главная заслуга Макюина в том, что он показал, как мы, точнее, самые благополучные из нас, живут в этом новом мире". А главная заслуга Вирджинии Вулф, по-моему, в том, что она создала как раз вневременные произведения. И именно это делает для меня романы Вирджинии Вулф жизненно важными, а романы Иана Макюина просто "чудовищно интересными". Александр Генис: А сейчас наш корреспондент Анна Немцова (она совсем недавно вошла в компанию "Американского часа") расскажет историю, главным героем которой будет самый странный в мире музыкальный инструмент, изобретенный русским ученым, жившим в Америке: Анна Немцова: Маленькая хрупкая девушка стоит, как вкопанная, и глаза ее неподвижно смотрят в пространство, только руки живут, пальцы то щиплют, то гладят воздух и вдруг, поймав что-то невидимое, долго и настойчиво дрожат. Памелия Курстен - одна из самых талантливых терменисток Америки - рассказала, как девочкой притаскивала из школы домой старые музыкальные инструменты и училась на них играть, как мама-пианистка помогала ей овладевать музыкальной грамотой, как восемь лет назад впервые увидела документальный фильм Стивена Мартина "Теремин. Электронная Одиссея" и навсегда влюбилась в русское чудо науки и техники. Памелия Курстен: Иногда он звучит как туба, а иногда - как умирающая кошка. Да, порой у него достаточно страшный голос. Люди могут заплакать, слушая теремина, и закричать: Нет! Перестань! Я слышала как в 50-х его использовали в качестве спецэффектов в фантастических фильмах: звук устрашающий. Зрители тогда даже не догадывались, что это Теремин издавал такие звуки в старых фильмах ужаса. Анна Немцова: Какова самая распространенная реакция людей? Памелия Курстен: - Что это?! - Самые частые выкрики из публики: Что ты там делаешь? И мне приходится показывать и рассказывать во время перерыва, чтобы было понятно. Зрителям кажется, что я просто стою и двигаю руками. Особенно, если я играю в ансамбле с другими инструментами: непонятно, откуда исходит произведенный мной звук. Слушатель думает: звук скрипки, но я не вижу скрипку: Может быть, это чей-то голос поет? Анна Немцова: Этот инструмент появился в России в 20-х годах прошлого века. Его изобретатель, Лев Термен, по сути изобрел один из первых в мире синтезаторов звука, используя свойства электромагнитного поля, позволяющие трансформировать движения человеческих рук в музыкальные формы небывалого диапазона. В России инструмент называют терменвокс, в Америке - теремин: так до революции именовала себя семья изобретателя, имевшая французские корни. Вся жизнь Льва Термена колебалась между двумя странами, как звук между его инструмента. Изобретатель пережил царя, революцию, великую депрессию в Америке, куда эмигрировал из Советов, ГУЛаг, куда его вывезли чекисты, сталинские репрессии, оттепель, застой, перестройку - и в 96 лет, за год до смерти, вернувшись в Штаты, шутил: я так зажился, потому что фамилия моя наоборот читается: немрёт. А вот его инструмент в Америке чуть было не умер, по крайней мере, оказался на грани забвения. Памела Курстен - среди тех немногих музыкантов, кто возвращает терменвокс или просто термен современной музыкальной культуре. Памелия Курстен: Слушателям кажется, что, может быть, есть какая-то струна или веревочка, тянущаяся от моих рук к инструменту, особенно если они смотрят издалека. На самом деле термен реагирует на каждое движение моего тела, не только на вибрацию рук. Обычно я стараюсь стоять совершенно неподвижно, полностью контролируя свое тело и двигая лишь пальцами, потому что инструмент чрезвычайно чуткий: Иногда кто-нибудь выскакивает из публики и нарушает мое поле, особенно часто это происходит в маленьких залах. Учась игре, я нашла немного информации в Интернете, но все технические тонкости мне объяснил режиссер фильма о Теремине Стив Мартин. Я встретилась с ним вскоре после того, как увидела его только что вышедший тогда фильм. Он-то и представил меня самой знаменитой терминистке Кларе Рокмо. Анна Немцова: Кларе Рокмо, подруге Льва Термена и его самой способной в Америке протеже, в то время было уже около 80-ти лет. Как и многих других приходивших к ней терменистов, Клара попросила Памелу сыграть ей что-нибудь. Памела левша, и ей, чтобы сыграть на термене Клары, пришлось встать не за инструмент, а перед ним - спиной к термену. Памела сыграла для Клары Рокмо "Лебедя" Сен-Санса, опус, с которым сама Клара так часто концертировала по Соединенным Штатам в 30-ых и 40-ых годах. Памелия Курстен: Она просто сказала тогда: "Ты можешь играть на нем!" Она была счастлива, потому что многие приходили к ней в дом, исполняли что-нибудь и каждый раз ей казалось, что уже никто и никогда не сможет по-настоящему хорошо играть на теремине. Она была счастлива увидеть кого-то, кто на самом деле мог исполнять на нем настоящую музыку. Я впервые услышала игру Клары в документальном фильме. Поэтому мои требования к инструменту изначально были невероятно высоки. К сожалению, теремин не считается официально признанным музыкальным инструментом и зачастую применяется лишь в спецэффектах либо как игрушка. Анна Немцова: Получившая благословение старой терменистки Памела была представлена инженеру и музыканту, конструктору знаменитых во всем мире синтезаторов (в России они известным как "муг-синтезаторы") Роберту Могу. Когда-то в 40-ых Мог точно так же, как Памела, влюбился в термен и, еще 14-летним подростком, собрал свой первый инструмент из популярного в те годы конструкторского набора. Уже в девятнадцать лет он создал свою собственную компанию, за прошедшие полвека выпустившую 10 000 терменов. На одном из них играет Памела Курстен. Роберт Мог из Северной Каролины: Теремин всегда был моим богом! Человеком, перед которым я преклонялся больше, чем перед кем-либо другим на свете. У него было такое количество идей, как использовать электронику применительно к музыкальным инструментам, и большинство из этих идей пришло ему в голову еще в 1919-1920 годах, на самой заре электроники. Идеи Теремина казались тогда невероятно новыми, да и сейчас они кажутся новыми, и по сей день инструмент, изобретенный много лет назад, не перестает изумлять слушателей. Анна Немцова: Можно ли сказать, что сегодня теремин переживает эпоху ренессанса? Роберт Мог: Я думаю, что ренессанс Теремина начался около 10 лет назад. Мы судим по тому, как к нам поступали запросы на инструмент: в 70-х и 80-х их почти не было, а начиная с 90-х их количество стало расти - во многом благодаря приезду в Соединенные Штаты 1992 году самого Теремина. Очень помог Америке вспомнить Теремина фильм Стивена Мартина "Теремин. Электронная Одиссея". Анна Немцова: Какое будущее у этого инструмента? Роберт Мог: Это невозможно - предсказать будущее, но мы можем говорить о настоящем. Я знаю только то, что у нас есть сегодня: В настоящий момент мы знаем нескольких очень хороших музыкантов, и среди них необыкновенная Памелия Курстен, которая делает с инструментом то, что никакому другому музыканту никогда не удавалось. Анна Немцова: "Необыкновенная Памелия" пригласила меня на репетицию в свою бруклинскую квартиру. Там, как и когда-то в детстве, девушка собрала целую компанию инструментов. В спальне спит, уткнувшись в стену, огромный контрабас, в гостиной - гитара, пианино, ударная установка, пара синтезаторов, на подоконнике примостились старые запылившиеся гусли. Термены, конечно, занимают самый центр комнаты. Сам инструмент представляет собой нечто среднее между шкафчиком и старинным радио с деревянной панелью. На панели рычажки, по бокам торчат антенны. Терминистка Памела Курстен и аккордеонист из группы "Гоголь Борделло" Юрий Лемешев готовят концерт для выступления на международном фестивале в Вене. Юра, в чем оригинальность Памелы? Юрий Лемешев: Памела оригинальна всем! Потому что это войс, это голос! С ним можно делать все что угодно. Потом, она же играет замечательно бас, там подклад! Я могу делать что-то вверху, она внизу и наоборот. Анна Немцова: Это человеческий голос? Юрий Лемешев: Очень даже человеческий иногда. Роберт Мог: Памелия, конечно, один из наших ведущих экспериментаторов. Она придумала, как играть не только самые затейливые мелодии, но и как воспроизводить на инструменте звучание контрабаса и бас гитары. Техника, придуманная Памелой, позволяет ей играть на теремине как на щипковом струнном инструменте. Она может играть на нем то, что они называют walking base lines в джазе и современной поп-музыке. До того, как Памелии удалось сыграть подобные вещи, я не думаю, что кто-либо мог подумать, что подобное даже возможно. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
