Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[15-02-05]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром Генисом"Зеленая геополитика" Томаса Фридмана. Книга Макса Хастингса "Армаггедон. Битва за Германию". Памяти Артура МиллераВедущий Александр Генис
Александр Генис: Успех выборов в Ираке, завершившихся на прошлой неделе формированием национальной ассамблеи, - важная веха в войне с террором. Однако станет ли она переломной? Такого сегодня никто не решится утверждать. И это значит, что историческая ситуация требует мобилизации не только военных, но и всех интеллектуальных ресурсов. Для победы в этой необычной, асимметричной, как теперь принято говорить, войне недостаточно испытанных средств. Нужно новое мышление, иная перспектива, альтернативная тактика. Именно ее предлагает обсудить колумнист "Нью-Йорк Таймс" Томас Фридман. Один их самых влиятельных обозревателей Америки Фридман проводит жизнь в путешествиях по самым опасным местам земного шара. Обычно он пишет оттуда, где взрываются бомбы. Хорошо зная врага, Фридман предлагает, не отступаясь от военного противостояния, перевести войну с террором в иную сферу. Сам он называет свою доктрину "зеленой геополитикой". Суть ее в том, чтобы найти оружие сразу против двух бедствий: террора исламского фундаментализма и загрязнения окружающей среды. Дело в том, что корень всех проблем, - как без устали повторяет Фридман в своих колонках, которые читают в столицах всех стран мира, - нефть. С пафосом опытного ритора Фридман восклицает: Диктор: Какое отношение цены на нефть имеют к международной политике? Прямое! Дайте мне освободившуюся от нефтяного экспорта Америку, и я обещаю вам политические реформы от Москвы до Эр-Рияда. Дайте мне баррель нефти за 18 долларов, и я обещаю вам плодотворные переменны на территории от Алжира до Ирана. Дешевая нефть - лучшее оружие с террором и поддерживающим его режимами. Вспомним, когда рухнул советский режим? Когда рухнули цены на нефть. Александр Генис: По язвительному выражению Фридмана американцы, поддерживая своим безмерным аппетитом на горючее высокие цены на нефть, субсидируют противника в войне с террором, то есть, Америка, говорит Фридман, в этой войне как бы платит и за себя, и за врага. Зеленая геополитика обещает выход из этого абсурдного положения. Прежде всего, речь идет о комплексе мер по экономии топлива. Фридман пишет: Диктор: Сразу после 11 сентября, когда бензин стоил доллар за галлон, трезвые головы предлагали ввести экстренный налог - еще один доллар за галлон. Сегодня бензин так и стоит - два доллара за галлон, но прибыль идет на Ближний Восток, а не на разработку альтернативного топлива. Александр Генис: Главной целью своей зеленой геополитики Фридман считает не только конкретные меры (вроде бесплатной парковки для электрических автомобилей), но глобальный сдвиг в сознании. Он предлагает объявить поиск альтернативных источников энергии - общенациональным приоритетом, сделать его центральным элементом как внутренний, так и внешней политики США. По мысли Фридмана заменяющее нефть чистое топливо, должно стать главным делом Америки. Реализация такого проекта требует не только рациональной политики Вашингтона, но и духовного порыва всей страны. Это - задача для целого поколения, исторический вызов ХХ столетия, на который Америка должна ответить с такой же самоотверженностью и решительностью, с какой она встретила испытания ХХ века. Другими словами, "зеленая геополитика" претендует на статус идеологии со своим символом веры, своим "граалем демократии" в виде новой энергии. Сегодня я пригласил Бориса Парамонова, чтобы обсудить этот набор идей. Ну а что Вы обо всем этом скажете, Борис Михайлович? Борис Парамонов: Хотел бы сказать, как Симеон-странноприимец: ныне отпущаеши! Но, как говорят американцы, слишком хорошо для правды. Не пришло еще время почивать на лаврах, потребляя синтетическое топливо. И когда до этого дойдет - совсем неясно. Cоздается впечатление, что в Соединенных Штатах не сильно заинтересованы в осуществлении нового Манхеттенского проекта, как часто его называют. Манхеттенский проект, напоминаю, - это работы в США по созданию атомного оружия во время войны. Александр Генис: Ну, как сказать. Совсем недавно президент Буш в послании "О положении в стране" говорил о необходимости уменьшить зависимость от арабской нефти. Борис Парамонов: Да, такие слова встречаются весьма часто в речах политиков, но чаще всего - это дежурная фраза, лип сервис, как тут говорят, то есть чисто словесный реверенс. Вот тут вопрос и возникает: действительно ли такая же сейчас нужда в синтетическом топливе, в альтернативе нефти, как во время второй мировой войны в новом сверхновом оружии? Я стараюсь стать на точку зрения людей, которые определяют приоритеты. Ведь строго говоря, атомная бомба тоже не была предметом первой необходимости, войну можно было выиграть и без нее. Другое дело, что наличие атомного оружия помогло окончить войну с Японией без новых и громадных потерь: было подсчитано, что высадка американцев на японских островах стоила бы им миллиона человек, на одной Окинаве потеряли около пятидесяти тысяч убитыми и ранеными. Помню одну телепередачу - о президенте Трумэне, - когда обсуждался вопрос, мог бы ли он не применять атомное оружие; один из выступавших спросил: а что бы в Америке сказали, если б он не применил бомбу? Как бы он оправдался в этом миллионе погибших? Александр Генис: Борис Михайлович, не будем забывать, что необходимость и экстренность создания атомного оружия в Америке объяснялась главным образом тем, что Германия могла бы это сделать - и что тогда? Александр Генис: Конечно, это было главным мотивом работы, но тогда тем более уместна параллель с нынешней ситуацией, у немцев бомба то ли будет, то ли не будет, а нефть у арабов уже есть! И не убывает! Где гарантия того, что нефтедобывающие страны арабского Востока в орбите исламского фундаментализма перестанут представлять потенциальную угрозу для мира? Известно было, как выиграть войну у Германии и Японии. Сейчас же нет ясности в том, как обуздать терроризм обычными средствами. Тут и надо искать нетривиальные решения. Разработка альтернативного топлива - вот такое решение. Но мы еще один вопрос забываем - колоссальной важности, и едва ли не важней вопроса о борьбе с мусульманским терроризмом: Александр Генис: Вы имеете в виду экологию? Борис Парамонов: Конечно! Не буду повторять общеизвестного - об озоновом слое или о потеплении климата, - незачем ломиться в открытую дверь. Но вот вопрос, а не закрыта ли эта дверь для американских политиков самых разных уровней и направлений? Почему эта тема не звучала в последней избирательной кампании? Александр Генис: Давайте вернемся к нынешним высоколобым газетчикам. Вы нашли в статье Томаса Фридмана положения, с которыми не согласны? Борис Парамонов: Да. Не согласен с тем, что, упади цены на нефть втрое - и на Ближнем Востоке восторжествует демократия. Я думаю, что и сам Томас Фридман не верит, это у него риторическая фигура. Если нынешние нефтеносные страны обеднеют, у исламского экстремизма будут вырваны зубы и когти, но это не значит, что в этих странах изменится сознание, а за ним и политические порядки. Процесс секуляризации и вестернизации не-западных стран - очень долгий процесс, в нем множество факторов действуют и значимы, а не один экономический, - не надо нам такого марксизма. Приведите мне пример успешно вестернизировавшейся восточной страны, только Японию не называйте. Александр Генис: Турция? Борис Парамонов: А что это у Вас такая интонация вопросительная, Александр Александрович? Трудно Турцию брать как беспроигрышный аргумент, - хотя Ататюрк, конечно, великий человек, это турецкий Петр Первый. Да, кстати, и о России: так ли уж она вестернизировалась, так ли всё с ней ясно? Обе они - и Турция, и Россия - принадлежат к разряду так называемых стран догоняющего развития. Между прочим, как раз о России писали недавно точно в том же духе: мол, нефть ей мешает двинуться ускоренным маршем в светлое западное будущее. Но мы-то с Вами знаем, что многое ей мешает и помимо нефти. Догонять-то они догоняют, но все догнать не могут: Запад ведь тоже на месте не стоит. А с другой стороны, как раз эта самая нефть и Запад сдерживает. Сейчас, как известно, эра постиндустриальная. Но нефть - это такой гигантский реликт именно индустриальной эры, со всем ее дымом и шумом, что новые преимущества не сильно и чувствуются. Чем нефть лучше угля? Хуже! Кто-то из русских писателей афоризм выдал в свое время: в карете прошлого далеко не уедешь. Можно переделать: на бензодвигателе далеко не уедешь. Уже приехали. Вы помните этот эпизод, упомянутый Бертраном Расселом в его "Истории западной философии": какому-то человеку в состоянии наркотического опьянения открылась тайна бытия, и он ее занес на бумагу, а придя в себя прочитал: всё пахнет нефтью. Вряд ли это и есть тайна бытия, но что это тайна нашего времени - а вернее, секрет Полишинеля, - так это точно. Я сильно подозреваю, что на деньги, которые уже потрачены и будут еще потрачены на Ирак, можно было бы осуществить новый Манхэттенский проект. И это т новый Манхэттенский проект, в отличие от старого, нужен Америке, да и всему миру отнюдь не для военных достижений, ни для каких-то там побед на поле боя. Все-таки, это проблема именно культурфилософская, а не политическая. Нужен новый мир, по-другому построенный, на других основаниях. Хватит пребывать в мифе технологической цивилизации. Александр Генис: Я совершенно согласен с Вами, Борис Михайлович! Вопрос о нефти относится к культуре в том смысле, что наука, технология в целом, решает только те проблемы, которые перед ней ставит культура, определяющая приоритеты истории. Важный юбилей, 60-летие победы, который мы отмечаем в этом году, актуализировал историческую память. В связи с этой датой, готовясь к ней, книжный рынок Америки предлагает огромный выбор новых книг о второй мировой войне. Среди них острой постановкой вопросов выделяется монография крупного военного историка Макса Хастингса "АРМАГЕДДОН. Битва за Германию, 1944-1945". Эту книгу слушателям "Американского часа" представляет наш обозреватель Марина Ефимова. Марина Ефимова: К сентябрю 1944 года, когда в Европе шел уже 6-й год войны, всем было очевидно, что нацистская Германия близка к падению. Летом, в тяжелых боях на русском фронте, гитлеровская армия потеряла больше 2-х миллионов человек. На западном фронте союзные армии освободили Париж и двигались к Рейну. Все страны - союзники Гитлера - или сдались, или лихорадочно пытались перебежать на другую сторону. Рецензент книги "Армагеддон" Джеймс Шиин пишет: Диктор: До сих пор соблазнительно мечтать о том, что было бы, если бы летом 44-го Германия сдалась: хотя миллионы узников концлагерей уже погибли, сотни тысяч все еще могли спастись (Анна Франк, которая умерла в Берген-Бейзене в марте 45-го, осталась бы жива). Большая часть Восточной Европы не подверглась бы чудовищным разрушениям последнего года войны. Капитуляция была бы спасительна и для самой Германии: всего в течение войны 1 420 000 тонн бомб было сброшено на немецкую территорию только американцами и англичанами, из них 1 180 000 тонн было сброшено в последний год. Марина Ефимова: Ричард Оври написал интереснейшую книгу, озаглавленную вопросом: "Почему союзники победили?". Вопрос, которым задается Макс Хастингс в книге "Армагеддон": "Почему союзники побеждали так долго?" Его книга охватывает период с неудачной попытки союзников в сентябре 44-го вторгнуться в Германию из Голландии через Арнемский мост и до тех дней в мае 45-го, когда было сломлено последнее сопротивление немцев в Германии. Понятно, почему не хотели сдаваться Гитлер и его присные: они знали, за что им придется отвечать перед международным законом: за массовые убийства европейских евреев, за зверскую оккупационную политику в России и Польше, за миллионы русских военнопленных, погибших от голода и жестокостей. Осенью 44-го у Гитлера оставалась надежда только на чудеса: на чудо-оружие, которое лихорадочно готовили его ученые и инженеры, на смерть Сталина и хаос в Советском Союзе, на раздор между западными союзниками и советскими, на поголовное геройство его солдат. Труднее понять упорство и эффективность, с которыми дралась сама немецкая армия. Макс Хастингс дает три объяснения: Диктор: Первое - хорошо организованная Альбертом Шпеером военная промышленность и система снабжения армии. Второе - безжалостное подавление Гиммлером любого диссидентства, включая "пораженческие настроения". И, наконец, третье - поразительная боеспособность немецкой армии. В последний год войны подразделения немцев, иногда по численности в семь раз меньшие, чем подразделения союзников, часто без поддержки с воздуха, вели сражения так успешно, что противник терпел большие потери, чем они сами. За каждый пройденный километр союзники платили дорогой ценой. Марина Ефимова: Именно боеспособность армий и является главным предметом рассмотрения Хастингса в его книге "Армагеддон". Рассуждая о духе армии, он приходит к выводу, что в конце войны немцы дрались так ожесточенно потому, что одни солдаты и офицеры все еще верили в фюрера, другие - в нацистские идеалы, многие были верны профессиональной гордости и чувству солдатского братства. Но большая часть дралась от отчаяния: они боялись сдаться и попасть в руки противника, и еще больше боялись тяжёлой руки СС и Гестапо. Даже в последние дни войны, когда союзные войска были на расстоянии нескольких улиц, гестаповцы вешали солдат, заподозренных в дезертирстве и расстреливали каждого, кто позволял себе усомниться в победе. Так или иначе, но в конце войны нацистская армия, по мнению Хастингса, демонстрировала чудеса боеспособности - в отличие от армий американской и английской. Вот как резюмирует его выводы рецензент Джеймс Шиин: Диктор: Хастингс отдает должное административным и дипломатическим способностям Эйзенхауэра, но явно невысокого мнения о нем как о стратеге. Английский маршал Монтгомери, по его мнению, был замечательным организатором, но не знал вдохновения боя. А американского генерала Паттона, который был именно "гением сражения", начальство без конца дисквалифицировало и отставляло от дел за этические просчеты и скандальность. Марина Ефимова: Главными недостатками союзнической стратегии последнего года войны Хастингс считает не столько отдельные провалы - вроде операции "Маркет-Гарден" и битвы за Арнемский мост - сколько последовательную неспособность учитывать и использовать слабости немецкой армии. Результатом был почти 6-месячный затор на западном фронте, который продлил войну и позволил советской армии опередить союзников в освобождении Европы. Хастингс критически разбирает и саму союзническую армию, состоявшую из citizen soldiers, то есть из призванных на военную службу штатских (как, впрочем, и в русской армии). Эти солдаты, по выражению Хастингса, "готовы были выполнить свой долг, но остаться в живых". Он пишет: Диктор: Они были гражданами демократических государств, впитавшими с молоком матерей моральные запреты и гуманность их обществ. Эти добродетели мирного времени плохо переводятся на язык военной эффективности. Марина Ефимова: Дневник генерала Джеймса Гавена, командира лучшей американской парашютной дивизии, заполнен такими записями за январь 45-го года: "Если бы наши пехотинцы дрались, война уже была бы закончена". Или: "Каждый хочет жить до глубокой старости". Когда Черчилль жаловался Монтгомери на безынициативность британской армии, Монтгомери ответил: "Сэр, вы сами говорили, что мы не должны допустить таких потерь, как на Сомме в Первую мировую". От себя хочу добавить: не забудем, все же, что русские солдаты дрались за свою землю, а американцы нет. Советское командование, в отличие от западного, щедро приносило своих солдат в жертву победе. Шиин, суммируя исследования Хастингса, пишет: Диктор: Между июнем 44-го и маем 45-го советская армия потеряла 2 миллиона убитыми, ранеными и пленными (американцы - 700 000). Дисциплина в советской армии была много жёстче американской, и военно-полевые суды часто кончались расстрелом. Огромное число русских дралось с немцами из патриотизма (в том числе и идеологического), но многих, так же, как в армии Вермахта, подгонял страх - страх попасть к врагу, или страх попасть в руки СМЕРШа и НКВД. Марина Ефимова: Давно известно, что война на Восточном фронте была страшней, чем на Западном. Из 50 миллионов людей, погибших во время Второй мировой войны, почти половина (20 миллионов) были жителями Советского Союза. И когда советская армия вошла в Германию, ее месть была страшна: убийства, надругательства, массовые изнасилования превратили жизнь населения в ад на земле. В отчаянном порыве миллионы немцев бежали на запад - самая большая миграция за всю европейскую историю. В мае 1945 года 25 процентов населения Германии были беженцами. В книге Макса Хастингса есть редкое соединение солидного военного анализа с детальным и мастерским описанием конкретных событий и их участников. Соединение, с одной стороны, острой наблюдательности, не упускающей из виду всех противоречий Большой войны, а с другой стороны, - мудрого понимания нравственной сложности и трагичности этих противоречий. "Армагеддон" Хастингса - серьезная и чрезвычайно своевременная попытка определить те социальные и культурные мотивы, которые усиливают или ограничивают способность армий сражаться. Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: В этот вторник вышел альбом Тори Амос "Пасечник" ("Beekeeper"). А за несколько дней до этого опубликована её первая книга - сборник интервью, которые известный музыкальный журналист Эн Пауэрс брала у Тори, пока та два года работала над новым альбомом. Дочь методистского проповедника и индианки племени чероки, Амос Тори порадовала своих поклонников полным набором замечательных песен. От хоровой музыки до электрооргана, она легко совмещает сложные музыкальные созвучия с простым и привычные звуком пианино, создавая глубоко личные и в тоже время общедоступные произведения, как, например, в этой песне о девушке, ради которой стоит научиться летать. Жрица современной независимой музыки - Тори Амос: "Спит с бабочками" (Sleeps With Butterflies). Александр Генис: Недавняя смерть Артура Миллера пробила незаполнимую брешь в американской драматургии. Ушел последний ее классик, пожалуй, единственный, кто мог равняться с великими - с Юджином О.Нилом и Теннеси Уильямсом. Свою самую знаменитую пьесу - "Смерть коммивояжера" - Миллер написал всего за шесть недель. Тогда пьеса ему казалась простой историей, честной хроникой незатейливой жизненной драмы, одним из героев которой был его отец, разорившийся во время Великой депрессии бизнесмен. Однако уже первые зрители увидели в пьесе архетипическую ситуацию, исповедь "лузера", горестный миф неудачника. Артуру Миллеру удалось вложить в эту очень американскую пьесу столь универсальное содержание, что "Смерть коммивояжера" до сих пор с огромным успехом идет в театрах всех стран мира - от двоюродной Англии до далекого Китая. Не случайно эта пьеса, что редкость для современной драмы, стала оперой. За долгую творческую жизнь Миллеру не удалось преодолеть славу собственного шедевра, но он всегда развивал поднятые там темы. Мне, например, ближе всего его камерная пьеса "Цена", где всего четыре персонажа с чеховской меланхолией разыгрывают экзистенциальную драму напрасно прожитой жизни. "Пожалуй, больше всего, - рассуждал писатель в старости, - меня волновала проблема дома, семьи, корней. Страх, лишиться всего этого - наша национальная фобия". Артур Миллер трогательно любил свое ремесло драматурга. Работая до последнего дня, он полвека с упорной регулярностью поставлял американским театрам новые пьесы. Совсем недавно, когда он представлял свою новую пьесу, журналист спросил, о чем она? Миллер ответил весьма примечательно. "Когда я знаю, о чем пишу, - сказал Миллер, - то сажусь за эссе. Пьесы же сочиняют для другого: чтобы выразить human conditions - "условия человеческого существования". Сегодня я пригласил в нашу студию Владимира Гандельсмана, чтобы помянуть Миллера разговором о кончине любимого драматурга Америки. Владимир Гандельсман: Знаете, Саша, Артур Миллер прожил полноценную долгую жизнь, умер среди родных людей и стен, добился невероятной славы - в общем, все, о чем может желать смертный, в его жизни сбылось. Поэтому я предлагаю вместо традиционного скорбного некролога необычную - и не слишком серьезную - форму интервью, в котором попробую сыграть роль Миллера, отвечая за него на Ваши вопросы. Возможно, самому Артуру Миллеру это пришлось бы по душе, - все-таки он считал себя прежде всего драматургом. Конечно, я ничего не стану выдумывать, я всего лишь буду отвечать от лица скончавшегося драматурга, по возможности, пользуясь его суждениями и выражениями. Александр Генис: Ну, что ж, давайте рискнем, надеясь, что слушатели не осудят нас за этот не слишком тактичный, но интересный эксперимент. Начнем, понятно, с биографии Владимир Гандельсман: Для этого потребуется дополнительные 89 лет, к тем, которые я прожил. К тому же она есть в любом учебнике. Все же вкратце напомню. Родился в 1916 году. Еврей. Но если бы не было антисемитизма, никогда бы об этом не узнал. В возрасте 33 лет стал знаменитостью благодаря пьесе "Смерть коммивояжера". До этого - роман "Фокус" и пьеса "Все мои сыновья". Брак с Мэрилин Монро способствовал нашей взаимной славе. Подозреваю, что особенно моей. Но если вспомнить, сколь она была хороша, то браком по расчету это не назовешь. Скорее по любви. Брак распался через пять лет. Увы, я пытался, но не мог решить психологические проблемы, которые у нее возникали быстрее, чем исчезали. В разгар маккартизма не содействовал властям, отказавшись назвать имена друзей, сочувствовавших коммунистам. Я не стукач, даже если тот, кого хотят покарать власти, коммунист. Александр Генис: Что было до того, как пришла слава? Владимир Гандельсман: Во время Великой Депрессии наша семья все потеряла, вкалывал подсобным рабочим в авторемонтной мастерской, кормил мышей, участвуя в каком-то медицинском эксперименте, работал в ночной охране во время Второй мировой, университетское образование, на которое, все-таки, заработал какие-то деньги, получил в Мичигане. Александр Генис: Поговорим немного о пьесах: "Смерть коммивояжера"... Владимир Гандельсман: Кстати, по-русски звучит тяжеловато. "Death of Salesman" - гораздо обыденнее. Может быть, "Смерть торговца" правильней? Это история простого труженика, которому за 60, двое сыновей, жена. Последние 24 часа его жизни: в течение этого времени он выясняет отношения с неудачником-сыном, которого любит и ненавидит, потому что возлагал на него надежды. Второй сын - обычный бабник. Обоим - за 30. Вилли Ломан, торговец, уволен, - полный крах в конце заурядной, но трудовой жизни, с которой он сводит счеты под занавес. Когда-то я встретил своего дядьку, случайно, на улице, вот такого продавца, я не видел его лет 15, поздоровался, а он, вместо приветствия, выкрикнул: "У Бифа все в порядке!" То есть у сына, который выведен в пьесе неудачником. Вот вам и замысел. Меня осенило, что этот человек живет одновременно в прошлом, когда он лелеял и обожал своего сына, и теперь, когда надежды не оправдались. Возможно, он сравнивал мою карьеру, а у меня уже был успех, и карьеру сына, с которым я дружил 30 лет назад. Александр Генис: Это пьеса о рухнувших надеждах. Когда герой беседует с прошлым, со своим братом, тот сулит ему богатство, зовет на Аляску. Кто-то говорит: "Там темно, но там горят алмазы!" Похоже, что алмазы пришли из Чехова: "Небо в алмазах"! Так что не только Ваш дядя помог с пьесой, но и наш - "Дядя Ваня". Владимир Гандельсман: О, да. И не только алмазы пришли из Чехова. Признаюсь. Кстати, именно с Чеховым мы конкуренты по количеству постановок наших пьес в 20-м веке. Кажется, по подсчетам журнала "Тайм", я первый. Александр Генис: Ну, американцы себя не обсчитывают. И все же странно, что столь грустная пьеса, никакого хэппи-энда, - и такой успех в Америке. Владимир Гандельсман: Успех в Америке - это Бродвей. Действительно, Бродвей - это машина по производству успеха. И он должен быть ошеломительный и денежный. А тут - актриса, исполняющая роль жены коммивояжера, рыдает, и - занавес. Зритель минуты три-четыре пребывает в тишине, - не знает, аплодировать или все это кончится как-то повеселей. Три-четыре минуты тишины после первых постановок. Александр Генис: Во всех пьесах Миллера много отцов и сыновей. Драматические отношения между родителями и детьми, - одна из главных тем творчества, не так ли? Владимир Гандельсман: Да-да, "Отцы и дети". Но дело тут не в специфически русской традиции. Откуда начнем? С Библии, с великой притчи о блудном сыне? Он блудный, но и любимый. Точно, как в "Смерти коммивояжера". Можно вспомнить "Эдипа", "Гамлета", - все это "отцы и дети". Александр Генис: Какова судьба пьес Миллера в России? Владимир Гандельсман: Возможно, самый грандиозный успех они имел именно там. Пьеса "Цена", и это тоже отец и двое сыновей, была запрещена, а в 1968 году, когда советские танки вошли в Прагу и я выступил с протестом, запрет моего имени в коммунистической стране... - я считаю, это замечательный успех. Все-таки благодаря усилиям Константина Симонова - и переводчика, пьесу удалось пробить. На сцене театра Товстоногова ее поставила и выпустила режиссер Роза Сирота. Играли превосходные актеры - Ковель, Стржельчик, Медведев и Юрский. Играли великолепно, зал ломился от зрителей. Запрет пьесы в тоталитарном государстве - лучшая реклама! Александр Генис: И все-таки, в чем причина столь долгой и счастливой судьбы этих пьес? Владимир Гандельсман: Вопрос в том, как сделать заурядное и пошлое, то, что по своему опыту знает и понимает каждый человек, - как это сделать эпосом и мифом, - чем-то, что может стать произведением искусства, а значит - красотой и состраданием. Посмотрите, что говорят герои. Вилли, коммивояжер, приходит с работы, лезет в холодильник и говорит жене: "Зачем ты покупаешь американский сыр, если я люблю швейцарский?" Или он же: "Только подумай: работаешь, всю жизнь работаешь, чтобы выплатить за дом. А когда он наконец твой, в нем некому больше жить". Это убогие, затасканные слова, и они таковыми останутся, если не включить их в бессмертный контекст. Что я и делаю. Шутка. Александр Генис: Занавес. Ну, что ж, спасибо, Владимир, за этот некролог в жанре спиритического сеанса. Мне кажется, Вы славно "пошутили" в роли Артура Миллера. Владимир Гандельсман: Отвечу словами Вилли Ломана из пьесы "Смерть коммивояжера: "Жизнь так коротка, едва успеешь отпустить пару шуток, и крышка". Александр Генис: Один из скандальных сюрпризов нынешнего "Оскара" - отсутствие в конкурсной программе нашумевшего в Европе фильма Педро Альмодовара "Плохое воспитание". Испания отказалась выставить картину своего прославленного режиссера в кандидаты на "Оскара" за лучший иностранный фильм. Оскорбленный Альмодовар демонстративно вышел из испанской Академии, а его новая лента пошла в американский прокат с ореолом запретного плода. Что, конечно, только прибавило интереса к произведению самого известного - после Сальвадора Дали - провокатора Иберии. У микрофона кино-обозреватель "Американского часа" Андрей Загданский. (Bad Education by Pedro Almodоvar) Андрей Загданский: Последние годы в Америке уже сбились со счета, сколько раз на первых страницах газет были сообщения о скандалах с католическими священниками, домогающимися или домогавшимися в прошлом детей и подростков среди своей паствы. О скандалах говорят по телевидению, пишут в газетах, но я не припомню ни одного американского фильма, который имел бы дело с этой болезненной и неприятной темой. Испанский режиссер Педро Альмодовар сделал такой фильм. Красивый, эротически напряженный и бесконечно пессимистический фильм, оставляющий глубокое впечатление. Любопытно, как большое или, скажем, серьезное кино использует - инкорпорирует - низкие жанры в свою структуру. Помните восхищение режиссеров французской Новой волны фильмами категории Б - плоскими криминальными историями - в Голливуде. "На последнем дыхании" Годара один из лучших фильмов того периода - соединил этот низкий криминальный жанр с извечными вопросами интеллектуалов - что такое свобода? Что есть свободный выбор? Александр Генис: Конечно, Квентин Тарантино, современный американский классик, в своем главном фильме "Pulp Fiction", "Бульварное чтиво", соединив множество уголовных сюжетов, построил пересекающийся из этих историй лабиринт и оставил одного из героев перед судьбоносным религиозным выбором. Андрей Загданский: У Альмодовара тоже есть свой низкий жанр. Это - мелодраматическая и бесконечная "мыльная опера". Его фильм по насыщенности и мелодраматичности событий напоминает пятнадцать-двадцать серий какого-нибудь слезливого, душераздирающего мексиканского сериала, сконцентрированного в полтора часа. История похожа на матрешку, ибо с каждым следующим эпизодом Альмодовар вытаскивает абсолютно новый поворот. Есть даже фильм в фильме - один из героев картины кинорежиссер и он снимает картину по мотивам событий своего же прошлого. При всем том, "Плохое воспитание" далек и от мелодрамы, и от пародии на мелодраму. В этом заключатся мастерство такого большого режиссера как Альмодовар. Заимствуя приемы "низкого" жанра, он создает собственный "высокий" жанр. "Плохое воспитание" - драма, в которой, в сущности, нет ни одной женщины. Все истории любви, предательства, порочной страсти, чистого юношеского чувства, продажности, мести, шантажа, все эти истории происходят с мужчинами и только с мужчинами. Завороженные бесконечными поворотами зритель смотрит картину на одном дыхании. В движение фильма есть удивительные поэтические точки, взлеты. Например - эпизод, в котором одетые в черные рясы священники играет с учениками школы в футбол. Этот завораживающий аттракцион - я никогда не видел такого футбольного матча, - становится многозначительным образом, знаком фильма. Мы уже знаем, что способны сделать эти одетые в рясы мужчины с подростками в школьной форме. Фильм начинается очень изящно сделанными титрами. Пестрый и яркий коллаж похож на обложку яркого журнала. Каждая страница, представляющая новых героев фильма, появляется на экране, как вырванный лист, как снятый слой глянцевой иллюстраций, под которыми второй слой, а за ним третий и так далее. Этот эпизод точно предваряет фильм, в котором автор снимает со своих, похожих на обитателей глянцевых журналов героев, слой за слоем, добираясь до дна - до истинных мотивов их поступков. То есть, прием получает развитие в фильме. В одном из эпизодов мальчик бежит, спасаясь от домогательств священника, и, споткнувшись, падает на землю. К нему подбегает священник, на ходу поправляя рясу. Мальчишка поднимает на него испуганные глаза, и по его лбу, и затем по носу ползет капля крови. Эта капля разрезает лицо ребенка пополам - так открывается следующий эпизод. Подобная мелодраматическая и очевидная метафора в другой картине вызвала бы ироничную улыбку, но не в фильме Альмодовара. Тут этот утрированный кадр остается самым запоминающимся - центральной метафорой этого элегантного и страшного фильма. Александр Генис: Самые опасные иностранцы - те, кто так хорошо говорят по-русски, что мы забываем, с кем беседуем. Поэтому, представляя Линн - или Елену - Виссон, я хочу предупредить слушателей, чтобы они не обманывались прекрасным русским языком нашей сегодняшней гостьи. Урожденная американка (хоть и русского происхождения) Линн занимается сравнительным страноведением. В своих статьях и книгах она объясняет, чем русские отличаются от американцев, и помогает тем и другим избежать неловких промашек - ошибок взаимного непонимания. Когда я прочитал вашу книжку с таким сухим названием "Русские проблемы в английской речи", я понял, что на самом деле это путеводитель для русского человека в Америке и мне было очень жалко, что я не прочел ее 25 лет назад, когда приехал в Америку, потому что многие глупости я бы не сделал. Например, если бы я узнал, что ни в коем случае нельзя крепко выпивать в гостях. Но теперь уже поздно об этом говорить, но, тем не менее, я нашел еще немало полезного. Именно поэтому я хотел с вами побеседовать о страноведческих проблемах наших народов - России и Америки. В чем фундаментальное различие в картинах мира, созданных русским и английским языками? Линн Виссон: Я считаю, что для носителя английского языка главное, что мир управляемый и контролируемый. Для русского человека мир не обязательно управляемый. Для американца это все я - я могу, я умею, я буду. Все зависит от меня. Смотрите, если возникает проблема, русский скажет: "Ну, что же мне делать?". Ему посочувствуют - действительно, что же делать? Американцу скажут: "Не стой на месте, поступай, делай что-то!". Александр Генис: В лингвистике существует теория, что некоторые слова обладают особой важностью для определенных народов. Например, для России самые важные слова это судьба, тоска и душа. А как с Америкой? Линн Виссон: Все наоборот. В английском языке слово судьба вы услышите очень редко. Это слово не играет такой важной роли. Главное это - я могу, все наладится, всегда есть решение для всех проблем. Александр Генис: Что труднее всего понять русскому в Америке? И, если вы знаете ответ, американцу в России? Линн Виссон: Я считаю, что очень много. Во-первых, понятие о времени. Для русского человека время эластично. Что такое сейчас? Сейчас приду. Это может быть через пять минут, через 15, через 20, в крайнем случае через полчаса. Александр Генис: Похоже на мексиканское маньяна. Линн Виссон: Для американца сейчас это буквально значит через 2-3 минуты. Или, например, когда русский приезжает в Америку и хочет с кем-то видеться. Человек ему говорит: "Приходите через 2 недели, мы с вами пообедаем". Если вы кому-то в Москве скажете приходить через 3 недели, то вам человек скажет: "Ну, вы мне позвоните тогда через 3 недели". Но не три недели заранее. И еще совсем другие понятия о дружбе. Что такое по-английски мой друг? По-русски вам никто не скажет, что на приеме у него появилось 4 новых друга. Это нонсенс. По-русски скажут: "Я завел 4 новых знакомства". Александр Генис: А что труднее всего понять для американца в России? Линн Виссон: Для американца непонятны понятия о времени. Понятия о гостеприимстве. Если кто-то приглашает на чашку чая, американец ожидает, что буквально это будет чашка чая и какие-то сухие крекеры. Или - "зайдите ко мне". "Может быть, вы ко мне домой заедете?". Американец думает, что он, действительно, заедет минут на 15 и уедет. И обычно бывает удивлен, что стол накрыт, и так далее. Александр Генис: Уехать можно и через двое суток. Бродский называл нас "народом придаточного предложения". Что это говорит о русских в сравнении с американцами? Линн Виссон: Думаю, что русские и в языке и в способе выражения более аналитичны. Русский всегда добавляет. Есть подлежащее, глагол, сказуемое, а потом есть объяснение отчего, почему и каким образом. Американский язык синтетический он любит синтезировать. Для американца время - деньги. Чем короче, тем лучше. Александр Генис: Назовите 5 ошибок, которые труднее всего избежать русским, впервые попавшим в Америку. Линн Виссон: Первое. По-русски выражают просьбу интонацией или разными выражениями: будте любезны, будте добры. Русские забывают, что по-английски главное слово - это пожалуйста. По-русски пожалуйста звучит смешно, по-английски это необходимо. Второе. Когда кто-то вам задает вопрос "как дела?", то только один ответ возможен: файн - все прекрасно. Когда спрашивают о здоровье, это тоже файн. Никто не интересуется историей ваших болезней или подробным рассказом о ваших болезнях. В Америке считают, что нужные люди - это здоровые люди. И человек, который достоин сожаления, это человек который никому не нужен. Третье. Политкорректность, которая играет важнейшую роль в сегодняшней Америке. Сказать "он или она думает", а не просто он думает, когда говорят о меньшинствах, использование правильных терминов. Четвертое. Догматизм. В России часто говорят: это правильно, это неправильно, вы правы, вы не правы. В Америке говорят: мне кажется что, по-моему. А сказать кому-то "вы не правы", считается весьма невежливым. А с другой стороны, для русского человека, когда начальник американец на работе скажет: "Может быть, вы можете взглянуть на этот доклад:", это не просьба, а нужно это сделать. Это просто сказано таким образом. Александр Генис: Какой главный совет вы дадите человеку, который в первый раз приезжает в Нью-Йорк и хочет получить максимум удовольствия от своей поездки в Америку? Линн Виссон: Не судите. Наблюдайте, сравнивайте. Только потому, что это по-другому, не означает что это хорошо или плохо. И обязательно везде всем говорите пожалуйста. Александр Генис: Как вы думаете, кому труднее - русскому в Америке или американцу в России? Линн Виссон: Я думаю, что одинаково трудно и тем и другим. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
