Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[09-11-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомНовые лауреаты премии "Либерти". Фильм о Рэе Чарльзе. Что знает наука о человеческой душе? Подлинная история Флоренс Найтингэйл. Фестиваль "Русские вечера"Ведущий Александр Генис
Александр Генис: В прошлый вторник, когда вся страна, а точнее - весь мир, ждал исхода президентских выборов, жюри премии "Либерти", художник Гриша Брускин, музыковед Соломон Волков и я, готовились объявить имена новых лауреатов. И эта задача была тоже ответственной. Дело в том, что наша награда - единственная в своем роде. Она присуждается за вклад в русско-американскую культуру. Вся соль тут - в дефисе. По замыслу Независимого жюри премия должна не только отметить достойных людей, но и помочь сформировать концепцию рождающейся культуры, выделить ее специфику, очертить возможности и наметить перспективы. Поскольку мы имеем дело с динамичным, быстро развивающимся явлением, наша работа напоминает стрельбу по движущейся мишени. Учитывая этот фактор, устав премии сознательно расплывчат. Вместо четкого определения "русско-американской культуры", он просто указывает имена, так сказать, ее патронов - Стравинского и Баланчина, Набокова и Бродского. На шестом году своей жизни премия "Либерти" уже накопила и собственный опыт, выражающийся в именах ее лауреатов. Это - нью-йоркские художники Олег Васильев и Вагрич Бахчанян. Два льва русской поэзии: Лев Лосев и Лев Рубинштейн. Прозаик Василий Аксенов, эссеист и философ Михаил Эпштейн, коллекционер русского нонконформистского искусства Нортон Додж, директор музея "Гуггенхайм" Томас Кренц и директор Национальной библиотеке в Вашингтоне, автор лучшей американской монографии о России "Икона и топор" Джеймс Билингтон, издатель Ирина Прохорова и переводчик Виктор Голышев. В "президентский" вторник к этой славной компании лауреатов присоединились двое ньюйоркцев. Первым награду получил Дэвид Ремник. Вот, что говорит о новом лауреате пресс-релиз премии "Либерти". Диктор: Главный редактор ведущего американского еженедельника "Нью-Йоркер" Дэвид Ремник является также наиболее ярким, талантливым, заинтересованным и в то же время объективным хроникером новой России. Будучи свидетелем тектонических сдвигов в истории позднего Советского Союза и возникшей на его обломках новой страны, Ремник запечатлел эти судьбоносные события в двух книгах, ставших классикой аналитического репортажа: "Гробница Ленина: последние дни советской империи" (Пулитцеровская премия 1994 года) и "Воскресение: борьба за новую Россию". Александр Генис: За ним премия была вручена Михаилу Барышникову. Диктор: Живущий в США с 1974 года Михаил Барышников, вероятно, самая символически значимая фигура русско-американского культурного взаимодействия. Привезя в Америку все достижения российской балетной школы, Барышников совершил смелый творческий прыжок. Самый знаменитый из ныне живущих классических танцовщиков, он стал и лидером современного американского танца. В Барышникове счастливо сочетаются лучшие русские и американские артистические и интеллектуальные традиции. Развитию и пропаганде этих ценностей будет служить Центр искусств Барышникова, открытие которого планируется на февраль 2005 года в Нью-Йорке. Александр Генис: Церемония вручения премий проходила в знаменитом не только в Нью-Йорке клубе-ресторане "Самовар", хозяин которого, Роман Каплан, дружит со всеми нашими лауреатами. Пожалуй, этим вечером только в "Самоваре" центром внимания стал не телевизор, где шел непрерывный репортаж с выборов, а трибуна, с которой Михаил Барышников произнес яркую, искреннюю и, я бы сказал, необычную речь. Диктор: Я вырос в Латвии и был маленьким русским оккупантом, сыном офицера-оккупанта. Тем не менее, мне было легко и с латышами, и с евреями, и со всеми остальными. Но я встречался на каждом углу с расовыми предрассудками, с антисемитскими высказываниями, с несправедливостью. И я думал, что в мире должно быть место, где эти уродливые, царапающие душу явления не существуют. Где люди любят друг друга и улыбаются при встрече. Но, наверное, такой страны не существует, хотя эта страна - США - ближе всего к идеалу. Наравне с неприглядными явлениями в ней есть для нас, иммигрантов, возможность удовлетворить свое интеллектуальные запросы и найти политическую справедливость. И я благодарен за возможность быть частью такой страны. Александр Генис: Обращаясь к Дэвиду Ремнику, Барышников сказал: Диктор: Дэвид, у Вас, наверное, больше прямых связей с Россией: Вы оставили свое сердце на Кутузовском проспекте. Я забрал в свое сердце из Ленинграда, из Санкт-Петербурга все, что мог, из каждого уголка, где я бывал. Я забрал тротуары, по которым ходил, свет, музыку, смех, интерьеры квартир... Все это в моем сердце. Вы, наверное, ближе к этой культуре и стране, чем я был тогда. Я всегда смотрел наружу. Я инстинктивно хотел быть гражданином мира, искал новых контактов, новых возможностей работать. Я хотел путешествовать по стране, по другим странам, по миру, менять театры, встречать новых людей, говорить на разных языках. Хотя я не расстаюсь с русским и с русской культурой. Россия дала мне ноги и дала мое искусство. И я это не забуду. Я польщен этой наградой. И я хочу поблагодарить членов жюри этой русско-американской премии. Но и тут вы, Дэвид, - пример. Мне, наверное, не достичь такого до конца дней. Вы умеете соединять обе культуры своей страстью, интеллектуальным любопытством, пониманием и чутьем. Мне не все понятно во мне самом и не совсем понятно, почему я когда-то покинул эту страну и культуру и почему не возвращался... Большое спасибо. Александр Генис: Пока возбужденная аудитория бросилась фотографироваться со своей любимой звездой, корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова сумела в общем ажиотаже взять короткое интервью у другого лауреата - Дэвида Ремника. Ирина Савинова: Дэвид, что для Вас значит русско-американская культура, какими именами она представлена, как ей живется в американском контексте? Мы знаем, вы говорите по-русски. На каком языке Вы хотели бы отвечать? Дэвид Ремник: Когда я попал в Россию, передача "Взгляд" была самой популярной: ее смотрели сотни миллионов людей. Меня пригласили выступить, но не сказали, на каком языке. Я-то думал, что на английском. А я только приехал, и мой русский был "шит". Они же начали говорить на русском. Я так перенервничал и так плохо говорил, ну, как если бы животное заставить говорить. Поэтому пусть будет английский. Что касается русско-американской культуры, то она для американцев и для эмигрантов из России - две совершенно разные вещи. Для нас самый большой интерес представляет Бродский. Я имею в виду его эссе, то есть, его прозу. Ее прекрасно перевели, и для американской культуры она значит очень много, как и для культуры вообще. Для публики в целом литература на русском языке - это мудрость, исходящая, прежде всего, от переводчика. Успех зависит от качества перевода. Поэзию переводить очень сложно. Потому она существует в двух видах: в переводе для американских читателей, и на русском для живущих в Америке иммигрантов, знающих русский язык. Для меня, кто знает русский так себе, читать поэзию Бродского очень трудно, прозу - легче. Путь у русской литературы в американскую трудный. Я редактирую журнал "Нью-Йоркер". Русские писатели проложили в него себе дорогу, начиная с Набокова. Потом к нему присоединились Довлатов, Толстая, Виктор Ерофеев. И другие. Ирина Савинова: Какой самый яркий пример воздействия русской литературы на американскую? Дэвид Ремник: Любой американский писатель-беллетрист, если его попросят назвать идеального автора рассказов, того, у кого он многому научился, скажет " Чехов". Каждый раз обязательно именно его. Русская классика в целом продолжает оказывать огромное влияние на американскую культуру. Современная же литература на русском языке пробивается в Америку с трудом. Музыка прокладывает путь быстрее. Евгений Кисин, например. Барышников, Нуреев. Перед писателями дорога гораздо длиннее. Александр Генис: Официальную часть церемонии завершила презентация новой книжной серии лауреатов "Либерти", которую начало публиковать издательство "Новое литературное обозрение". Его глава Ирина Прохорова привезла из Москвы три первые книги: сборник эссе Льва Рубинштейна "Погоня за шляпой" и "Американскую кириллицу" Василия Аксенова, и "Знак пробела" Михаила Эпштейна. В сборник Эпштейна вошла и его речь, написанная специально для церемонии вручения нашей награды. Получая ее в 2000-м году, Михаил Наумович по своему обыкновению выстроил целую концепцию "двукультурия", в которой наше предприятие осмысливается в философско-утопических терминах. Диктор: Русская и американская культуры долгое время воспринимались как полярные, построенные на несовместимых идеях: коллективизма и индивидуализма, равенства и свободы, соборности и "privacy". Магнитное поле русско-американской культуры заряжено всеми теми интеллектуальными и эмоциональными противоречиями, которые еще недавно делали эти культуры врагами и соперниками. А значит, в своей потенции эта великая культура, которая не вмещается целиком ни в американскую, ни в российскую традицию, а принадлежит каким-то фантастическим культурам будущего, вроде той Амероссии, которая изображается в романе Набокова "Ада". Александр Генис: Отдавая должное величественной перспективе, нарисованной Эпштейном, наше жюри, однако, ставит перед собой более скромную цель: удостоить внимание дефису, соединяющему две части одного явления. Дело в том, что с распадом СССР русская культура стремительно превращается в мировую. Решительно выйдя за государственную границу, она сегодня ведет предельно интенсивный диалог с соседями. В процессе этого общения создаются иные смыслы, обогащается язык, обновляются жанры. Именно так представлял себе "культурогенез" Юрий Лотман, когда писал, что новое в искусстве рождается вдали от традиционного центра, на периферии. Нью-йоркский ресторан с русскими самоварами, где я сам слышал, как Сюзан Зонтаг читала по-английски стихи Бродского, пожалуй, один из самых наглядных примеров того дружеского общения культур, способствовать которому пытается премия "Либерти" и ее лауреаты. Только выпив за их здоровье знаменитой здесь клюквенной водки, которую с немалым искусством изготовляет сам хозяин, Роман Каплан, возбужденная аудитория, наконец, занялась неизбежным в тот "президентский" вторник делом: считать голоса избирателей. Александр Генис: Критики жалуются, что начавшийся в ноябре Оскаровский марафон не обещает явных фаворитов. В отсутствии нового "Титаника" в борьбу вступили фильмы, мало похожие на голливудские боевики-мегахиты. Одной из таких картин стала биографическая лента Тайлора Хекфорда о великом джазовом музыканте Рэе Чарльзе, умершем в этом году. Подлинный гений современной музыки, слепой музыкант, любимец Америки, смешавший Ритм-н-Блюз, Соул, Госпелл и Кантри музыку, умер в этом году в возрасте 74 лет. О новом фильме рассказывает обозреватель "Американского часа" Андрей Загданский. Андрей Загданский: Рэй Чарльз не видел фильм, если только слово "видел" применимо в данном случае, но он одобрил проект, и - более того - благословил актера Джемми Фокса на исполнение роли Рэя Чарльза после того, как посидел с актером несколько часов вместе за роялем. Ослепший в возрасте семи лет Рэй Чарльз обладал почти сверхъестественной способностью компенсировать отсутствие зрения другими органами чувств. И, конечно же, в первую очередь слухом. Биографические картины - трудный жанр. Авторам неизбежно приходится иметь дело с избытком обязательных персонажей, обстоятельств и подробностей. Режиссеру Тейлору Хекфорду - он же соавтор сценария совместно с Джеймсом Уайтом - удалось избежать многих проблем, сосредоточившись на двух героях - Рэе Чарльзе и его музыка. Все остальные сюжетные линии фильма - при всей их значимости - вторичны. Впрочем, как вторично все в жизни и самого Рэе Чарльза - семья, коллеги-музыканты, многочисленные женщины, деловые партнеры, музыкальные компании. Вторичной оказывается и страшная зависимость от героина, "мартышка на моей спине" по словам самого Рэя Чарльза. Главное в жизни Рэя Чарльза - музыка. В фильме ее много. И звучит она божественно. Лучшие эпизоды картины - эпизоды рождения музыки. Такие, например, как ссора Рэя с любовницей Марджи - она же лидирующая певица в его ансамбле. Ее возмущенные реплики тут же превращаются у Рэя, сидящего за роялем, в гостинице в знаменитый хит, который, наверное, знает каждый человек в мире, - Hit the Road, Jack. К голосу Рэя и Марджи добавляется оркестр, хор и сцена в гостинице, где Рэй выясняет свои отношения с любовницей, заканчивается в клубе, где Рэй царит за роялем, а Марджи Хендрикс поет это самый знаменитый Hit the Road, Jack. И мы видим, что для Рэя все закончилось, все разрешилось в музыке, а для Марджи - по тому как она смотрит на Рэя, по тому как звучит ее голос, музыка и выступление - продолжение ссоры. Признаюсь, у меня от восторга в этом эпизоде по спине побежали мурашки. Воистину, как сказала Ахматова, - "Когда б вы знали из какого ссора". Для тех, кто любит музыку Рэя Чарльза, в фильме много таких жемчужин. Например, сцена, когда Рей, выгнав пьяную и как всегда разгневанную Марджи из студии во время записи, поет соло поверх записанного женского вокала, изумляя своей изобретательностью звукооператора (раздельная запись на многих звуковых дорожках тогда еще не была нормой). Мне хотелось хлопать, как на концерте. Трагический ослепший. Ординарный человек, не очень умный и не очень приятный, и гений, когда перед ним его инструмент. Когда звучит его музыка. Александр Генис: Да, "Пока не требует поэта": Андрей, я хочу спросить о другом. Одно дело изображать художника, о котором ничего не известно, - скажем, Рублева, или которого знают только по портретам - например, Моцарта. И совсем другое - воссоздать образ человека, которого все видели, если и не в концертном зале, то по телевизору. Как фильм справляется с этой объективной трудностью? Андрей Загданский: С этой объективной трудностью справляется, в первую очередь, Джемми Фокс - актер, о котором мы совсем недавно говорили в связи с фильмом Collateral - Сообщник, - играет Рэя Чарльза просто замечательно. По четырнадцать часов на съемочной площадке Джемми Фокс носил специальные закрывающие глаза линзы, чтобы воспринимать мир так же, как Рэй. Фокс, подражая движениям, походке, улыбке, характерному раскачиванию за роялем, добился невероятного физического сходства с Чарльзом. Столь же безупречно пение актера под фонограмму. Но Джемми Фокс делает еще больше. Его Рэй - цельный, точный и психологически достоверный персонаж, на котором держится практически весь фильм. Словом, обещаю вам, Фоксу гарантирована номинация на Оскар за лучшую мужскую роль. Уверен, что она будет не единственной. Можно ждать номинаций за лучший фильм, и за лучшую режиссуру, и, конечно же, - за лучшую музыку. Любопытно, что знаменитая песня Рея Чарльза "Джорджия", написанная еще в 60-е годы, стала официальной песней штата Джорджия только в 79 году. Дело в том, что в 60-е годы Рэй Чарльз отказался выступать в штате Джорджия на концерте, где афроамериканцам не разрешалось сидеть вместе с белыми. В ответ штат Джорджия запретил Рэю Чарльзу гастролировать на своей территории. И лишь в 1979 году конгресс штата принес свои официальные извинения музыканту, и песня, известная на весь мир, стала официальной песней штата. Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Вы слушаете только что восстановленную запись молодого (ещё школьника) Рэя Чарльза. Недавняя смерть обострила внимание к его творчеству. Кроме фильма, о котором мы только что рассказывали, все телеканалы наперебой показывают архивные записи и документальные ленты о жизни Рэя. Совсем недавно состоялся переполненный музыкальными звёздами, теле-концерт, посвященный его памяти. Но, конечно, главным событием оказался вышедший уже посмертно последний альбом Рэя Чарльза, который уже успел разойтись рекордным за всю 50-летнею карьеру музыканта миллионным тиражом. Альбом составляют дуэты Рэя Чарльза с его друзьями: Би Би Кинг, Нора Джоунс, Вилли Нельсон, Диана Крол: Альбом так и называется - "Гений любит компанию". Вот один из этих дуэтов. Заканчивая свою жизнь на верхней ноте, несравненный Рэй Чарльз поёт с легендарным Ваном Моррисоном песню "Сумасшедшая Любовь" ("Crazy Love"). Александр Генис: В конце 60-х один из популярных американских журналов, кажется, это был "Лайф", вынес на обложку знаменитое изречение Ницше - "Бог умер". Речь шла о религиозной апатии, которая, казалась, уже совсем в скором времени упразднит, как и обещал Ницше, идею Бога, что окончательно приведет нас в тот "обезбоженный" мир, который видел вокруг себя Хайдеггер. Как это всегда и бывает, история пошла совсем не тем путем, который для нее прокладывали светлые умы человечества. 21 век еще не успел толком начаться, как уже стало ясно, что религия будет его центральной темой. Что, кстати, показали и только что завершившиеся президентские выборы в Америке. Столкнувшись с новым вызовом религии, наука сегодня занята тем, что ищет Богу место в своей картине мира. Одним такой путь кажется кощунственным, другим - революционным. В самом деле, как ни поразиться опыту видного американского молекулярного биолога Дина Хамера, который утверждает, что обнаружил "ген Бога". (Его научное обозначение - "Ви Эй Эм Ти -2"). Если я правильно понял Хамера, у одних этот ген есть, у других - нет, что и определяет наше мировоззрение. Сегодня, пожалуй, впервые в истории, подобные исследования открыли легитимный - с точки зрения ученых - путь научного освоения наших религиозных переживаний. Об одном из направлений такого поиска рассказывает Владимир Гандельсман. Владимир Гандельсман: Да, Александр, Пол Блум, психолог Йельского университета предлагает нам поговорить на вечную тему: о теле и душе. Последние несколько лет он посвятил изучению понятия "дуализма", двойственности. Это понятие подразумевает, что человеку присущ двоякий взгляд на мир: с точки зрения физиологического существования, тела, и не физиологического, души. В основном, мы все считаем, что тело и душа - это два разных понятия. Подобный взгляд возник не просто так, и он не является пустым изобретением интеллекта. Наш здравый смысл подсказал нам его, опираясь на феноменологический опыт. Мы не сознаём себя просто телами, материей, наоборот, такое представление кажется искусственным. Мы готовы поверить, что мы гостим в собственных телах, что мы владеем ими. Поэтому мы говорим "моя голова", "моё тело", как будто это всё равно, что сказать "моя машина", "мой ребёнок". Это то, что нам близко, но не то, что мы есть - утверждают ученые. Александр Генис: Не только ученые. Вся литература полна повествований о метаморфозах. Что происходит с физическим обликом персонажей, когда душа остается та же, но тело меняется. "Превращение" Кафки, "Одиссея", где моряков превращают в свиней, Данте, у которого грешные души воплощены после смерти в новые тела, например, они становятся кустами, плачущими кровавыми слезами. Владимир Гандельсман: Скорее всего, большинство из нас верит, что после смерти происходит наиболее радикальная трансформация: тело распадается, исчезает, в то время как душа продолжает существовать. И даже если мы в это не верим, всё равно такое представление легко доступно пониманию, а это значит, что нам легче всего представить человека как союз тела и души. Пол Блум как раз и исследует вопрос, откуда берётся это представление, подсказанное нам здравым смыслом. Казалось бы, дети, особенно младенцы, понятия не имеют ни о теле, ни, тем паче, о душе, ни о том, что такое личность. Александр Генис: Руссо назвал младенца идеальным идиотом. А древние китайцы говорили, что поэтому мы их и любим. Владимир Гандельсман: Но вот оказывается, что дети, которым не исполнилось ещё и года, умеют воспринимать себя, и не просто так, а, возможно, как имеющих душу и тело. Их понимание мира богато и сложно уже в таком раннем возрасте, представьте себе. Детский дуализм, пишет Пол Блум, проявляется, когда речь заходит о жизни после смерти. Если крокодил съел мышь, продолжает ли жить её мозг? Дети, как правило, отвечают, что нет. Они понимают, что физическая жизнь для мыши закончилась. Но спросите у детей, любит ли мышь после смерти свою маму, продолжает ли ей нравиться сыр, знает ли она, что умерла? На эти вопросы дети ответят "да". То есть ментальная жизнь мыши продолжается после её смерти. Есть основания считать, что дети до пяти месяцев, несмотря на во многом осознанное восприятие мира, считают людей созданиями, не зависящими от законов притяжения и времени. То есть они супер-дуалисты, с уклоном в сторону нематериального. Они понимают, что такое объект и как он себя ведёт в физическом мире, но не понимают физиологическую жизнь человека и не знают, что человек подчиняется тем же физическим законам, что и любой объект. При общении друг с другом восприятие взрослых раздваивается. Мы воспринимаем психологию собеседника, мнения, желания, и т.д., но мы также осознаём его физическое присутствие. Довольно часто в истории человечества люди умели привлечь внимание именно к физическому существованию человека, а затем вызвать к нему отвращение. Как только внимание переключается целиком на тело, легче изолировать индивида или целую группу от общества, ибо о душе уже не заходит речь. Александр Генис: На эту тему есть грустный анекдот из жизни Декарта. У Декарта умерла пятилетняя дочь, которую он обожал. (Это действительно произошло). Декарт был так убит горем, что создал механическую куклу - автомат, точь-в-точь дочь! И она везде путешествовала с ним. Во время путешествий он хранил её в сундуке. Однажды ночью, когда он переправлялся через Голландское море, любопытный капитан корабля спустился к нему в каюту и открыл сундук. То, что он там увидел: точное подобие ребёнка, только, понятное дело, без души, - вызвало у него такое отвращение, что он схватил куклу и выбросил её за борт. Декарт потерял дочь дважды. Владимир Гандельсман: Да, это замечательный пример. Неодушевлённое, но как бы живое тело вызывает ужас и отвращение. Но вопрос вот в чём: что, собственно, такое душа? Учёные считают, что дуализм, свойственный нам от рожденья, всё же ошибочен, и, хотя непонятно, как именно наш мозг создаёт (вырабатывает, выделяет?) нашу ментальную жизнь, всё же нет сомнений, что именно он - её источник. Нечто бессмертное и нематериальное, некий эфир под названием "душа" не существует, и все мы подобны кукле Декарта. Таков беспристрастный взгляд науки. Александр Генис: И Базарова. Помните, как в "Отцах и детях" у Тургенева Базаров говорил, что как печень вырабатывает желчь, так мозг вырабатывает мысли. Вот и вся душа. Владимир Гандельсман: Папа Римский когда-то высказался по поводу этой точки зрения в том смысле, что он готов допустить, что человек подвластен эволюции, что наши тела изменились с течением времени, но что теории, согласно которым разум - это просто продукт живой материи, несовместимы с истиной о человеке. Отрицать существование души - значит отрицать существование Бога, и похоже, что именно этот спор приведёт к очередному конфликту между наукой и религией. Александр Генис: А что вы думаете по этому поводу? Владимир Гандельсман: Сейчас мне в голову пришла замечательная история из "Мастера и Маргариты". И это, пожалуй, лучше, чем то, что я думаю. Хотя и совпадает с моими соображениями по этому поводу. Это конец первой главы. Воланд говорит Ивану и Берлиозу, не верящему в существование Христа: - Имейте в виду, что Иисус существовал. - Видите ли, профессор, - принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, - мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения. - А не надо никаких точек зрения, - ответил странный профессор, - просто он существовал, и больше ничего. Александр Генис: Да, Володя, ваша точка зрения напомнила мне модное в свое время граффити, которые студенты писали на стенах американских университетов: Бог умер. На Западе важный юбилей - 150-летие начала Крымской войны - прошел почти не замеченным. Оно и понятно. Если для России Крымская война стала шоком, подтолкнувшим грандиозные реформы Александра Второго, то в памяти Западной Европы Крымская война оставила лишь несколько монументов в Париже и Лондоне. Самым долгосрочным последствием этой войны оказалась история Флоренс Найтингейл, о которой знает каждый школьник. Легендарная женщина, ставшая патроном всех медсестер, она вошла в плеяду святых героинь, которые так украшают историю. О новой биографии Флоренс Найтингейл рассказывает книжный обозреватель "Американского часа" Марина Ефимова. (ГИЛЛИАН ГИЛЛ "Найтингейлы") Марина Ефимова: До этой книги семья абсолютно исключалась из всех многочисленных биографий легендарной английской медсестры Флоренс Найтингэйл. Напомним о ней: первым подвигом Флоренс была Крымская война. Собрав команду из 38-ми профессиональных медсестер, мисс Найтингэйл отправилась туда в 1854 году и работала в плохо оборудованных, грязных, пораженных инфекционными болезнями полевых госпиталях. При этом она категорически не соглашалась оказывать офицерам предпочтение перед рядовыми. Она вернулась с войны легендарным "солдатским ангелом", который спасает раненых и утешает умирающих. Она стала английской Жанной Д'Арк, вызванной Господом на помощь своему народу... И что же потом? Рецензент книги Миранда Симур пишет: Диктор: "А потом эта странная женщина реформировала всю английскую систему ухода за больными, не выходя из своей спальни в элегантном доме в Мэйфере. В этой спальне через полгода после приезда она составила детальный отчет о Крымской войне размером в 830 страниц. К медсестре на дом стали приходить высокопоставленные чиновники, общественные деятели и политики, которых она принимала в той же спальне, чтобы не отрываться от работы. И через год Флоренс Найтингэйл получила место начальницы Лондонской женской больницы". Марина Ефимова: Там и потом в больнице в Миддлэссексе, Флоренс Найтингэйл и ее медсестры успешно боролись с холерой строгим соблюдением гигиены. Вообще гигиена и систематический уход стали основой реформаторской деятельности Найтингэйл. Результаты этой деятельности были разительными и сказались очень быстро, потому что методы Найтингэйл тут же были использованы в больницах в Индии (где ее память до сих пор невероятно чтится) и в американских госпиталях во время Гражданской войны, куда пошли работать сотни женщин, натренированных по ее методу и вдохновленных ее примером. И вскоре "сестра Флоренс" заслужила полное профессиональное признание в добавление к любви, благодарности и восхищению не только всей Англии, но и всего мира. На этом бы и закончилась история почти святой медсестры Флоренс Найтингэйл, если бы не биографы. Их любимое дело - искать в жизни великих людей "дохлых кисок" (пользуясь выражением Пенна Уоррена из романа "Вся королевская рать"). Нашлась такая и у нашей героини: Диктор: Вернувшись с войны и засев за отчет, Флоренс, принимавшая визиты массы "нужных людей", отказывалась видеть и принимать своих родных, включая отца, который оплачивал дом, где она жила. С точки зрения семьи ангел Флоренс была чудовищем эгоизма. До самой смерти она жила, пользуясь щедростью сначала родителей, а потом сестры и друзей, которые оставались верны ей, несмотря на ее полное равнодушие. Их деньги она анонимно раздавала хроникам, нуждающимся в помощи. Марина Ефимова: Но биограф Гилл не дает тяге к разоблачениям победить тягу к справедливости. Ведь в середине 19-го века, в респектабельной богатой семье, ухаживание за больными не считалось подходящим занятием для девушки, тем более - профессией... От Флоренс требовалось одно - выйти замуж. Но 17-летняя девушка была так тверда, так уверена в себе, так равнодушна ко всему, кроме своего призвания, что победила и свою семью, и свое общество, и свое время... "После книги "Найтингэйлы", - пишет рецензент Симур, - легендарную медсестру Флоренс трудно любить, но не восхищаться ею невозможно". Александр Генис: В биографии Флоренс Найтингэйл меня поразила неожиданная и, по-моему, еще никем не замеченная параллель с другой культовой фигурой, чье призвание открылось на полях сражения Крымской войны. Я, конечно, говорю о Льве Толстом. Как и наш классик, Флоренс Найтингэйл выросла в роскоши и неге. Она получила великолепное домашнее образование, говорила и писала на шести языках. Богатство родителей, у которых были поместья в лучших уголках Англии, предвещало ей беззаботную жизнь. Но еще 17-летней девушкой Флоренс услышала, как она считала, "зов небес", внутренний голос, обещавшей ей иную, более высокую миссию. (Вспомним, что амбицией юного Толстого было создание "новой религии"). Открыв свое предназначение в госпиталях Крымской войны, Найтингэйл отказалась от всех искушений богатства. Она вела демонстративно простую жизнь, целиком посвятив себя помощи боготворившим ее солдатам. После войны Флоренс Найтигэйл, прикованная к постели загадочной болезнью (скорее психического, чем физического свойства), стала одной из самых влиятельных женщин Британской империи. Ее совета искали все - английские генералы, индийские набобы, сама королева Виктория. Умерла Найтингэйл в возрасте 90 лет, в том же 1910-м году, что и Лев Толстой. Пресыщенный Нью-Йорк трудно удивить - особенно в столь насыщенные политическими переживаниями дни предвыборной кампании. Однако десант звезд из России, собравшихся на первый (как надеются его учредители - первый из многих) фестиваль "Русские вечера", сумел привлечь к себе внимание. Об этом написала на первой полосе своего культурного отдела "Нью-Йорк Таймс": праздник русского искусства состоялся - во всех смыслах этого слова. О том, каким он был, расскажет репортаж нового сотрудника "Американского часа" Виктории Купчинецкой. Виктория Купчинецкая: На зрителей с экрана смотрел Владимир Маяковский. Первый советский поэт еще не обрел дара речи, так как этот фильм с его участием был создан в 1918 году - до возникновения звука в кино. Но движений и выражения глаз молодого, несколько угловатого человека, было достаточно, чтобы вызывать реакцию зала. По фильму влюбленный хулиган, Маяковский то бросал на зрителей вызывающие взгляды деревенского задиры, то пронзительно страдал от своей неожиданной страсти к сельской учительнице. Зрители смеялись его выходкам и вздыхали над его переживаниями. И неважно, что большинство из них не поняли бы Маяковского, даже если бы он неожиданно заговорил с экрана. Многие присутствующие не говорили по-русски и понятия не имели, кто такой Маяковский. Фильм режиссера Евгения Славинского и самого Маяковского "Барышня и хулиган" был показан в Музее города Нью-Йорка в рамках недельного фестиваля культуры "Русские вечера". В зале находился по крайней мере один человек, который хорошо понял бы поэта. Буквально на родственном уровне. Елена Владимировна Маяковская, или в своей американской жизни - Патриция Томсон. Плод тайной любви, американская дочь певца революции, существование которой долго скрывалось. По-русски не говорит, но русскую культуру высоко ценит. Является почетным гостем Фестиваля. Патриция Томпсон: Америке нужна, нужна культура. У нас она, конечно же, есть, живая, интересная культура. Но в нашем обществе такой налет материализма, что культура невольно становится самым незначительным фактором жизни. У нас большинство людей не получают образования в искусстве и музыке, оно не считается необходимым в Америке. И я об этом глубоко сожалею. Потому что только соприкосновение с искусством является дорогой к значимой, полной жизни. Александр Генис: Тут я позволю себе прервать нашего корреспондента, чтобы рассказать, как я познакомился с Патрицией Томпсон. Это случилось нью-йоркском колледже Леман, где пышно и интересно отмечалось 100-летие Маяковского. Разговорившись с Патрицией о ее отце, мы взобрались на сцену, чтобы сфотографироваться на память. Третьим был сам Маяковский, вернее его огромный - трехметровый портрет в тяжелой раме. Приняв уважительную позу, я неосторожно облокотился на фанерный задник. В этот-то момент портрет и поехал вниз. Спасла меня рослая, вся в отца, Томпсон. Поймав раму в сантиметре от моего головы, она укоризненно, воскликнула: "О, папа!". Неужели, - суеверно подумал я, - Маяковский узнал, что я так и не выучил наизусть, как было положено в нашей школе, его "Стихи о советском паспорте"? Ну а теперь, облегчив душу признанием, я возвращаю микрофон нашему экскурсоводу по фестивалю "Русские ночи" Вики Купчинецкой. Виктория Купчинецкая: В продолжение недели фестиваля дороги к такой полной и значимой культурной жизни вели в разные части Манхэттена. В Даунтауне в Зале Искусства и Кинематографии проходила выставка русского и советского пропагандистского плаката и рисунков Сергея Эйзенштейна. Алла Демидова читала стихи Пушкина, Ахматовой и Бродского в театре на Таймз Сквэр. Свои стихи читал Андрей Вознесенский. Гостями и участниками Фестиваля стали Андрей Битов, Дмитрий Пригов, Сергей Стадлер, Анастасия Волочкова. В музыкальном клубе "The Knitting Factory" легендарная группа Стаса Намина "Цветы" проводила музыкальный сэйшн. Кстати, именно Стасу Намину Нью-Йорк и обязан появлением всех этих русских знаменитостей. Московский Центр Стаса Намина является основным организатором фестиваля, который начал свое существование несколько лет назад в Лос-Анжелесе. Рассказывает Стас Намин: Стас Намин: Нет различия между национальностями, и нет политических границ. Существует только понятие правды культуры. Когда мы выбрали татлинскую башню - не матрешку, не икру, не водку. В общем, это принципиальная позиция. Это та самая революция, которую русские перевернули. Конструктивизм был придуман русскими. Малевич, Кандинский, Шагал, которых все знают, но есть еще Лисицкий, Татлин и огромное количество людей, которые в свое время, без всяких комплексов сделали революцию в культуре. К сожалению, массовая культура дезинформирует американцев, тех же иностранцев. Пренебрежительно относятся к сегодняшней России. Хотя в сегодняшней России есть великолепные люди, очень серьезные. И люди, за которых совсем не стыдно. Есть такой парадокс, генетический код российский - там есть евреи, татары, армяне, кто угодно. Этот код, по Льву Гумилеву, конечно, великий. Он сегодня неубиваем. Хотя очень стараются. Старались раньше. Я представляю, что эта потрясающая энергия и стержень генетического кода российского стоит в парадоксе с какой-то странной социальной трагедией. Виктория Купчинецкая: Фестиваль опирался на таланты и звезды, которые уже плотно воцарились на российском культурном Олимпе. Некоторым из них даже не боязно читать русские стихи американцам. Алла Демидова утверждает, что предпочитает читать и играть перед зрителями, которые не понимают по-русски. Алла Демидова: Я уже много лет играю не в России, а в других странах. Я уже много лет работаю с греческим режиссером Теодором Терзопулосом. Он мой менеджер, у нас совместное предприятие моего театра "А" и его театра "Атис". Мы делаем спектакли и возим по разным странам. Я играю на русском языке. И для меня это очень важно, потому что я считаю, что театр нужно понимать до-словесно. К сожалению, мы избаловали зрителя сюжетами, и он воспринимает театр ухом, глазами. А надо воспринимать как искусство, совсем другим чувством - "кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства". Вот тем органом, которым воспринимает искусство, особенно психическую энергию. Это скорее такой гипноз. Виктория Купчинецкая: Вот что думает Алла Сергеевна о развитии современного мирового театра: Алла Демидова: Процесс развивается не только в России, но и вообще в мире. До 60-х годов была такая академия - Комеди Франсэз, шекспировские театры, шойбюны, барлин-ронсаны, московские театры знаменитые. А потом взрыв 60-х годов. Сейчас театр немножко стоит на месте, ищет какие-то формы, но уже есть маленькие формы, маленькие авангардные театры, которые очень интересны и что-то ищут. А это уже верный путь к неожиданному прорыву. Если раньше мы могли говорить Питер Брук, Любимов, Стрейлер, а сейчас мы уже можем говорить Сузуки из Японии, Терзопулос с которым я работаю, Боб Вилсон - американец, который работает в основном в Европе. Андрей Щербан. Так что сейчас появляются другие имена. Виктория Купчинецкая: Драматический, царственный талант Аллы Демидовой американцам практически не известен. А Маяковский не является "ассенизатором и водовозом" их революции - и новатором их поэтического языка. Широкая американская публика не знакома с ролью поэта-шестидесятника Андрея Вознесенского в преобразовании сознания миллионов советских людей. Однако Нью-Йорк - благодатная почва для всего нового. Эти значимые в рамках России имена на Фестивале "Русские вечера" приобрели новых американских поклонников. Мужчина: За всю свою жизнь, кроме русского балета, я никогда не видел ничего, связанного с настоящей русской культурой - ни советского, ни пост-советского периода. А у меня есть русские корни. И я часто думаю о том, что мне этого знания не хватает. Девушка: Мы пришли просто из любопытства. Просто взглянуть на то, что здесь происходит. Америка - большой плавильный котел, Америке нужна всякая культура. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
