Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[31-12-05]
Землетрясение в Пакистане, террористическая война в Ираке и суд над Саддамом Хусейном, пленки расстрела мужчин в боснийском городе Сребреница, 60-летние ядерного удара по Хиросиме, бойня в узбекском городе Андижан. В течение года обо всех этих событиях в нашей программе рассказывали люди - свидетели, очевидцы, участники происходящего, те, для кого все это - часть судьбы. Мы смотрели на мир их глазами в измерении их времени. В итоговом выпуске года мы вспоминаем эти рассказыВедущая Ирина Лагунина Землетрясение в Пакистане Ирина Лагунина: 2005 год - год самых худших природных катастроф за последние десятилетие. И, вероятно, самое страшное из них - землетрясение в Пакистане утром 8 октября. Более 73 тысяч погибших, миллионы - без крова холодной зимой. Мухаммад Ибрагим сидел перед домом в горной деревушке Рийям. Мухаммад Ибрагим: Было 9:30 утра. Вдруг земля начала качаться так, что меня отбросило в огород. Когда я очнулся и поднялся на ноги, я увидел, что мой дом развалился. Все дома развалились. Я закричал - где мои дети, мне сказали, что обе мои дочери и внучка мертвы. Ирина Лагунина: В землетрясении погибли 25 его родственников. Он жил в этой деревне почти все свои 75 лет. Мухаммад Ибрагим: В течение четырех дней у нас не было ни еды, ни воды. Мы вынесли тела погибших, похоронили их, почтили их память молитвой. Три дня мы занимались только тем, что вытаскивали тела умерших. Когда я посмотрел, что просходит по сосдеству, в Балакоте, то выяснил, что и там все дома разрушены. Ирина Лагунина: Балакот - самый ближайший к эпицентру землетрясения населенный пункт - стал символом этой трагедии. Там не осталось ни одного дома, ни одной дороги. Пройти к городу и соседним горным деревням было самым сложным для спасателей. Но тысячи жителей окрестных сел все-таки попытались спуститься в разрушенный город. Несмотря на травмы, с трудом передвигаясь, Мухаммад Играгим все-таки тоже пошел со всеми. Через несколько дней им удалось добраться до города Шинкиари. Сейчас он живет в палатке. Мухаммад Ибрагим: Наше временное пристанище выглядит как клетка для птички. Да и сами мы живем как птицы. Мало еды. Мы просто, слава Богу, пытаемся выжить. Нам дали одеяла и некоторые другие необходимые вещи. Ночи очень холодные, но мы пытаемся выжить. Ночи сменяются днями. Самое страшное, что не хватает еды. Правительство не помогает нам так, как это нужно. Ирина Лагунина: Самым большим международным провалом этого года была донорская конференция по Пакистану. Многие готовы были дать деньги, но на будущие проекты. А деньги нужны были немедленно - до наступления холодов. Землетрясение - это человеческая трагедия надолго. И не только потому, что многие потеряли семьи, родных, близких. Землетрясения, отчасти из-за того, что их невозможно предсказать, - это сильный стресс для человеческой психики. Турция до сих пор пытается оправиться от земного толчка 1999 года и смириться с мыслью, что в этой части земного шара вновь будут землетрясения. Я передаю микрофон в Стамлул нашему корреспонденту Елене Солнцевой. Елена Солнцева: В 447 году в Константинополе произошло страшное землетрясение, в результате которого погибли более 13 000 человек. Константинопольский архиепископ Иоанн Златоуст, в своих знаменитых "Беседах" описывает, как вихрь и внезапно вспыхнувший огонь разрушили и разбросали по сторонам большую часть города "Депрам" - "землетрясение" - для турок одно из самых страшных бедствий. "Аллах дал нам плодородные земли, которые приносят несколько урожаев в год, и наказал вечным страхом,- говорит Мехмет - продавец лотерейных билетов в Стамбуле. За свои семьдесят лет он пережил более десяти землетрясений. Мехмет: Я торгую лотерейными билетами много лет. В лотерее никогда не знаешь, выиграешь или нет. В нашей жизни такая же история. Ложимся спать и никогда не знаем, проснемся или нет. Мы с женой жили на юго-востоке страны в городе Диярбакыр. В результате сильного землетрясения в шестидесятых годах наш дом был полностью разрушен. Мы остались живы по чистой случайности : я пошел к молочнику , а жена в это время развешивала на улице белье. Получив материальную компенсацию, переехали в Стамбул и начали жизнь заново. Мой дед каждую пятницу ходил в мечеть и просил Аллаха о помощи . Молитву о землетрясении знал наизусть и научил меня. Теперь каждую ночь перед сном обращаюсь к Аллаху за помощью. Елена Солнцева: В Стамбуле за минувшие пять веков произошли, как минимум, три мощных землетрясения. Два самых сильных в 1999 году унесли около 20 тысяч жизней и до основания разрушили индустриально развитый район на побережье Мраморного моря. Готов ли город с двенадцатимиллионным населением к новому возможному землетрясению и как сами горожане воспринимают столь мрачные прогнозы? Прохожий: "Живу в страхе. Однако на все воля Аллаха". Прохожая: "Не знаю что делать. Говорят, что более полумиллиона человек пострадает и около трех миллионов человек останутся без крова. Хочу уехать, не знаю куда." Елена Солнцева: На улицах турецких городов можно увидеть детей со свистком на шее. Свистки раздают в школах и детских садах для оповещения взрослых в случае, если ребенок оказался под завалами. На уроках "самовыживания" детей учат правильному поведению во время землетрясения. Девочка: Когда мы были маленькие, в садиках давали свистки. Если случится землетрясение и кого-то засыпет землей, нужно очень громко свистеть, чтобы привлечь внимание взрослых. Теперь, в школе на уроках нам говорят как правильно вести себя. Например, нельзя бежать из квартир, которые на высоких этажах. Можно укрыться возле стиральной машинки или за диваном . Прятаться надо возле больших предметов, которые могут сохранить жизнь Елена Солнцева: Однако дети напуганы не менее взрослых. На уроках рисования школьники рисуют картинки находящихся под завалами людей, разрушенные мосты и обломки зданий. Исследования министерства Здравоохранения показывают, что более 30 процентов горожан испытывают ежедневную панику. Около 40 процентов страдают настоящими фобиями. Жительница Стамбула Зейнеб в страхе перед возможным землетрясением несколько лет ложится спать одетой. Зейнеб: В ожидании большого землетрясения многие покинули страну или сменили место жительства. Оставшиеся живут в постоянном страхе. Я, например, и летом и зимой сплю в теплой пижаме. Рядом с кроватью ставлю тапочки, кладу кошелек с деньгами, золото и обязательно фонарик. Елена Солнцева: В городском клинико-диагностическом центре психотерапии врач - психолог Мехмет Алтынташ ведет прием пациентов. Сюда обращаются многие люди со стрессовыми расстройствами, вызванными боязнью землетрясения. Мехмет Алтынташ: Сначала воздействие постоянного страха на психику и организм в целом не ощущается. Симптомы начинают проявляться спустя пару месяцев. Раздражительность, нарушение сна, конфликтность, потеря аппетита, ощущение нереальности себя и мира могут восприниматься человеком как безобидные недомогания. Если вовремя не обратиться к специалисту, возможны неконтролируемые вспышки гнева, агрессивное поведение. Многие умерли от инфарктов и других болезней - следствия стресса. Все дело в необразованности и недостаточной информированности граждан. Почему после первых толчков японцы остаются в своих жилищах , а турки бегут вниз ? Да потому что население страны абсолютно не готово встретить стихию. Ко мне приходят много людей. Я пытаюсь им помочь спокойно жить с этим. Некоторые обращаются к аллаху, кричат о нашествии неверных. Однако это чушь. Виновата элементарная безграмотность. Боюсь, что в случае нового землетрясения народ все равно побежит вниз с даже с самых высоких этажей. Елена Солнцева: Сомнительное качество жилых зданий - главная причина опасений властей. Центральные средства информации советует турецким строителям использовать историческое наследие прошлого. По мнению еженедельника " Темпо", свидетельства замечательного строительства древних античных строителей пережили века. При закладке античного храма Артемиды в Эфесе был вырыт глубокий котлован, который засыпали смесью древесного угля с шерстью для устойчивой пружинистой опоры. А всемирно известный музей Ая Софья, бывший Софийский Собор, возведенный около полутора тысяч лет назад в Константинополе, пережил не одно землетрясение и в фундаменте здания ни образовалось ни одной трещины. Жизнь в Ираке и суд над Саддамом Хусейном "Да здравствует Ирак, да здравствует арабское государство, да здравствуют арабы, долой диктатуру, да здравствует демократия", - это скандируют в зале суда Саддам Хусейн и его сводный брат Сабауи Ибрахим аль-Хассан. Восемь человек, включая Саддама Хусейна, предстали перед судом по обвинению в убийстве более 140 человек в шиитском городе аль-Дуджаил 23 года назад. Еще более полутора тысяч человек были отправлены в тюрьму. Это был ответ иракского режима на покушение на жизнь Саддама Хусейна в 1982 году, когда он посещал этот город. Первый свидетель на суде - житель Дуджаила Ахмед Хассан Мохаммед - рассказал, как агенты разведки во главе со сводным братом Саддама Барзаном аль-Тикрити согнали жителей города, окружили их, поместили на машины и отвезли в тюрьму спецслужб под названием Зал 63. В ходе свидетельских показаний аль-Тикрити вскочил и закричал "Ложь". Свидетелей на суде будет в общей сложности 9. Кто-то, не побоявшись преследования, согласился открыть лицо для телекамер. Женщина, которая открывала второй день процесса, боялась настолько, что ни судьи, ни подсудимые не видели ее лица, а ее голос был специально искажен до неузнаваемости. Впервые в Ираке о преступлениях прошлого режима говорят с официальной трибуны в таких деталях и с такой болью. На самом деле, свидетелей - тех, кто выжил преследования города аль-Дуджаила - сотни. Адвокат Аднан аль-Дуджаили:
Аднан аль-Дуджаили: Никакого расследования того, что сделали люди, арестованные в аль-Дуджаиле, не было. Не было и никакого суда. Большинство арестованных мужчин вообще не участвовали в политике, не имели никаких политических связей и не принимали участия в попытке покушения. Они были ни в чем не повинные люди. Единственное, что могло их связывать с теми, кто пытался убить Саддама, это родственные связи - кто-то мог быть братом или каким-то родственником. Ирина Лагунина: И то же относится к женщинам... Аднан аль-Дуджаили: В тюрьмах умирали и женщины, и старики, и дети. К сожалению, несколько семей были просто полностью уничтожены. Я могу привести вам пример - в тюрьме закончился род Абд Завада аль-Зубайди. Их всех убили, выжила лишь одна девочка. Ирина Лагунина: То есть в тюрьму была отправлена вся семья, задали мы вопрос Аднану и поняли, насколько эмоционально он переживает эту трагедию по сей день. Его ответ - вся боль его воспоминаний. Аднан аль-Дуджаили: Все до единого. Отец, мать, дети - все. Могу привести еще один пример семьи. В городе их называли Сказателями. Это семья Якуба Маджида аль-Якуба. Вся эта семья была уничтожена за исключением двух женщин. Семь мальчиков и отец были убиты. Что касается моей семьи, то мой сводный брат Махрус принимал участие в покушении. После покушения на город обрушились республиканская гвардия, полиция с собаками, военные самолеты, армия... В общей сложности режим Саддама уничтожил семерых моих братьев. А среди арестованных членов моей семьи - мать, вторая жена моего отца, три моих сестры, жена моего брата и племянник. Когда их арестовали, жена моего брата - брата Али, одного из семерых расстрелянных - была беременна. Во время допросов у нее начались роды. Конечно, никакой медицинской помощи в тюрьме не было, и мальчик умер. У моего брата Али остались четыре дочки. А что касается моих братьев, то некоторые из них в момент, когда произошло покушение, были в армии - на фронте. Шла ирано-иракская война. А другие работали. Они вообще ничего не знали о покушении, ничего общего с этим не имели. У них даже никаких политических взглядов и убеждений не было. Они не были членами никакой религиозной или политической партии. После того, как арестованных в течение года держали в тюрьме разведки, их выселили в деревню близ иракско-саудовской границы. А через четыре года выпустили. Все, кому удалось выжить из 120 семей аль-Дуджаила, вернулись домой. Но после арестов началось уничтожение садов, выкорчевывались деревья. Начиная с октября 1982 года, бульдозеры уничтожили все в районе от шоссе до города и до ирригационного завода - около 20 тысяч гектаров сельскохозяйственной земли. Это были хорошо возделанные виноградники, плантации пальм, гранатового дерева, апельсинов. Целые семьи, целый город жил за счет этих садов. Город снабжал фруктами Багдад. А спецслужбы прочесывали дома, взламывали двери, убивали на месте. Рядом с моим домом разведка ворвалась в дом, где были только женщины, всех их убили. Ирина Лагунина: Это была разовая операция, или преследования продолжались и позже? Аднан аль-Дуджаили: Да, они продолжались все время, пока существовал режим. После 1986 года обстановка немного успокоилась, но все продолжали ждать, когда же вернутся их дети. Моя мать, например, до конца своих дней все надеялась, что кто-то из родственников все-таки вернется. Ирина Лагунина: Аднан аль-Дуджаили, юрист из шиитского города, уничтоженного режимом Саддама Хусейна в 1982 году. Это интервью записано в Багдаде летом этого года. Тела умерших горожанам не вернули. Зато после падения режима в их распоряжение попал приказ о расстреле 143 молодых людей из города аль-Дуджаил. И уже на основании этого приказа им были выданы свидетельства о смерти родственников. Зайнаб Аднан родилась уже после попытки покушения в 1982 году. Вот ее история жизни. Зайнаб Аднан: Я родилась в тюрьме. Моя мать рассказывала, что сначала нас оправдали, но потом опять поместили в тюрьму. Вокруг тюрьмы, где мы находились, была пустыня. Не знаю, как в этой пустыне могли жить какие-то животные. Может быть, там были подземные воды. И я не знаю, как мы там выжили. Четыре года моей жизни были абсолютно ненормальными. Когда мы вышли из тюрьмы, я не знала, что такое нормальная еда. Я даже не представляла себе, как выглядит дыня. И даже позже на свободе я была очень неуверенным в себе ребенком. У меня не было ни отца, ни брата, ни дяди. Я не знала, что означает слово "отец". Слава Богу, мать пыталась помочь мне во всем. Мне стало легче, когда я окончила школу и поступила в университет на инженерное отделение. Мать сказала мне, что мне надо получить иракский паспорт, чтобы подтвердить мое гражданство. И мы начали хлопотать о паспорте. Четыре раза мать ездила директорат полиции багдадского округа Аль-Каррада, откуда они направляли документы в департамент общей безопасности. Через два месяца мне пришло письмо. Ирина Лагунина: Вам отказали в гражданстве? Зайнаб Аднан: Отказали. Окончательный вердикт Министерства внутренних дел гласил: "Гражданства ей не давать, поскольку ее отец эмигрировал в Иран и является агентом Ирана". На самом деле мой отец был мертв, но мы об этом не знали. Однажды человек из спецслужб пришел к нам в дом и сказал: "Зайнаб, я должен задать тебе несколько вопросов". Моя мать пояснила: "Они расследуют дело отца". Я ответила: "Я никогда не видела своего отца. Я его не знаю. Может быть, меня с ним связывают кровные узы, но я его не знаю". Ирина Лагунина: Вы впоследствии получили его тело? Зайнаб Аднан: Конечно, нет. Саддам оставил в моем сердце великую боль. Когда его осудят и расстреляют, эта боль осядет. Когда его расстреляют, я почувствую, что у нас есть государство и правительство. Ирина Лагунина: Зайнаб Аднан, родом из аль-Дуджаила. Не только жители этого города наблюдают сейчас за процессом над бывшим диктатором. Саддаму Хусейну престоит выслушать не менее 12 обвинений. Такому же истреблению подвергались и жители аль-Наджафа - священного шиитского города - за то, что поддерживали шиитского духовного лидера Мухаммада Бакира аль-Садра, казненного режимом Саддама в 1980 году. Кладбище в этом городе теперь мемориальное. Его директор - Зухаир аль-Амиди: Зухаир аль-Амиди: Я хороню здесь людей с 1977 года. И сегодня я здесь, окруженный семьями, пришедшими на могилы своих родных. Кто-то просто представляет себе, что это - могила их родственников, потому что тел своих близких они не получили. А кто-то недавно похоронил здесь членов семьи - после того, как были вскрыты массовые захоронения. Вокруг могилы мученика Мухаммада Бакира аль-Садра - 155 других могил. Это тоже мученики, выдающиеся личности, духовные лидеры, интеллектуалы, врачи. Ирина Лагунина: Что вы испытываете, когда вершится суд над Саддамом Хусейном? Зухаир аль-Амиди: Я чувствую, что я - одна из его жертв, потому что двое моих братьев были расстреляны. Одного я точно знаю убили в 1986 году, а тело второго недавно нашли в массовом захоронении. Сегодня я видел женщину, она пришла на могилу сына. Принесла с собой свечи и хну. Я спросил ее, зачем она принесла с собой свечи. Она ответила: "Это свечи горя. Когда я услышала о суде над Саддамом Хусейном, я подумала, что надо пойти на могилу сына. Я не была здесь четыре года. Но вот прочитала в газете про суд и пришла сюда со свечами и хной". Иракцы чувствуют сейчас, что если суд будет справедлив, то Саддама приговорят к чему-то большему, чем расстрел. Чего он заслуживает? Не знаю. Но расстрел для него - слишком мало. Ирина Лагунина: Хной женщины красят ладони накануне свадьбы - когда начинается их новая жизнь. Счастливы страны, которые проходят через такое очищение. Хоть в Ираке это как нигде в мире проходит очень болезненно и на фоне политической и терроризстической борьбы. Но за репортажами о терактах, о взрывах, о антитеррористических операциях все-таки продолжается жизнь. Насколько иракцы приспособились к тому, что в стране идет война, и насколько жизнь изменилась, насколько она осталась традиционной? Мы беседуем с независимым журанлистом в Багдаде Джалялем Аль-Маштой. Джаляль Аль-Машта: Конечно, привыкнуть к смерти, к ранениям, к взрывам невозможно. Человек должен превратиться в камень, чтобы свыкнуться с этим. Но суметь жить в этих условиях - да, по-моему, иракцы сумели. Я не говорю о больших вещах - это о политике, скажем, что у нас впервые за 50 лет появился парламент, избранный народом, и правительство, сформированное на его основе. Впервые у нас есть свободная пресса. Я участвовал в первой международной конференции по свободной прессе в Ираке. Она называется "международная", всего международных участников было трое, еще трое англичан прибыли, но они по просьбе посольства остались в "зеленой зоне" так называемой, наиболее безопасной, потому что им не разрешили, боясь за свою, жизнь покинуть ее. Но, тем не менее, конференция состоялась. И мы говорили о своих проблемах, о том, что у нас то нет компьютеров, то не хватает телефонов, то не хватает типографских мощностей и так далее, обычные разговоры. Единственное, что необычное - это был фильм о том, как журналист должен сохранить свою жизнь, когда он освещает боевые действия или когда бывает на месте взрывов и так далее. Как вы видите, здесь и то и другое. Живем мы необычно, но, тем не менее, традиции сохраняются. Свадьбы, например. Если вы услышите в четверг вечером или в понедельник вечером стрельбу - это вовсе необязательно боевые действия, чаще всего это свадьба. Да, у нас, к сожалению, обряд свадьбы до сих пор сопровождается тем, что люди стреляют, когда появляется невеста. Это давний обряд, но он сохраняется и по сей день. Ирина Лагунина: Джаляль, а почему по понедельникам и четвергам? Джаляль Аль-Машта: Четверг - это накануне выходного дня, выходной день у нас пятница, понедельник - это середина недели. Я заметил, что в последние дни стрельба стала чаще и в другие дни. Я спросил - почему? Мне сказали, что идут свадьбы, стало больше свадеб. Думаю, что, конечно, социологи должны сказать свое веское слово. Но я нахожу приземленную причину - потому что начался каникулярный период, люди женятся, уезжают. Куда уезжают люди? Что такое свадьба у нас? После обряда собираются люди, все абсолютно встречи людей становятся не вечерними, а дневными. Потому что в 11 часов вообще комендантский час, а после 9 вечера, я бы не сказал, что жизнь бьет ключом, так что чаще всего всякие мероприятия проводятся в дневное время. На свадьбу, когда мы привыкли ходить вечером, теперь ходим на обед в какую-нибудь гостиницу или домой. После этого молодожены тоже чаще всего выезжали куда-нибудь на неделю, на две недели. Сейчас, чтобы добраться до аэропорта - это целая эпопея, несколько раз надо останавливаться подолгу, обыски, потому что террористы, естественно, пытаются осложнить работу аэропорта. И поэтому чаще всего молодожены выбирают какую-нибудь гостиницу поблизости и проводят день-два, максимум три дня. Ирина Лагунина: А на отдых иракцы выезжают? Такое понятие как "летний отдых" существует? Джаляль Аль-Машта: В последнее время часто стали такие поездки в северные районы Ирака, в Курдистан на летний отдых. Там погода более приемлемая. Бьет ключом экономическая жизнь, я бы сказал потому что, несмотря ни на что, динар за последние полтора года фактически не изменил свою стоимость по отношению к доллару. Динар стоит и очень твердо. Я думаю, что здесь Центральный банк работает иракский. Но, тем не менее, очень много люди стали обращаться к биржам. Акции покупаются, продаются. Я недавно был - это очень примитивно, никакой техники, цены акций пишутся на досках и стираются тряпочкой. Но, тем не менее, идет движение денежных акций. Ирина Лагунина: Джаляль, что продают в качестве акций, какие предприятия выпускают акции, чего покупают люди? Джаляль Аль-Машта: Продают и покупают практически все, но больше всего идет бум банковых акций. Раньше фактически были одни государственные или полугосударственные банки, сейчас частные банки с частным иностранным капиталом. И акции этих банков идут очень хорошо. Идут акции компаний, которые продают прохладительные напитки. Что касается иракский промышленности, то ее акции все время идут вниз, к сожалению, она неконкурентоспособна. Я думаю, что когда придет черед приватизации, то тогда какое-то движение в акциях промышленности будет. Ирина Лагунина: Джаляль, еще один вопрос: культурная жизнь в Ираке возобновилась? Джаляль Аль-Машта: Недавно я был на вечере симфонического оркестра. Туда меня пригласил один из моих братьев, который играет в этом оркестре. Конечно, было немножко неуютно, когда видишь, как музыканты, хорошие музыканты сидят на пластмассовых стульях. Я думаю, что они забыли, когда играли Дворжака или Бетховена. Это было здорово, конечно. Я закрывал глаза и чувствовал себя в другом мире, я абсолютно не чувствовал приземленность. Парада, что мне напоминало, что иногда операторы ходили по сцене, а из ковриков поднималась пыль. Недавно прошли несколько песчаных бурь, и они оставили пыль на коврах. Но тем не менее, мы забыли о том, что ковры должны быть вычищены, что все должно быть чисто. К сожалению, город наш не самый лучший в смысле чистоты, очень много грязи на улицах, инфраструктура была разрушена полностью во времена прежней диктатуры, но еще больше во времена блокады. Сейчас люди в одном из районов недалеко от нас, к сожалению, мы не смогли в своем районе это сделать, сами начали заботиться об этом. Я думаю, что все впереди. Ирина Лагунина: А дети? Джаляль Аль-Машта: К сожалению, дети самые большие страдальцы. Редкий родитель выпустит своего сына далеко. Но, тем не менее, недавно у моего племянника четырехлетнего был день рождения, и я спросил, что он хочет. Я боялся, что он попросит автомат или пистолет, он сказал: "Я хочу в Луна-парк". Это место, где есть игральные автоматы, игры, аттракционы и так далее. Это небольшое местечко, не думайте, что это "Диснейленд". Мы пошли. Конечно, по нашим стандартам это был скромный вечер, но для него огромное удовольствие. Потому что дети показались, более старшие сидели, ели мороженое. И когда мы возвращались, была слышна стрельба. Потом сказали, что улица перекрыта, потому что нашли заминированную машину и специалисты с ней работают. Я бы не сказал - спокойно, но, тем не менее, не торопясь, без паники мы объехали это место и спокойно вернулись домой. Приблизительно так живем. 10-летие трагедии в Сребренице и пленка расстрела Айя Куге: Я позвонила Хатидже Мехмедович вечером в понедельник, когда хоронили последние опознанные останки - последних опознанных жертв Сребреницы. В телевизионном репортаже читали имена этих шестисот десяти. Среди них было и имя Альмир Мехмедович - так звали младшего сына Хатиджи. Однако оказалось, что просто имя и фамилия совпали. Хатиджа Мехмедович: Я всё ожидала их живых, но теперь была бы счастлива, если бы нашли их тела - чтобы знать, где их могила. Куда могла бы пойти помолиться Богу. Боль останется, грусть останется. Грусть теперь моя вечная подруга. Только неизвестность исчезнет. Не буду больше думать, где они. Боюсь лишь одного: есть ещё 2000 опознанных частей тел. Но сообщать родственникам, что какая-то часть тела найдена и опознана, нельзя. Один доктор, который занимается идентификацией, вызывал меня. Я ему сказала: когда найдёте кого-нибудь из моих, дайте мне то, что есть, но не говорите мне, что тело "не в комплекте", что это только часть. Была одна могила у Кравицы, Сандичи, где все останки были сохранены в целости. Я сидела там и плакала, и говорю себе: Боже, дорогой, будут ли там мои... Благо тем, чьи ближние там! Вот ведь до того уже дошло, что я, мать, думаю, что благо им!!! Действительно, дальше так нельзя, невыносимо! Я всё боюсь, что моих нашли "не в комплекте", и не хотят мне об этом говорить. Дай Бог, чтобы был мир, и дай Бог, чтобы дети провели в счастье своё детство, молодость, провели свою жизнь. Как это и должно быть. Чтобы их жизнь никто не прервал. Неважно, чьих детей, никаких детей... Ирина Лагунина: Это наш корреспондент в Белграде Айя Куге позвонила в годовщину трагедии в Сребренице в этот боснийский город мусульманке Хатидже Мехмедович. Хатиджа через одну организацию, которая занимается поисками жертв, узнала, что найдены кости 2000 человек, но тела никак не могут быть укомплектованы, они почти целиком, но чего-то важного не хватает. А пока до конца не укомплектуют, родственникам не отдают. И теперь уже родственники боятся, что никогда не получат останки близких. Десять лет назад в этом мусульманском анклаве от рук боснийских сербов погибли более 8 тысяч человек - в основном мужчин и мальчиков. 2005 год - не только десятилетие этого расстрела. В 2005-м была обнаружена пленка и показана по телевидению - в Боснии и в Сербии. Нура Алиспахич: Его как будто убили сейчас на моих глазах. Когда в него выстрелили, и он упал, я начала кричать: Мой сын, они тебя убили. Они убили его у меня на глазах. Ирина Лагунина: Спустя 10 лет эта боснийская женщина Нура Алиспахич увидела, как погиб ее сын Азмир. Наш корреспондент Айя Куге побывала в Сребренице. Айя Куге: В течение трех лет мусульманский анклав Сребреница был в полной изоляции, в сербском окружении. Он назывался "зоной безопасности ООН". Затем эту официально охраняемую Объединенными Нациями территорию заняли силы боснийских сербов. Местное население получило распоряжение (или люди сами так решили, это до сих пор не понятно) покинуть город и уйти на территорию, контролируемую мусульманским правительством в Сараеве. Большинство мужчин, свыше десяти тысяч, через леса и горы двинулись в сторону линии разграничения - так именовалась линия фронта - в путь, длиной более ста километров. Женщины, дети и старики, около двадцати пяти тысяч человек, пошли в Поточары - на базу голландского миротворческого батальона вблизи Сребреницы. Они надеялись, что "голубые каски" ООН помогут им эвакуироваться на автобусах. Среди них оказались и примерно две тысячи мужщин и мальчиков постарше, тех, кто был не в состоянии или не хотел отправляться в далёкий путь пешком, разлучаться с семьями. Большинство мусульманских мужчин из Сребреницы потом пропали без вести... Хатиджа Мехмедович - одна из тех женщин Сребреницы, которая потеряла всю свою семью - двух сыновей, в возрасте семьнадцати и двадцати лет, мужа, двоих братьев. Июнь 1995 года. Хатиджа Мехмедович: Я покинула свой дом в деревне в половину восьмого вечера 11 июля. Пришло распоряжение уходить из Сребреницы. Двинулись мы все вместе. Нам сказали, чтобы все, кто в состоянии идти, шли пешком. Это чтобы не создавать толпы и скопления транспорта в Поточари. Лишь старики, дети и неспособные идти далеко пешком моли отправиться на базу УНПРОФОР - миротворцев ООН, в голландский батальон. Они оттуда должны были перевезти всех в город Тузлу. А мы-то думали: если уж спокойно покидаем Сребреницу, никто нас трогать не будет. Мой младший сын Альмир говорит: "Мама, тебе лучше отправиться в Поточари автобусом. Что будет если устанешь и не сможешь идти дальше?" И пока обнимал меня, всё говорил: "Мама, уходи". Я пошла и постоянно оборачивалась, и долго видела, как он стоит, закрыв руками лицо. Так мы и расстались в роще, которую у нас называют Вязовая равнина. Я спустилась в Поточары к двенадцати ночи. Дорога показалась мне тяжёлой, да не только мне, всем нам. Будто чувствовали, что эта наша разлука - навсегда. В какой-то момент я пожалела, что мои не пошли в Поточары со мной. Но я не знала, что сербы взяли командование в свои руки и разоружили голландцев. Девушка переводчица нам сказала, что УНПРОФОР отвечает только за тех, кто внутри круга, огорожённого лентой. Айя Куге: Однако голландские "голубые каски", две сотни легко вооружённых молодых солдат, в окружении сербских сил не чувствовали себя в состоянии выполнить миротворческую миссию. Генерал боснийских сербов Ратко Младич как победитель прогулялся по главной улице Сребреницы и с широкой улыбкой появился на поляне у фабрики акумуляторов в Поточары, где скопились мусульманские беженцы. Хатиджа Мехмедович: На следующее утро пришёл Ратко Младич. Встал рядом со мной, обещал: "ничего плохого с вами не случится". Пока работали телекамеры, он был таким добрым. Детям раздавал шоколадки, гладил их по головкам. "Всех вас перевезем в Тузлу в полной безопасности. Но, боюсь, вам там ваш Алия Изетбегович не будет рад". А дом, в котором я жила, был ведь не домом Алии. Мой дом. Не Изетбеговича, не Ратко Младича, не Караджича - мой! И теперь я из своего дома должна была уходить и искать новый, под открытым небом! Счастье, что мне удалось уехать в первые же сутки. Там, в Поточарах, потом творилось разное - и рождались дети, и умирали люди, и заканчивали жизнь самоубийством. Мужчин отделили от женщин, как только перестали работать телекамеры. Говорили, что мужчины поедут в другой колонне. И сразу окружили их минометами. О своих я слышала, что их взяли в плен. Белый бронетранспортёр миротворцев, но с сербами внутри, двигался по дороге через поля. Из бронетранспортера в мегафон призывали: "Сдавайтесь, мы вас перевезём на свободую территорию". И они сдались. Собрали их как стадо. Теперь я знаю, где мои - в братских могилах. Айя Куге: Римляне называли Сребреницу Домавиа, в переводе - "возвращение домой". В конце боснийской войны городок покинули все. Полностью ВСЕ его жители. Сербы были вынуждены уйти ещё раньше, в начале войны, когда контроль над Сребреницей взяли мусульманские формирования. А мусульмане - когда пришла армия боснийских сербов. Домой вернулись не многие. Большинство боснийских мусульман приезжают лишь для того, чтобы похоронить (и помянуть) останки своих убитых, когда найдены и опознаны их кости. В Поточарах создан огромный мемориальный центр. Сербы тоже не возвращаются, и они нашли где-то новые дома. Но мусульманка Хатиджа Мехмедович вернулась в Сребреницу, несмотря на то, что там ей всё напоминает о двух пропавших без вести сыновьях и муже. Больше близких родственников у нее нет. Двое её братьев тоже пропали без вести. Ей пятьдесят один год. Она всегда очень занята: она энергично занимается в организации "Женщины Сребреницы", стараясь собрать и честно распределить помощь тем семьям, которые также потеряли своих близких. Она, как может, помогает даже соседям сербам. И ненависти к ним я в ней не заметила. Хатиджа Мехмедович: Я вернулась в свой дом. Один дом у нас в деревне сгорел. Вокруг меня сербы. Есть и те сербы, кто пришел сюда в 1996 году из Сараева, когда их дома остались на территории федерации. Но у меня с ними нет никаких проблем. Айя Куге: До войны, до 1992 года, население самого города Сребреница составляло 6 тысяч, а в восьмидесяти окрестных сёлах проживало всего около тридцать тысяч человек. Три четверти - мусульмане, в бывшей Югославии это считалось национальностью, а четверть - сербы. Теперь, после войны, в городе и окрестных сёлах живут всего семь тысяч человек, и лишь две тысячи из них - мусульмане. Даже сейчас вместо того, чтобы возвращаться, люди уезжают. Уезжают даже те сербы, которые переселились из Сараева сразу после подписания Дейтонских мирных соглашений. Хатиджа, почему люди не возвращаются? Хатиджа Мехмедович: Сюда в основном возвращаются одинокие женщины-вдовы. Для меня главное, чтобы Сребреница была красивым городом, чтобы я видела весёлых людей. Не важно какой они национальности. Если бы я встретила улыбающегося человека, и я бы себя чувствовала хорошо. А в Сребренице всё грустно. Люди приезжают, видят, как это выглядит, и, если у них есть хоть какая-то другая возможность, не возвращаются. Важно не только помочь людям восстановить дома, чтобы вернуть их. Нужны рабочие места, нужен заработок, на который можно было бы жить. Если и дальше ждать, когда придёт гуманитарная помощь, а, главным образом, мы так и живём, если не начать жить на средства от своей работы, здесь нет будущего. Айя Куге: Раньше в Сребренице были два крупных рудника: свинца и цинка и руды боксита. Была промышленная зона с фабриками в Поточары, в двух километрах от города, был курорт с лечебными минеральными водами, развивался туризм. После трагедии международное сообщество обещало Сребренице специальную гуманитарную помощь. Были организованы две международные конференции доноров. Но жители Сребреницы утверждают, что из денег от первой конференции в 2001 году до них не дошло ничего. В 2002 году ООН собрала для Сребреницы два с половиной миллиона долларов, однако боснийские журналисты подсчитали, что большая часть этих денег уходит иностранным специалистам, разрабатывающим порой ненужные и нереалистичные проекты реконструкции. Сребреница всё ещё в руинах, в городе восстановлено лишь 140 частных домов, а большинство деревень так и стоят сожжеными. Хатиджа Мехмедович: У нас были такие фабрики! Сегодня ничего не работает. О Сребренице много говорят, каждую международную конференцию по помощи Боснии открывают и закрывают Сребреницой. А посмотрите, как выглядит Сребреница! Не понимаю, почему. Я лично не требую ни работы, ни квартиры. Для моих близких строятся вечные дома. Я только жду, когда их туда поселят. Вот, посмотрите, какая бедность у нас. Но не только Сребреница, целая Босния в руинах. Айя Куге: Сребреница расположена в узком ущелье, длинной в три километра, а шириной всего лишь в четыре сотни метров. Есть только один въезд в город, дальше горы и тупик. (Местные жители шутят, что из трёх улиц городка две правые - по одной правой въезжаешь, по другой правой возвращаешься, а по средней можно погулять). На придорожном плакате при въезде в Сребреницу, рекламирующем USAID - программу реинтеграции и стабилизации Боснии, кто-то оставил надпись - "Проклятый двор". Так называется роман единственного югославского писателя - лауреата Нобелевской премии Иво Андрича, в котором он описывал убогое, угрюмое существование в забытых Богом деревнях Восточной Боснии. Эта бесперспективность не позволяют людям вернуться в свой город. Но Хатиджа пытается найти утешение. Хатиджа Мехмедович: Вернулась я в пустой дом. И хорошо мне. И не хорошо. На дверях написано имя моего младшего мальчика: Альмир, "Лало", как мы его звали. Я больше люблю читать это имя, чем видеть целый свет. Это его рука написала. Которой больше нет... Айя Куге: Когда я хожу по сребреницкой земле, порой меня начинает преследовать чувство, что хожу по костям убитых. Ирина Лагунина: Швейцарский парламент выступил с инициативой номинировать 1000 женщин на Нобелевскую премию мира. В составленном списке есть имя Хатиджи Мехмедович, в гостях у которой в Сребренице была наш корреспондент Айя Куге. Расстрел демонстрации в узбекском городе Андижан Ирина Лагунина:
13 мая. Узбекистан. Власти страны открыли огонь по мирной демонстрации. По утверждению Ташкента, в ходе этой стрельбы были убиты 187 террористов, пытавшихся свергнуть законный режим. По независимым оценкам, погибли до 700 человек. Сотни были вынуждены бежать от преследования. Те, кто остался, сейчас предстают перед закрытым судом, который власти называют честным. Осуждены уже больше 150 человек. Кадыр Эргашев, возглавляющий андижанский филиал Международного Общества Прав Человека, чудом остался в живых. Мой коллега Андрей
Андрей Бабицкий: 13 мая Кадыр и его заместитель Артыкали Рахматов решили выяснить, что происходит в самом центре города. Примерно в 11.30 они подошли к зданию хакумията - городской администрации, которую после захвата мятежники сделали своим штабом. Кадыр Эргашев: Мы так вокруг прошли, посмотрели. По периметру смотрю - на каждом двух-трех метрах стоят автоматчики, около них гранаты стоят, автоматы. Прошли до конца и вернулись. Я говорю: "Можно поговорить с вашим начальником, кто у вас глава? Мы из международного общества по правам человека. Хотели побеседовать". "Пожалуйста". Одного вызвал с автоматом: "Проводи". Потом нас встретил Фариджан Шакир: "Кто вы?" Я ему объяснил. "В целях безопасности мы вам завяжем руки. И к стенке". Так и сделали. Андрей Бабицкий: То есть фактически сразу в здании хакумията правозащитники стали заложниками. И с полудня потянулись томительные часы в окружении других заложников и мятежников. Кадыр Эргашев: На полу в фойе лежали человек 30. Среди них я видел работников милиции, работников пожарной охраны, работников МЧС, даже был один следователь. Напротив в комнате я точно видел судью. Прошло полчаса. Я стал выступать: "Что вы нас держите? Если не хотите разговаривать, отпустите тогда". Тогда они вывели нас в другую комнату, там сидели двое солдат, нас посадили с ними рядом. У солдат руки и ноги связаны шнуром и сильно были избиты. Вот так просидели. Несколько раз угрожали, потому что я выступал: "Что вы нас держите? Не имеете права". Потом пришел какой-то ненормальный, психанул, трясет пистолетом. "Чего ты выпендриваешься? Сейчас тебя в расход пущу". Около нас охранника поставили, ему дали штык-нож: "Если что, зарежь их". До часов мы там сидели. Андрей Бабицкий: Снаружи здания не прекращаясь шел митинг. В андижанском аэропорту в это время уже находился президент Узбекистана Ислам Каримов, организовавший здесь оперативный штаб. В центр города стягивались войска. В хакамият несколько раз приходили военные, два полковника, с которыми мятежники вели переговоры. О чем, Кадыр Эргашев не знает. А в 6 часов вечера здание хакамията подверглось обстрелу. Кадыр Эргашев: Когда перестрелка началась, тогда они дали команду вставать кто в форме к окну, потому что оттуда правительственные войска стреляют. Посмотрим, в своих будут стрелять или нет. Они поставили и предупредили: если кто-нибудь сядет, мы стреляем сзади без предупреждения. Никто не присел. Конечно, оттуда выстрелов не было. Потом снизу кто-то прибежал, что-то им сказал, какое-то сообщение принес, я так понял. Быстро планы поменяли, всех в кучу собрали и оттуда в соседнюю комнату стали выводить. Еще прокуроры были, судьи, человек сорок собралось, если не пятьдесят. И нас спустили вниз. Наша группа была передняя группа, работники милиции, мы, еще кто-то сзади. Солдаты, человек 25, нам шеи веревкой обвязали и снаружи окольцевали проволокой и вывели на улицу. И народу, который там находился, говорят: "Это люди, которые нам несчастье приносят. Бейте". И стали нас бить. То, что у нас было в кармане, все вывернули, все взяли, что было в кармане. У меня было обручальное кольцо. Один стал снимать, не получилось, потому что когда у меня завязаны были руки, распухли. Он говорит: "Я тебе отрежу вместе с пальцем". Я говорю: "Что вы делаете ребята? Бандиты так не делают. Подождите, я сам сниму". Кое-как снял, отдал. Андрей Бабицкий: В какой-то момент предводитель мятежников все же решил отпустить правозащитников, но кто-то из его окружения привел такой аргумент: что именно эти люди важны для прикрытия, поскольку в них, может быть, и не решатся стрелять. Кадыр Эргашев и Артыкали Рахманов остались в здании хакамията. Как оказалось, заложники были необходимы, чтобы использовать их как живой щит при отступлении из здания. Кадыр Эргашев: Нас вывели на большую дорогу и повели в сторону машзавода. От хакимиата то машзавода примерно километра два. Прошли полтора километра. Проходили ребята, там есть даже подростки, ребята 15-16 лет. Кто палкой, кто трубой, кто арматурой бил по голове. Кто плохо идет, один споткнулся, ему ногу прострелили. А другому зад прострелили, я его тащил. Чуть-чуть прошли, я сказал: "Ребята, так нельзя делать". "Ты чего выступаешь?". Прикладом автомата мне по голове дал. Когда я нагнулся, стволом между ног ударил, я почти сознание потерял. Смотрю, если сейчас упаду, он меня пристрелит. Я собрался силами и пошел дальше. Хорошо, оставалось метров 50. Там нас остановили и буквально минуты две или три стояли. Они сами остановили нас, потом дали команду "вперед". Андрей Бабицкий: По улице шла огромная толпа: впереди группа связанных заложников, за ними мятежники с оружием, а дальше сотни зевак - толпа горожан, которые никак не ожидали, что их будут расстреливать. У строительного техникума стояла бронетехника - БТРы с крупнокалиберными пулеметами. Для справки: гильза от патрона, которым стреляет такой пулемет, составляет 14 сантиметров. Это были последние мгновения жизни Артыкали Рахматова и еще нескольких сотен человек. Кадыр Эргашев: В то время впереди было четыре ряда - работники милиции, два солдата, один из МЧС, пожарники, и среди них я был. И в это время шквальный огонь. Они сказали: "Пошли". Команду дали остановиться, мы остановились, потом когда команду дали "пошли", никто не сдвинулся с места, потому что там БТР стояли и солдаты, выстрелы начались и перестрелка. Оттуда, сзади пошли. Передо мной стоял Артыгали, ему как раз пуля попала в спину. Ребята похоронили. Я сам военный был. Сразу лег, спереди, сзади все мертвые на меня упали. И так до утра. Только голову поднимаю - выстрелы. И потом под утро БТР стали туда ездить, и увидели ребята. Потом через час приехала в сопровождении двух БТР "скорая помощь", автобус, потом КАМАЗ, стали грузить трупы туда. Полный КАМАЗ был, еще оставалось. Андрей Бабицкий: Сегодня Кадыру Эргашеву, как и многим другим свидетелям андижанской бойни, угрожает серьезная опасность. Узбекские власти арестовывают и физически устраняют людей, которые готовы открыто рассказать о пережитом, о том как Ислам Каримов дал военным приказ вести огонь по мятежникам, не принимая во внимание жертвы среди гражданского населения. 60-летие ядерного удара по Хиросиме Ирина Лагунина: 9 августа 1945 года, вторая бомба уже сброшена на Нагасаки. Там погибнет 70 тысяч человек - город спас рельеф местности. В 10 утра 9-го Гарри Трумэн выступил с радиообращением из Белого Дома. "Мир должен знать, что первая атомная бомба была сброшена на Хиросиму, военную базу. Это было сделано потому, что мы хотели в этой первой атаке по возможности избежать убийства мирных жителей. Но эта атака - только предупреждение о том, что может последовать. Если Япония не сдастся, бомбы упадут на ее военную индустрию и, к сожалению, потеряны будут тысячи человеческих жизней. Я призываю гражданское население Японии немедленно покинуть индустриальные центры и спасти себя от разрушения". Ирина Лагунина: Это строки из радиообращения президента Трумэна 9 августа 1945 года. 15 августа Япония сдалась, а 3 сентября был подписан акт о ее капитуляции. В Хиросиме к концу 1945 года от радиации погибли около 140 тысяч человек. Общее количество жертв бомбы "Малыш", сброшенной на этот город, - 200 тысяч человек. Коко Кондо: Мне было всего 8 месяцев, когда на Хиросиму сбросили бомбу. Церковь, где мой отец был священником, находилась в 900 метрах от эпицентра, а наш приходской дом - в полутора километрах. Ирина Лагунина: Говорит Коко Кондо. За несколько минут до этого интервью она водила группу американских студентов по музею ядерной бомбардировки Хиросимы. Коко Кондо: В это утро мы были дома. Обычно я ползала по полу, но в тот момент к нам зашел один из прихожан, и мама взяла меня на руки. В четверть девятого утра дом разрушился. Я потом долго не могла напрямую задать матери этот вопрос: что же произошло в то утро? Ребенок, я понимала, что мой вопрос заставит маму пережить все это вновь, а это было слишком больно для нее. Я спросила ее об этом только лет 20 назад. Ирина Лагунина: Мать рассказала Коко, как они спаслись. Коко Кондо: Она стояла и разговаривала с прихожанином, и вдруг дом обвалился. Что-то из летящих вещей ударило ее, и она потеряла сознание. Потом она услышала, будто где-то плачет ребенок. Подумала: вот, ребенок плачет. Плач внезапно прекратился, и материнским инстинктом она поняла, что это плакал ее ребенок, я, и замолчала потому, что ее руки сжимали меня, и мне нечем больше было дышать. Она стала звать на помощь, но никто не пришел. Тогда она начала разгребать обломки дома над головой. Так ей удалось выбраться. Снаружи она увидела, что вокруг полыхают пожары. Ирина Лагунина: Вы не пострадали? Коко Кондо: В тот момент физически - нет. Только мелкие порезы, никаких серьезных травм. Но, как говорят мои родители, через месяц у меня подскочила температура, а затем началась кровавая диарея. Врачи сказали: этот ребенок не выживет. Но я до сих пор живу. Ирина Лагунина: Но вы потом ребенком видели вокруг себя изувеченных людей. Когда вы узнали, что произошло на самом деле, вы ведь получили сами ужасную психологическую травму. Коко Кондо: Из-за того, что церковь моего отца была в центре города, многие прихожане погибли. Но люди продолжали приходить. Никогда не забуду их. Они были такие добрые, они гладили меня по голове, причесывали мне волосы, относились ко мне как к маленькой сестренке, а я не могла смотреть на их лица и тела. У кого-то не закрывались глаза, потому что веки прилипли ко лбу, кто-то не мог закрыть рот, потому что нижняя губа слилась с подбородком. Я не знала, куда отвести глаза. А потом я узнала, что они все пережили Хиросиму, пережили огонь. И я начала задавать себе вопрос: хорошо, я физически полноценна, я не как они, но почему все это произошло? Я думала: во всем виноваты эти пилоты бомбардировщика "Энола Гей", Б-29; вот подрасту и врежу им - тем, кто был в "Эноле Гей", отомщу. Вот такие у меня были чувства, когда я была ребенком. Ирина Лагунина: Из полностью рассекреченных в середине 90-х годов расшифровок радиоперехватов американской разведки выяснилось, что в июне 1945 года "узкий" кабинет министров Японии - состоявший из шести членов правительства - поручил послу в Москву Наотаке Сато провести переговоры с тем, чтобы Советский Союз выступил посредником в диалоге о сдаче Японии. Из документов разведки, которые, кстати, получал Гарри Трумэн, следует, что в планы "узкого" кабинета министров отнюдь не входила безоговорочная капитуляция. Смысл состоял в обратном - сохранить не только императора страны, но и военный режим Японии. Выяснилось, что в Токио также были известны планы США развернуть в ноябре 1945-го операцию "Олимпик", и на юге острова Киушу, где должны были высадиться американские войска, шла активная подготовка к отражению атаки. Операция "Олимпик" теряла смысл. Все это знал Трумэн, принимая решение нанести ядерный удар по двум японским городам в августе 1945-го. Тот момент - строки из специального репортажа "Хиросима: 6 августа 1945 года", журнал "Newsweek". "Яркий свет заполнил кабину, - писал полковник Пол Тиббетс, пилот самолета "Энола Гей", бомбардировщика Б-29, который сбросил атомную бомбу. - Мы обернулись, чтобы посмотреть на Хиросиму. Город закрывало это чудовищное облако. Оно кипело, росло грибом. На мгновение наступила тишина, затем заговорили все хором. "Вы только посмотрите на это! Вы посмотрите!" - воскликнул второй пилот Роберт Льюис, тряся Тиббетса за плечо. Льюис сказал, что чувствует вкус расщепления атома. Он напоминает свинец. Затем он отвернулся и начал писать в своем дневнике. "Боже, - спрашивал он себя, - что мы наделали?" Ирина Лагунина: Коко Кондо, жительница Хиросимы, вы, которая в детстве хотела отомстить экипажу "Энолы Гей", вы ведь потом встретились с Робертом Льюисом. Коко Кондо: В 1955-ом, через десять лет после трагедии, 25 девушек из Хиросимы поехали в США делать пластическую операцию. Мой отец сопровождал их, и так мы оказались в Америке. На следующий день нас пригласили на телепрограмму "Это твоя жизнь", которую вел Ральф Эдвардс. Я знала всех, за исключением одного человека. И из любопытства спросила маму, кто он. Она ответила: "Имя этого человека - капитан Роберт Льюис. Он был вторым пилотом "Энолы Гей". Помните, я вам сказала, что ребенком больше всего хотела ударить или укусить тех, кто был в "Эноле Гей", я думала: я только так могу отомстить им. Но ведущий шоу Ральф Эдвардс спросил капитана Льюиса: "Что вы испытывали после того, как сбросили бомбу?" Капитан Льюис ответил: "После того, как мы сбросили бомбу на Хиросиму, мы должны были сразу возвращаться назад. Но из самолета мы видели, как Хиросима исчезает". И тут он сказал: "Боже, что мы наделали". Я потом узнала, что он написал это в бортовом журнале. Я думала, что он - враг. Но после того, как он сказал "Боже, что мы наделали", я посмотрела на него и увидела слезы на его лице. И мне стало так его жалко. Я молилась, чтобы Бог простил меня за то, что я ненавидела этого человека. Я должна была ненавидеть войну, а не его. Эти его слезы полностью изменили меня. До этого я видела только боль Хиросимы; я никогда не думала, что те, кто вел самолет, тоже испытывали боль. Ирина Лагунина: Вы видели его потом? Коко Кондо: Однажды я открыла газету и увидела сообщение, что он умер. Первое, о чем я подумала... На мемориале в Хиросиме написаны слова: "Покойтесь с миром, мы никогда не повторим ваших ошибок". Мы все. Я хотела бы посвятить эти слова и капитану Льюису тоже. После того, как он умер, его психиатр показал мне скульптуру, которую тот сделал в клинике - облако в виде гриба и одно дерево. Вот так он страдал после войны. Ирина Лагунина: И вы нашли мир со своей памятью. Коко Кондо: Для меня мир - это быть в мире с собой. Для того чтобы был мир, каждый из нас должен заглянуть в себя. Я одна могу очень мало, но если каждый из нас пойдет этой дорогой, то мир будет достигнут. Многие, пережившие эту трагедию, повторяют одно и то же: никогда! Это наше единственное послание - не надо больше Хиросим и не надо больше Нагасаки. Ирина Лагунина: Коко Кондо, 60-летняя жительница Хиросимы. Интервью с Коко Кондо и Иошио Сато записала моя коллега Катлин Мур. В развязанной Японией Второй мировой войне в Азии погибли 17 миллионов человек. В среднем в месяц в Азии погибало от 400 тысяч до полумиллиона в основном мирных жителей... Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
![Открыть в новом окне. Расстрел демонстрации в узбекском городе Андижан](javascript:show("/ll/polit/1005/ll.101905.jpg",300,189))
![Открыть в новом окне. Расстрел демонстрации в узбекском городе Андижан](javascript:show("TW.123105.jpg",384,265))
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
