Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[22-11-05]
Дейтонские соглашения по Боснии: 10 лет мира, вернее, 10 лет без войны; Что принесут Чечне парламентские выборы; На каких современных науках основывается научная фантастика; Рассказ о проблемах детей-наркомановВедущая Ирина Лагунина Билл Клинтон: После почти четырех лет, в ходе которых были убиты 250 тысяч человек, стали беженцами 2 миллиона, в ходе которых совершались зверства, потрясшие людей во всем мире, народы Боснии, в конце концов, могут отойти от ужаса войны и обратиться к надежде на мир. Ирина Лагунина: Это голос бывшего президента США Билла Клинтона. 21 ноября 1995 года. Лидеры Сербии, Хорватии и Боснии после трехнедельных переговоров в США согласились с планом мирного урегулирования в Боснии-Герцеговине. Сами соглашения были подписаны в Париже 14 декабря. Из трёх главных участников переговоров президент Сербии Слободан Милошевич сейчас отвечает перед Гаагским трибуналом за военные преступления. Президент Хорватии Франье Туджман и президент Боснии Алия Изетбегович умерли. Правда, после их смерти была обнародована информация, что и против них велось следствие по делу о совершении военных преступлений. Через 10 лет международное сообщество подошло к тому, чтобы навязать Боснии новые конституционные изменения и сделать страну более централизованной и более жизнеспособной. Сегодня в Вашингтоне встречаются новые лидеры когда-то воевавших народов. В надежде на успех будущих реформ новый план назван "Дейтон плюс". Чем сегодня живёт Босния? Как на Дейтонские соглашения десять лет спустя смотрят боснийские политики и обычные граждане? Я передаю микрофон нашему корреспонденту в Белграде Айе Куге. Айя Куге: Десятую годовщину мира в Боснии никто не празднует. Дейтонские договоренности подвергаются критике, хотя все при этом признают, что в новейшей истории не было подобного соглашения, которое моментально и успешно установило бы реальный мир. Кто-то считает, что Дейтон вызывает недовольство потому, что война окончилась без побеждённых и победителей. В Дейтоне были четко проведены на картах линии, которые обеспечили территории для боснийских мусульман, хорватов и сербов. Босния в документах осталась единой, но в то же время - разделённой. Сербы получили Республику Сербскую - 49% процентов Боснии, а хорваты и мусульмане 51% - свою федерацию, которая разделена на 10 кантонов по этническому признаку. Центральная, Сараевская власть слабая. Страну лишь формально возглавляет правительство, которое мало что решает. Его составляет президиум из трёх членов, один боснийский мусульманин, один серб и один хорват. Каждый из них становится по очереди - сроком на шесть месяцев -президентом Боснии и Герцеговины. Мусульманский представитель в президиуме Сулейман Тихич выражает мнение большинства своих соплеменников: настало время переустроить Боснию так, чтобы она стала настоящим, централизованным государством. Сулейман Тихич: Дейтонские соглашения являются одним из самых успешных проектов международного сообщества. Они установили мир, создали благоприятные условия для развития и прогресса страны. Однако в течение последних двух-трёх лет соглашение стало тормозом дальнейшего развития. И виной тому лишь один из его одиннадцати документов - конституция Боснии и Герцеговины. Я считаю, что сохранение нынешней неопределённой ситуации может привести к большей дестабилизации страны, чем внесение определённых изменений в конституцию. Конечно, я выступаю лишь за те изменения, которые будут достигнуты с помощью консенсуса всех троих народов. Айя Куге: Действительно, государство не функционирует. Тяжело представить такое, но в Боснии, где живет 4 миллиона человек, существуют четырнадцать правительств разных уровней. Структура государства очень сложная. А наследием войны остается то, что всё решается на основе узко национальных интересов каждого из трёх народов на территориях, где они составляют большинство. Более половины граждан Боснии - сербы и хорваты - не признают собственное государство. Больше всего Дейтонским устройством недовольны хорваты. В довоенной Боснии они составляли 14 процентов населения. Сейчас они всё громче настаивают на том, чтобы им, вместо предусмотренной международным сообществом централизации власти, дали, как и сербам в Дейтоне, свою самостоятельную часть Боснии. Хорват Иво Миро Иович в данный момент является президентом Боснии и Герцеговины. Иво Миро Иович: Когда мы в президиуме обсуждали, как отпраздновать десятилетие Дейтона, я сказал господину Холбруку, что он должен послать хорватам из Боснии и Герцеговины грузовики с носовыми платками, которыми мы могли бы утереть слёзы. Несправедливые Дейтонские решения навсегда определили судьбу хорватского народа. В Боснии и Герцеговине недостает 45% прежнего, довоенного хорватского населения. Здесь делается упорная попытка создать централизованное государство на основе гражданских прав, но национальные права остаются без внимания. Не учитывается то, что национальные общины в Боснии формировались 10-12 веков назад. Этой традицией нельзя пренебрегать. А почему, если и в Европе, к которой мы тянемся, учитываются национальные права? Так бы было легче и удобнее жить, а эта страна действительно красивая и богатая и такой могла бы быть для всех, если бы хватило ума. Но его не хватает. Айя Куге: Когда бывший президент Югославии Слободан Милошевич в Дейтоне согласился подписать все документы мирного соглашения, он не спросил, согласны ли на это лидеры боснийских сербов. А те наотрез отказались от предложенного устройства, заявив, что получили недостаточно. Тем более что Милошевич согласился отдать столицу Боснии Сараево. По словам очевидцев, он заявил в Дейтоне: город должны получить те, кто за него боролся. 1335 дней сербы держали Сараево в полной осаде, там погибли более десяти тысяч человек. По возвращению из Дейтона, в ночь на 23 ноября Милошевич собрал на военной базе под Белградом руководство сербов из Боснии и не выпускал до тех пор, пока они не дали обещание не оказывать сопротивления. Впрочем, говорят, что также поступила бывший Госсекретарь США Мадлен Олбрайт с самими лидерами трех стран, чьи подписи стоят под документами: заперла их и пригрозила не выпускать до тех пор, пока те не подпишут мир. Но любопытно, что десять лет спустя именно боснийские сербы ничего не хотели бы менять в Дейтонских документах. Они боятся лишь одного - потерять свою Республику Сербскую, хотя это - республика лишь на словах, а не на деле. Борислав Паравац, сербский представитель в коллективном президиуме Боснии. Борислав Паравац: Если бы на практике дошло до упразднения Республики Сербской, Босния и Герцеговина больше тоже не могла бы существовать - понятия не имею, на что бы было похоже такое государство. Тогда на самом деле была бы власть мусульманского народа, который составляет большинство в Боснии. Один народ бы управлял двумя другими и создалось бы мононациональное государство. Айя Куге: Но лучше слушать не политиков, а обычных людей. Когда-то, когда Босния и Герцеговина была второй по величине республикой социалистической Югославии, все они назывались просто боснийцами. Не будем и теперь называть их национальности, которые в течение последних пятнадцати лет стали таким важным фактором их жизни. Что они думают о Дейтонском мире, о настоящем Боснии? Босниец: При тех обстоятельствах, какие были десять лет назад, Дейтон, вероятно, был тем идеальным планом, который урегулировал дела не только в Боснии и Герцеговине, но и в широком окружении наших соседей. Чем больше я на это смотрю со стороны своей личной позиции, тем больше мне Дейтон нравится. Босниец: Я бы осмелился утверждать, что сейчас межнациональная пропасть даже глубже, чем во время войны. Очень тяжело в это поверить, и очень тяжело признать. До новой войны дело не дойдет, пока НАТО держит под контролем наше оружие и войска. А если бы не они, то в течение суток танки и пушки были бы размещены по горам. Айя Куге: С кем ни поговоришь в Боснии, все будут обсуждать: возможна, или нет, новая война. Босниец: Войны не может быть потому, что международное сообщество у нас дислоцировалось - со своей политикой и со своими военными силами. Потому я считаю, что войне положен конец, окончательно. Айя Куге: Десять лет в Боснии управляет верховный международный представитель. Он имеет полномочия принимать окончательные решения тогда, когда местные парламенты и политики не в состоянии самостоятельно ничего решить. По его распоряжению было определено, как будет выглядеть гимн и флаг Боснии, он принял решение о том, какие будут паспорта, ввёл единые номера для автомашин, по которым нельзя узнать, из какой этнической части страны приехал автомобиль. Он пользовался своим мандатом, чтобы устранить от власти политиков, которые не содействуют осуществлению Дейтонских соглашений. Но люди в Боснии считают, что такая международная защита и опека не всегда в их пользу, что из-за нее они отвыкли быть самостоятельными. Боснийка: Мы начнём заботиться о будущем Боснии лишь тогда, когда уйдут все нелюбимые иностранные представители. Только тогда мы должны будем решать сами с собой, друг с другом, как стать толерантными, чему у нас так тяжело научиться. Но войны не будет. Босниец: Важнее всего то, что есть мир. Отношения между людьми улучшаются. Однако власти не считаются с реальными нуждами граждан. Айя Куге: Босния всё ещё живёт за счёт иностранной помощи. Работы нет, зарплаты маленькие, повсюду коррупция. Живётся тяжело. Самыми богатыми стали люди, собравшие капиталы во время войны. Но все они близки к националистическим партиям и к их бывшим и нынешним лидерам, всё ещё правящим в стране. Жизнь как-то восстанавливается. Однако остались глубоки шрамы... Босниец: И мало, и много сделано. Кто-то уже забыл войну, но те, кто потеряли своих, никогда не забудут. Айя Куге: На каждом шагу в Боснии видны следы бывшей войны. Но жизнь продолжается. И во многих местах снова вместе живут сербы, хорваты и мусульмане. Достигли ли они примирения? Босниец: Десять лет - короткий период, чтобы дошло до примирения народов. Желание к примирению должно родиться в сознании каждого отдельного человека. Это индивидуальная категория - в состоянии ли он примириться, если кто-то во время войны совершил против него преступление. Каждый сам должен решать. Однако, если взглянуть на национальные общины, видно, что очень тяжело строить доверие, (а это условие для примирения), тяжело строить доверие, если не сказана правда о прошедшей войне. Айя Куге: Правда о войне тоже постепенно говорится. Недавно были показаны кадры расстрела сербами боснийских мусульман из Сребреницы. Но эта правда оказалась настолько жестокой, что многие предпочли ее просто отбросить, выкинуть из головы или сделать вид, что ее не заметили. Что принесут Чечне парламентские выборы. Ирина Лагунина: На воскресенье, 27 ноября, намечены выборы в парламент Чечни. Власти республики считают, что предвыборная кампания отвечает демократическим нормам. У независимых наблюдателей, напротив, сложилось впечатление, что подготовка к голосованию идёт с большими нарушениями, а последствия нынешних выборов могут оказаться крайне негативными для всего региона. Рассказывает наш корреспондент Олег Кусов. Олег Кусов: Глава чеченского избиркома Исмаил Байханов сообщил на заседании Центральной избирательной комиссии о полной готовности к голосованию. В самой Чечне, по мнению наблюдателей, настроения противоположные. Публицист из Грозного Руслан Мартагов считает, что предвыборная кампания в республике проходит по сценарию Рамзана Кадырова. Руслан Мартагов: На сегодняшний день предвыборная кампания в Чечне носит, если образно говорить, абсолютно пресный характер. Всякая предвыборная баталия, когда она проходит в любой стране и по более-менее демократическим принципам, она всегда характеризуется борьбой каких-то двух разнополярных сил, может быть трех. Здесь же партий вагон и маленькая тележка, кандидатов где-то около четырехсот, включая одномандатников, и при этом ни один из всей этой массы ни слова не скажет критики в адрес Кадырова. Единственное, что дозволяется в определенных рамках - это критиковать федеральный центр и федералов, которые здесь находятся. Республиканская пресса, вы за редчайшим исключением не увидите материалов, которые сделаны на платной основе. Это самый верный показатель того, что происходит в предвыборной кампании. Мужики, с кем мне приходилось говорить, вот эти кандидаты, они говорят: я заплатил, зачем мне еще за газету платить? Все, вопрос решен. Поэтому говорить о том, что сегодня в Чечне избирается парламент на какой-то альтернативной основе, на какой-то соревновательной основе, абсолютно не приходится. Мы получим очень такой послушный парламент, главной целью которого будет в год исполнения 30-летия Рамзана Кадырова, этот парламент должен будет единогласно утвердить его президентом. Олег Кусов: Но главная задача будущего парламента заключается в другом, считает Руслан Мартагов. Руслан Мартагов: Федеральный центр в будущем постарается сделать какое-то движение. Этот парламент должен будет объявить о том, что Чеченская республика выходит из состава России. А для этого он полностью готов. Большинство в нем будут занимать именно те, кто вчера воевал с Россией, а остальная публика, которая к ним прибивается, она ни слова против них не скажет, потому что она достаточно запугана и будет заботиться только о своем кошелке. Олег Кусов: По мнению чеченского публициста Руслана Мартагова, для достижения этой цели Рамзан Кадыров пытается провести в парламент бывших сторонников Аслана Масхадова. Политолог Тимур Музаев считает иначе. Он привёл в пример список партии "СПС", в котором вторым номером значится бывший министр обороны Ичкерии Магомед Хамбиев. Тимур Музаев: Магомед Хамбиев открыто говорит, что он борется за честь и достоинство чеченского народа. Но он выступает против радикализма, ваххабизма и терроризма. Сепаратизм, антироссийские настроения привели к самоуничтожению чеченского народа, принесли огромную беду. Нормальные люди, которые являются патриотами своего народа, которые любят свой народ, никогда не станут выступать под тем флагом, который принес и принесет новую беду в республику. Такова примерно позиция Хамбиева. Что же касается СПС, Союз правых сил Чеченской республики считает, что Магомед Хамбиев патриот, и он человек, который искренне хочет принести благо своему народу. Кроме того, он пользуется поддержкой в регионе своем, то есть в Гудермесском округе, в Веденском районе, и молодежь к нему тянется. Многие люди уважают его как боевого офицера, как генерала и как человека, который сделал выбор в пользу мира, а не в пользу войны. Я думаю, что вряд ли в новом парламенте Чеченской республики возникнут сепаратистские идеи. Надеюсь, что парламент Чеченской республики будет гораздо резче и гораздо тверже отстаивать интересы чеченского народа, Чеченской республики в контактах с федеральной властью, поскольку это необходимо в нынешней ситуации. Олег Кусов: За десять дней до парламентских выборов исполняющим обязанности главы чеченского правительства назначен Рамзан Кадыров. Произошло это после того, как премьер-министр Сергей Абрамов попал в дорожную аварию и оказался в тяжёлом состоянии в Центральной клинической больнице. Эксперт по проблемам Кавказа Алексей Ващенко имеет по этому поводу особое мнение. Алексей Ващенко: Есть список Рамзана Кадырова, и сейчас, если этот список Рамзана Кадырова, учитывая, что бразды правления и финансовые потоки все находятся в руках Кадырова, он естественно этот список проведет, и парламент будет являться в прямом подчинении не главе парламента, а опять-таки Рамзану Кадырову. И вот этот вооруженный отряд в пять тысяч штыков и парламентская поддержка, они позволяют Кадырову сделать следующий шаг. Эта авария является странным стечением обстоятельств, которая играет очень сильно на руку Рамзану Кадырову в его президентских амбициях. Надо сказать, что Сергей Абрамов был человек, который представлял интересы центра в Яеченской республике и который контролировал и финансовые потоки, и который докладывал в центр о реальной ситуации, которая складывалась в Чеченской республике. И практически он был тем человеком, который по официальной должности ездил сюда на переговоры и решал все вопросы как с правительством Российской Федерации, так и с президентом Путиным. И поэтому в настоящий момент накануне выборов выход Сергея Абрамова из игры, он говорит о том, что сейчас все бразды правления переходят к Рамзану Кадырову. На личности Кадырова я хотел бы несколько остановиться. Во-первых, надо сказать, что Кадыров спортсмен, который занимался боксом, у которого есть довольно неплохие результаты в этом виде спорта. Во-вторых, в прошлом году он экстерном закончил махачкалинский Институт бизнеса и права. Но даже с таким образованием, как экстрен, и не имея никакого опыта работы, то есть он практически возглавлял только лишь службу безопасности отца и занимался боксом, больше ничего не делал, и возглавлял этот отряд в пять тысяч штыков, который сейчас базируется в Чечне из числа местных чеченцев и подчиняется лично ему. Тем не менее, он является первым вице-премьером, как только окончил этот институт, и сейчас становится премьер министром. То есть сейчас у этого человека ни опыта работы, ни каких-то программ развития Чеченской республики. Как ему можно доверять всю экономику в такой переломный сложный период - это, конечно, вопрос огромный. Но самое главное достоинство Рамзана Кадырова - это то, что он является другом президента Путина. У господина Путина, если ты филолог, то ты можешь возглавлять Министерство обороны. Если ты возглавлял комсомол погранвойск, то ты можешь стать секретарем Министерства обороны и практически являться вторым человеком в Министерстве обороны. Таких назначений у нас в Российской Федерации много. И назначение Кадырова является одним из этих. Олег Кусов: Предвыборная кампания в Чечне в главном почти не отличаются от всех других кампаний на территории России. Слово депутату Государственной думы России Виктору Похмелкину. Виктор Похмелкин: Эти выборы показывают, что Чечня - это неотъемлемая часть России. Причем все те проблемы, которые существуют в нашем государстве в целом, здесь проявляются с особой интенсивностью. Не секрет, что демократии нет и на федеральном уровне, что и здесь существует монополия одной партии, здесь замкнутый кастовый номенклатурно-олигархический режим. В Чечне он накладывается на особую историю этой республики, на особую ситуацию, которая там сложилась. И поэтому ничего удивительно не происходит. С моей точки зрения, в Чечне надо было давно вводить чрезвычайное положение и жить до восстановления полного порядка именно в условиях чрезвычайного положения. Федеральная власть пошла по другому пути. По сути заключили соглашения с определенной частью чеченского руководства, отдав на откуп политические и, скорее всего, экономические процессы этому руководству. Теперь нечего удивляться, что там мы сталкиваемся с произволом, только с видимостью демократии, а по сути дела с монополизацией власти в руках определенных группировок. С моей точки зрения, мы пожинаем сейчас там то, что в свое время было посеяно. Единственное, чем можно было оправдать - это прекращение военных действий. Если бы таким путем мы заплатили бы за то, что в Чечне был восстановлен мир, по крайней мере, люди перестали бы убивать друг друга, тогда я бы, скрепя сердце, сказал, что если единственная возможная плата, давайте ее внесем, чтобы покончить с самым страшным. Но, к сожалению, мы видим, что и этого не происходит. Демократического порядка в Чечне не восстановлено, а при всем при том не ликвидирована и угроза военных действий, насилия, и мира и спокойствия для жителей Чечни. Поэтому, к сожалению, как мне кажется, результаты выборов, с моей точки зрения, предопределены, так вызываемых выборов. Они не улучшат ситуацию, не внесут стабильности, наоборот, углубят политический кризис, как в самой Чечне, так и в России целом. Олег Кусов: Как сообщил в интервью Радио Свобода лидер общероссийского движения "За права человека" Лев Пономарёв, правозащитные организации приняли решение не посылать своих наблюдателей на парламентские выборы в Чечню. Научная фантастика - с какой наукой писатели связывают вымысел. Ирина Лагунина: Принято считать, что развитие науки тесно связано с таким литературным жанром, как научная фантастика. Еще в 17-м веке Иоганн Кеплер написал фантастическую повесть о путешествии на Луну. С тех пор фантастика развивалась бок о бок с наукой. Однако в последнее время в литературе наблюдается отчетливый спад в области строительства звездолетов. Поговаривают даже о закате жанра научной фантастики. Вместе с тем, в фантастике постоянно рождаются новые течения - альтернативная история, турбореализм, либерпанк. О связи фантастики с наукой рассказывает писатель Сергей Чекмаев, работающей в жанре социальной фантастики. С ним беседует Александр Сергеев. Александр Сергеев: Сергей, можете мне сформулировать: наука для фантастики - это инструмент, на котором фантастика едет в будущее? Сергей Чекмаев: Для той фантастики, которую я представляю, наука - это все-таки нечто вроде стартового пистолета или белой стартовой полосы на беговой дорожке, от которой толкаются фантасты. То есть они берут за основу научные достижения, и все дружно побежали, чтобы посмотреть, что из этого может получиться, какие проблемы в развитии новых отраслей науки, новых изобретений и так далее. Александр Сергеев: Открывают какие-то черные дыры в центре галактики, квантовую телепортацию, генетически модифицированные виды. Вот это все является необходимым атрибутом современной фантастики? Сергей Чекмаев: То, что вы сейчас перечислили - это не есть источники вдохновения современной фантастики. Потому что фантастика пишет все-таки не для ученых, а для простых читателей. А для того, чтобы постигнуть смысл новых изобретений, зачастую простого институтского образования недостаточно, и простому человеку это не так интересно, потому что науки естественные уже вышли далеко за наши простейшие представления о жизни, они ушли слишком сильно в микромир и слишком сильно в макромир. Александр Сергеев: А пока они были там, о термоядерных самолетах 60 годов - это было еще в пределах понимания? Сергей Чекмаев: Это было в пределах понимания, потому что тогда наука воспринималась как некий толчок, в том числе и социального прогресса, что сейчас мы изобретем передачу человека по радио, и наступит немедленно райское общество. Поэтому сейчас произошло реальное смещение интересов из области естественных наук в область гуманитарных. То есть сейчас намного интереснее читать о последствиях новых теорий и новых изобретений в социологии, в культурологии, в психологии, в исследовании общества, модели поведения, даже в истории. Александр Сергеев: В этой области есть именно изобретения? Я понимаю, в истории откопали какой-то факт, и как на этом делать фантастику? Сергей Чекмаев: Принято считать, что у истории нет сослагательного наклонения. На самом деле это не так - у истории сослагательное наклонение есть. История очень сильно подвержена конъюнктурным влияниям того или иного времени, поэтому та история, которую преподавали 30 лет назад, совершенно не состыковывается с тем, что преподают сейчас. Поэтому в том числе роль фантастики, она пытается отследить возможные изменения в нашей нынешней истории, в том, что происходит здесь и сейчас, и если бы некоторые события произошли не так, как мы приняли считать. Такой жанр называется альтернативной историей. Альтернативная история - это развитие наших современных представлений о том или ином строе, о том или ином социологическом, культурном явлении с теми изменениями, которые могли бы произойти, если бы некое событие не случилось. Скажем, не было бы войны 1812 года или, например, декабристы победили в 1825 году, к чему бы это могло привести. Подобные ретро-прогнозы ценны для нынешних политологов, для нынешних социологов, футурологов, которые пытаются построить модели общества будущего при тех или иных заданных параметрах. Александр Сергеев: То есть фантастика играет роль полигона для обкатки политических, экономических, исторических и тому подобных идей? Сергей Чекмаев: В принципе так. Это действительно востребовано сейчас. И авторы социальной фантастики, и я в том числе, мы наблюдаем это вооруженным глазом. Одна, наверное, из первых книг по утрированному изложению идей глобализации выиграла все возможные фантастические премии, несмотря на то, что она осталась достаточно неизвестной для широкого читателя. Эта книжка называется "Война за Асгард", автор Кирилл Бенедиктов. Несмотря на то, что книга осталась за пределами сверхмассовых тиражей, учеными, особенно политологами она была оценена по достоинству. Потому что написал ее автор, имеющий очень серьезные познания в области современных политических технологий, который работал в структурах ОБСЕ, и его мир, несмотря на то, что он страшненький, получился очень реалистичным. Я тоже попытался представить, правда, исходя их другой идеологемы, я попытался представить, к чему может привести максимальное утрирование политкорректности. Там описывается ситуация, когда земляне высадились на гипотетической планете Альфа Центавра, где располагается своя собственная цивилизация, находящаяся на уровне позднего средневековья. Поведение с этими аборигенами методами нынешней политкорректности. Само название книги "Бремя стагнатора", оно полемизируется с названием известного стихотворения Киплинга "Бремя белого человека". Александр Сергеев: Искусственные все-таки построения. Сергей Чекмаев: Это искусственное построение, но они полезны для людей, которые просто интересуются, какие изменения могут быть в нашем обществе при господстве той или иной идеологии. Я вот попытался в своем романе "Анафема" спрогнозировать возможность появления православной спецслужбы. Звучит несколько одиозно, на самом деле это не так громко и красиво. Просто я попытался себе представить, каким образом можно преодолеть коррупцию в силовых структурах и попытался взять такую исходную, что будет создано некое новое силовое подразделение, в которое будут приходить люди верующие. И попытался посмотреть, к чему может привести, если офицеров этой службы от нарушения служебного долга будет останавливать не честь, не слово офицера, а именно вера. В принципе, конечно, это относительно антиутопическая книга, потому что опять ничего хорошего не получилось. Такая структура не может не стать для власть имущих аппаратом "охоты на ведьм", и какие бы чистые руки ни были бы у исполнителей, не факт, что наверху останутся люди с такими же чистыми руками и ясной головой. Фантастика сейчас, наверное, представляет из себя некую тревожную сигнализацию. Все-таки большинство современных идеологем, современных проектов, каких-то новых технологий, они представляются их авторами как путь к райскому обществу. Если мы немедленно их примем, то наступит процветание и растворение воздухов. А поскольку мы, фантасты, предпочитаем видеть в своих читателях людей здравомыслящих, которые не поддаются на рекламу, а все-таки выбирают осознанно, авторы предпочитают брать современные идеологемы, доводить их до полного абсурда так, чтобы это выглядело полнейшим крахом и тихим ужасом. И соответственно, нормальный человек и читатель фантастики, который получает информацию из всех возможных СМИ, как нормальный, думающий, размышляющий человек имеет полную абсолютную возможность свободного выбора. Александр Сергеев: Иначе говоря, он видит уже, что это хорошо разрекламированная идеология, может даже сейчас к месту пришлась, но нельзя ей верить бесконтрольно. Потому что если ее развить слишком далеко, то опять упремся в стенку. Сергей Чекмаев: Нельзя верит на слово. Есть положительные моменты, которые описываются авторами той или иной идеологии, есть, соответственно, отрицательные моменты, которые ими умалчиваются и раскрываются писателями-фантастами. Александр Сергеев: То есть у фантастики есть совершенно конкретная функция в обществе? Сергей Чекмаев: Это достаточно громко сказано. Фантастика не берет на себя какие-то функции общественного регулятора. Это просто еще одно информационное наполнение. Человек получает новости из Интернета, из телевизора, из радио, и в том числе он получает их из книг. Новости - это необязательно информация о чем-то произошедшем, это информация о том, что может произойти, стоит ли вообще этим заниматься, если такие могут быть последствия. Александр Сергеев: Если вернуться к связи фантастики с наукой, на сегодняшний день фантастика опирается на то, что называется академическое знание, ожидания научные, анализирует ли она науку в ее развитии, пытается ли предсказать ее будущие достижения или это сейчас больше не нужно для фантастики, она превратилась в фантазию? Сергей Чекмаев: Конечно, она опирается на науку. Просто, как я уже сказал, произошло некое смещение, пока не так сильно заметное, как иногда принято говорить в фантастических кругах, но произошло некое смещение интересов от естественных наук к гуманитарным. А так, естественно, фантастика опирается на новейшие идеи в социологии, в культурологии и во всех прикладных и гуманитарных науках. Александр Сергеев: Каждая конкретная книга - это все-таки описание сугубо частного случая, то есть конкретного варианта развития и сюжета в рамках этого варианта. А с точки зрения науки надо смотреть на весь спектр возможностей, просчитывать варианты, оценивать вероятности. В литературном формате это невозможно? Сергей Чекмаев: Если посмотреть на все это сверху, то вся фантастика в целом представляет такой анализ. Если каждая книжка рассматривает одну отдельную вариацию, то все вместе они создадут достаточно связанную картину. Александр Сергеев: Можно ли ждать появления в фантастике снова биологии, физики, каких-нибудь инженерных дисциплин и так далее? Я понимаю, что пафос этого направления прошел в 60-70 годы, может ли он вернуться опять? Сергей Чекмаев: Грубо говоря, возникает тоска по большим железным болтам, которые нужно вкрутить в какой-нибудь космолет и отправить его в космос. Александр Сергеев: В каком-то смысле да. В общем-то я, например, с удовольствием смотрю прогнозы, куда будет развиваться компьютерная техника или генная инженерия. Сергей Чекмаев: Это уже не роль фантастики. Этим занимается футурология. Она из забитого положения полу-науки полу-шарлатанства превратилась в достаточно уважаемую науку. Александр Сергеев: А как же, например, Жюль Верн занимался футурологией или фантастикой или Уэллс, Лем занимался футурологией или фантастикой, когда он писал системы оружия 21 века? Сергей Чекмаев: Лем непосредственно занимался футурологией, и он до сих пор входит в историю не только как лучший фантаст, но и как футуролог - это в любой энциклопедии можно прочитать. Уэллс, Жюль Верн, прочие авторы конца 19 - начала 20 века, они писали совсем в другое время - время, когда наука воспринималась светочем прогресса. Сейчас, когда во главу угла все-таки ставится вопрос не постройка самого большого, самого железного и самого мощного, а все-таки, чем это чревато, возможно это приведет к негативным последствиям. После целого века, когда люди не задумывались о последствиях новых открытий, и экология именно из-за этого стала популярной наукой, после целого века такого отношения спустя рукава к прогнозам, к чему может привести научное открытие, мне кажется, сейчас фантастика все-таки должна брать на себя роль такой тревожной сигнализации. Александр Сергеев: То есть изменение вектора фантастики на прямо противоположное. Если раньше это был призыв в будущее, в развитие, инновационный призыв, то сейчас фантастика стала охранительным инструментом. Сергей Чекмаев: Конечно, это крайний случай, это совершенно не так, как вы говорите, но определенное смещение вектора небольшое есть. Нельзя конечно говорить о крайних позициях. И сейчас существуют книги о звездолетах, о победах человечества. Но социальная фантастика, как мне кажется, сейчас наиболее востребована людьми думающими. Развитие науки не должно опережать развитие этики. Многие писатели-фантасты пытаются это предупредить, и Лем, и Стругацкие, и Ефремов. Этический контроль со стороны общества должен тормозить научные изобретения до того, пока все последствия этого изобретения не будут предусмотрены и не будет от них разработана защита. Именно это мы сейчас имеем, когда совершенно беспрецедентное давление и запрет на клонирование происходит во всех слоях общества. Собственно именно к этому, как мне кажется, имеет смысл вести фантастические тексты, к тому, чтобы попытаться спрогнозировать возможности того или иного открытия и подготовить общество к нормальной, осознанной дискуссии по этому вопросу. То есть не только дать ему радужные перспективы, которые обычно расписывают создатели новых технологий, но и подготовить общество с некоей отрицательной стороны. Рассказ о проблемах детей-наркоманов. Ирина Лагунина: Сегодня в России почти 6 миллионов потребителей наркотиков. 80 процентов из них - молодежь, 20 процентов - школьники. Наркомания стремительно молодеет. Средний возраст, с которого подростки начинают пробовать наркотики, теперь составляет 12-13 лет. Появляется много наркоманов 5-7 лет - в основном, это дети наркозависимых людей. О проблеме детей-наркоманов сегодняшний рассказ Татьяны Вольтской. Татьяна Вольтская: По данным медицинской статистики, среди причин принятия первой дозы половина подростков указала любопытство, а каждый десятый подросток - давление со стороны или боязнь быть отвергнутыми друзьями. Наркотики давно уже стали частью молодежной культуры - песни про "травушку-муравушку" для "настоящего индейца", про человека и кошку, ждущих наркокурьера, про "вино и гашиш" зазвучали с начала 90-х, они были символом особой "крутизны", разрыва с "совком". Особая проблема - это дети наркоманов. Не говоря о том, что они часто плохо развиваются умственно и физически, они особенно рано начинают сами употреблять наркотики. Говорит доктор медицинских наук, профессор кафедры медицинской психологии Медицинской академии последипломного образования, директор Международного института резервных возможностей человека, психиатр-нарколог Григорий Григорьев. Григорий Григорьев: Возраст 12-13 лет уже достаточно взрослый считается для наркомании. На самом деле начинают пробовать в 5 и в 7 лет. Дети, они не имеют абсолютно никакого чувства опасности перед наркотиками. Иногда они пробуют из любопытства, иногда это для них какая-то игра, а иногда им дают наркотики, она сами того не знают. Я помню, когда служил во Владивостоке, там дети принимали коноплю. Царапину делали на руке, брали коноплю и втирали прямо в кровь. Но ведь кто-то же их научил. Был целый детский сад, где практически поголовно все дети этим заболеванием страдали. Но это было в советские времена крайне редко, а сейчас это поголовно. Татьяна Вольтская: Григорий Игоревич, у известных мне родителей таких проблем нет, - вы, наверное, имеете в виду детей наркоманов? Григорий Григорьев: Сейчас очень сильно распространены всевозможные азартные и компьютерные игры для детей. В этих клубах очень часто происходят встречи с наркотиками. Обычно первые пробы, когда дают, никто же не объясняет, что это наркотик. Обычно это какие-то прохладительные напитки, куда что-то добавляется. То есть, как правило, в возрасте 10-12 лет никто не говорит - хочешь ли попробовать наркотики? А помладше - это школы, где ученики старших классов отлавливают ученика младшего класса, затыкают ему одну ноздрю и дают вдохнуть какой-то наркотик в другую. То есть игра такая. Ребенок чувствует, что ему стало хорошо, потом просить начинает, а потом ему говорят - а теперь давай деньги приноси. Татьяна Вольтская: Почему же это стало сейчас массовым явлением? Григорий Григорьев: В школах практически не ведется работа по противодействию злоупотреблению наркотиками. То есть дети в принципе не понимают, почему нельзя пробовать героин. Татьяна Вольтская: Я так понимаю, что сочетание игровой и наркотической зависимости встречается очень часто? Григорий Григорьев: Существуют даже ночные клубы игровые для детей. Дети просиживают за автоматами всю ночь. И конечно, когда человек перенапрягается, когда он не спит всю ночь, он ищет стимуляторы для того, чтобы сконцентрировать внимание для того, чтобы выиграть. Очень часто наркотики приходят постепенно. Сначала курение, потом алкоголь, потом наркотики. Дети очень часто пробьют покурить из любопытства. И конечно, когда они курят сигареты, то очень легко закурить травку. Травка среди молодежи наркотиком не считает. И никто из них не считает себя больным - все курят вокруг травку. Наоборот: куришь - значит взрослый уже. Татьяна Вольтская: Все-таки я не представляю, чтобы ребенок из нормальной семьи мог ночами просиживать где-то вне дома. Григорий Григорьев: Я видел очень много людей из самых хороших семей, то есть родители заняты с утра до вечера работой. Узнают об этом уже, когда "раковая опухоль" приняла такие размеры, что она видна всем. Тут еще такая проблема, что старшее поколение, отцы и деды, они не знали этой проблемы. То есть они видят, что какой-то не такой. Что с тобой? Плохо себя чувствую, устал, заболел. Но вроде не пьяный, вроде не шатается. Как правило, узнают от учителей, потому что говорят, что ребенок несколько месяцев не ходит в школу. Поразительно, что из самых обеспеченных семей иногда очень поздно об этом узнают просто потому, что очень мало внимания уделяют детям. Думают, что если он учится в хорошей школе, если он всем обеспечен, то все в порядке. Если родители посвящают время своим детям и сами не принимают наркотиков, их дети никогда не станут наркоманами ни при каких обстоятельствах. Но еще, конечно, крайне желательно их предупреждать, потому что время сейчас очень беспокойное. Достаточно одной цифры: один потребитель наркотика, я не говорю про распространителей, 30 человек за год сажает на наркотики, то есть всех своих знакомых за год он посадит на наркотики. Просто потому, что это его бизнес. Татьяна Вольтская: Каким образом к вам попадают наркозависимые дети? Григорий Григорьев: Что приводят ребенка и говорят, что он принимает наркотики - так не бывает, как правило. Приводят ко мне как к психотерапевту с жалобой на изменение поведения, на то, что он стал не таким, что потерян с ним контакт и что он начал врать. Я сразу же, конечно, понимаю ситуацию, начинаю задавать наводящие вопросы и говорю: ну что ты врешь, я же все равно вижу, что ты принимаешь. "Да, но я редко. Вы родителям не говорите только". Многим в голову не приходит, что их дети могут стать наркоманами. Подчеркиваю - могут посадить без ведома ребенка, не потому что он плохой. Попадет в какую-то компанию, дадут что-нибудь выпить, какую-то еду, даже могут в соус, в пищу добавить и ничего не поймешь. Один мальчик в возрасте 7 лет ходил в школу, все было нормально. Но однажды их вызвали к директору школы и говорят: вы знаете, что ваш ребенок уже три месяца не ходит в школу? Оказывается, он все деньги, которые ему давали на школу, на питание, он ходил и играл в компьютерные игры. И там ему давали покурить травки. Причем он знал, что он курит, но его уже ничего не интересовало. Ученые проводили такой эксперимент: крысе в центр радости в мозге вживляли электрод и давали кнопку. Когда крыса нажимала кнопку, центр радости раздражался электрическим током. Крыса нажимала эту кнопку до тех пор, пока не падала мертвой. И вот дети маленькие очень быстро превращаются в таких крыс. Он абсолютно ничего не понимает. С этим ребенком очень много пришлось работы проводить, пришлось родителям сменить место жительства, школу. Татьяна Вольтская: Григорий Григорьев утверждает, что не видел ни одной школы, где бы дети не употребляли наркотики. Григорий Григорьев: Одну знаю школу, где не принимают, там изначально была программа воспитания, с детства, с первого класса. Когда проводился курс, как действует курение на организм, как действует алкоголь, как действуют наркотики, что такое малые дозы, что такое большие дозы. И конечно, очень эффективно всегда, когда детей приводят в какой-то наркологический стационар и показывают ломки. Потому что когда они видят больных, сломленных наркоманов, которые ходят под себя - это такая мощная прививка от наркотиков. Для того, чтобы включить резервные возможности, нужен стресс, он запоминается на всю жизнь. Эмоциональная память должна включиться только, тогда ребенок это запомнит. А вот так просто - не пей, не кури... Тем более говорят люди, которые сами пьют и курят, и дети это прекрасно видят. Татьяна Вольтская: А как быть с детьми наркоманов? Григорий Григорьев: Тут вообще безнадежная ситуация. Если мама с папой принимают - это стопроцентно, что дети станут наркоманами. Был такой случай не так давно: двое наркоманов, муж и жена, мама умерла от передозировки героина, и ребенок это видел. Ребенку 11 лет. И однажды ребенок пришел к папе и сказал: "Папа, если ты не перестанешь принимать, я покончу жизнь самоубийством". Отец все-таки пришел на лечение вместе с ребенком, и ребенок находился вместе с ним, пока он лечился. То есть он это должен был видеть лично. А очень часто мама с папой наколются, спят, наркотики валяются, дети приходят, пробуют. Татьяна Вольтская: Но если случилось худшее, как помочь таким детям, как их найти? Говорит методист отдела молодежной политики Центрального района Петербурга Нина Загузина. Нина Загузина: На сегодняшний день у нас в районе при отделе социальной защиты населения работает социальный патруль, который выезжает раз в месяц по Центральному району. Там должны быть определенные представители правоохранительных органов, психологи и так далее. Это может быть и ночной рейд, и дневной, и вечерний. Мы предложили каждому муниципальному образованию организовать такой социальный патруль, который бы только помогал на своей территории. Они знают свои улочки, злачные места. Наша основная задача, безусловно, вывить, а затем передать определенным службам, которые бы могли работать или с трудной семьей или с трудным подростком. Татьяна Вольтская: Вряд ли, конечно, один патруль в месяц поможет выявить всех наркозависимых детей в районе. Но все же хоть кому-то помочь можно, - доктор Григорьев считает, что неизлечимость наркомании - это миф. Григорий Григорьев: Пока человек жив, его всегда можно вытянуть. Самое главное - ни в коем случае не отчаиваться, бороться до конца. С одной стороны, детей лечить намного легче. Организм растущий быстро поражается, но быстро и восстанавливается. Очень большие резервы восстановления. Татьяна Вольтская: Детский врач Вера Самарина тоже считает, что и наркозависимых детей можно вылечить, и бывшие наркоманы могут иметь здоровых детей. Вера Самарина: Моя судьба меня соединила с реабилитационным центром "Новая жизнь" под Петербургом. Я просто видела, как эти наркоманы освобождаются от наркотиков. Они начинают видеть, что небо голубое, трава зеленая. Мне как детскому врачу было интересно увидеть детей, которые родились в семьях бывших наркоманов. Потому что в книжках везде написано, что ничего хорошего, что это уроды, инвалиды, олигофрены. Все, что самое страшное можно про них сказать, все это в книжках пишется. Когда я заглянула, я увидела абсолютно нормальных детей, даже более спокойных, чем в обычных детском садике. Они играли мирно, очень симпатичные, никаких уродств. Девочки, которые воспитатели, и книжки, и сказки, и мультики, только никаких ужастиков. Они воспитаны на хорошей спокойной классике сказочной. Татьяна Вольтская: Доктор Григорьев внимательно знакомился с тем, как лечат наркозависимых детей за границей. Григорий Григорьев: Там основной упор делается на социальную реабилитацию и адаптацию. После лечения, чтобы ребенка поместили в такие условия, где не будет возможности доступа к наркотикам, чтобы занимался, чтобы реализовывались его способности, таланты. Как правило, это очень маленькие центры. Это могут быть квартиры, могут быть дома. Потому что в принципе людей зависимых не собирают в одном месте много. То есть два-три человека и пять-десять здоровых - вот так должно быть. А не так как у нас - двести наркоманов и пять врачей, которые курят и пьют сами. Государство выделяет большую сумму денег, платит за каждого человека, находящегося на реабилитации, порядка 50 тысяч евро в месяц. Семья психиатров, которые занимаются реабилитацией, клиника - это их дом, месячный доход 50-100 тысяч евро и эти деньги они тратт на реабилитацию. То есть считаю, что это самое перспективное именно в семьях здоровых людей. Такая система в Швейцарии существует. Реабилитация рассчитана на сроки от одного до трех и даже иногда пяти лет. Туда попадают дети из неблагополучных семей. Можно сказать, родителей у них нет. И такие дети становятся членами семьи этих врачей. То есть не то, что они их усыновляют, а они являются врачами, они живут вместе с ними. Все-таки без духа любви ничего не получится. Наркотики поражают чувство любви, чувство симпатии. Люди становятся холодными, как черная дыра. И постепенно восстановление души происходит именно из восстановления этой симпатии, чувства любви. Обучение тоже проходит на дому, приходят преподаватели - это тоже все предусмотрено, они получают образование. Дальше их по жизни продвигает государство через социальную систему социальной адаптации. Татьяна Вольтская: Григорий Григорьевич, это швейцарский опыт, а как обстоят дела в России? Григорий Григорьев: Все на энтузиазме людей. С одной стороны, очень хорошо, что много энтузиастов у нас есть, с другой стороны, - это тяжелый огромный труд, и государство в этом смысле недостаточную пока поддержку оказывает. К сожалению, средства, которые выделяют большие, их в принципе выделяют немало, очень часто уходят на строительство здания, ремонт, реконструкцию, покупку оборудования, а сам человек в это время тихонько помирает никому не нужный. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
