Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[12-10-05]
Энергетическая безопасность. Почему Россия пользуется столь пристальным вниманием Европы и соседей; Дагестан: действительно ли война вышла за пределы Чечни? Птичий грипп. Какие меры готовы принять в США; И - реакция российских экологов на присуждение Нобелевской премии мира за 2005 годВедущая Ирина Лагунина Ирина Лагунина: В небольшом местечке Гардабани, в 30 километрах от грузинской столицы прошла торжественная церемония открытия грузинской части трубопровода Баку-Тбилиси-Джейхан. Выступая на торжественной церемонии, президент Грузии Михаил Саакашвили не без удовольствия заметил, что скоро к нефтепроводу присоединится и газопровод: Михаил Саакашвили: Скоро у нас появится и газопровод. Этот трубопровод означает реальную экономическую и энергетическую независимость Грузии. Именно поэтому сегодня для нас - исторический день. Конечно, надо набраться терпения. Но главное состоит в том, что наш регион вышел из тупика. Наш регион становится значимым, а наша страна может теперь выбирать из нескольких альтернативных поставщиков энергии. Ирина Лагунина: До тех пор, пока не откроется газопровод, Грузия будет почти полностью зависеть от поставок природного газа из России. Ранее в этом году Саакашвили заявлял, что готов продать часть трубы России, поскольку денег на ее поддержание у Грузии не хватало. 295 миллионов долларов в виде гранта выдали в прошлом месяце США. Взамен на деньги Грузия обязалась не продавать ни весь газопровод, ни его части третьей стороне без согласия Вашингтона. Аналогичная ситуация зависимости от российских поставок газа и нефти складывается сейчас в Европе. Из всей потребляемой нефти сейчас - треть российская. Из газа - половина. Специалисты Международного энергетического агентства прогнозируют, что через 25 лет 80 процентов потребляемого Европой газа придет с Востока. А использование газа - единственная, на данный момент, разумная альтернатива потреблению нефти, цены на которую возросли непомерно. Получается замкнутый круг. Между тем состояние российской нефтяной и газовой отрасли внушает опасения - не только политического, но и экономического характера. Главный экономист Международного энергетического агентства Фатих Бироль: Фатих Бироль: Мы немного озабочены тем, что зависимость Европы от российского газа постоянно возрастает, особенно если принять во внимание состояние российской газовой, и, собственно, всей энергетической отрасли. Один уже тот факт, что Россия не хотела или не смогла провести реформу энергетического сектора, - должен быть очень серьезным сигналом для европейцев. Я хочу привести данные статистики без какого бы то ни было моего комментария. Зависимость российской экономики от нефтяной и газовой отрасли подходит к уровню зависимости в некоторых ближневосточных странах. Что это означает? Это означает, что России - чтобы сохранять определенные темпы развития, - нужны высокие цены на нефть и газ. А это, в свою очередь, может подтолкнуть Россию к политической траектории, аналогичной той, по которой идут ближневосточные страны, подстегивающие цены на нефть. Позвольте мне напомнить вам, что господин Путин, придя в офис президента на второй срок, сказал, что к 2010 году хотел бы удвоить ВВП страны. Удвоение ВВП означает, что темпы роста экономики должны составлять 7 процентов в год. А в прошлом году, в 2004-м, при невообразимо высоких ценах на газ и нефть, темпы роста российской экономики не составили 7 процентов. Именно это может заставить Россию проводить политику, цель которой - как можно более высокие цены на газ и нефть. Ирина Лагунина: Мы встретились с главным экономистом Международного энергетического агентства Фатихом Биролем на конференции "Бизнес и безопасность" в Праге. Собственно, именно в выступлении на этой конференции экономист и произнес эти слова. Почему вы сказали, что сам факт, что Россия не смогла провести реформу нефтяной и газовой отрасли, должен уже сам по себе вызывать беспокойство европейцев? Фатих Бироль: Потому что мы бы хотели видеть в России разных игроков и диверсификацию отрасли, а не концентрацию власти в одних руках. Это дало бы клиентам России - Европе, Азии и другим - намного больше уверенности в отношениях с российским бизнесом. Но мы видим обратное - идет процесс концентрации монополии, все карты в руках одной компании, а это, в свою очередь, создает риск для поставщиков. Превращение Газпрома из газового гиганта в энергетический гигант заставляет его клиентов серьезно задуматься. Ирина Лагунина: Вы также отметили в своем выступлении, что Россия приближается к странам Ближнего Востока еще и тем, что иностранное участие в разработке энергетической отрасли фактически запрещено законом. По крайней мере, это относится к самым крупным месторождениям. К каким последствиям это может привести для потребителей? Фатих Бироль: Россия немного отличается от основных ближневосточных стран. Россия пытается привлечь прямые иностранные инвестиции. Но на практике существует так много барьеров и условий, что, хотя у России огромные природные богатства, иностранные инвесторы сейчас не решаются делать серьезные вложения или колеблются. А некоторые решения, принятые в последнее время, вообще прерывают поток свободного движения капитала в Россию - и именно потому, что новые инвесторы сейчас стали сомневаться еще больше. Ирина Лагунина: И к каким долгосрочным последствиям это приведет - и для Европы, и для России? Фатих Бироль: Долгосрочные последствия состоят в том, что, хотя у России огромные запасы природных богатств, если страна не получит инвестиции извне, эти запасы не превратятся в потоки нефти и газа, текущие в Европу и в другие части мира. Это игра на проигрыш. Если нет денег, нет возможности разрабатывать запасы, нет возможности добывать нефть и газ из-под земли, и нет возможности доставлять это все потребителям. Россия потеряет деньги и прибыль, а европейцам придется искать другие возможности удовлетворить свои потребности в газе и нефти. Ирина Лагунина: Именно это я и хотела спросить. Каким образом Европа может снизить уровень своей зависимости от российских нефти и газа? Фатих Бироль: Они могут сделать, по меньшей мере, три вещи. Первое. Вместо того, чтобы использовать российский газ, Европа может рассмотреть использование альтернативных источников энергии - например, атомную энергию. Вокруг атомной энергии много политических споров, конечно. Но Великобритания, например, уже вновь рассматривает возможность строительства атомной электростанции. Политические перемены в Германии, может быть, закончатся тем, что правительство свежим взглядом оценит перспективы атомной энергетики. Новая АЭС строится в Финляндии. Так что это - одна возможность. Еще одна возможность - использование возобновляемых источников энергии. Это - первый момент. Второй - европейцы могут разработать политику намного более эффективного использования энергии. А это, в свою очередь, сократит рост спроса на российский газ и его потребление. Третья возможность - европейцы могут найти других поставщиков газа, минуя Россию. В последнее время, например, намного более привлекательными стали Алжир и Ливия, как и Катар среди ближневосточных государств, если, конечно, не предоставит лучшие и более удобные условия для своих клиентов. Ирина Лагунина: А в Европейском Союзе есть намерения разработать эту новую политику и эти альтернативные пути? Фатих Бироль: Я уверен, и мои переговоры с моими коллегами в Брюсселе дают мне возможность не сомневаться, что лидеры Европейского Союза знают об этой проблеме и пристально наблюдают за тем, что происходит в России. И они тоже хотели бы видеть положительные перемены и реформы в России. Ирина Лагунина: Но, как вы сами заметили, переговоры Международного энергетического агентства с Россией не увенчались успехом. Фатих Бироль: В наших переговорах с российским руководством мы пытались убедить их, что надо диверсифицировать экономику, разукрупнить энергетический сектор и рассредоточить ответственность среди множества игроков. Таковы были наши предложения. Но мы видим на практике, что вместо множества игроков в России появился один гигантский игрок - Газпром. Ирина Лагунина: Почему это происходит? У российского руководства нет политической воли проводить реформы? Фатих Бироль: Правительство говорит, что политическая воля изменить эту картину у него есть. Так что остается только ждать, когда эта воля выльется в реальные действия. Ирина Лагунина: Мы беседовали с Фатихом Биролем, главным экономистом Международного энергетического агентства. Но вот мнение европейца, который имеем прямые и даже личные отношения с Газпромом. Бывший премьер-министр Молдавии, а ныне вице-президент румынской нефтяной компании Ромпетроль Ион Стурца отвечает за связи с Россией. По его мнению, иметь дело не с десятью людьми в десяти российских компаниях, а с одним в Газпроме намного проще. Более того, европейцам не грозят высокие монопольные цены на российский газ. Почему? Ион Стурца: Вы знаете, в отличие от большинства выступающих, которые знают Россию по репортажам CNN или из газет, я каждую неделю бываю в Россию. Я стремлюсь организовать какие-то отношения с Газпромом, с другими поставщиками. И это мне удается. Это вполне вменяемые менеджеры, вполне понятная политика. Поэтому я, исходя из моей практики общения из тех контактов, из тех контрактов, которые мы имеем в России, считаю, что, по крайней мере, в среднесрочной перспективе российские компании и частные, и государственные являются достаточно стабильным и надежным партнером. Ирина Лагунина: Здесь прозвучала мысль о том, что поскольку Россия целиком и полностью зависит от природных ресурсов, прежде всего от нефти и газа, то в ее интересах завышать или держать высокими цены и на нефть, и на газ. Вы же сказали, что имеете дело все-таки с партнерами в бизнесе? Ион Стурца: На самом деле цену определяют не российские компании, определяет международный рынок. Они просто имеют профит или доход от хорошей конъюнктуры мировой. Но это конъюнктура может измениться. Я знаю, что очень много здравомыслящих людей в России не исключают возможности резкого падения цены. И это тоже будет результатом рыночных факторов. На самом деле высокие цены, как ни странно бы звучало, они не в интересах поставщиков. Потому что они разрешают баланс между поставками энергоносителя и потреблением этих энергоносителей. Мы сегодня видели, что прозвучало очень много идей, как сократить потребление, как сделать больше эффективности в потреблении энергии, не только энергии, которая приходит от газа или нефти, но атомной энергетики, других источников энергии. Поэтому не всегда высокие цены - это благо для того, кто продает те же энергетические ресурсы. Конечно, есть другая специфика, что высокие цены, как правило, сопряжены с очень высокой ликвидностью, которая сейчас в России. И это уже другие проблемы, связанные с макроэкономической стабильностью, связанные с использованием этих денег, с так называемым голландским эффектом, но это другая область уже. Ирина Лагунина: Тем не менее, как вы считаете, для Европы, даже, скажем, не для Западной Европы, а для Европы Центральной, Южной и Восточной есть какая-то возможность в ближайшем будущем немножко сократить свою зависимость от российских поставок? Ион Стурца: Как бы не звучало для Европы печально, в среднесрочном, краткосрочном никаких возможностей сократить свою зависимость от России, технических возможностей нет. Возможно это будет в каком-то далеком будущем, но не за счет замещения поставок того же газа, нефти из других регионов, а за счет возмещения этих энергетических ресурсов другими энергетическими ресурсами. А так, если смотреть на вопросы, как они на самом деле происходят, то наоборот все осознают что зависимость растет и будет расти дальше. Видели цифры, что сегодня 42% энергетических ресурсов приходит извне Евросоюза, через 20 лет 90% будет извне. Это реальность, к этому нужно подстраивать свою политику, а не наоборот пытаться дифференцировать через политику энергетические ресурсы. Ирина Лагунина: Насколько я понимаю, здесь звучали в основном сомнения в том, насколько Европа может зависеть от России, которая не является стабильным государством. Здесь больше момент политический, чем экономический. Ион Стурца: Россия - это достаточно стабильная страна, с точки зрения эволюции политических процессов, развития гражданского общества, экономики. Конечно, это не является идеалом в этом смысле. Для меня, для практического бизнесмена не возникает каких-то сомнений, которые могут возникнуть, когда мы развиваем проекты в той же Латинской Америке или в Северной Африке. Ирина Лагунина: Ион Стурца, бывший премьер-министр Молдавии, ныне вице-президент румынской нефтяной компании Ромпетроль. Разговор о бизнесе и безопасности мы продолжим на этой неделе в пятницу. Дагестан: действительно ли война вышла за пределы Чечни? Ирина Лагунина: Гибель двоих сотрудников милиции в Унуцкульском районе Дагестана два дня назад еще раз показывает, что ситуация в республике на протяжении нескольких лет остается неизменной. Из месяца в месяц, из недели в неделю, на дагестанских дорогах события разворачиваются по одной схеме: вооруженная группа в машине, которую пытаются блокировать милиционеры. В завязавшейся перестрелке гибнут или сотрудники милиции или вооруженные люди, часто те и другие. Уже годы республиканские силовые структуры ведут борьбу с вооруженным подпольем, однако картина не меняется. По такой характеристике, как частота диверсий, нападений на сотрудников милиции, перестрелок и обстрелов Дагестан едва ли не догоняет соседнюю Чечню. Означает ли это, что, когда лидеры чеченских сепаратистов утверждают "война вышла за пределы Чечни", они говорят правду? Об этом мой коллега Андрей Бабицкий. Андрей Бабицкий: Так называемые джамааты или нелегальные общины мусульман, использующих оружие в борьбе против России, уже длительное время действуют на территории большинства северокавказских республик. Об этой проблеме сегодня политолог Шамиль Бено и эксперт по Северному Кавказу Константин Казенин. Кризис власти и ничтожнейшие социально-экономические условия - таковы, по мысли Шамиля Бено, причины появления джааматов. Шамиль Бено: Джамааты на Северном Кавказе, их появление связаны изначально с социально-экономической проблематикой, острым системным кризисом, который распространяется от политических институтов, наиболее ярким моментом является значительный разрыв связи между властью и обществом, заканчивая кризисом в сфере экономической. То бишь экономическая система на Северном Кавказе построена в значительной степени на основе непонятного синтеза советской системы ведения хозяйства плановой и совершенной искаженной формы рыночной экономики. Сегодня мы наблюдаем, что в Дагестане вроде бы около 80% населения формально могут причислены к безработным, вместе с тем значительная степень распространения теневой сферы экономики. Когда люди живут кто за счет рыбы, кто за счет незарегистрированных предприятий, частного извоза, частной торговли, которая абсолютно нигде не зафиксирована. Люди не только налоги не платят, но и подвергаются различного рода поборам, что приводит к нигилизму сферы экономического правосознания. Вместе с тем рост недовольства ситуацией привел к поиску альтернатив. Альтернативой в данном случае стал поиск ответа на вопросы через религию, ислам. Андрей Бабицкий: С этим не согласен Константин Казенин. Он уверен, что радикальные исламские идеи были искусственно и целенаправленно занесены в республику извне в начале 90 годов. И сегодняшняя активность - это остаточное явление еще той экспансии. Константин Казенин: Это была попытка создать новую ложную идентичность пропагандистами экстремистского ислама. Это был результат совершенно сознательной работы. Потому что та же безработица, социальные проблемы, они есть в абсолютном большинстве регионов России. Андрей Бабицкий: Конечно, население России сталкивается с одними и теми же проблемами социально-экономического характера. Но недовольство в формах вооруженной борьбы - особенность региона, говорит московский политолог Шамиль Бено. Шамиль Бено: На Северном Кавказе на самом деле появляются проблемы, которые есть в российском обществе, просто они там приобретают гипертрофированную форму. А именно - диктат чиновников. Если чиновник несправедливый, значит этот диктат приводит к тому, что общество не доверяет власти. А на Северном Кавказе недоверие к власти выражается через автомат Калашникова. Если в других частях России это недоверие может быть выражено в апатии, усилении алкоголизма, эмиграции в другие, более благополучные регионы, например, из Твери, из Пензы, из Орла в Москву очень большой поток в последнее время. Это недоверие на Северном Кавказе будет выражаться в усилении исламизма, радикализма в силу того обстоятельства, что Северной Кавказ некомфортно себя чувствует в остальных частях России. Андрей Бабицкий: Шамиль Бено считает, что объединение пока еще действующих достаточно автономно северокавказских джамаатов в единый антироссийский фронт может состояться уже во вполне обозримой перспективе. Шамиль Бено: По моим оценкам, до появления шейха Ясина на Северном Кавказе, то есть организации типа Хамаса, интегрирующей в свою среду и дагестанцев, и чеченцев, и ингушей, часть кабардинцев, балкарцев, остается от пяти до десяти лет. Андрей Бабицкий: Вместе с тем московский политолог не утверждает, что кризис неотвратим при любом исходе. Напротив, говорит он, федеральная власть в состоянии переписать сценарий катастрофы, но пока, несмотря на более внимательное отношение к проблемам Северного Кавказа, Кремль демонстрирует минимальное понимание особенностей региона и желание с ними считаться. Шамиль Бено: Власти в последнее время стали более внимательно относиться к процессам, которые происходят. Смена лидеров в Кабардино-Балкарии показывает, в частности, готовность отойти от схемы передачи власти в Северной Осетии, когда вместо Дзасохова был назначен Мансуров, который является правопреемником. В Кабардино-Балкарии Каноков несколько отличается от Кокова не только возрастом, но и подходами. То есть он пришел из бизнеса и скорее всего его методика управления республикой будет основана на бизнес-методиках. Это уже большой шаг вперед. Другое дело, к каким выводам приходят в результате этого внимания. Мне представляется, что не совсем адекватные и не совсем системные выводы. Северный Кавказ, и не только жители этнических республик, но и казачество отличалось всегда экономической независимостью, экономической самостоятельностью. И в советское время и сейчас на Северном Кавказе люди привыкли сами решать свои проблемы бытовые без опоры на государство. Если не будет создана система, которая позволяет частному лицу реализоваться, не нарушая действующих законов и достичь свои социальные устремления, тогда на Северном Кавказе будет мир и стабильность. Пока этой системы нет, будет углубления кризиса, и это углубление будет сопровождаться усилением именно исламского радикализма, именно формата социальных институтов типа джамаатов, которые постепенно интегрируются в какую-то политическую группу под условным названием Хамас Северного Кавказа. Андрей Бабицкий: Константин Казенин полагает, что угроза сильно преувеличена. Что касается Дагестана, то там радикальный ислам на глубокой периферии религиозной мысли и общественной жизни. Константин Казенин: Если говорить про Дагестан, то там, конечно, социальная база у экстремистов очень слабенькая. Даже из-за внутриисламских причин. Потому что действительно ислам в дагестанском обществе играет очень большую роль, но абсолютное большинство активных приверженцев ислама в Дагестане - это приверженцы суфийского ислама, который совершенно сознательно противопоставляет себя экстремистским течениям. Андрей Бабицкий: Преодолеть отчуждение российского Кавказа от остальной территории России можно. Не все рецепты Шамиля Бено кажутся оригинальными и эффективными. Первый - кадры решают все. Второй - достаточно иметь условия жизни, и человек сам поменяется к лучшему. Шамиль Бено: Насколько будет успешная политика нынешнего Кремля по укреплению вертикали власти, будет зависеть не столько от законов, которые принимаются по назначению губернаторов или не назначению, а от кадрового состава. Как и в любом другом переходном обществе роль личности, роль лидеров на местах приобретает решающее значение. Второй момент - это наличие продуманной политики социального планирования, обеспечение нормальных достойных условий жизни для каждого человека. Андрей Бабицкий: При всем различии оценок двух российских экспертов, в одном они, кажется, не могли не сойтись - в уверенности, что угроза распада сегодня едва ли стоит перед Россией. Птичий грипп. Какие меры готовы принять в США. Ирина Лагунина: Возможная пандемия птичьего гриппа заняла приоритетное положение в перечне глобальных угроз человечеству. Специалисты утверждают, что пандемия - лишь вопрос времени. Между тем идеального оружия для борьбы с ней не существует, о чем мы говорили в конце прошлой недели. Страны реагирую на эту угрозу по-разному. В России заявляют, что вспышка птичьего гриппа - пока среди птиц, конечно, сходит на нет, поскольку наступают холода, и перелетные птицы - разносчики заразы - отправляются на юг, так что опасность вновь придет лишь весной. В США администрация, Белый Дом берет на себя роль лидера в организации противодействия вирусу. Рассказывает Владимир Абаринов. Владимир Абаринов: Вопрос о мерах противодействия возможной пандемии птичьего гриппа занял приоритетное положение в повестке дня президента США. На прошлой неделе на своей большой пресс-конференции в Белом Доме он уделил птичьему гриппу вдвое больше времени, чем Ираку. В своем монологе, продолжавшемся почти пять минут, Джордж Буш затронул все аспекты проблемы, причем сделал это с таким знанием дела, что стало очевидно: в Белом Доме напастью озаботились всерьез. Джордж Буш: Мы внимательно наблюдаем за развитием событий. Мы храним бдительность. Мы поддерживаем связь со всем миром. Я не предсказываю вспышки. Я просто предлагаю относиться к этому более вдумчиво. И мы так и делаем. Мы относимся к этому более чем вдумчиво; мы пытаемся разработать план. Владимир Абаринов: Как раз этим летом в отпуске то ли по чистой случайности, то ли по рекомендации своих советников Джордж Буш прочел книгу Джона Барри "Великая инфлюэнца" - о печально знаменитой пандемии "испанки" 1918 года, которая свела в могилу 50 миллионов человек. Сейчас появились основания говорить о возможности повторения такого развития событий - группа американских ученых во главе с Джеффри Тобенбергером из Института патологии Вооруженных Сил США установила идентичность генетического кода "испанки" и птичьего гриппа. Иными словами, "испанка" была штаммом птичьего гриппа, который стал передаваться от человека к человеку воздушно-капельным путем. Испанкой или испанским гриппом болезнь называли за пределами Испании потому, что в Испании, которая не воевала в первой мировой войне и в которой не было военной цензуры, проблема получила наиболее широкое освещение. В самой Испании инфекцию называли "французским гриппом", хотя первая вспышка была зарегистрирована в марте 1918 года на военной базе Форт Райли в штате Канзас. Уже к августу пандемия охватила практически весь земной шар: изолированные вспышки наблюдались одновременно в Бресте, Франция, Бостоне, Восточное побережье США, и Фритауне, столице Сьерра-Леоне в Африке. А ведь в те годы люди передвигались гораздо меньше, к тому же шла мировая война, и границы между воюющими странами были закрыты. Первыми жертвами "испанки" стали солдаты - из-за высокой скученности в казармах и лагерях. Кто-то из аккредитованных при Белом Доме журналистов попытался перебить Джорджа Буша, рассуждающего о птичьем гриппе, вопросом на другую тему, но президент продолжил свой монолог. Джордж Буш: Минуточку, это важный вопрос. Во время саммита ООН я не только говорил об этом публично, но и говорил с глазу на глаз со всеми лидерами, кого я только мог найти. Я говорил о необходимости, во-первых, осознать опасность и, во-вторых, - о скорейшем извещении Всемирной организации здравоохранения. Надо не только извещать о случаях заболевания птиц, но надо и следить за тем, чтобы люди не заражались друг от друга. Именно на этой стадии болезнь становится опасной - когда начинает передаваться от человека к человеку. И мы должны узнавать о происходящем в реальном времени, как можно скорее, чтобы научное сообщество, мировые научные круги могли проанализировать факты и принять меры. Владимир Абаринов: Система раннего оповещения - это важнейший элемент глобального ответа на угрозу. Координатор ООН Дэвид Набарро предупреждает - времени у человечества практически нет, оно уже истекло. Дэвид Набарро: Большинство ученых считает, что промежуток времени между открытием новой мутации вируса, способной вызвать пандемию гриппа, и моментом, когда пандемия начнет выходить из-под контроля - что этот промежуток времени будет очень коротким. Речь идет о неделях. Владимир Абаринов: Доктор Набарро не пытается запугать общественность - это просто трезвая оценка ситуации, с которой согласны и другие эксперты. Дэвид Набарро: Мои коллеги говорят мне, что временной интервал между двумя пандемиями, типичный при естественном ходе вещей, уже закончился. Я почти уверен в том, что новая пандемия не за горами. Владимир Абаринов: На прошлой неделе министр здравоохранения США Майкл Ливитт совершил поездку во Вьетнам, Камбоджу, Таиланд и Лаос - страны, где отмечены наиболее серьезные вспышки птичьего гриппа. Перед отлетом из Вашингтона он подтвердил, что идеального средства борьбы с заболеванием не существует. Майкл Ливитт: Мы не знаем, способен ли вирус Эйч-файв-эн-уан вызвать пандемию. Но мы знаем, что рано или поздно пандемия придет, и что наша подготовка к ней неадекватна. Наша цель - встретить вирус подготовленными, когда бы он ни пришел. Владимир Абаринов: В конце прошлой неделе в Вашингтоне прошла созванная Государственным департаментом международная конференция по птичьему гриппу. Одним из ее участников был министр сельского хозяйства США Майк Джоанс. Майк Джоанс: <...> Ваше присутствие здесь сегодня говорит о том, что вы отдаете себе отчет в серьезности угрозы, с которой мы сталкиваемся. Дамы и господа, если мы, глобальное сообщество, окажется неспособны к решительным действиям, последствия будут значительными во всех отношениях в каждой стране. Владимир Абаринов: Пресс-секретарь Белого Дома Скотт Макклеллан подтвердил, что птичий грипп занял важное место в рабочем графике президента и другим высших должностных лиц. Скотт Макклеллан: Птичий грипп - глобальная угроза и предмет серьезного беспокойства. Вопрос уже в течение некоторого времени находится в фокусе нашего внимания. Мы работаем над всесторонним планом с тем, чтобы полностью подготовиться к угрозе. Владимир Абаринов: Да, идеальной вакцины, защищающей именно от этого штамма птичьего гриппа, H5N1, не существует, однако есть препараты, которые снижают активность вируса и тем самым существенно облегчают течение болезни, а на ранней стадии способны даже подавить ее полностью. Лидер этого сегмента рынка - вакцина Tamiflu, разработанная швейцарской компанией Roche Роше. Только за первое полугодие этого года объем ее продаж во всем мире составил 450 миллионов долларов. Но это далеко не предел - по оценке экспертов, емкость мирового рынка вакцины против птичьего гриппа может легко достигнуть 10 миллиардов долларов. Тем не менее, производители не торопятся наращивать производство. Причин две, и обе, пожалуй, главные. Об одной из них говорит Скотт Макклеллан. Скотт Макклеллан: Ряд производителей просто ушли из этого бизнеса, в том числе, из опасения, что против них будут поданы иски и что они будут привлечены к ответственности. Владимир Абаринов: В США пациент, ставший жертвой побочных эффектов, вчиняет и выигрывает у фармацевтов миллионные иски. Именно этих осложнений опасаются фармацевтические компании - они хотят законодательного ограничения сумм, на которые могут претендовать пострадавшие. Вторая причина - боязнь перепроизводства. Изготовление вакцины - технологически очень сложный и дорогостоящий процесс. Фармацевтические фирмы готовы увеличивать выпуск только под гарантированные государственные заказы. Наконец, компании-производители хотели бы упростить процедуру сертификации новых медикаментов. Из-за чрезмерно высоких, как они считают, требований к надежности и безопасности этот процесс занимает несколько лет. Так, например, доктор Джеймс Кэмпбелл из университета штата Мэриленд в Балтиморе руководит проектом по разработке вакцины против современной модификации вируса птичьего гриппа. Джеймс Кэмпбелл: Было бы недурно иметь вакцину против каждого конкретного штамма, и это возможно. Сейчас мы занимаемся тем, что проверяем, можем ли мы создать вакцину против штамма Эйч-файв и способна ли иммунная система человека оказать ему достойное сопротивление. Владимир Абаринов: Джеймс Кэмпбелл привил разработанную им вакцину 450 пациентам-добровольцам. Он сделал это пять месяцев назад. Однако клинические испытания лишь в самой начальной стадии. В пятницу на прошлой неделе президент Буш встречался в Белом Доме с главами крупнейших фармацевтических компаний, владеющих технологиями изготовления вакцины, и обсуждал с ними проблемы, осложняющие увеличение производства. Но ни одну из этих проблем президент без Конгресса решить не может. Существует еще одна грань вопроса. О ней в последнее время в Вашингтоне говорят все настойчивее. Впервые эта тема возникла в связи с ликвидацией последствий урагана Катрина. Речь идет об участии Вооруженных Сил в мерах по преодолению внутренних кризисов, таких как стихийные бедствия или пандемии. Джордж Буш: В случае с птичьим гриппом президент вынужден принимать трудные решения. Вот пример: если где-то в Соединенных Штатах произошла вспышка, должны ли мы ввести карантин на этой территории и каким образом обеспечить этот карантин? Одно дело - посадить все самолеты, другое - не позволить людям попасть в опасную зону и заразиться птичьим гриппом. Кто лучше всего подготовлен к обеспечению карантина? Один из вариантов - использовать военных, которые способны разработать и осуществить план. Владимир Абаринов: Джордж Буш отдает себе отчет в том, что такое предложение - покушение на конституционный принцип федерализма, то есть разделения полномочий между федеральным правительством и субъектами федерации. В отличие от России, власть в США горизонтальная: эта страна никогда не была унитарным государством, не центр отдавал полномочия регионам, а правительства штатов делегировали центру некоторые из своих полномочий. Все, что не закреплено Конституцией за федеральными властями, остается компетенцией властей штата. Президент не только не может ничего приказать губернатору, но даже комментарий президента по поводу действий губернатора воспринимается в Америке как вмешательство во внутренние дела штата. Но Джордж Буш считает, что бывают исключения. Джордж Буш: Думаю, было бы важно провести в Конгрессе дебаты об этом. Конечно, некоторым губернаторам это не понравится. Их можно понять. Я тоже был главнокомандующим национальной гвардией и гордился этим званием и, откровенно говоря, не хотел, чтобы президент указывал мне, как я должен командовать национальной гвардией штата Техас. Но Конгресс должен принять во внимание обстоятельства, которые могут потребовать расширения полномочий президента. И одной из таких катастрофических ситуаций может быть вспышка птичьего гриппа. Владимир Абаринов: Вопрос крайне сложный. В настоящее время он описан законом 1878 года о чрезвычайных полномочиях шерифа. Закон запрещает привлекать вооруженные силы к исполнению правоохранительных задач. В 1981 году Конгресс сделал исключение для операций по пресечению контрабанды наркотиков; во всех прочих случаях Министерство обороны может оказывать гражданским ведомствам техническое содействие, однако военнослужащие ни при каких обстоятельствах не имеют право принимать участие в обысках, арестах и тому подобных действиях, составляющих прерогативу правоохранительных органов. Правда, не вполне очевидно, входит ли введение и поддержание карантина в категорию правоохранительной деятельности. Министр обороны Дональд Рамсфелд отнесся к вопросам на эту тему осторожно. Он, прежде всего, напомнил о существовании закона позапрошлого века. А затем сообщил, что Пентагон внимательно изучает тему. Дональд Рамсфелд: Министерство обороны находится в процессе изучения и проверки наших возможностей на случай, если нас попросят о содействии. Одним из таких случаев является обеспечение внутренней безопасности, за которую мы тоже отвечаем, если к нам обратятся и просят что-то предпринять. Владимир Абаринов: По мнению министра, Вооруженные силы наилучшим образом приспособлены к выполнению чрезвычайных задач. Дональд Рамфилд: Думаю, другим ведомствам не хватает того, что есть у нас, а именно - людей, которые по собственной воле соглашаются на то, чтобы их направляли в любое время дня и ночи в любую точку мира, где они подвергнутся опасности. Добровольцами становятся только самые лучшие. А другие ведомства предназначены для работы внутри страны, у них есть правила и процедуры, и требуется время, чтобы приспособить их. Владимир Абаринов: Располагая большинством в обеих палатах Конгресса, республиканцы, скорее всего, смогут провести закон, допускающий использование армии внутри страны в гуманитарных кризисах. Однако нет сомнения, что конституционность этого закона будет немедленно поставлена под сомнение. А принятие поправки к Конституции - дело хлопотное и очень долгое. Реакция российских экологов на присуждение Нобелевской премии мира за 2005 год. Нобелевский комитет присудил премию мира Международному Агентству по Атомной Энергии (МАГАТЭ) и его главе Мохаммеду Аль-Барадею. Известие об этом вызвало глубокое недоумение у ряда российсиких экологов. О реакции на решение Нобелевского комитета лидеров российских политических партий и экологических организаций рассказывает моя коллега Марина Катыс. Марина Катыс: Одна из инициатив МАГАТЭ во главе с Моххамедом Аль-Барадеем, которая особенно беспокоит экологов, это - попытка создать в России международное хранилище радиоактивных отходов. Предполагается свезти отработавшее ядерное топливо из разных стран в Сибирь так как, некоторые страны не могут организовать его хранение на своей территории. Это особенно возмущает заместителя председателя партии "Яблоко" Сергея Митрохина в контексте присуждения МАГАТЭ Нобелевской премии мира. Сергей Митрохин: Мне кажется, что это - достаточно странное решение. Я так и не понял, в чем заключается выдающийся вклад МАГАТЭ в дело мира. Если речь идет о ядерном нераспространении, то за последнее время оно как раз не демонстрирует больших успехов. Не так давно Северная Корея официально заявила о том, что она разрабатывает ядерное оружие и обладает им. Полным ходом идет разработка ядерных программ в Иране. И пока никто (в том числе и МАГАТЭ) не предоставил доказательств того, что это - не так. Поэтому мотивация Нобелевского комитета мне непонятна в этом вопросе. Явным образом в решение Нобелевского комитета прослеживается политика и политические мотивации. Это решение, насколько я знаю, возмутило многих экологов. Потому что МАГАТЭ - это организация, которая поддерживает планы расширения атомной мировой инфраструктуры и атомные станции - экспансию так называемого мирного атома по всему миру. Марина Катыс: Присуждение Нобелевской премии мира Агентству по атомной энергии действительно возмутило многих экологов. По их мнению, под руководством Аль-Барадея МАГАТЭ прикладывало усилия скорее к тому, чтобы распространять ядерные технологии, нежели к ограничению их распространения. Вместо того, чтобы препятствовать распространению технологии обогащения урана, которая позволяет изготавливать как ядерное топливо, так и начинку для ядерных бомб, МАГАТЭ с двойной энергией защищает любую страну, которая желает эту технологию заполучить. Вместо исторической миссии "контроля" за использованием атомной энергии, возложенной ООН на МАГАТЭ, агентство занимается исключительно распространением влияния атомной промышленности во всем мире - считает сопредседатель международной группы "Эко-защита" Владимир Сливяк. Владимир Сливяк: С моей точки зрения, это - довольно-таки большая ошибка, я бы даже назвал это исторической ошибкой. Потому что МАГАТЭ (особенно - глава МАГАТЭ Моххамед Аль-Барадей) - на мой взгляд, довольно-таки спорная кандидатура для этой премии и в общем-то не подходящая. Потому что МАГАТЭ, с одной стороны, чисто формально является контролером в мировом масштабе за распространением ядерных технологий, а с другой стороны, очень активно поддерживает те страны, которые хотели бы получать ядерные технологии. И таким образом оказывается, что, с одной стороны, - это контролер, а с другой стороны - чуть ли не поставщик этих самых технологий. За время работы Аль-Барадея в МАГАТЭ количество стран, которые стоят на пороге создания ядерного оружия только увеличилось, а не уменьшилось, что ясно и четко свидетельствует о том, что задача, которая стоит перед МАГАТЭ и которую поставила Организация Объединенных Наций, создавая это агентство, не выполняется. Фундаментальная ошибка состоит в том, что внутри этого агентства существуют и реализуются довольно противоречивые функции. Марина Катыс: Тот факт, что количество стран, подошедших к рубежу создания ядерных технологий, увеличилось за время пребывания Моххамеда Аль-Барадея на посту директора МАГАТЭ, все-таки, наверное не свидетельствует о его бездействии, а говорит скорее о том, что ядерные технологии в принципе довольно трудно остановить и их распространение, видимо, неизбежно? Владимир Сливяк: Я далек от мысли, что МАГАТЭ бездействует. Более того, мы очень пристально следим за деятельностью МАГАТЭ. Но вопрос сейчас в другом. Во-первых - характер деятельности МАГАТЭ, а во-вторых - насколько эффективна та деятельность, которая производится в обеспечении мандата, который Организация Объединенных Наций выдала международному агентству по атомной энергии. То, что увеличивается количество стран, стоящих на пороге создания ядерного оружия, говорит о неэффективности деятельности МАГАТЭ. И главная причина этой неэффективности прежде всего в том, что мандат - довольно спорный. С одной стороны, они поддерживают развитие атомной энергетики, а с другой стороны - пытаются его контролировать, что довольно трудно сделать. Кроме того, в МАГАТЭ существуют довольно спорные инициативы вроде создания могильника международного уровня для ядерных отходов в России, в Сибири, и это тоже преподается как проект, связанный с областью ядерной безопасности. Марина Катыс: В сентябре этого года МАГАТЭ распространило доклад о последствиях Чернобыля, который шокировал многих специалистов в области воздействия радиации на человека. В нем утверждалось, что в результате Чернобыльской аварии погибло лишь 50 человек, а долговременные последствия могут привести к смерти не более 4 тысяч. Мой следующий собеседник - председатель Московской областной организации инвалидов "Союз Чернобыль России", а также председатель комиссии по законодательной и судебной деятельности всероссийского "Союза Чернобыль России" Вячеслав Китаев. Ваше отношение к присуждению Нобелевской премии мира Международному агентству по атомной энергии? Вячеслав Китаев: В принципе, мы считаем, что столь весомая награда может быть даже и заслужена. Но нас, чернобыльцев, и многих ученых России удивляет и вызывает протест последний доклад экспертов МАГАТЭ, который был представлен в Вене 6-7 октября. Эта уважаемая организация берет на себя смелость рекомендовать правительствам России, Белоруссии и Украины изменить в том числе и социальное законодательство, которое и так выполняется не столь хорошо, как нам хотелось бы. С нашей точки зрения, это - атомное лобби, которое пробивает строительство новых атомных электростанций, в то же время не решив полностью последствий чернобыльской катастрофы. В том же самом докладе экспертов МАГАТЭ не были приняты во внимание данные ученых России, Украины, Белоруссии. А приведенные данные занижены до такой степени, что оказывается всего лишь 57 человек скончалось от чернобыльской катастрофы. В тоже время по Российской Федерации имеется 60 тысяч инвалидов и официально признанно государством около четырех тысяч членов семей погибших. Если принять во внимание официальные данные Украины - то в 2003 году были зафиксированы, по данным Верховной рады, более 150 случаев первичных онкологических заболеваний. Вот это все вызывает у нас по крайней мере недоумение. Марина Катыс: Все-таки Нобелевская премия мира - это высшая награда в этой области. С точки зрения чернобыльцев, Международное агентство по атомной энергии действительно занимается миротворческой деятельностью? Вячеслав Китаев: Если это связано с разоружением, если это связано с понижением угрозы распространения ядерного оружия - то это заслуживает, конечно, наград. Но с нашей точки зрения здесь есть и большая доля горечи. Все-таки Чернобыль показал, что не все так хорошо в этом агентстве. Марина Катыс: Владимир Чупров - руководитель энергетического департамента Гринпис Россия - так оценивает присуждение Нобелевской премии мира Агентству про атомной энергии и Мохамеду Аль-Барадею. Владимир Чупров: Во-первых, это - чисто политический ход, как в свое время Нобелевская премия мира была вручена Михаил Сергеевичу Горбачеву за его миротворческие инициативы в постперестроечный период. Здесь это связано с тем, что сегодня у нас есть кризис на Ближнем и Среднем Востоке, он связан со строительством атомной станции в Иране, с очередным обострением арабо-израильского противостояния, милитаризацией ряда арабских государств. То, что сейчас происходит, во многом связано с теми ядерными программами, которые (в том числе) поддерживает МАГАТЭ. МАГАТЭ по уставу (по договору о нераспространении ядерного оружия) выполняет две функции. И эти функции противоречат друг другу. Функция первая: контроль за распространением радиоактивных материалов - это разоружение. И второе - это поддержка так называемых мирных ядерных программ. Но надо учесть, что грань между мирными ядерными программами и военными ядерными программами очень условна, она размыта. Кстати, это признает и сам Аль-Барадей и само МАГАТЭ. В результате любая мирная программа, инициированная и поддержанная МАГАТЭ, легко превращается в военную. То, что мы наблюдали в Индии, то, что мы наблюдали в Северной Корее. Индия, правда, развивалась вне рамок МАГАТЭ. Но, тем не менее, пример Северной Кореи прекрасно показывает - приходит МАГАТЭ, развивает ядерную программу, помогает обучить специалистов, дает технологии, а лет через 10-20 мы получаем геморрой (извините) в виде очередного ядерного кризиса, то есть то, что сейчас происходит на Корейском полуострове. Миротворческая деятельность МАГАТЭ и лично Аль-Барадея - то же самое, что тушить пожар керосином. Аль-Барадей и МАГАТЭ получили за это Нобелевскую премию - честь им и хвала. Что нужно сделать в этой ситуации? - Наверное, найти другие подходы в связи с проблемой разоружения и изменить точку зрения на саму ядерную энергетику. Есть ядерная программа, значит я - крутой. У меня есть ядерная дубинка, значит - я вхожу в Совет безопасности ООН, значит я - великая держава (даже если у меня нет каких-то экономических преимуществ). И я могу (как Северная Корея, например) разговаривать на равных с Соединенными Штатами, выбить себе гуманитарную помощь, выбить какой-то реактор и даже ставить условия мировому сообществу. Эта модель пришла к нам из холодной войны. Да, действительно, в ту пору иметь ядерное оружие было необходимо, это был вопрос выживания не только страны - выживания планеты. Но если эту модель переносить так, как сейчас это пытается делать бывший заместитель министра атомной энергетики господин Нигматулин в своих интервью - это означает, что те 35-40 стран, которые имеют мирные ядерные программы, завтра должны обзавестись ядерными дубинками, войти в Совет безопасности ООН и начать на повышенных тонах разговаривать с Соединенными Штатами или с кем им заблагорассудится. Теперь вопрос: вот у нас есть пять ядерных держав, у которых - это признано - есть ядерное оружие. Они входят в Совет безопасности и сколько создают проблем, а так их будет 35. И вдруг у кого-то не выдержат нервы? Что в итоге? - В итоге мы получим то, к чему стремится любая военная доктрина - уничтожить противника любой ценой. Эта модель в современных условиях не работает. Так же, как не работает та точка зрения, которая предполагает, что наличие ядерной программы автоматически обеспечивает величие державы, то есть она переходит в разряд "ядерных". Что касается развития мирных ядерных программ. Допустим, они никогда не перерастут в военные. Ядерная энергетика - это менее 6% в общем энергобалансе страны. Это - дорогая игрушка, которая требует много миллиардных инвестиций при условии, что она работает в безаварийном режиме. Не дай Бог, случится какой-то очередной Чернобыль в Иране или в Северной Корее: Во-вторых, например, нам говорят, что мирные ядерные программы нужно распространять во все страны. Возьмем африканский континент, крайне бедные страны. Представьте себе атомную станцию в такой стране как Чад или Сомали, или в любой другой стране, которая бедная и у которой нестабильный политический режим. То есть мы получим такую угрозу нераспространения, что никакие нобелевские премии не спасут. Марина Катыс: Российские экологи разочарованы решением Нобелевского комитета и считают, что оно было принято на основе неполной информации о МАГАТЭ. В ближайшее время они направят заявление протеста в Нобелевский комитет. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
