Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[20-08-02]
Одна маленькая счастливая деревняПередача третья Ведущий Андрей Бабицкий В советские времена колхоз имени Андрея Жданова был едва ли не лучшим хозяйством Юхновского района Калужской области. Долгие годы он представлял собой визитную карточку района, образцовое сельскохозяйственное предприятие, воплощавшее саму идею победы передовой социалистической экономики на селе. Славен колхоз был рекордными надоями - свыше четырех тысяч литров молока от коровы в год - незначительными, если брать современные европейские показатели, но по советским меркам колхозникам было, чем гордиться. Доярки, одерживавшие регулярно победы в районных соцсоревнованиях, ежегодно получали партийные и правительственные награды: почетные грамоты, медали и даже ордена. Ныне все они, кто жив, на пенсии, большинство проживает в деревне Куркино, которая и тогда была, остается и сегодня центральной усадьбой хозяйства. Колхоз-триумфатор был заложен почти на пустом месте уже после Второй Мировой войны. В Куркино, кстати, так никогда и не вернулись тридцать два человека, почти четверть мужского населения деревни. Анастасии Филипповне Иголкиной в ту пору было 15 лет. Анастасия Иголкина: Когда немцев отогнали от нас, проводили меня окопы копать на трудовой фронт. Потом зимой у нас аэродром неподалеку был наш, садились самолеты, а мы там жили зимой в землянках и чистили площадки для посадки самолетов. А потом закончилась война, землю вручную копали, плуг таскали на себе, свои усадьбы, огороды. Собирались по два дома, по три, дети по 15 лет тянули плуг. После войны жизнь как-то наладилась, с каждым годом все лучше и лучше была. Был председатель колхоза, появились лошади, купили, а все ручной труд был, и косили руками, и молотили зерно. Ездили в лес, возили бревна, построили ферму. Потом жизнь наладилась со временем. Андрей Бабицкий: Людмила Михайловна Горшкова пошла работать на ферму в 54-м году, едва закончив семь классов. Работали при свете керосинок, электричества в деревне не было и в помине, все делали вручную: доили, кормили, убирали. Механизация пришла только в второй половине 60-х годов. Людмила Горшкова: И вот с 54-го года и пока ушла на заслуженный отдых все работала на ферме дояркой. И всю жизнь проработала дояркой. Работали мы, не приравнять, как сейчас, все делали вручную, силос носили на носилках, сено носили, доили вручную. По первости по 16 коров, потом, когда появилась, сделали электродойку, тогда увеличили коров, по 25 было. А потом, когда нам построили новый комплекс, тогда уже нам увеличили, мы доили по 50 коров. Надои у нас, конечно, были не приравнять, которые сейчас надаивают, по четыре тысячи ферма надаивала, 4200. Я лично за что получила Орден Трудового Красного Знамени, надаивала 4650. По первости навозоудаление было вручную, на вагонетках вывозили, потом уже дали больше, построили ферму, стали вывозить транспортером. Вот так мы работали и жили. Андрей Бабицкий: В 80-е колхозные фермы были полностью механизированы, как того и требовалось от образцово-показательного хозяйства. Недаром носило оно гордое имя Андрея Жданова. Были проведены молокопроводы, по которым молоко сливалось в центральное хранилище, для подвоза кормов и уборки навоза установили транспортеры. Доярки и сейчас с замиранием сердца вспоминают, как в какой-то момент им выдали белоснежные халаты, и они могли работать все смену, не рискуя запачкаться. О надоях, которыми колхоз имени Жданова гремел по всему Юхновскому району, вспоминает Татьяна Сергеевна Пшеничникова. Татьяна Пшеничникова: Меньше трех тысяч у нас никто не надаивал, тогда еще в 60-х годах никто не надаивал меньше трех тысяч. Тогда у нас даже получали ордена за три тысячи. Потом стали три с половиной, за это награды получали, а потом дошли до четырех тысяч и меньше трех тысяч никто. Я надаивала больше трех тысяч, получила первый орден Трудовой Славы третьей степени, это я уже надоила 4200. И после этого меньше четырех до 91-го и не надаивали. Почти все три с половиной, у нас за три тысячи, бывало, Старостин ругался, что три тысячи надоили. Андрей Бабицкий: Злые языки, правда, утверждали, что тогдашний председатель колхоза, Анатолий Григорьевич Старостин, человек амбициозный и авторитарный, державший своих работников в ежовых рукавицах, получал рекордные результаты вполне обычным для тех лет способом. На ферме было некоторое количество неучтенных коров, неучтенное молоко от которых и давало высокие результаты. Так это или нет, судить не берусь, но, очевидно, что любой хозяйственный руководитель, желавший в то время вывести свое хозяйство в число передовых, был вынужден играть по правилам советской экономической аферы. Такого рода жульничество было повсеместной нормой и ни о чем, кроме деловой сметки председателя, его умения использовать себе и своим людям во благо логику всеобщего абсурда, не свидетельствовало. Живет в Куркине по сей день и своя Паша Ангелина, женщина механизатор, портрет которой, равно как и портреты других передовиц производства, украшает стенды школьного музея. В 64-м году, когда ей исполнилось 19, Ольга Васильевна Смирнова устроилась на трехмесячные курсы водителей. Вернулась в колхоз. Ольга Смирнова: Прихожу в колхоз, дали "Козла", старенькую машину "уазик", председателя возила. Был хороший председатель. Потом замуж вышла в Юхновский район, из Мосальского в Юхновский. Здесь работала. Родила сына, три месяца сыну было, пошла работать, бросила, как говорят, на мужа. Здесь грузовую дали, возила что прикажут. Работала пять лет тут на машине. Далеко было Куркино и Тарасово далеко, домой приезжала ночью. Потом посоветовали - на трактор пойдешь учиться? Я говорю, с удовольствием. Учили в колхозе, тогда выезжали нас учить. Вот и пошла, подучилась, права получила, дали трактор, старенький сперва, потом председатель дал другой. В Юхнове давали, в Воротынске ездила на соревнования, там работала. И детей растила, и работала. Вот так, 15 лет на тракторе отработала до пенсии доработала Андрей Бабицкий: Сегодня колхоз имени Жданова, переименованный с началом перестройки в кооператив "Русь", остается одним из лучших хозяйств Юхновского района. Однако - лучшее оно на фоне общего катастрофического упадка. Нет уж ныне тех надоев, которыми славился советский колхоз. Они упали почти в полтора раза. Только однажды за последние годы удалось надоить три тысячи, а так в среднем планка никак не поднимается выше 2.700 - 2.800 литров. Остановились транспортеры, корма вновь подают вручную, вручную убирают навоз, который устрашающими грудами залегает у стен молокофермы. Все как после войны, только что еще есть электричество. Но и это величина не постоянная, поскольку электропровод - предмет неустанной охоты со стороны большого отряда куркинских аборигенов, ведущих исключительно нетрезвый образ жизни. Не осталось и следа от замечательной животноводческого комплекса, выращивавшего в лучшие времена качественный племенной молодняк, который охотно разбирали другие хозяйства. Татьяна Пшеничникова: Потому что у нас раньше телятницы были свои, я и сама ходила за телятами два года. Такие телята, что я сдавала годовиков по 400 килограмм. А сейчас сколько лет они их растят, чтобы были телочки, года три точно, а она и то такая, у ней и роста нет. Если ее они не поят, если унесут от нее посыпку, что будет там? Бывало, трясутся телята, хоть на картинку их. Андрей Бабицкий: Ольга Васильевна Смирнова в бытность свою механизатором была награждена именным трактором, за которым она, работая на нем, ухаживала ничуть не менее тщательно, чем иные деревенские мужики за собственными "Жигулями", гордость любого подворья в советские дефицитные времена. Перебирала, смазывала, ремонтировала, все своими руками. Уходя на пенсию, Смирнова попыталась предъявить на него свои права, но трактора тогда в личное пользование не отдавали. Так и остался трактор в колхозе, лишь наградную надпись с ее именем непонятно зачем замазали белой краской. " Бедный, добили его", - вздыхает Ольга Васильевна. Вся, доставшаяся в наследство от прежних времен, техника, по ее горьким наблюдениям, доживает последние дни. Ольга Смирнова: И в колхозах техника валится, трактора едут по дороге, они гремят, как телега старая плохая. Какая это работа у них? Сено готовить некому и техники нет. Комбайн несчастный два миллиона стоит. Разве в колхозе у нас есть? У нас весь колхоз продай, двух миллионов не соберешь. Андрей Бабицкий: Пришла в окончательный упадок и инфраструктура центральной усадьбы, в прежние времена обязательная для любой деревни с таким административным статусом. Об этом - мой гид по памятным куркинским местам, учитель физики местной школы Валентин Сергеевич Смирнов. Валентин Смирнов: Котельная есть, мощная котельная, но она обеспечивает теплом только всего-навсего одно школьное здание, да еще детский садик. А вот эти пять домов двухэтажных они отключены. Теперь разобрали и теплотрассу, все ушло в бытие, только лишь по той причине, что нет денег на содержание. Нет теперь столовой, нет бани, нет денег. Андрей Бабицкий: Куркино, несмотря на гордое звание центральной усадьбы, деревенька небольшая. Обойти ее без особой спешки и с осмотром невеликих числом местных достопримечательностей можно минут за сорок. Но еще на дальних подступах к деревне как-то теряешься от чувства тотальной заброшенности всех этих сел, несмотря на близость Юхновского района к Москве, всего-то 350 километров. На местных дорогах встречная машина покажется раз в двадцать-тридцать минут, человек же, особенно, как свернешь на боковую дорогу к деревне, выглядит гостем из чуждого мира, случайно забредшим в эти окончательно обезлюдевшие места. "Почти половина населения Куркино - дети и пенсионеры", - говорит глава сельской администрации, дружелюбный и тишайший человек Оля Смирнова. Всего на 80 дворов приходится 219 человек, из них чуть больше 60-ти - это дети дошкольного и школьного возраста, из которых в свою очередь более 10 постоянно проживают или в Юхнове или в Калуге. Они только прописаны в Куркино, поэтому Оля Смирнова и числит их по своему ведомству. Пенсионеров в деревне 40 человек. Среди работоспособного населения, мужчины, человек пятнадцать, работают в Москве на стройке. Две недели в столице, две - дома. Более половины остальных - это приезжие, беженцы и переселенцы из бывших республик Советского Союза, а в последнее время и с Кавказа. Они и составляют основную часть работников хозяйства. Их нескончаемый с начала 90-х годов поток - это единственный источник рабочей силы. В деревне к переселенцам относятся свысока, поскольку в большинстве своем эти люди - городские жители и сельские специальности им приходилось осваивать с нуля. "Деревня умирает", - с какой-то даже гримасой говорят деревенские бабули, уже давно отославшие всех своих детей и внуков на работу и учебу в город. Татьяна Пшеничникова: Какая деревня, когда молодежи-то нету в деревне. А пенсионеры, разве пенсионеры выдержат? Мужики все уезжают на сезонные. Тут платят 300-400 рублей, разве проживет молодежь? Надо платить в колхозе, вот тогда. А то последние уезжают за длинным рублем, жить-то надо как-то. А что купишь, в магазин пойдешь, ничего не купишь на эти триста рублей. Андрей Бабицкий: Сегодня в восьмилетней куркинской школе учится чуть более 40 человек, а несколько лет назад назад, когда количество учащихся было вдвое меньше, ставился вопрос о расформировании школы. Беду отвели, говорит учитель физики Валентин Сергеевич Смирнов, переселенцы. Валентин Смирнов: Возродилась эта школа только лишь по той причине, что начался процесс миграции населения. Сюда приехали из Киргизии, из Казахстана, вот они и пополнили нашу школу, и мы сейчас этим живы. Андрей Бабицкий: Тем не менее проблема критически низкого для сельской школы количества учащихся отнюдь не решена, новый кризис не за горами. Последняя свадьба в Куркино была сыграна два года назад. В детский садик в прошлом году ходило четверо ребятишек, из этой же группы и сформируется первый класс куркинской средней школы. А садик, по всей вероятности, закроют окончательно или до лучших времен, поскольку ходить в него в новом учебном году будет некому. Татьяна Пшеничникова: У нас здесь вот понаехали, у нас платили, нигде не платили, а у нас платили, поэтому у нас задержались. Вот сейчас, если развалить наш колхоз, все, на что будут жить люди, семьи, дети? И поедут дальше, где получают. У нас своих же одни пенсионеры остались. Умрут эти пенсионеры, своих уже нет. Вот это приезжие, так что ничего здесь не останется. Андрей Бабицкий: Хозяйство "Русь" - не последнее, как я уже говорил, в районе, едва сводит концы с концами. Пока оно еще держится, но главным образом за счет советского наследства. Проблема номер один - высокий износ сельскохозяйственной техники. Когда десять лет назад нынешнего председателя Хафиза Шарифовича Шарафутдинова только избрали главой акционерного общества, в его распоряжении было девять комбайнов, сегодня на уборку с грехом пополам удалось вывести пять. Средний доход хозяйства - около трех с половиной миллионов рублей в год, из этих денег надо выплатить зарплату, закупить семенной материал, произвести ремонт техники, производственных помещений, а новый комбайн стоит два миллиона рублей. Хафиз Шарифович то время, когда новую технику, которая потоком шла в деревню, приходилось сдавать на металлолом. В советские времена в каждый колхоз из района спускали план по сбору цветного металла, а бросовой техники было на порядок больше, чем нужно. Вот и пускали ее на переплавку. Сегодня из всех видов помощи остались только дотации на лен, который выращивается "Русью". Лен - культура трудоемкая и убыточная. Без содействия со стороны государства хозяйство уже давно бы отказалось иметь с ним дело. Деревенские пенсионерки грешат на Шарафудтинова, дескать, его мягкотелость и довела хозяйство до развала. Прежний председатель Анатолий Старостин держал колхоз железной рукой, гонял людей, как хотел, но и делал, говорят старушки, много хорошего. Уже в перестроечные времена умел договориться о бартере и привозил в деревню телевизоры, мебель, что-то еще. Этот же ни гаркнуть как следует, ни в морду дать, совсем распустил людей. Как раз, когда мы беседовали с председателем, ему пришлось решать одну крайне важную проблему. Запил деревенский пастух. Вторую неделю подряд он, выгнав стадо на выпас, отправлялся пить горькую, оставляя скот без присмотра. Хафиз Шарифович принял решение его уволить. Хафиз Шарафутдинов: Значит, ты мне напиши докладную, мы его сейчас будем просто увольнять. Все дни, которые он на стаде пропьянствовал, мне Женя докладывал: выгоняет стадо, бросает и пошел на деревню. Сколько дней, мне все выпиши. Андрей Бабицкий: Проблема, однако в том, что другой пастух, которого Шарафудтинов решил назначить на место забулдыги, также не без греха. Его уже несколько раз увозили в район из деревни с тяжелыми приступами белой горячки. Хафиз Шарафутдинов: Но ведь Суханов, мы его прекрасно знаем, прекрасно знаем. Ведь Суханова мы дважды возили сами знаете куда - на Бушмановку, когда у него по ночам мух ловил, белая горячка была. Сейчас он вроде трезвый. Давайте, пусть выходит. Андрей Бабицкий: Я спросил Хафиза Шарифовича, действительно ли его интеллигентность мешает делу, а прежний председатель с его свирепой натурой знал истинный подход к стихийному деревенскому человеку. Хафиз Шарафутдинов: Да, конечно, тогда успехи были, но тогда и ситуация другая на селе была, совершенно. Тогда была мощная поддержка государства, тогда было все практически, все ресурсы, тогда можно было работать, можно было требовать. И тогда в каждой деревне по 40-50 человек выходили работать. Тогда и народу было тьма-тьмущая, тогда можно было жестко. А здесь приходится сейчас маневрировать, условия совсем другие. Сейчас и кнут, и больше всего и пряничек нужен. Потому что человек просто повернется, бросит все и пошел. Андрей Бабицкий: Но парадоксы деревенской жизни таковы, что, несмотря на постоянный глухой ропот недовольства за спиной председателя, недавно на общем собрании акционеров он был переизбран на новый срок. Хафиз Шарафутдинов: Когда меня избирали, люди как-то не знали совершенно меня. За пять лет узнали, и результат, пожалуйста, за пять лет народ, те же бабушки-старушки единогласно проголосовали за то, чтобы я работал дальше, несмотря на то, что вот такой вот я мягкий человек. Андрей Бабицкий: Нельзя сказать, что "Русь" уверенно идет ко дну. Совсем наоборот, она не оставляет попыток выжить. Хозяйству в отличие от большинства аналогичных предприятий района удалось сохранить 95 процентов посевных площадей, в этом году отремонтирована ферма, при мне из Беларуси в Куркино пришла новенькая сеялка за 80 с лишним тысяч рублей. Ее встречали всем машинным двором, человек двадцать мужиков разного, но в основном неопределенного возраста с лицами, свидетельствовавшими о виртуозном умении крепко и неслучайно выпить. Хафиз Шарафутдинов: Ну, наверно, чувство вот такое сохранилось, чувство коллективизма прежде всего, что в коллективного труде пока они видят какой-то результат и видят дальнейшее их существование. Мои, например, колхозники они себе представить даже не могут, что они где-то выделятся и будут рвать пупок, грубо говоря, чтобы семью прокормить. Не знаю, может быть через какое-то время эта психология изменится в корне. Но на сегодняшний день пока превалирует такой момент - только гуртом держаться. Андрей Бабицкий: Тем не менее, Хафиз Шарифович считает, что колхозы способны выжить только при государственной поддержке, собственных ресурсов в сложившихся сегодня экономических условиях явно недостаточно. Этого оказалось довольно, чтобы понять: председатель верит в то, что государство рано или поздно обратит сочувственный взгляд на деревню и сделает что-то хорошее. При этом без ответа остается главный вопрос: что произойдет, если государственная помощь явится не вовремя или же не будет оказана вовсе. Все Куркино сегодня отапливает себя дровами, газа нет и теперь уже, наверное, не будет. Возле каждой хаты свеженапиленные и нарубленные дрова, где-то собранные в поленницы, но в большинстве случаев еще только выгруженные кучей во двор или у забора. Деревня готовится к зиме. Есть в этом куркинском умирании своя красота: сама неспешность катастрофы, умение спокойно принять неизбежное и не склонить перед ним голову, не растревожить душу преувеличенными картинами предстоящей гибели, выдают в деревенском характере умение поладить даже со смертью, а если не поладить, то просто плюнуть на нее как на пустую безделицу. Хафиз Шарафутдинов: Мне нравится жить в деревне, мне нравится такое простое нормальное общение с людьми, без каких-то вторых смыслов, без подтекстов, с ними очень просто и легко общаться с односельчанами. Хотя я здесь недавно, только восемь лет живу, так я житель была сугубо городской и с трудом привыкала, а теперь не хочу уезжать. Мне нравится хозяйство, мне нравится общение с животными, нравится природа. По вечерам выпь кричит. Вы слышали, как кричит выпь? Утром и вечером соловьи поют. Осенью видим, как журавли улетают. В городе этого не увидишь, не летят они над городами. Андрей Бабицкий: Однако, очарование деревенской жизни - это очень часто лишь аберрация неискушенного взгляда, скользящего по внешней канве событий. Тяжелый труд, которым только и способен поддерживать свое существование деревенский житель, неизбежная цена за близость природных струй, очищающих, как считал Жан-Жак Руссо, душу. Валентин Сергеевич Смирнов, учитель физики, в свои пенсионные годы продолжает преподавать, но при этом вынужден держать домашнее хозяйство: корову, бычка, свинью. "Без этого не выжить", - говорит он. Валентин Сергеевич безнадежно влюблен в город, хотя уже давно и окончательно смирился с тем, что проведет оставшиеся дни в деревне. Валентин Смирнов: Меня почему-то постоянно город привлекает больше. Когда я приезжаю в город, то наоборот я, сельский житель, отдыхаю больше в городе, чем, допустим, у себя дома. Здесь я вижу - жизнь идет, людей много. Жизнь идет - это просто интересно. В деревне же какая-то скука, вялость и постоянная работа. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
