Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-09-02]
Факты и мненияВедущий Лев РойтманО пыткахЛев Ройтман: Недавно без суда была казнена палестинка, мать семерых детей. Шпионила в пользу Израиля. Она созналась в этом под пыткой. Ее уличил сын-подросток, тоже под пыткой. Зачем их пытали? Палач-террорист пояснил - без пыток они бы не сознались. Применяют ли пытки в России? - вопрос нашего московского координатора Вероники Боде случайным прохожим. Вот ответы москвичей: “Надеюсь, что не применяют. Как-то, по-моему, это время прошло”. “Вне всякого сомнения, это знают все. Я сам однажды был в милиции, меня били по лбу пресс-папье, чтобы я все вспомнил. Я все вспомнил”. “Почти на сто процентов уверена. Потому что вижу на улице, кто работает в милиции, как они разговаривают, как они себя ведут, как общаются с людьми”. “В России при следствии применяется обыкновенное отношение - затрещины, содержание в неустроенном помещении. Русский человек это как пытки не воспринимает, это нормально”. В нашем разговоре о пытках участвуют: Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Олег Миронов; генерал юстиции Борис Гаврилов; и правозащитник Андрей Бабушкин. Борис Яковлевич, вы недавно участвовали в нашей передаче о новом Уголовно-процессуальном кодексе, он действует, я напомню, с первого июля и предусматривает, это уже к нашей теме, что показания, которые получены на следствии без защитника и не подтвержденные в суде, юридической силы не имеют, они неприемлемы для суда. Казалось бы, пыткам поставлен юридический заслон, они становятся бессмысленными. Снимает ли это проблему? Прежде, чем вы ответите, я представлю вас детальнее - генерал-майор юстиции, заслуженный юрист России, заместитель начальника Следственного комитета при МВД России. Борис Гаврилов: Да, хотя новый Уголовно-процессуальный кодекс предусматривает определенные гарантии, однако, я должен сказать, что эти факты имею место не только в ходе предварительного следствия, но и, к сожалению, в ходе так называемой предварительной проверки по тому или иному заявлению или сообщению. Безусловно, наверное, следует добавить и то, что против пыток направлено и положение части второй статьи 21-й Конституции Российской Федерации, которая прямо запрещает подвергать человека пыткам, насилию и другому жестокому обращению. Ряд положений, которые направлены на предупреждение пыток, записаны и в нашем уголовном законе. Есть специальные нормы, которые предусматривают уголовную ответственность за принуждение к даче показаний, это примерно то же самое, о чем вы говорили, когда бьют, пытают, в том числе и пресс-папье по лбу и так далее. Есть специальная норма уголовного права, которая предусматривает ответственность за злоупотребление служебным положением или превышение своих служебных полномочий должностными лицами, производящими предварительное следствие и дознание. К сожалению, анализ статистических данных свидетельствует о том, что количество этих преступлений, хотя оно в целом и невелико, например, за предыдущие годы ежегодно совершается порядка 10-13-ти преступлений, за которые уголовная ответственность предусмотрена по статье 302-й за принуждение к даче показаний, тем не менее, такие факты есть. И, к сожалению, выявлять их достаточно непросто. И, наверное, те меры, которые предпринимает в целом правоохранительная система, и органы внутренних дел, и органы прокуратуры, наверное, сегодня надо признать, что они все-таки недостаточны. Лев Ройтман: Спасибо, Борис Яковлевич. Олег Орестович Миронов, Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации, заслуженный юрист России, доктор юридических наук. Два года назад вы посвятили специальный доклад именно проблеме пыток в России. Можете ли вы сегодня подвести какие-то итоги, что изменилось? Олег Миронов: К сожалению, итоги неутешительные, я об этом говорил неоднократно. Мы действительно подготовили специальный доклад, который назывался “О нарушении прав граждан сотрудниками МВД Российской Федерации и уголовно-исполнительной системы Министерства юстиции Российской Федерации”. Самые жесткие меры воздействия, физическое воздействие, нередко пытки применяются работниками милиции при задержании людей, когда человек, по Конституции, двое суток может находиться в таких условиях. Все это происходит в замкнутом пространстве, свидетели и участники этих действий это те же работники милиции. И очень трудно доказать, что те травмы, те ушибы, те телесные повреждения, с которыми из милиции был направлен гражданин, предположим, в следственный изолятор или отпущен домой, не были им получены до поступления в рай- или горотдел милиции. Когда же человек направляется в следственный изолятор, то там иные пытки. Мне начальники изоляторов иногда говорили, что у нас нет такого жестокого, жесткого отношения, мы как камера хранения - получили, выдали. Но там другие пытки. Там переполненность следственных изоляторов, там ужасные условия содержания, там люди спят в три-четыре смены. В летнее время подавляющее большинство заболевает кожными заболеваниями, распространен туберкулез. Так что понятие пыток достаточно широкое. И порой россияне не воспринимают как пытки отдельные удары работников правоохранительных органов. Они под пытками понимают систематическое, длительное по времени воздействие, которое приносит физическое, психическое страдание. Так что тот доклад, который мы подготовили, он формально-юридически возымел действие. Было проведено Всероссийское совещание работников воспитательных учреждений МВД, я выступал на этом совещании. Было проведено Всероссийское совещание работников прокуратуры, эта проблема обсуждалась. Было проведено расширенное заседание коллегии Министерства юстиции. Но коренных изменений в этой сфере нет. И я вынужден был на одной из международных конференций обратиться к европейскому сообществу и предложить пригласить на заседание Комитета Совета Европы по предотвращению пыток двух министров российских - МВД и юстиции, с тем, чтобы они разъяснили ситуацию, дали какие-то обязательства, установить сроки, провести мониторинг. Если положение за это время не изменяется, я полагаю, что этот вопрос заслуживает того, чтобы он был рассмотрен на Парламентской ассамблее Совета Европы. Мы взяли на себя обязательства перед Советом Европы, ратифицировали Европейскую конвенцию по правам человека, статья 3-я, которой прямо говорит - никто не должен подвергаться пыткам и унижающему достоинство обращению или наказанию. К сожалению, все это имеет место в России. Лев Ройтман: Спасибо, Олег Орестович. Кстати, министр юстиции Юрий Чайка недавно ведь побывал в Страсбурге, именно в связи с проблемой пыток. Он говорит, что, да, проблема есть, но вроде бы все решается, слава Богу, в лучшую сторону, меняется положение. Но, Андрей Владимирович Бабушкин, председатель “Комитета за гражданские права”, недавно вы для жителей Подмосковья создали особый Центр помощи жертвам пыток. Кто и с чем к вам в основном обращается? Андрей Бабушкин: Пока что к нам за время существования Центра обратилось несколько десятков человек. Это либо родственники тех, чьи братья, дети оказались избиты сотрудниками милиции чаще всего для того, чтобы получить от них признательные показания по конкретным уголовным делам, либо это люди, которые сами пережили такого рода насилие в милиции или учреждениях уголовно-исполнительной системы. Наиболее ярким из этих обращений было обращение отца двух братьев Гасановых, осужденных за изнасилование и убийство. Показания были получены у них под пытками электротоком. При этом Агиль Сурхай-оглы Гасанов утверждает, что во время применения этих пыток в помещении, где пытали ребят, находился прокурор Сергиево-Посадского района господин Лисневский. Другим обращением было обращение матери осужденного Рассказова. Она утверждала, что ее сына зверски избивали сотрудники милиции в городе Ступино Московской области. Прокурор города Ступино вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, ссылаясь, в частности, на отсутствие медицинских документов, подтверждающих следы пыток на теле у Рассказова. И как только я получил это удивительное постановление, женщина достала из папки эти медицинские документы и заявила мне о том, что лично этому самому прокурору, который вынес постановление, лично в руки эти медицинские документы были переданы. Ну и совершенно чудовищное, конечно, дело Григорьева, кандидата географических наук, которое показывает, что никто, даже известный общественный деятель, даже бывший депутат не защищены от того, чтобы стать жертвами пыток. Этого человека обвинили в мошенничестве, сказали, что, якобы, он незаконно москвичам передавал земли под садово-огородные участки. Очень долго длилось уголовное дело, следствие запугивало Григорьева. И вот в один прекрасный момент ночью на квартиру Григорьева врываются сотрудники милиции, старика 64-летнего бьют ногами по голове, причиняют ему кровоизлияние в мозг, позднее из мозга у Григорьева будет удалена гематома объемом 160 кубических сантиметров, ломают ему ребра. И вот полуживого человека приводят в милицию, куда приходит следователь следственного комитета при ГУВД Московской области некий Дмитрий Серсков, он видит, что Григорьев практически не может говорить, что Григорьев может скончаться с минуты на минуту, и вместо того, чтобы доложить прокурору Московской области о том, в каком состоянии находится человек, которого они собираются помещать под стражу, он дает команду вести его в следственный изолятор. Лев Ройтман: Спасибо, Андрей Владимирович. Борис Яковлевич, можно себе вполне представить - трудно выявлять подобные преступления, применение пыток, применение незаконных методов ведения следствия, ибо дают показания и обвиняются, в сущности, профессионалы, которые, кажется, без пыток вовсе не готовы признаваться в том, что они учинили. Но, что делаете вы в подобных случаях? Борис Гаврилов: Я бы, может быть, немножко не согласился с вами в том плане, что эти профессионалы так называемые сами без пыток не признаются. Как раз работники милиции в случае возбуждения против них уголовного дела и должного уголовного преследования со стороны органов прокуратуры, как правило, достаточно быстро признаются во всех своих негативных проступках и даже злодеяниях. В случае выявления таких фактов проводим соответствующие служебные расследования, и при подтверждении таких фактов, а они, как правило, подтверждаются, материалы для принятия решения направляем в органы прокуратуры. Поскольку, в соответствии с уголовно-процессуальным законом, расследование преступлений, связанных с противоправной деятельностью работников милиции, в целом правоохранительных органов осуществляют следователи прокуратуры. Такие уголовные дела в том числе и доходят, как мы говорим, до суда, и виновные лица осуждаются. Есть такая определенная статистика, правда, повторяюсь, таких фактов немного, буквально десяток-другой находится в целом. Но, к сожалению, и тот десяток-второй фактов они серьезно позорят систему органов предварительного следствия и в целом правоохранительные органы. И, соответственно, создают то негативное мнение, которое высказывают наши коллеги-правозащитники, абсолютно обоснованно высказывают. И, соответственно, то, что говорят в этом случае наши российские граждане. Лев Ройтман: Спасибо, Борис Яковлевич. Олег Орестович Миронов, идут ли на убыль факты применения пыток? Олег Миронов: К сожалению, та статистика, которой мы располагаем, меня очень настораживает. Когда я четыре года тому назад начал работать на своей должности, мы из всех полученных жалоб имели около 30% жалоб по криминальной тематике, теперь эта цифра возросла до 51%. Мы получаем более двух тысяч письменных жалоб в месяц, кроме того, у нас работает приемная, мы выезжаем в различные города и субъекты Российской Федерации. Но это вовсе не значит, что 51% получаемых жалоб это все связано с пытками. Жалуются на невозбуждение уголовного дела, когда есть преступник, есть преступление. Жалуются на то, что возбуждено уголовное дело без достаточных оснований. Так что тенденция очень настораживающая, она заставляет глубоко задуматься. Но мы с вами могли бы и расширить наш разговор, если бы мы включили в нашу тему еще то, что происходит в Чечне. Вот там действительно мы встречаемся с отношением к людям, которое растаптывает их человеческое достоинство. Это и по отношению к военнослужащим, которые подвергаются пыткам со стороны бандитов. К сожалению, и сами военнослужащие нередко ведут себя аналогичным образом. И когда мне пытаются сказать: посмотрите, что делают бандиты, я всегда говорю, что этим и отличаются наши милиционеры, внутренние войска, армия от бандитов, что они должны действовать в рамках закона и не копировать методы и способы действия бандитов. Кроме физического насилия население Чечни подвергается и психологической пытке, когда над каждым почти населенным пунктом каждую ночь раздаются артиллерийские залпы и женщины и дети прячутся по подвалам. Это происходит каждую ночь, я сам был свидетелем этого, с 19-го по 22-е августа нынешнего года, это моя последняя поездка в Чечню, а я много раз там бывал, и я был свидетелем всех этих вещей. Это пытка, которая длится уже с 1994-го года, без малого восемь лет население Чеченской республики подвергается такому страшному психологическому, а во время “зачисток” и физическому насилию и пыткам, когда людей бросают в ямы, держат там по несколько суток, многие не возвращаются, если возвращаются, то возвращаются избитыми. Это порочит нашу систему, нашу армию. И руководство армии само борется с этим. В прошлую поездку в мае месяце в Чечню у меня была встреча с командующим Северокавказским округом, и он мне с возмущением говорил: я сам вырос на Кавказе, я сам вырос в Чечне. И когда мы прилагаем все усилия, чтобы гармонизировать отношения, показать, что армия призвана помогать людям, то такие действия со стороны отдельных солдат, офицеров все разрушают и не дают гарантии того, что там когда-то восстановится мир, порядок и справедливость. Лев Ройтман: Спасибо, Олег Орестович. Ну вот вы сами, так сказать, явочным порядком расширили тему сегодняшней передачи. Андрей Владимирович Бабушкин, то, о чем говорил Олег Орестович, когда отдельные солдаты, офицеры, невзирая на все предписания, на подчас запреты сверху, тем не менее, практикуют пыточные приемы, не является ли это продолжением и отражением того, о чем говорил один из собеседников Вероники Боде: ну, затрещина, ну, содержание в нечеловеческих условиях, но в России на это не жалуются, это пыткой не считается. Андрей Бабушкин: У меня перед глазами материалы социологических исследований, где гражданам предложено оценить восемь фундаментальных прав. 73% опрошенных заявило, что защита от пыток является делом первостепенной важности. Поэтому на сегодняшний день отношение людей к пыткам, наверное, менее терпимо, чем оно было 10 или 15 лет назад. Но вместе с тем, действительно, многие считают, что без пыток невозможно раскрыть уголовное дело. Проблема связана и с тем, что очень во многом сменились на сегодняшний день кадры МВД, прокуратуры, пришли молодые ребята, которые не очень высокого профессионального уровня на сегодняшний день достигли. Им чаще бывает проще выбивать показания, чем убедить человека признаться в том, что он совершил правонарушение. И, конечно, огромное воздействие на уровень пыток оказывает ситуация в Чечне. По нашим данным, две трети тех людей, относительно которых нам заявили, что они пытали допрашиваемых, это люди, прошедшие через Чечню. Чечня оказывает разрушающее, деморализующее воздействие на ситуацию и в органах внутренних дел, и в органах исполнения уголовного наказания, и в органах прокуратуры. С другой стороны, попытка законодателя бороться с пытками на законодательном уровне она во многом лукава. Несколько дней назад я принимал участие в Хамовническом суде в рассмотрении моей жалобы на Хамовническую прокуратуру за отказ в возбуждении уголовного дела по делу Бочкаревых. Мы установили, что проверка проведена неполная, врачей не допросили, сокамерников не допросили, медицинские документы фальсифицировали. И когда, казалось бы, судья должна была отменить постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, она выносит постановление о том, что она это постановление не отменяет, а считает, что это дело должно быть рассмотрено в рамках общего уголовного дела по обвинению Бочкаревых. И когда я пытался ей сказать, что извините, пожалуйста, не может в рамках общего уголовного дела по обвинению Бочкаревых быть рассмотрен вопрос о применении к ним пыток, потому что это не является предметом судебного разбирательства по этому делу, ей ответить было нечего. Но, к сожалению, в судах, в органах прокуратуры сложилась порочная практика, когда эти явления применения жестокого пыточного обращения к задержанным, подследственным, к наказуемым оно не получает должной оценки со стороны тех органов, которые должны стоять на страже закона. Лев Ройтман: Спасибо, Андрей Владимирович. Борис Яковлевич Гаврилов, подобное отношение вам в Следственном комитете при МВД знакомо? Борис Гаврилов: Да, знакомо. Я должен, наверное, согласиться с мнением Андрея Владимировича о том, что зачастую это сегодня обусловлено тем, что на работу в правоохранительные органы пришли молодые люди, не имеющие достаточного профессионализма. Но я должен еще маленькую ремарку сделать, суть которой в том, что примерно 30% жалоб, которые поступают на факты пыток, достаточно просто смешны. Когда уголовник, имеющий пять-десять судимостей, жалуется на следователя, 20-летнюю девушку, что она его била стулом по голове. И таких, кстати, заявлений поступает порядка 30%. Я абсолютно согласен, что проблема есть, и мы будем принимать все меры к тому, чтобы все-таки такие факты просто минимизировать. Хотя я не могу дать гарантию, что они полностью будут устранены. Приносим свои извинения за возможные неточности Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
