Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[31-12-05]
Дорога свободыО работе региональных вытрезвителей. Писателю Юлию Даниэлю исполнилось бы 80 лет. Людмила Алексеева об отношениях российских правозащитников с властью и с международными организациямиВедущая Кристина Горелик Кристина Горелик: Подаренные депутатами Государственной Думы России дополнительные новогодние выходные могут обернуться для российских граждан тяжелым испытанием. Для одних попасть в вытрезвитель - унижение и пропажа денег, для других - единственный шанс не замерзнуть на улице. Предлагаю вашему вниманию подборку очень разных региональных репортажей об этом уникальном советском изобретении. В Ижевске два из пяти вытрезвителя закрыты. Таким образом, МВД Удмуртии отреагировало на предложение местной прокуратуры привести деятельность вытрезвителей в соответствие с российским законодательством - получить лицензию на оказание платных медицинских услуг и перечислять полученные от клиентов штрафы в местный бюджет. С подробностями Надежда Гладыш. Ижевск. Надежда Гладыш: Пять вытрезвителей Ижевска, по одному на каждый район города, были до начала лета этого года сущим кошмаром для наших мужчин. План по доставке в них клиентов спускался всем подразделениям МВД. Люди уже точно знали, где стоят дежурные серенькие микроавтобусы-"буханки" с решетками на окнах, в которые запихивали мужиков, чтобы доставить в один из вытрезвителей, которые работали как хозрасчетные предприятия, то есть все, что вытрезвители вымогали со своих невольных клиентов, поступало на их же содержание. А уж о том, что выгребалось из карманов одежды до трусов раздетых мужчин, история умалчивает. Три года и полтора десятка публикаций о вопиющих беззакониях, творящихся за стенами этих якобы медицинских учреждений, понадобилось журналисту ижевской городской газеты "День" Михаилу Эстрину, чтобы прокуратура Удмуртии, наконец, среагировала. Михаил Эстрин: До сих пор же действует позорный приказ 1985 года, разрешающий милиции фактически похищать людей, принудительно их раздевать, причем ответственности за это милиция никакой не несет. Там есть пункт, что задержанному предлагается раздеться, если он отказывается, разрешается применить к нему силу. Есть в Ижевске случай, когда мужчина, помощник депутата, ни кто-нибудь, вышел из машины за фисташками, попался на глаза милиционерам, его задержали, привезли в вытрезвитель, он все пытался выяснить, за что, ему сломали шейный позвонок, он полгода лечился в больнице, и прокуратура дважды признала действия сотрудников правомерными. У него было 5 тысяч, они пропали, это было одним из мотивов. Это открытый путь к произволу, потому что разрешено делать фактически что угодно. Надежда Гладыш: Таким образом, прямая экономическая заинтересованность сотрудников в выколачивании денег из клиентов собирала здесь народ совсем отпетый. Так, в нынешнем декабре в Ленинском суде Ижевска начался суд над прапорщиком Тверигиным, который ровно три года назад в вытрезвителе Ленинского района избил до полусмерти мастера электромеханического завода Сергея Думкина. Тот чудом остался жив. Среди множества нанесенных ему травм прямую угрозу для жизни представлял разрыв селезенки. А прапорщик представил неторопливому следствию справку об инвалидности вследствие ожирения. В начале лета ижевские вытрезвители закрыли. Вернее, их прикрыли. Это событие и его причину комментирует сотрудник пресс-центра удмуртского МВД, капитан Владимир Патрин. Владимир Патрин: В адрес Министерства внутренних дел Удмуртской республики поступило представление прокуратуры Удмуртской республики о выявленных нарушениях при работе медицинских вытрезвителей и требование их устранения. На первоначальном этапе Министерство внутренних дел эти требования выполнить не смогло в связи с тем, что были нужны некоторые материальные средства и достаточно большие, поэтому пришлось вытрезвители закрыть. Речь шла, во-первых, о лицензировании деятельности медицинских вытрезвителей, так как они носят название все-таки медицинского учреждения. Второй вопрос был по финансированию. То есть вытрезвители находились как бы на самофинансировании. Требование прокуратуры, чтобы они финансировались либо из местного, либо из государственного кармана. Уменьшение количества произошло за счет Ижевска, здесь вместо пяти осталось всего три. Если принять во внимание, что сейчас медицинские вытрезвители будут финансироваться из местного бюджета, то прямой зависимости между количеством собранных денег от штрафов и заработной платы уже не существует. Надежда Гладыш: Однако полемика в обществе продолжается. Противники закрытия вытрезвителей стремятся доказать, что пьяные теперь будут замерзать на улицах, а криминальные угрозы возрастут. Сторонники их ликвидации доказывают, что вытрезвители никогда не служили гуманным целям, а за порядок на улицах с милиции никто ответственности и не снимал. Для Радио Свобода. Надежда Гладыш, Ижевск Кристина Горелик: Вспыхнувший было конфликт между пожилым жителем Обнинска и местным вытрезвителем удалось уладить без привлечения к делу журналистов, прокуратуры, судебных инстанций. Рассказывает Алексей Собачкин. Алексей Собачкин: Юрий Наумович Чуприков - пожилой человек. Как-то возвращался домой из гостей, находясь в подпитии. Шел тихо, ни к кому не приставал, а когда переходил дорогу, был задержан нарядом милиции. Юрий Чуприков: Перед носом останавливается машина милицейская, говорят: "Заходи". Я от них стал убегать. Они меня поймали (смеется), они тренированные, поймали, порвали рубашку. Чего вы, говорю, с пенсионерами воюете? Меня начали заталкивать туда. Я себе темечко повредил, ударился, шишка была. Алексей Собачкин: Так Юрий Чуприков оказался в вытрезвителе. Дежурный милиционер позвонил родственникам задержанного и предложил им забрать его. Через полчаса в вытрезвитель приехали дочь и зять Юрия Чуприкова, и там произошел скандал. Родственники стали возмущаться тем, что задержали пожилого человека. Дежурный милиционер тоже за словом в карман не полез. Короче говоря, возник конфликт. В конце концов, дежурный предложил заплатить 700 рублей и забрать задержанного домой. Родственники, делать нечего, согласились. Хотя плата, как объясняет зять Чуприкова Григорий Савин, ему показалась высокой. Григорий Савин: Такая плата за качество услуг, оказываемых медвытрезвителем, это слишком большая плата. Я часто езжу в командировки и знаю, сколько стоят одноместные номера со всеми удобствами, а стоят они рублей 600, а тут человека засунули в бетонную коробку, взяли 700 рублей. Это просто грабеж. Вообще я считаю, то, что сделали с Юрием Наумовичем, это ситуация, полная крайнего цинизма и бессердечности со стороны сотрудников милиции. Идет пожилой человек, пенсионер, по их мнению, он нетрезв. Хорошо, я согласен. Но они так же уверены, что он не способен передвигаться самостоятельно домой. Но если уж они неравнодушны к состоянию пенсионера, перевели бы его на другую сторону улицы. Во всяком случае, он шел в нужном направлении, а не в противоположном от своего дома. Алексей Собачкин: Еще Григорию Савину не понравилось, как с ним общался дежурный милиционер вытрезвителя. Григорий Савин: Было явное давление со стороны офицера милиции на нас, чтобы мы сиюминутно сделали оплату. Он угрожал не отпустить Юрия Наумовича, хотя сотрудники милиции сами позвонили и предложили за ним приехать, то есть это была не наша инициатива, а их предложение, которое мы, естественно, приняли. Он, конечно, не матерился, но все его поведение, весь резкий тон разговора указывал на то, что мы, в общем-то, для него существа, которые гражданских прав не имеют, на территории медвытрезвителя, во всяком случае. Алексей Собачкин: Родственники доставленного в вытрезвитель пенсионера стали писать жалобы во все инстанции. Они уверены, что, во-первых, не было оснований задерживать подвыпившего пожилого человека. Во-вторых, они считают, что так называемые услуги вытрезвителя оценены слишком дорого. А, в-третьих, родственники обиделись на то, что в вытрезвителе с ними разговаривали некорректно. Начальник Обнинского вытрезвителя Николай Дорогобужский признает неправильное поведение своего сотрудника. Николай Дорогобужский: Был на взводе милиционер и произошел конфликт с родственниками гражданина Чуприкова. Они ему слово сказали, он им некорректно ответил, получилась своего рода перебранка. Проводилась служебная проверка по этому поводу. Алексей Собачкин: Дежуривший в тот вечер милиционер был наказан выговором, так же он лишился премии 10 тысяч рублей. Что касается оплаты услуг вытрезвителя, ее размер - 700 рублей - установлен постановлением мэра города и, со слов Дорогобужского, милиционеры не в праве брать ни меньше, ни больше. Да и задержание Чуприкова, на взгляд начальника вытрезвителя, было проведено абсолютно законно. Николай Дорогобужский: Гражданин Чуприков Юрий Наумович, 1938 года рождения, находился в нетрезвом состоянии, в средней степени опьянения. Он находился на проезжей части дороги. Он не смог внятно объяснить, кто он такой и где живет, показал, где он живет, в противоположную сторону. Алексей Собачкин: Родственники Юрия Чуприкова собрались обжаловать действия милиции в суде, но дело разрешилось необычным образом: на днях начальник вытрезвителя пришел к пенсионеру домой и извинился за некорректное поведение своего сотрудника. Юрий Наумович растрогался и отговорил родственников писать жалобу в суд. Для Радио Свобода Алексей Собачкин, Обнинск Кристина Горелик: В Костромском вытрезвителе почти не бывает случаев жестокого обращения, оскорбительного отношения к подвыпившим людям. Может, потому что трудятся здесь в основном женщины. О неженской работе и трудных подопечных - Ольга Вахоничева. Ольга Вахоничева: Рядовая Елена Василенко самый молодой милиционер в Костроме. У симпатичной 20-летней девушки место работы не совсем обычное, в Костромском городском вытрезвителе она служит в должности милиционера по подбору пьяных. Узнав о будущем месте работы Елены, ее родные расстроились. Елена Василенко: Сначала папа сказал: "Вытрезвитель - неженская работа". Позвонила подруга, сказала: "Не могла чего-нибудь получше найти?" Зато ребенок был рад, очень даже обрадовалась, что мама работает в милиции. Ольга Вахоничева: Елена Василенко не единственная девушка, которая работает в вытрезвителе. В штате сотрудников учреждения 70 процентов -представительницы слабого пола. Как говорит Лена, устроиться в органы милиции молодым женщинам трудно, работодатели боятся, что рано или поздно они уйдут в декретный отпуск. У начальника Костромского медицинского вытрезвителя Валерия Фоменко иная точка зрения. Валерий Фоменко: Мужчины стараются найти зарплату, адекватную своим потребностям, а у нас зарплаты низкие. Ольга Вахоничева: За 5 тысяч рублей в месяц у девушек работа сутки через двое. Одна смена - дежурство - прием, медицинский осмотр, оказание помощи доставленным в вытрезвитель, и выездная смена, или так называемый "свободный поиск". На единственном УАЗике сотрудники учреждения подбирают по городу пьяных костромичей. Действуют девушки согласно Административному кодексу Российской Федерации, иначе жалоб не оберешься. Говорит сотрудник УВД Костромы Виталий Семенов. Виталий Семенов: В Административном кодексе есть статья, которая гласит: "Доставлять в вытрезвитель лиц, вид которых оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность". Представьте себе, валяется бомж какой-нибудь пьяный, зимой человек вообще может замерзнуть. Девчатам, наоборот, многие благодарны, спасают жизни буквально. Ольга Вахоничева: В среднем за сутки в вытрезвитель поступают от 10 до 15 человек. Самое сложное время: в выходные и праздники. Клиентами учреждения чаще всего становятся бомжи, общаться с ними не очень приятно - и внешний вид, и само поведение явно не образцовые. Есть и те, для кого вытрезвитель почти что дом родной. Один из них Ефимыч. Разговор и общение у сержанта Любы Кукушкиной с ним происходит примерно по одной схеме. Любовь Кукушкина: Раздевайтесь, будете у нас отдыхать. Ефимыч: Не трогайте. Уйдите от меня. Любовь Кукушкина: Тихо, не ругаемся, спокойно. Ефимыч: Не ругаемся. Любовь Кукушкина: Бывает ужасно. Но что делать, работа у нас такая, ничего с этим не поделаешь. Не выгонишь же его, не скажешь, пусть его другие заводят в палату. Ольга Вахоничева: По мнению начальника вытрезвителя Валерия Фоменко, девушки терпимее, чем мужчины, относятся к спецконтингенту, многих просто жалеют. На женский же коллектив перебравшие костромичи реагируют по-разному, часто даже кокетничают с девчатами. Валерий Фоменко: Одни, например, с удовольствием раздеваются, они как бы заигрывают с ними, сами даже идут впереди их в палату. Она его под ручку возьмет, он сам заходит в палату. А некоторые, наоборот, неадекватно, потому что стесняются перед женщиной раздеваться, снимать те же брюки. Ольга Вахоничева: При всех плюсах работу в медвытрезвителе Фоменко считает неженской, но заманить сюда мужчин становится все труднее. И дело не только в небольшой зарплате. Еще в 1999 году в Костроме из-за скудного финансирования сократили все районные медицинские вытрезвители, создав единый, выселили коллектив на окраину города в старое здание. Коммуникации в аварийном состоянии, водоснабжение держится на самодельных хомутах, обмундирование не выдают. Труд тяжелый, клиенты трудные, а в штате все больше девушки - таковы сегодняшние будни Костромского медицинского вытрезвителя. Для Радио Свобода Ольга Вахоничева, Кострома Кристина Горелик: Накануне Нового года Людмила Алексеева подводит итоги года прошедшего. Об отношениях российских правозащитников и международных организаций в этом году, о последних инициативах российской власти и об оценке ее деятельности, в рубрике Людмилы Алексеевой. Людмила Алексеева: В современном мире в дипломатических отношениях между государствами существенное место занимают проблемы взаимоотношений власти и граждан или, иначе говоря, соблюдение властями всех стран, вступающих между собой в дипломатические отношения, прав и свобод своих граждан. Эта традиция родилась в дипломатии западных стран и сравнительно недавно, в 70-е годы прошлого столетия. Но сейчас уже стало нормой, по крайней мере, для демократических государств, активное участие в переговорах между государствами на эту тему общественных организаций, в первую очередь правозащитных. Дальше всех по этому пути продвинулась Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Эта международная организация приглашает на свои конференции по человеческому измерению активистов правозащитных организаций, и они участвуют в обсуждении вопросов, напрямую их касающихся, наравне с представителями государств. Другие межгосударственные организации делают лишь первые шаги на пути к сотрудничеству с гражданским обществом, я имею в виду, прежде всего, Европейский союз. О взаимоотношениях этих международных организаций с российским правозащитным сообществом я беседу с Юрием Джибладзе. Он возглавляет находящийся в Москве Центр развития демократии и прав человека, ведет большую работу по налаживанию связей российского правозащитного сообщества с международными организациями. Среди московских правозащитников Юрия Джибладзе полушутя, полувсерьез называют "министром иностранных дел российского гражданского общества". Первый мой вопрос Юрию о позиции российских властей в отношениях с международными организациями в области прав человека. Пожалуйста, Юрий. Юрий Джибладзе: Позиция российских властей стала гораздо более активной и критической, я бы сказал, по отношению к деятельности международных организаций. Возможно, наиболее остро ситуация сложилась в отношениях России и ОБСЕ. Россия выражает очень резкое недовольство деятельностью ОБСЕ в отношении мониторинга демократических институтов, в частности, выборов. Началась эта, можно сказать, фронтальная атака на ОБСЕ, проводимая Россией и поддержанная целым рядом государств СНГ, когда была принята декларация в Астане в июле 2004 года, но в этом году эта атака приобрела более резкие формы. Фактически по каждому взаимодействию с ОБСЕ российские власти выражали крайнее неудовольствие деятельностью этой организации, говорили, что она нуждается в полном пересмотре своего мандата. Людмила Алексеева: Чем вы объясняете это недовольство? Юрий Джибладзе: В первую очередь тем, что легитимность выборов признается, как мы хорошо знаем, путем миссий ОБСЕ, направляемых для наблюдения на выборах, и это наблюдение фактически остается почти последним инструментом демократического контроля. Ибо авторитарные власти в различных странах постсоветского пространства систематически ликвидировали внутренние механизмы контроля средств массовой информации, возможности для неправительственных организаций внутри страны заниматься мониторингом. Так, например, в российском законодательстве был ликвидирован институт наблюдателей из числа неправительственных, независимых российских организаций. Таким образом, получается, что мониторинг со стороны ОБСЕ играет решающую роль в признании или непризнании результатов выборов. Слава богу, они не послали своих наблюдателей на выборы в Чечне, что важно, таким образом, не соглашаясь играть фактически роль наблюдателя на выборах, результаты которых были предопределены заранее. Людмила Алексеева: Может быть, и это вызвало недовольство? Юрий Джибладзе: Это вызывало, наверное, претензии, но в целом позиция российских властей в отношении ОБСЕ была такая, что есть определенный перекос, что наблюдают только за постсоветскими странами, что в ущерб экономическому сотрудничеству и вопросам военной безопасности, фокус усилий слишком сильно направлен на мониторинг демократических институтов и это вмешательство во внутренние дела. Собственно говоря, тезис о том, что права человека - это внутренние дела государства, он реанимирован был впервые в прошлом году как раз Декларацией, подписанной в Астане, таким образом фактически перечеркивая фундаментальный принцип Хельсинских соглашений 1975 года, на которых построено ОБСЕ, а именно то, что права человека не являются внутренним делом государств. Людмила Алексеева: Сейчас в дополнении к ОБСЕ появился такой механизм защиты прав человека, как Европейский союз. Этот механизм наши правозащитники используют? Юрий Джибладзе: С 2005 года начался параллельно новый процесс между Европейским союзом и Россией, регулярные консультации по правам человека. Эти консультации происходили и происходят пока еще в достаточно закрытом режиме дипломатического общения, без какой-либо прозрачности и отчетности перед обществом. Отношения с Евросоюзом для России, для российских властей, для российского государства чрезвычайно важны с точки зрения экономики, возможности успешно продавать нефть, газ - основу силы нынешних властей и нынешнего режима, решать вопросы с Калининградом и так далее. То есть там есть реальные рычаги влияния, давления, там есть реальная заинтересованность. И в этом смысле особенно важен этот новый механизм. Мы не могли остаться в стороне и обратились к странам Евросоюза и к руководству Евросоюза с предложениями о том, чтобы сделать этот процесс, консультации гораздо более открытыми, включающими гражданское общество. Второй раунд консультаций, который прошел в Брюсселе 8 сентября этого года, уже имел несколько другой характер. Потому что наши письма, наши обращения некоторую роль сыграли, по крайней мере, повестка дня была сформирована довольно близко к тем предложениям, которые мы направили. И теперь при подготовке к третьему раунду слушаний, который пройдет в начале февраля и, скорее всего, в Москве, речь идет о том, что будет специальная встреча накануне официальных консультаций участников этих переговоров с российскими неправительственными организациями, где мы сможем прямо поставить перед ними наши вопросы. Требуется согласие обеих сторон и российская сторона пока категорически возражает против участия гражданских организаций. Людмила Алексеева: Как в Европейском союзе оценивают этот подход российских властей к гражданскому обществу? Юрий Джибладзе: Еврокомиссия приняла очень важное заявление, где указывает конкретно на проблемы с правами человека, гуманитарными проблемами в Чечне, на Северном Кавказе, положением со средствами массовой информации. И новый достаточно сюжет - это положение гражданского общества, положение самих неправительственных организаций. При этом она прямо в этом заявлении указывает на то, что она очень рассчитывает на активное участие российских гражданских организаций в диалоге ЕС-Россия по правам человека. Людмила Алексеева: Как отреагировали западные партнеры России на появившийся в Думе законопроект о некоммерческих организациях, ведь он явно направлен на установление жесткого бюрократического контроля за их деятельностью? Юрий Джибладзе: Фактически эта солидарная реакция политиков и гражданского общества во всем мире, заключение Совета Европы по законопроекту показало полную неадекватность положений законопроекта, их несоответствие Европейской Конвенции, международным нормам. Были многочисленные заявления, причем официальные, американского Конгресса, резолюция Европарламента, личные встречи и разговоры на эту тему глав государств, звонки президенту Путину на эту тему. Просто вал статей, интервью, заявлений, огромное количество заявлений неправительственных организаций всего мира. Сперва отреагировали, конечно, российские организации, которые поняли сразу же, чем это грозит. Было принято открытое заявление "Нет уничтожению гражданского общества", которое подписало больше 5300 организаций по всей России. Людмила Алексеева: Тем не менее, этот законопроект не был отвергнут. Такое отношение к гражданам нынешних наших властей - отрыжка совсем недавнего для нас советского времени. Ни во что не ставить граждан - прочная традиция в нашей стране. Но мир сейчас развивается со стремительной быстротой. Глядишь, в обозримом будущем отойдет в прошлое и этот пережиток начальственной спеси. Кристина Горелик: Это была рубрика Людмилы Алексеевой. 30 декабря 1988 года ушел из жизни писатель Юлий Даниэль. Буквально через месяц после празднования своего 63-го дня рождения. В этом году Даниэлю исполнилось бы 80 лет. О Юлии Даниэле сегодня вспоминают друзья, родные. Ему сегодня поют песни и читают стихи. Народный артист России Александр Филиппенко. Кончается рабство, холопство кончается. Кристина Горелик: Беседую с сыном Юлия Даниэля Александром Даниэлем. Александр Даниэль: Парадокс, проблема моего отца была вот в чем. Он стал героем, персонажем самого знаменитого политического процесса 60-х годов. Считается, что процесс Синявского и Даниэля стал началом диссидентской активности в стране, диссидентского движения. Но сам он диссидентом никогда не был. Он дружил со многими диссидентами, он с интересом и сочувствием относился к диссидентской активности 70-х годов, но он не был диссидентом. Конечно, Юлий Маркович сам выбрал свою судьбу. Он совсем неслучайно оказался в этом самом эпицентре, и совсем неслучайно все сложилось так, как сложилось. И, тем не менее, на политику, как на политику, ему было наплевать. Ему было не наплевать на другое. Может быть самый глубокий... (Немножко у меня язык отсыхает, потому что анализировать вообще психологию родного отца не самое достойное занятие.) Но я думаю, он бы меня простил. Потому что, мне кажется, ему самому было бы важно это сказать, и он это на самом деле сказал, он это говорил и всей своей прозой, хорошей или плохой, литературой, но в его прозе это просто главное и в стихах это главное, и в письмах это главное. У него было чудовищная, никогда не проявлявшаяся внешне, а только на бумаге, но доходящая до фобии боязнь человеческой разобщенности, можно это назвать страхом одиночества. Это, пожалуй, в такой же степени психологическое, в какой и социальное. Всю жизнь он помнил о той, как, опять-таки, в одной из его поэм сказано, "поре глухонемой", на которую пришлась его юность. Времени, когда люди сидели в своих раковинах, и любой контакт человека с человеком был опасен. У него даже в его повести "Искупление", по-моему, лучшей из его повестей, есть такой отрывок. Герою снится сон о том, что они едут куда-то на моторной лодке и все чего-то разговаривают и кричат, но ни звука не слышно, никто никого не слышит. А волны тем временем становятся больше и больше, круче и круче, и герой начинает кричать, "мы перевернемся, мы опрокинемся", но его не слышат. Он там напрягает голос, кричит, где-то прорывает эту немоту, но в этот момент лодка опрокидывается... и он просыпается. Этот сон - очень важный знак, в нем, может быть, весь смысл той прозы, которую он писал, - прорвать вот эту немоту. И это ему было интересно, а не с властью бороться. А вообще он был человек, пожалуй, слишком легкий и даже легкомысленный для тех суровых и реалистичных времен, которые настали с началом диссидентства, по крайней мере, в диссидентских кругах такое было достаточно напряженное, даже трагическое мироощущение. В общем, одно из главных свойств Юлия Марковича, конечно, было легкомыслие. Кристина Горелик: Продолжает жена Юлия Даниэля Ирина Уварова. Ирина Уварова: Он был притягательный человек. Вокруг него всегда начинали собираться компании. Мы, в общем, как популяция, так сказать, мировой цивилизации, люди тяжелого удельного веса. Это дано нашей литературе, это дано вообще нашему культурному всему фону и всем нам. И на фоне всего этого он обладал какой-то поразительной легкостью. У меня никогда не возникало с ним никаких сложностей в бытовой жизни. Очень легко мыл посуду, очень хорошо и легко. Специально заниматься уборкой, чтобы с пылесосом, с тряпками, - нет. Но пространство вокруг себя он держал в некотором ритмическом порядке. Я бы сказала, что его отношение к жизни определялось очень неприметным эстетическим чувством: как что-то приготовить, как принести поднос с какой-то едой, самой немудреной. Он очень красиво всегда все делал, легко, не имея претензий к окружающей бытовой жизни. Но при всей своей человеческой исключительности (я сейчас беру не в возвышающем смысле, действительно, он очень отличался от окружающих), он все равно был сыном своего времени, шестидесятник такой. Классический. Поет Александр Городницкий. От злой тоски, от злой тоски, Александр Даниэль: Вот я совсем еще мальчишкой с какого-то похода приволок эту самую песню. И прошу прощения у тех, кто когда-нибудь слышал, как я пою, надеюсь, таких людей немного, напевал ее дома, вот эту "От злой тоски не матерись". Отец услышал, навострил ухо, говорит: "Ты чего поешь?" - "Да вот, -говорю, -услышал у костра". Он говорит: "А ну-ка, сначала давай". Причем, беда в том, что отец в нашей семье единственный, у кого было хоть какое-то подобие музыкального слуха. Но он выдержал, выслушал внимательно, более того, если мне не изменяет память, велел записать слова, что неслыханное дело для него. "Да, какие песни стали петь дети...", - сказал он так, задумчиво. И потом пел ее направо и налево. Кристина Горелик: Что-нибудь почитайте из его стихотворений. Александр Даниэль: Я говорил о легкости и легкомыслии, которые были у Юлия Марковича. Так он об этом просто стихотворение написал осенью 1965 года, когда ему исполнялось 40 лет, которое называется "Сорокалетие". Он сидел то ли еще на Лубянке, то ли уже перевели их в "Лефортово" (как раз осенью 1965-го тюрьму лубянскую ликвидировали, всех перевели в "Лефортово"), так что они с Синявским как-то оказались еще и последними узниками Лубянки, это тоже неслабо. Так вот, он написал тогда в ноябре 1965 года стихотворение, которое так и называется "Сорокалетие". Как славно знать, что был ты несерьезен, Александр Даниэль: Вот такое стихотворение. Это, если угодно, манифест, гораздо более значимый для него, чем все другие серьезные манифесты, которые у него тоже попадались в его стихах. Дело в том, что сам себя он поэтом не считал никогда, как не считал себя и писателем. Когда ему приходилось представляться, он никогда не произносил слова "писатель" и тем более "поэт". Он всегда говорил: "Юлий Маркович Даниэль, литератор". Имея в виду при этом вполне определенную литературную профессию: поэт-переводчик. Вот поэтические переводы он считал своим делом, своим ремеслом, своим куском хлеба, своей работой, и старался делать эту работу как можно лучше. Интересно, что когда он писал свою прозу, ту, за которую его потом судили, он ее писал всегда набело, без помарок. А вот когда он работал над переводами стихов, огромное количество черновиков всегда было. Как со стихами было, я не знаю, он их сочинял в лагере, скорее всего, он больше сочинял в уме и только переносил на бумагу, когда уже сочинил, но стихи для него были просто способом творчества там, где невозможно писать в прозе. Он об этом прямо пишет в поэме, которую он сочинил в 1968 году в лагере, он так и пишет... - О, Поэзия! Мне - не Пегас, Александр Даниэль: Он написал свое первое стихотворение сразу после того, как его посадили, еще на Лубянке. (Конечно, он баловался стихами и раньше, но это баловство, ну, еще, конечно, те стихи, которые он вмонтировал в свою прозу, те же "Цыганки", это стихи внутри прозаических текстов.) Систематически стихи он начал писать, как только попал в камеру в "Лефортово", и последнее стихотворение он написал в камере Владимирской тюрьмы за пару недель до освобождения, после этого он стихов не писал. Кристина Горелик: После 5 лет тюремного заключения (на которое его осудили за публикацию своих произведений за рубежом под псевдонимом Николай Аржак), Юлий Даниэль возвращается в Москву. Рассказывает Ирина Уварова. Ирина Уварова: Конечно, после посадки до самого конца его сопровождала какая-то слава. Он был очень болен, и мне постоянно приходилось его таскать по разным врачам. Никогда в жизни ни один доктор не взял гонорара. Домой приезжают, можно (дать деньги) - нет. Извините, пожалуйста, но как же так? Вот это были, кстати, повадки земства, это врачи той старой русской выучки. Со ссыльных революционеров, каторжников никогда денег не брали. Форма взаимоотношений. Они могли не читать никогда Даниэля и не собирались читать, но фамилия известная, что сидел известно - все, он уже выделен в отдельную категорию пациентов. Юлий от этого, конечно, очень расстраивался, говорил: "Как я могу? Как я могу вообще ходить к врачам, когда...". Ну что делать? Это настолько высокая точка в общественном сознании, что грех с нею воевать. Кристина Горелик: Рассказывает близкая знакомая Даниэля Наталья Садомская. Наталья Садомская: Насчет семьи я хочу рассказать про один случай. Я ездила в экспедицию, я этнограф. Я тогда горела, чтобы пропагандировать, тогда "Один день Ивана Денисовича" вышел. Я таскала по деревням Солженицына, его все в гробу видали, никто не хотел читать, но не потому, что он плохой писатель, а потому что вообще не интересовались. Но с шофером мы подружились из нашей экспедиции. Я считала своим долгом его просветить. И вот я ему рассказываю про Синявского и Даниэля, он говорит: "Наташа, но ведь они какой кусок отхватили!". Я говорю: "Какой кусок-то они отхватили?" - "Но все же знают, какой они кусок американский отхватили". - Я говорю: "Едем". А моя работа в Институте этнографии была на Юго-Западе и они жили на Юго-Западе. Я говорю: "Знаешь что, давай сделаем крюк. Прежде чем заехать к нам в Институт этнографии, заедем к Даниэлю в дом". Мы приезжаем, а у них шаром покати, одни книжки. Я его привожу, знакомлю, он мне говорит: "Это кто?" Я говорю: "Жена Даниэля. Давай, ищи американские доллары". Он ей говорит: "Что же вы, хоть обстановочку бы купили...". А у них шкаф был такой, задвигался, кусок комнаты был отрезан в спальне, задвигалась и раздвигалась фанера, а там на палку были повешены крюки. Он говорит: "Ну, хоть гардероб бы купили". Когда мы поехали назад, я говорю: "Ну, где американские доллары?" Он говорит: "Да..." Был очень открытый, нищий, богемный, но трудолюбивый дом. Кристина Горелик: Юлия Даниэля лишают почти единственного, ради чего он живет, чем он дышит - работы. Ирина Уварова: За какие-нибудь деяния, надо было заступиться за эмиграцию, хотя он, в общем-то, сидел достаточно тихо, но, тем не менее, за какие-нибудь контакты, например, с культурным атташе Франции. Ему же вообще не давали работать, ему разрешили печататься только как переводчику только в издательстве "ГосЛит" и под псевдонимом Ю.Петров, псевдоним ему был подарен. Юлик, было, взвился. Я сказала: "Юлик, я знаю многих евреев, которые были бы рады, чтобы их подписывали Петров, чего ты лезешь на стенку, какая разница". Мы и к этому решили отнестись весело. Он много там переводил, действительно много. Но вот это было его дыхание, он просто дышал этим воздухом перевода. Начинали этот воздух перекрывать, вдруг запрещали давать ему работу и надолго. Кристина Горелик: Он очень сильно переживал? Ирина Уварова: Когда не давали работу? - ужасно. Ужасно. Это как раз очень накладывалось на его болезнь. Было ясно, что он еще продержится на земле, если будет работа, вот как кислородная подушка. Но когда уж совсем перекрывали, тогда приходили на помощь друзья - Давид Самойлов, Булат Окуджава. Они наберут переводов для себя и ему передают, и так он под этими двумя псевдонимами и печатался. Хотя вспоминать только дурным то время конечно нельзя. Все-таки была такая форма человеческих отношений, такая светлая, такая бурная, такая открытая и столько человеческой любви на него тогда было обращено. В общем, мы прожили очень трудный, окаянный период, но не так уж плохо мы его прожили, я бы так сказала. Поскольку в этой стране, наверное, других периодов не было и не будет, они могут быть лучше или хуже. Как Светлов говорил про водку: "Водка плохой не бывает, она бывает либо хорошей, либо очень хорошей". Так вот в России будет либо плохо, либо очень плохо. Очевидно, так. Кристина Горелик: Тяжелые времена не мешают Юлию Даниэлю заступаться за других, например, за его знакомую Наталью Горбаневскую, принудительно помещенную в психиатрическую тюрьму после участия в демонстрации на Красной площади в 1968 году. Да и все та же легкость и веселость, с которой Даниэль не расстается, продолжает манить к себе знакомых и незнакомых ему людей. Этим легкомыслием он заражает целое поколение шестидесятников. Вкупе с хрущевскими разоблачениями культа Сталина, "оттепельными" настроениями общества это производит уникальную в истории смесь - лагерной тематики, заправленной легким, юмористическим подходом к жизни. Поет Юлий Ким. Мы с ним пошли на дело неумело, Ирина Уварова: Русский язык салонно-литературный претерпел очень большие изменения после хрущевских реабилитаций, когда хлынули лагеря со своей фольклором, который достаточно плотно набит словами, образами и выражениями. Все это вошло в обиход интеллигенции. О чем Даниэль пишет в своей повести "Искупление", он так ее и начинает: "...Заговорили этим языком", и герой говорит: "Господи, чем я занимаюсь, зачем я накликиваю на себя". Но уже нельзя было не накликивать. Этот язык стал к этому времени общеупотребимым. Я очень хорошо помню некое бурное собрание зеков в городе Ленинграде еще (там долго рассказывать), справляется свадьба одного из заключенных и туда наезжает весь освободившийся лагерь. Отовсюду - из Кишинева едут, из Москвы, еще какие-то другие гости. И вдруг я вижу в конце комнаты кружочек и все сидят на корточках - лагерная повадка - они сидят как бы у костра, но никакого костра нет. И между ними ходят шутки: "а помнишь, как-то у нас был начальник Пупкин", "а помнишь, как он тебе сказал и как ты ему ответил"... Только это, никаких разговоров об ужасах. Что-то в этом есть, конечно. Что-то в этом есть очень важное. Как тот же Даниэль писал, "не дать себя запугать". Вот форма противостояния, свойственная не только ему, а всему этому кругу. Кристина Горелик: Слово Наталье Горбаневской. Наталья Горбаневская: Он ведь в 1970 году (я как раз сидела, то есть меня признали невменяемой), он тогда начал искать, как мне помочь, как меня вытащить. Как известно, он сам писал заявление, прося сократить срок Синявскому, как подельнику, а тут он прибег к помощи Евтушенко и вступился за меня и за Петра Григорьевича (угрожали не только нам), но просто за тех людей, кого он знал. Угрожали... Я до сих пор говорю, что это самое страшное, вот эта вечная койка, то, что Солженицын назвал "духовный Освенцим". Это то, откуда можно было не выйти или выйти, действительно потеряв рассудок. Это мне повезло, потому что за меня действительно была очень большая кампания, я, в общем, очень недолго пробыла там. И то, что Юлик хотел меня оттуда вытащить, когда мы с ним не были знакомы (мы были знакомы только заочно), это для меня на самом деле самое дорогое в нем. Ну, а потом мы просто дружили, смеялись. Мы шли по улице, я говорю: "Юлик, вы можете идти от меня справа, потому что я левым глазом почти не вижу". А Юлик говорит: "А я левым ухом не слышу". И вот так у нас сложно... Какой-то он в моей памяти очень живой, действительно, вот это вот ощущение - живой, живой. Может быть, мне очень повезло, что я не видела эти последние годы, когда у него была такая тяжелая болезнь. Я уезжала почти 30 лет назад, 18 декабря 1975 года, и я его запомнила таким - таким Юликом, и для меня он и сегодня такой. Было у меня такое стихотворение, действительно в свое время очень знаменитое и до сих пор его все как-то помнят и любят, "Концерт для оркестра", и Юлику оно тоже очень понравилось. Ему нравились и другие стихи, но это понравилось особенно. Когда он уже был во Владимирской тюрьме, он перестукивался через стенку с Игорем Огурцовым, и перестукал ему полный текст этого стихотворения, и тому тоже очень понравилось. Я сейчас буду читать, а Юлик будет слушать. "Концерт для оркестра". Послушай, Барток, что ты сочинил? Кристина Горелик: На этом мы завершаем программу "Дорога Свободы", посвященную памяти писателя Юлия Даниэля. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
