Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[17-09-05]
Дорога свободыВедущая Кристина Горелик Новые обвинения правозащитников. Вся правда о "пресловутых" западных грантах: кому и на какие цели выделяется западная помощь. Женские колонии. Чего смогли добиться правозащитникиКристина Горелик: Глава Федеральной службы исполнения наказаний Юрий Калинин в эту среду обвинил правозащитников в лицемерии. Надо сказать, это далеко не первая нападка на правозащитников. Ранее в Федеральном послании президент России вопрошал: могут ли правозащитники откусить руку с Запада, кормящего их? Вскоре замглавы кремлевской администрации Владислав Сурков назвал правозащитников горлопанами и проходимцами. Теперь глава Федеральной службы исполнения наказаний Юрий Калинин обвиняет правозащитников в том, что они существуют за счет зарубежных грантов, утверждая, что, цитирую, "они не право защищают, они пытаются давить на ситуацию, на обстановку, шантажировать. "Сегодня в России очень много таких комитетов, фондов всевозможных. Ни один из таких правозащитников не работает по профессии. Вопрос: на что они живут? Кто им платит деньги? Мы знаем, что деньги поступают и из воровских "общаков", - заявил Юрий Калинин в эфире радиостанции "Маяк". "Зачастую правозащитные организации создаются людьми ранее судимыми", - заявляет Калинин. В частности, напомнив о Льговской колонии Курской области, Калинин ФСИН отметил, что тогда особенно активно "действовала правозащитная организация, в которой руководитель пять раз судим, а его замы судимы дважды". Как рассказал глава Федеральной службы исполнения наказаний Юрий Калинин, ему известен и петербургский правозащитник, который полтора года назад освободился, отсидев за изнасилование несовершеннолетней внучки своей знакомой. Между тем, напомнил Калинин, "в правилах Совета Европы записано, что правозащитниками должны быть люди с незапятнанной репутацией". Я попросила прокомментировать эти заявления председателя Общественного совета при министре юстиции России Валерия Борщева и Любовь Волкову, президента московского благотворительного фонда "Социальное партнерство". Людей, долгое время осуществляющих общественный контроль за местами лишения свободы и имеющих огромный опыт общения с представителями Управления исполнения наказания. Валерий Борщев: Я могу сказать, что отношения правозащитников и службы исполнения наказания давние. Я помню, как в 1994 году, когда я был депутатом, заместителем парламентской комиссии по проверке тюрем и колоний, как я Валеру Абрамкина, Андрея Бабушкина проводил с собой в Бутырку и в другие тюрьмы в качестве экспертов. Тогда еще проходить в тюрьмы было сложно. И как в начале оказывалось такой стойкое сопротивление. А потом ничего. Потом привыкли. Потом даже началось сотрудничество и, что удивительно, нашли общие позиции, в частности по тому, что надо сокращать тюремное население. И потом мы разрабатывали новую концепцию уголовной исполнительной системы о том, что надо отказаться от карательной системы. И на каком-то этапе они поняли, что им сотрудничество с правозащитниками выгодно, поскольку мы говорили о том, что условия в СИЗО "Бутырка" пыточные (они не могли так говорить в силу своей ведомственной принадлежности), даже пошло финансирование. Дальше пошло финансирование на ремонт этих СИЗО, потом еще дали помещения под СИЗО. То есть в службе исполнения наказания поняли, что правозащитники могут быть полезны в этом смысле. Что их критика с одной стороны конечно малоприятная, а с другой стороны она приносит пользу. А потом, с прошлого года, пошли такие странные заявления: вот, такие-сякие правозащитники, они выполняют чей-то заказ, они получают деньги с Запада. Насчет денег давайте сразу проясним. Например, многие из нас получают деньги от Европейской комиссии. Федеральная служба исполнения наказания тоже получает деньги из Европейской комиссии на очень многие проекты и, слава богу. Благодаря этим деньгам выполняются очень многие важные социальные программы. Поэтому, откуда идут деньги? - из общего источника, на общее дело, на совершенствование пенитенциарной системы. Кстати, и Минобороны оттуда же получает деньги, к слову (они тоже нападают на "Солдатских матерей"). И "Солдатские матери" получают из Европейской комиссии. Потому что, если мы вступили в Совет Европы, если мы принимаем принципы европейских стандартов, мы со всех сторон должны совершенствовать пенитенциарную систему. Персонал уголовно-исполнительной системы со своей стороны, правозащитники - со своей. Несомненно, правозащитники всегда будут неудобны. Ну, таково их предназначение. В принципе, взаимодействие нужно. Я думаю, в спокойном состоянии духа и ума каждый из сотрудников службы исполнения наказания, конечно, скажет и говорит, что такое взаимодействие нужно. А вот эти высказывания, они возникают в каких-то критических ситуациях, как сейчас в той же Льговской колонии. Конечно, я должен признаться, что, как и в службе исполнения наказания, так и в правозащитной среде есть разные люди, несомненно. Я прекрасно знаю, что есть люди, и мы всех их знаем, которым, в общем-то, лучше не заниматься этой достаточно сложной и щепетильной проблемой, действительно требующей очень важного нравственного уровня. Да, действительно, есть люди, которые в правозащитном движении вызывают сомнения. Я знаю, о ком говорил Калинин, он называл эти имена руководителю правозащитной организации. Это не руководитель правозащитной организации, который пять раз судим, это два человека, они, кстати, уже не входят в правозащитную организацию, они, что называется, сами по себе, в свободном плавании. С ними надо разбираться отдельно. Но это два человека, которым были предъявлены претензии, и все. А проблемами Льговской колонии занимались очень многие правозащитники. Мы с Любовь Васильевной Волковой были в самой зоне. То, что мы там проверяли, а мы из 12 были в 5 отрядах, поговорили с очень многими, были в карантине, медсанчасти, ШИЗО, в общем, достаточно серьезное было посещение, мы собрали там 275 жалоб на имя уполномоченного. Действовали мы в высшей степени открыто, вместе с нами ходили сотрудники Федеральной службы исполнения наказания. И потом, когда я дал справку Калинину, он поблагодарил за работу. Поэтому в таком запале, наверное, не стоит делать обобщения, называть правозащитные организации такими-сякими, что они непонятно чьи интересы отражают. Понятно, чьи. Они отражают интересы права. Нередко бывает откровенная ложь по отношению к правозащитникам. Например, мы разбирались в Краснодаре по поводу одной правозащитницы. Там просто сказали, что она судима, имея в виду совсем другую женщину (фамилии были похожи), и сделано это было сознательно. Всякое бывает. То есть в этой информации относительно правозащитников, я думаю, что наверху надо быть чрезвычайно осторожным и как-то корректировать с нами. Кристина Горелик: Валерий Васильевич, вы упомянули о том, что Льговской колонии вы были вместе с Любовью Васильевной Волковой. Любовь Волкова - президент московского фонда "Социальное партнерство", она с нами в студии. Я хочу вам такой вопрос задать. Вскоре после того, как правозащитники предали огласке факты жестокого обращения с заключенными во Льговской колонии, Юрий Калинин объяснил массовую акцию протеста заключенных влиянием криминальных авторитетов. И представители прокуратуры, и Управления исполнения наказания высказали предположение, что заключенные хотели дестабилизировать обстановку в тюрьме, и утверждали, что жалоб на условия содержания ранее не поступало. Любовь Волкова: Было бы нелепо считать, что какие-то криминальные авторитеты смогли бы поднять такую массу людей просто так, на пустом месте, если там им было бы хорошо, ну, в какой-то степени, хотя бы в условиях колонии. Конечно, жестокость там была. Все эти факты проверяются. Но те заявления, которые мы получили, и те жалобы, что мы выслушивали, говорят о том, что там просто работали жестокие люди, по натуре жестокие люди. Как они там подобрались, я не знаю. Это маленький городишко. Потом я еще слышала такую информацию, якобы в ту колонию были направлены бывшие работники МВД, примерно 10 человек, и они там стали работать в колонии. Может быть, как это часто бывает, выходцы из милицейских кругов, люди, приобретшие где-то суровый опыт, сказалось это все. В наших жалобах люди рассказывали страшные вещи. Их только привозили в колонию, перемещали из другой колонии, говорят, "я ногу не успел спустить с автозака, как сразу же получил удар, и нас прогоняли 20-25 метров по коридору и били". То есть он еще ни в чем не был виноват, уже заранее его ломали. А дальше, какие пошли вещи? Мне хотелось бы подчеркнуть вот какую вещь. Там отряды были переполнены, большие. Условия содержания чисто бытовые очень тяжелые. Если на 130-150 человек семь-восемь краников для умывания: Валерий Борщев: Четыре-пять даже. Любовь Волкова: Если четыре-пять, извините меня, толчка и они без перегородок, напротив друг друга, - это унижающие условия содержания. Причем, это же все-таки колония. Значит, утром они должны очень быстро умыться у этих краников, 130 человек. Им постирать негде. Поставили им два ведра, и они только раз, в воскресенье: и то они добились себе права в борьбе, чтобы им можно было что-то постирать. Продукты хранить негде. Стоит маленький холодильник на 130 человек. Все это, конечно, выходило за рамки. И вот здесь, в этом учреждении, могли бы подумать над ситуацией и признать, что колония нуждается в дополнительных материальных ресурсах, чтобы улучшить условия. Умный руководитель всегда скажет: "Да, мне не хватает денег, да, мы не можем ничего сделать. Помогайте". Валерий Борщев: Вы знаете, там одна из причин конфликта, под каким соусом шло это избиение, их насильно заставляли вступать в секцию дисциплины и порядка, есть такая самодеятельная организация. Многие не хотели этого. Сама эта секция дисциплины и порядка, то есть вот эти зэки, так называемый актив, они избивали других. И вот это разделение на актив и не актив - это наследие ГУЛАГа, когда персонал против политических готовил себе опору среди уголовников, и это исторически сохранилось. Это страшная проблема. То есть эта секция порождает конфликты. Кристина Горелик: Любовь Васильевна, вы хотели добавить о деньгах. Любовь Волкова: Если государство на наши проекты не дает ни копейки, никогда никто не может сказать из наших правозащитных организаций, что он получил. У нас благотворительный фонд. Мы даже не знаем, как они там распределяются государством, между кем. С другой стороны, братки, пожалуйста, будут давать. Но мы то не можем, мы же тюрьмами занимаемся. Мы не можем брать деньги у неизвестных граждан. Мы никогда не знаем, какая просьба последует потом. Поэтому ни за что, никогда ни копейки наш благотворительный фонд не берет ни у кого, кроме совершенно официальных, на участие в конкурсах международных благотворительных организаций подаем. Полтора года нам все отказывали и СОРОС тоже. Потом научились этой работе. Теперь делаем проекты и получаем. Все налоги платим, причем честно платим, в отличие от многих структур, которые, как потом выясняется, по-другому работают. Нам нельзя по-другому, нас очень сильно проверяют. И наши налоговые тут пригрозили. Мы каждую копеечку копируем. Так что же нам теперь к браткам идти после этого. К браткам не пойдем. Тогда получается прекращение вообще всякой помощи гражданского общества людям, которые оказались в заключении. Кристина Горелик: Напоминаю, что я беседовала с председателем Общественного совета при министре юстиции России Валерием Борщевым и президентом московского благотворительного фонда "Социальное партнерство" Любовью Волковой. Итак, говоря о западной помощи правозащитным организациям, российские чиновники стараются не упоминать, что точно так же пользуются этими "пресловутыми" западными грантами, чтобы воплотить в жизнь те или иные ведомственные программы. Чтобы не создалось превратного впечатления о помощи с Запада, я попросила экспертов рассказать, как на практике происходит финансирование проектов, на какие программы выдаются гранты, кто и как контролирует выполнение проектов. Мой первый собеседник - директор программ Московской Хельсинской группы Нина Таганкина. Нина Таганкина: Изначально, когда какой-то иностранный фонд объявляет конкурс, то в рамках этого конкурса заявляются просто общие темы, несколько программ. И мы уже, с учетом потребностей общества и ресурсов нашей организации, участвуем на конкурсной основе, подаем заявки, то есть пишем проект под конкретную программу, как названием. Например, есть общая программа - "Содействие развитию гражданского общества". Большой аспект различной проблематики. Мы выбираем какую-то проблематику, которую мы считаем на сегодня востребованной со стороны в первую очередь общества. И поэтому они нас не могут даже заставить что-то, они объявляют какую-то тему какой-то программы. А мы сами уже заявляем эту программу. Деньги просто так не даются. Естественно нужно раскрыть и свои ресурсы, какими мы обладаем, и эффективность результата этого проекта, его стабильность, то есть каким образом эти результаты будут востребованы или продвигаться дальше после того, как не будет финансирования, их очень интересует и этот аспект всегда. Сегодня деньги нам дали, мы этим занимаемся, деньги кончились - все, направление не развивается. Требования грантодателя с каждым годом ужесточаются. И при росте конкуренции здесь уже проявляются и возможности каждой организации. Написать проект, удовлетворяющий требованиям грантодателя. Даже в течение осуществления одного проекта требования грантодателя могут ужесточаться по предоставлению отчетности. Я уже не говорю о том, что различные балансы, различные показатели активности, различные письма поддержки. Допустим, мы на три года берем заявку, делаем, то полностью первый год прописывается, поквартально за каждый месяц. Если раньше, например, не было такой детализации, я бы так назвала, то теперь требуется прописывать еще активность помесячно. Кристина Горелик: Вы знаете приблизительно, кто будет участвовать в этом конкурсе, кроме вашей правозащитной организации, другие правозащитные организации? Нина Таганкина: Нет. Кто участвует в конкурсе, знают только грантодатель и эксперты, которые изучают эти проекты и дают оценку. Очень сложная система оценки проектов. По той тематике набираются эксперты, мы не знаем, кто эксперты, это остается тайной для всех организаций, которые участвуют в проекте. И потом, с нашей стороны воздействовать каким-то образом даже при желании мы не можем, потому что этот механизм известен только грантодателю. На сегодня есть конкуренция практически во всех сферах деятельности правозащитной, сейчас создан сильный общественный вердикт, занимающийся общественным контролем, мы занимаемся общественным контролем. Очень много организаций, которые занимаются защитой прав заключенных. Например, общественное движение "За права человека", оно очень активно занимается в этом направлении. То есть мы, получается, конкурируем между собой. Кристина Горелик: Не ругаетесь друг с другом? Нина Таганкина: Нет, мы сотрудничаем. Бывают, естественно, какие-то внутренние трения, но мы стараемся не выносить сор из избы. Кристина Горелик: Хотелось бы все-таки конкретно узнать, какие бывают гранты, на какие суммы, может быть на примере какой-то одной программы. Нина Таганкина: У нас только что был грант девятимесячный, Еврокомиссия дала на повышение потенциала институтов уполномоченных и комиссии по правам человека. Это образовательный проект, просветительский, где мы проводили ряд циклов семинаров для сотрудников аппаратов региональных уполномоченных и комиссии по правам человека. 50 тысяч евро. Если взять, допустим, проект "Юсайти", это американская организация, финансируется она от налогоплательщиков, то есть деньги идут через Конгресс, и вот эта трехгодичная программа направлена на совместную деятельность МХГ с партнерами из всех регионов России. Общее направление этой программы - это поддержка многофункциональных правозащитных региональных центров. Чем должны заниматься эти центры в регионах? Это оказание бесплатной правовой и юридической помощи населению. В каждом регионе у нас есть координатор, они получают 100 долларов в месяц. Первое время мы помогали им, закупали оборудование на эти деньги и некоторые средства давали на хозяйственные расходы, это связь в первую очередь, и небольшие деньги на покупку канцтоваров, конвертов, почтовое отправление. Жесткая отчетность. То есть они нам присылали все первичные документы, и здесь бухгалтер уже обрабатывал всю отчетность из всех 89 регионов полностью. Очень жесткие требования. Конечно, грант, который рассчитан на 89 регионов, деньги там значительно больше, потому что, сами понимаете, даже заработная плата где-то идет. Это гранты порядка 600-800 тысяч долларов на 3 года. Кристина Горелик: Профессор московского государственного университета, президент Института национального проекта "Общественный договор" Александр Аузан в свое время основал Конфедерацию обществ потребителей. Таким образом, у Александра Аузана есть опыт работы, как на грантовой основе в Институте, так и опыт зарабатывания на общественную деятельность собственными силами в Конфедерации потребителей. Александр Аузан: Если говорить об обществах потребителей, то там есть такие источники доходов, как информационные программы, издание своего журнала, потому что журнал продается за деньги. Журнал "Спрос", наверное, знают радиослушатели. Знают телепрограммы, которые мы делаем или в которых мы участвовали, - "Впрок", в "Известиях" "Экспертиза", сейчас на телеканале "Домашний" и так далее. Все это позволяет вести деятельность, не привлекая грантовых средств. Что касается исследовательской деятельности, институт был создан пять лет назад, и вообще в нашем бюджете далеко не только зарубежные гранты. Были и есть деньги по государственным тендерам, есть деньги по программам совместным с ассоциациями бизнеса. Надо просто осознавать, что есть такие задачи, на которые иначе, как грантами, на сегодняшний день вряд ли возможно найти деньги. Безотчетных денег, конечно, не бывает и не должно быть. А дальше уже вопрос организации, какие деньги она выбирает, на какие деньги она претендует и насколько она конкурентоспособна для того, чтобы выиграть тендер. Вообще надо сознавать, что независимость состоит не в том, что правозащитники, например, питаются святым духом, совершенно не в этом. Потому что есть деятельность, которая требует затрат и средств. Она состоит в том, что источники должны быть разными, и в том, что цели не приспосабливаются под источники. А это можно делать, используя совпадение своих целей с целями, которые объявляют донорские программы, и, используя конкуренцию доноров, потому что есть конкуренция и доноров. Есть источники, у которых, например, правозащитные организации денег не берут. Например, многие правозащитные организации не берут деньги у фонда Березовского. Другие считают возможным брать деньги у фонда Березовского. Это вопрос того кодекса, которым руководствуется организация и те представления, связаны эти деньги с политическими или финансовыми целями или не связаны. Должен сказать, что это вопрос кодекса, которым руководствуются люди, потому что мы всегда стремились не участвовать в тех тендерах, где, возможно, мы предполагаем, недобросовестно ведут себя менеджеры, где может существовать система откатов. Такое, к сожалению, встречается и при проведении бюджетных тендеров в России. Я помню, как, входя в правление фонда СОРОСА в России, мы боролись с самой возможностью того, что менеджеры будут использовать это для своего кармана, и фонд Сороса во второй половине 90-х обвиняли в чем угодно, только не в том, что там существует такого рода явление. Это нормальный большой мир, со своими закономерностями, конкуренцией, поиском, и здесь нет такой жесткой связки, что есть один донор, который заказывает кому-то что-то, и этот кто-то идет что-то исполнять. Это не найм агента. Это иное совсем. Если говорить о той проблеме, которую все комментируют, про правозащитников, то мне вообще понятно, откуда у чиновников такое суждение. Господин Калинин уже делал неосторожные заявления и потом от них отрекался, когда ему предложили доказать то, что он сказал. Ведь правозащитники по существу занимаются аудитом государства. Понятно, что чиновникам не очень комфортно в ситуации, когда есть организации, которые проверяют то, что они делают, указывают на то, что они делают неправильно, и стараются это дело исправить. Поэтому мне кажется, что за этими заявлениями стоит вполне осязаемый интерес чиновников, которые хотели бы жить бесконтрольно. Кристина Горелик: Во многом именно правозащитники помогли пересмотреть систему отношений матери и ребенка в российских женских колониях. При их поддержке был построен экспериментальный Дом ребенка в Мордовской колонии, где матери постоянно стали проживать со своими детьми. В Уральской женской колонии № 5 Дом ребенка был построен по инициативе администрации колонии. Чтобы узнать, как живут там осужденные женщины, я попросила съездить в эту колонию Александра Валиева. Александр Валиев: Челябинская женская исправительная колония № 5 общего режима известна всю Россию. И администрация колонии, и сами осужденные, стараются сделать жизнь за колючей проволокой как можно более насыщенной приятными событиями: играют в КВН, устраивают конкурсы красоты и моды. Этим летом вечернее платье "Бабочка", сшитое в 5-й колонии, заняло второе место на Всероссийском конкурсе "Красиво шить не запретишь" и очаровало самого Вячеслава Зайцева. Да и сами женщины, отбывающие наказание, не выглядят забитыми и измученными неволей. Большинство лиц тех, кого мне довелось там увидеть во время двухчасового пребывания, конечно, несут на себе отпечатки бурной и отнюдь не благостной биографии, но при этом вполне ухоженные и, как мне показалось, сами женщины пребывают в хорошем настроении. Вот что рассказала мне о режиме дня осужденная Евгения 25 лет. Евгения: Подъем у нас в 5 утра. В 5 утра у нас зарядка. Зарядка проходит 15 минут, определенный комплекс, мы его делаем все. Потом у нас завтрак, утренняя проверка. До утренней проверки мы делаем все свои дела: умываемся, заправляемся, перебираем вещи. В 9 часов у нас утренняя проверка. Потом расходимся по рабочим местам: кто-то идет на фабрику, кто-то идет в больницу на медикаменты. До 12 часов. Потом обед. Александр Валиев: На обед в тот день женщинам предложили капустный суп и рис с тушенкой и жареной морковью и луком. Сама Евгения говорит, что на питание жаловаться не приходиться, впрочем, ее вполне упитанное лицо говорит само за себя. Возможно, сказывается то, что она не работает, как и все матери детей, живущих в местном Доме ребенка. Все время, за исключением общих проверок четыре раза в день и тех моментов, когда ее 9-месячная дочка спит или ее кормят, Евгения проводит в Доме ребенка. В это время остальные заключенные работают на местной швейной фабрике или на других внутренних объектах. У них 8-часовая смена, в остальное время они свободны делать то, что захотят: читать, стирать, смотреть телевизор. Раз в неделю они посещают баню, посещение душа не нормировано. Также раз в неделю им приносят книги из библиотеки. Деньги, которые женщины зарабатывают на фабрике, перечисляются на их личный счет. Но, увы, большая их часть уходит на питание и одежду. Так что, матери маленьких детей, освобожденные от работы, материально ничуть не проигрывают. Единственное, на что пожаловалась Евгения, - на необходимость носить казенную форму. Из-за того, что она часто держит на руках ребенка, одежду приходится стирать ежедневно, и она выглядит хуже, чем у остальных. Так что, Женя очень бы хотела носить свои личные вещи. Заключенная Евгения, с которой я общался, ВИЧ-инфицированная. Таких здесь целый отряд, около 100 человек, как говорят, самый дружный в этой колонии. Евгения рассказывает, что многие, придя в колонию, опускают руки и впадают в уныние. ВИЧ-инфицированные, наоборот, оптимистичны, бодры и хотят выйти на свободу в хорошей форме. Свою точку зрения на пребывание в колонии ВИЧ-инфицированных женщин высказывает Александр Выгузов, главный специалист по ВИЧ-инфекции областного Министерства здравоохранения. Александр Выгузов: Женщина ВИЧ-инфицированная так же может родить ребенка, находясь в местах лишения свободы. Конечно, есть определенная скученность, но это касается всех колоний и всех отрядов. Состояние здоровья является пока достаточным для того, чтобы не назначать им противовирусную терапию. Александр Валиев: Сейчас в колонии нет ни одной беременной ВИЧ-инфицированной женщины, но живут 6 детей, рожденные матерями с таким диагнозом. Сотрудники колонии уверены, что заключенные рожают только с целью улучшить условия своего пребывания в колонии. Вообще, матери младенцев, имеют большие льготы. Их, например, согласно закону, нельзя наказывать, помещать в штрафной изолятор. Говорит директор дома ребенка 5-й колонии Николай Морозов. Николай Морозов: Даже по статистике, самое большое количество нарушений в нашей колонии у матерей, потому что они знают, что им ничего не будет. Или драка, или нарушение формы одежды бывает, неподчинение администрации, невыполнение распоряжения администрации. Александр Валиев: Проблем у Дома ребенка хоть отбавляй. Главная - нет денег. И, хотя у малышей есть свой небольшой бассейн, и хорошее питание, и кое-какие игрушки, и приличный уход, не хватает и нянек, потому что не каждой заключенной можно доверить детей, и денег - их выделяют только на еду. На все остальное приходится брать из средств, поступающих на содержание самих осужденных. За это при малейшей проверке у администрации колонии бывают большие неприятности. Николай Морозов: Финансирование очень и очень плохое, катастрофически плохое. Если на питание детей выделяется достаточно средств, их нужно нормально кормить, у них фрукты, овощи, соки - все это покупаем, на медикаменты целевых денег не приходит. Не приходило уже много лет на мягкий, на жесткий инвентарь, на ремонтные работы. Александр Валиев: Администрация колонии открыта для встреч с журналистами. В стремлении общаться с прессой - и намек на то, что в колонии уважают права заключенных, и надежда на то, что проблемы Дома ребенка услышат власти и просто добрые люди. И захотят помочь. Кристина Горелик: Совсем другую картину увидела в местах лишения свободы президент московского фонда "Социальное партнерство" Любовь Волкова. Я продолжаю разговор с Любовью Волковой, а также с председателем Общественного совета при министре юстиции России Валерием Борщовым, начатый в начале нашей программы. Любовь Волкова: Мы весной посетили Четвертую колонию в Мордовии, где содержатся ВИЧ-инфицированные женщины, это было небо и земля по сравнению с другими колониями, в которых мы видели ВИЧ-инфицированных. Они, во-первых, вместе со всеми работают. Я сделала много фотографий, когда они в общем цехе работают. Хотя общение с ВИЧ-инфицированным является опасным фактором, как-то побаиваются, вдруг во время работы он поранится, там совместные станки и так далее. Тем не менее, они работают в одном цехе и никаких эксцессов. Мы ходили по помещениям, разговаривали с ними, общались - никаких претензий. Не то, что мы приехали, и от нас скрывают. Если бы это было, никуда не скроешься, ВИЧ-инфицированному человеку терять нечего. Например, Смоленская область, поселок Горный, там есть колония, в которой содержится большая группа ВИЧ-инфицированных. Родители говорили: "Просто уничтожают наших детей". Члены общественного совета собрались группой, кстати, ГУИН дал все возможности, дал своего санитарного врача, из областного смоленского управления с нами поехали, и мы ходили, смотрели. Там ВИЧ-инфицированные, их просто сделали как островок из прокаженных, которым не выделили место для питания, в общую столовую их не пускают. Они брали свои плошки и где-то в закутках у себя в бараке, в том спальном помещении, где они большой скученностью живут, питались. Это первое. Во-вторых, врача, которых их обслуживал, не было. Если у них зуб заболит - все, пока зуб этот не выпадет: Никто им помощи никакой не оказывал. Еще хуже было, если кто-то порезался. Ребята рассказывали, вот порежет палец, и все вокруг разбежались, а ты хоть кровью истекай, никто не подойдет. Вот это все было. Это был такой ужас. Причем это было даже в тот день, когда мы работали в комиссии. Мало того, что им раньше не давали ни мяса, ни молока (в Смоленской области молока не могли найти), хотя по нормам им положено, поставили, видимо для нас, несколько банок тушенки вскрытых. Когда мы зашли, смотрим, не едят заключенные. "Ешьте, ешьте". "Да ладно, мы сейчас". Думали, нас стесняются. Вышли на крыльцо. А потом думает, нет, надо посмотреть, что же там будет с этими банками. Тут же заходим, банок нет, исчезли. То есть выставили для нас и даже в день работы комиссии не дали людям это съесть. Конечно, этому возмущению не было предела. И конечно это так не осталось. Потому что мы тут же, ночью буквально, поехали к начальнику Смоленского УИН, который нас ждал, доложили, он тоже конечно возмутился. Больше такого не было. Через несколько месяцев они нам позвонили, сказали: "Приезжайте, проверяйте". Мы приехали - было уже совсем другое дело. Те же самые заключенные с нами разговаривали, это все уже ушло, их распределили. Там есть проблемы, больше всего конечно психологического порядка были проблемы, но это переломало. Там появился новый медицинский работник, который стал оказывать помощь. И эта конфликтная ситуация ушла. Кристина Горелик: То есть, есть положительные моменты от взаимодействия правозащитников с работниками ГУИНа. Валерий Борщев: Конечно. Кристина Горелик: Валерий Васильевич, один из примеров - проект Дома ребенка в Мордовии - это, по-моему, правозащитники все-таки продавили. Валерий Борщев: Конечно. Это проект тюремной реформы. Они достали деньги, тоже западные деньги, между прочим, и все были рады - и Федеральная служба исполнения наказания, и заключенные, да и общество в целом. Потому что это действительно дикость, когда вместе с осужденной матерью мы держим в условиях неволи годовалого ребенка. Это вообще стыд и срам! Это невозможно! И это все понимают. Нашли деньги, повторяю, деньги западные, устроили Дом ребенка, устроили этот эксперимент, он идет в полном согласии со всеми службами исполнения наказания, мы там были неоднократно. Сейчас ищутся возможности, чтобы этот опыт, этот эксперимент распространить на всю систему. Вот это продвижение в вопросе содержания матерей с детьми в колониях - это все достигнуто вместе с правозащитниками и вместе с западными деньгами. Но, увы, наше государство не дает деньги на содержание детей. Стыд и срам! Сходили бы наши товарищи из Минфина в эти колонии и посмотрели на этих детей. Рядом Можайская колония, там еще нет Дома ребенка, этот проект готовится, я надеюсь, что он тоже исполнится. Но когда мы приходим, эти дети тянутся к тебе на руки, а мать может с ним только три часа в день общаться. Ужасно. Валерий Абрамкин считает, что вообще не надо с ним общаться, потому что ребенка только растравят, это большая травма, это еще большее издевательство: В принципе, это положение с детьми - жуткое, позорное состояние. Слава богу, что нашлись деньги, слава богу, что правозащитники проявили инициативу. И этот эксперимент, это положение, в общем-то, сегодня то, от чего отталкивается ГУИН и просит денег у российского государства. Государство не дает деньги на это. Кстати, оно оказалось менее сердобольным, чем сотрудники службы исполнения наказания, потому что те это видят. Но хорошо, что это сделали правозащитники. Кристина Горелик: О положении женщин в колониях рассказывает Людмила Альперн, Центр содействия реформе уголовного правосудия. Людмила Альперн: Заключенный вообще - это мужчина. 95 процентов тюремного населения - это мужчины. Женщины составляют только 5 процентов, сейчас может быть чуть-чуть больше, потому что сокращение тюремного населения идет не за счет женщин, а за счет мужчин, сейчас может быть 7-8 процентов. Но это незаметная часть с одной стороны, с другой стороны, она обладает своей спецификой, то есть женщинам на самом деле сложнее. Я посвятила этому вопросу многолетние исследования. Женщины практически всегда, почти в 100 процентах случаев, теряют свою семью, мужья бросают женщин, попавших в места лишения свободы, тогда как у мужчин очень часто сохраняются семейные связи. Женщину в тюрьмах навещают в основном их матери с детьми. Если есть мать и дети остаются с ней. Если матери нет, семьи нет, то дети попадают в детские дома. И фактически некому приехать. Например, из известных мне случаев, чаще всего посещают в тюрьмах цыганок. Цыганские семьи никогда не бросают своих женщин. А все остальные практически представители этносов российских, которые оказываются в тюрьмах, приблизительно по одной схеме - семьи распадаются. Соответственно, женщины чаще теряют и семью, и жилье. Когда они выходят из мест лишения свободы, им некуда забрать детей из детских домов. Они в большей степени теряют социальную адаптацию, потому что женщины, скажем так, более впечатлительные и на них такого рода ненормальная тюремная жиз0ь оказывает неизгладимое влияние и впечатление. И пятно на женщине, в силу того, что женщина оказалась в местах лишения свободы, более жесткое и темное, ей с таким прошлым гораздо труднее устроиться, снова выйти замуж, найти работу и так далее. Тогда как на мужчинах это не отражается таким образом. Мужчины даже героический оттенок приобретают часто, какие-то новые качества, еще более мужские, чем прежде. Существуют, например, даже браки по переписке, когда девушки, переписываясь с мужчинами, выходят за них замуж и, в общем-то, многим готовы пожертвовать ради такого очень хорошего, мужественного партнерами. С женщинами таких случаев не происходит. Я бы даже сказала, что бывают случаи, когда женщины могут найти себе партнера по переписке, но в основном он же их и использует, то есть очень сложно использовать его. В этом смысле мужчины гораздо более продвинуты. Кристина Горелик: На очереди - рубрика Олега Панфилова "Власть и пресса". Олег Панфилов: В конце августа председатель правления Мордовского республиканского общественного фонда спасения эрзянского языка Григорий Мусалев направил приглашение депутату эстонского парламента, члену делегации от Эстонии в ПАСЕ Катрин Сакс посетить Мордовию. В коротком письме к депутату Григорий Мусалев отмечает: "Положение мордовских языков эрзян и мокша и, следовательно, их носителей на порядок хуже, чем в Марий-Эл и других финно-угорских регионах. В недавнем прошлом почти 2-миллионный народ в настоящее время оказался на краю пропасти". Григорий Мусалев работает так же заместителем главного редактора газеты "Эрзян мастар". По телефону на связи с нашей студией главный редактор этой газеты Евгений Четвергов. Но прежде, чем я задам ему несколько вопросов, предлагаю материал, подготовленный нашим саранским корреспондентом Игорем Телиным. Игорь Телин: История печатной мордовской прессы насчитывает ровно 99 лет. Рассказывает историк-краевед Светлана Демина. Светлана Демина: Первая газета в Саранске начала выходить в 1906 году, издавалась она частным лицом и называлась "Мужик". Нужно отметить, что вышло всего лишь несколько номеров этой газеты, и за антиправительственную деятельность редактор был сослан уже в 1907 году. Газеты на национальных языках стали издаваться с 1930 года. Прежде всего, это газета "Мокшан правда" и "Эрзян коммуна". В то время издавалось так же очень много районных газет, было 17 районных изданий, в том числе 10 из них издавались на мордовских, эрзя и мокша языках. Основные газеты, "Мокшан правда" и "Эрзян коммуна", благополучно просуществовали все советское время, причем была очень хорошая периодичность издания, три раза в неделю. В настоящее время эти газеты сократили свой выпуск, издаются они уже раз в неделю. Игорь Телин: На сегодняшний день на мордовском, эрзянском и мокшанском языках в республике выходит только три газеты. Кроме двух уже упомянутых, это "Эрзян мастар" - издание Фонда спасения эрзянского языка. Профессиональные кадры журналистов для издающихся на мордовских языках газет фактически не готовит ни одно учебное заведение республики. Светлана Демина: Существует определенная проблема с подготовкой кадров для национального издания. Дело в том, что на нашем филологическом факультете есть отделение журналистики только для русскоязычных. И хотя есть отделение для подготовки на эрзя и мокша языках, но отделения журналистики как такового там нет. Игорь Телин: В настоящее время в Мордовии зарегистрировано около 100 различных печатных изданий. Кроме газет районных, партийных и заводских многотиражек, регулярно выходят более 20, имеющих статус общереспубликанских. В основном это еженедельники, за исключением одной ежедневной - "Известия Мордовии". По степени влияния на них органов власти газеты можно разделить на четыре условные группы. Первая - издания, учредителями которых выступают администрация, правительство или парламент. Вторая, их большинство, формально независимые, но получающие из бюджета финансовые средства, благодаря весьма своеобразной системе грантов - на освещение положительных результатов деятельности органов власти. Третья - издания, такие гранты не получающие, но мечтающие об их получении и соответствующим образом стоящие свою редакционную политику. И, наконец, четвертая группа - полностью независимые газеты, но их всего только две, еженедельник "Мордовия сегодня" и уже упоминавшаяся "Эрзян мастар". Олег Панфилов: Итак, главный редактор газеты "Эрзян мастар" Евгений Четвергов по телефону из Саранска. Евгений Владимирович, в ответе Информационного центра финно-угорских народов, расположенного в Таллинне, говорится, цитирую, "по уточненным данным переписи населения 2002 года, общая численность обоих народов, эрзя и мокша, составляло 845 тысяч человек, из них родным языком владели 67,4 процента. А какая в процентном соотношении пресса Мордовии, выходящая на этих языках? Евгений Четвергов: На эрзянском языке выходит одна газета "Эрзян правда", выходит раз в неделю. От общего числа периодических изданий это составляет один процент. К тому же тематика выступления этой газеты соответствует всем русскоязычным изданиям, то есть проводит ту же политику, что и власти. Вот, пожалуй, и все. Олег Панфилов: А что вы скажите о телевидении и радио? Ведутся ли передачи на этих двух языках? Евгений Четвергов: Да, ведутся. В частности на радио выходят два раза, общая продолжительность передачи полтора часа в неделю. Это составляет 8 процентов от всех передач на всех языках. Кроме того, ведутся передачи по телевидению. По телевидению почти ежедневно по несколько минут на эрзя языке и на мокша языке. Тут дали цифру мне, 22 процента на эрзянском языке ведутся передачи, я что-то в этом сомневаюсь. Олег Панфилов: Получается ситуация как в советское время, когда украинский язык был языком Тараса Шевченко и на украинском языке можно было читать художественную литературу, но украинский язык не использовался ни в государственном делопроизводстве, ни официально. Так что можно ли сказать о том, что мордовские языки тоже в основном языки как бы экзотических народов, которые составляют большинство в вашей республике? Евгений Четвергов: Все правильно: у них язык Шевченко, у нас язык Натькина или других наших классиков. К сожалению, язык наш не востребован абсолютно, он и называется кухонным языком. Это действительно так. К тому же в последнее десятилетие буквально катастрофически снижается численность населения, прежде всего в селах. Приведу один пример. Сабаевская средняя школа, 10-15 лет назад в первые классы приходило 160 ребятишек. В настоящее время только 4 ребенка пришли в первый класс. Нетрудно посчитать, это примерно в 35-40 раз уменьшилась численность населения этого села. И такая картина наблюдается, к большому сожалению, во всех селах. Село уходит и, наверное, бесповоротно. Поэтому сегодня языковая проблема решается в городах. Как будет язык функционировать в городе - так и будет, не будет - значит, не будет. Олег Панфилов: Да, но помимо республики Мордовия, мордовское население есть и в соседних российских регионах. Как вы думаете, пользуется ли мордовскими языками население, например, в Пензенской области или в Ульяновской области? Евгений Четвергов: К сожалению, там положение еще труднее. Дети, молодежь фактически уже не говорят на родном языке. Говорят в основном люди среднего и старшего поколений, а молодежь и дети не знают родного языка. Не все, конечно, но в основном большинство не знает. Скажем, в Куйбышевской области на 80 тысяч населения, в основном эрзянского, всего лишь функционирует 8 школ, где ведется язык в форме факультатива. А факультатив, нетрудно догадаться, что это такое. В Чувашской республике 15 тысяч эрзян, в одной школе ведется язык. В Оренбургской области может кое-где и ведется, к сожалению, у нас информации такой нет. В Нижегородской области ни в одной школе не ведется. В Пензенской на всю область, по-моему, в одной ил в двух школах ведется в качестве факультатива. Олег Панфилов: Спасибо большое. О проблемах мордовских языков эрзя и мокша я говорил с главным редактором газеты "Эрзян мастар" Евгением Четверговым. Кристина Горелик: Эта была рубрика Олега Панфилова "Власть и пресса". О том, как на практике осуществляется помощь из-за рубежа, в нашей сегодняшней рубрике "Персона". Героями нашей рубрики "Персона" стали норвежские благотворители, помогающие детям-сиротам, воспитанникам сельских школ-интернатов Псковской области. Слово Анне Липиной. Анна Липина: Осенью 2003 года в Яммскую школу-интернат в Гдовском районе, где живут 125 детей-сирот, приехали гости из Норвегии. Они были ошеломлены увиденным. Корпуса учреждения требовали немедленного ремонта, в столовой не было не только хлеборезки, но даже газовой плиты, в спальных комнатах старая разваливающаяся мебель. Норвежцы захотели помочь псковским детям-сиротам по мере своих сил и возможностей. В Норвегии был организован сбор средств, на государственном телевидении транслировались программы, посвященные Яммской школе-интернату. Рассказывает сотрудник благотворительной организации "Псковский детский фонд" Ирина Старостина. Ирина Старостина: После одной из телепередач на норвежском телевидении позвонила одна женщина в возрасте, и она поведала свою историю, что вот сейчас, буквально на днях, они с мужем собирались отметить юбилей, золотую свадьбу. И к своей золотой свадьбе они решили сделать себе большой подарок. Они планировали на очень хорошую сумму в евро снять шикарный ресторан в самом красивом престижном отеле. Но после того как они посмотрели передачу про Яммскую школу-интернат, они с мужем приняли решение: отказаться от этого праздника и все деньги пожертвовать на ремонт столовой в Яммской школе-интернате". Анна Липина: В адрес Псковского детского фонда поступил первый транш в размере 400 тысяч рублей, деньги пошли на закупку необходимых материалов и ремонтные работы. Затем были перечислены еще 300 тысяч на отделочные работы. В рамках проекта была проведена замена электропроводки, кладка керамической плитки, ремонт водопровода и канализации, приобретение кухонного оборудования. О норвежских благотворителях во главе с Анни Нордхейм в Псковском детском фонде говорят с особой теплотой. Ирина Старостина: Эта инициативная группа в количестве 10 человек. Но это люди - среднего достатка, рядовые жители Норвегии. Вот в сердце у них действительно очень много тепла, чувств и понимания. Анна Липина: Сотрудничество Псковского детского фонда с группой норвежских благотворителей продолжается несколько лет. Норвежцы собирают средства у своих соотечественников для псковских детей. На эти деньги приобретается оборудование и медикаменты, ремонтируются здания интернатов, покупаются вещи, и каждый год псковские дети получают рождественские подарки. Кристина Горелик: На этом мы завершаем программу "Дорога Свободы". Всего вам доброго. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
