Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[05-12-04]
Из истории русского литературного абсурда: К 100-летию со дня рождения Александра ВведенскогоАвтор и ведущий Иван Толстой Иван Толстой: Наша программа сегодня приурочена к столетию со дня рождения поэта Александра Ивановича Введенского - абсурдиста, обэриута, ближайшего друга Даниила Хармса, человека с трагической судьбой. Воссоздать биографию и творческий путь Введенского мы пригласили историка литературы, специалиста по поэтическому авангарду Татьяну Никольскую, она сейчас в нашей петербургской студии. Здравствуйте, Татьяна Львовна. Мы надеемся на участие в разговоре наших радиослушателей. Близка ли вам поэзия и вообще, юмор обэриутов? Читаете ли вы Хармса, Введенского, Олейникова (хотя он, формально, обэриутом никогда не был), Заболоцкого? Уместен ли, с вашей точки зрения, абсурд в литературе, да и в жизни? Есть люди, которые, встречая абсурд, сердятся. А вы? Странно было бы, говоря о судьбе поэта, не начать со стихов Александра Введенского. Осматривая гор вершины, Это была "Элегия" Александра Введенского, написанная в 1940 году, за год до смерти, когда поэт жил в Харькове. Я хочу спросить нашу гостью Татьяну Никольскую, сильно ли отличался поздний Введенский, вот этот, от Введенского обэриутского периода? Татьяна Никольская: Различие некоторое было. Поэзия Введенского проделала довольно большую эволюцию. Когда он учился в школе, он писал стихи символистской ориентации, которые посылал Блоку. А когда он в начале 20-х годов, вступал в Союз Поэтов, то он писал чисто футуристические стихи. А то, что стало его обэриутской поэзией, начинается года с 26-го. Иван Толстой: А как вообще Введенский пришел к обэриутству? Как он сдружился с Хармсом, и что это была за часть его поэтического наследия? Татьяна Никольская: Путь был довольно своеобразный. В начале, когда Введенский увлекался футуризмом, одним из первых его учителей был футурист-заумник Игорь Герасимович Терентьев. В 1924 году Введенский, под его руководством, работал в Институте художественной культуры, где Терентьев заведовал фонологической лабораторией. И уже в теоретических работах Терентьева, выпущенных в этот период, были заложены положения об абсурде. Например, в книге "17 ерундовых орудий" Терентьев писал, что нелепость, чепуха - это обязательно последствия творчества. В другой статье "Маршрут шерезды" он говорил о важности случайности в искусстве, о том, что эпитеты могут быть ни с чем не сообразные. Поэтому принципы Терентьева, который, вместе с Крученых и Зданевичем, входил в группу "41-й градус", были от части футуристическими, а отчасти уже были близки к дадаизму. То есть бессмысленность, установка на абсурд была очень сильна в их творчестве и, по-своему, это переработал Введенский. А с Хармсом Введенский познакомился в 25 году на поэтическом вечере у преподавателя литературы в Детском Селе Евгения Вигилянского. А еще до этого он учился в школе вместе с Леонидом Липавским. Также он подружился с Яковом Семеновичем Друскиным, особенно с 22 года. И у них образовалась такая узкая группа: Липавский, Друскин, Введенский. И когда они с Хармсом познакомились, Введенский сразу почувствовал своего человека и, как пишет Друскин: "После этого вечера домой мы уже возвращались втроем". Хармс вошел в эту группу, а намного позже, сюда же присоединился Николай Олейников. Эта группа нам известна под названием "Чинари" - так себя называли Хармс и Введенский в период 25-27 годов. Но, на самом деле, группа существовала раньше и до конца 30-х годов. Иван Толстой: А что означало "Чинари"? Татьяна Никольская: Мне посчастливилось быть знакомым с Друскиным в 60-е годы. Название "Чинари" принадлежит Введенскому. Друскин считает, что это от слова "чин". Не чиновник, а церковный чин. Кроме того, существует другая точка зрения исследовательницы обэриутов Нахимовской, что слово чинари происходит от славянского корня творить. Но дело не в названии, а в том, что был узкий, дружеский круг, литературно-философское сообщество, которое отличалось от более широкого круга литературной группы обэриутов имеющей очень четкие границы с 27-го по 30-й год. Иван Толстой: Татьяна Львовна, давайте восстановим все-таки, что означает главное слово в определении этой группы, - обэриуты? Откуда происходит слово, и как его писать? Иногда встречаешь 5-6 видов написания этого слова. Татьяна Никольская: Это слово в расшифровке означает Объединение Реального Искусства. Поэтому если писать так, как оно слышится, было бы обереуты, но поскольку участники этой группы были авангардистами, они в написании предложили обэриуты. Иван Толстой: Конечно, никаким объединением реального искусства они не были. Что они понимали под реальностью в данном случае? Татьяна Никольская: А вот это очень интересный вопрос. Дело в том, что они реальность понимали по-своему. По их мнению, реальность была связана с абсурдом. Я хочу процитировать, что об этом писал Друскин. Он писал, что "произведения Введенского и Хармса объединяет звезда бессмыслицы". Он различал семантическую бессмыслицу, которая состоит в нарушении правил обыденной речи, то есть, алогичность, и ситуационную, то есть, алогичность отношений и ситуаций. Именно первый тип бессмыслицы он отмечал у Введенского, а второй у Хармса. Друскин писал, что смысл, то есть цель вот этой бессмыслицы - "в разрушении стереотипов, от которых старались избавиться и Введенский, и Хармс, и это попытка приближения к истинному восприятию реальности, разрушению условной нормы, обеспечивающей возврат к нулевой точке". Как я понимаю, суть состоит в том, что существуют какие-то штампы, которые затемняют собой подлинное значение слов, явлений и образов. И, для начала, нужно от этих штампов избавиться, чтобы начать все с нуля, чтобы увидеть реальность в ее первозданном обличье. Иван Толстой: То есть, нужно разгрести некие словесные и понятийные завалы для того, чтобы снова проникнуть и достичь первозданности слова, понятий, обратиться к ним и работать вместе с ними. А сколько же просуществовали реально обэриуты как группа, как объединение, как творческое единство? Сколько они действовали на литературной сцене, и что они успели сделать за это время? Татьяна Никольская: Дело в том, что именно группа обэриутов действовала на литературной сцене с 27 по 30-й год. Они успели сделать довольно много выступлений перед широкой публикой. Причем, они выступали и в воинских частях, и в клубе любителей камерной музыки, и в высших учебных заведениях. На любой сценической площадке, которую им удавалось получить. Но, конечно, вершиной был знаменитый вечер "Три левых часа", о котором очень много писали мемуаристы, который состоялся в ленинградском Доме печати 24 января 1928 года. Там было много интересного. Хармс читал стихи, стоя на шкафу, а шкаф этот остался с нагремевшей постановки "Ревизора" Игоря Терентьева. Там действие происходило все в шкафах. Поэт Корпачев в это время читал свои стихи на углу Невского и Караванной. Потом там была поставлена пьеса Хармса "Елизавета Бам". Выступал Введенский, Вагинов. Когда Вагинов читал стихи, в это время выступала балерина. И после этого вечера состоялся диспут, который продолжался до утра. Это был самый известный и знаменитый вечер обэриутов, который принес им широкую известность. Сначала он вызвал в печати легкую критику. Потом они продолжали выступать дальше. Это был уже конец 20-х годов, гайки постепенно завинчивались. В 30-м году, после выступления перед студентами Ленинградского Университета, в печати появились уже погромные статьи. Одна из них называлась "Реакционное жонглерство. Об одной выходке литературных хулиганов", где их просто обвиняли в антисоветской пропаганде, и это вскоре свои плоды поимело. В 1931 году Хармса, Введенского, Бахтерева и еще несколько человек, примыкавших к группе, арестовали и предъявили им статью 58-10 - антисоветская пропаганда и агитация. Иван Толстой: Каковы были отношения внутри обэриутской группы? Татьяна Никольская: Внутри группы наиболее тесная дружба была между Введенским и Хармсом. Единственное, когда их отношения подверглись серьезному испытанию, это после суда. В итоге они оба получили ссылку. Они были в ссылке в Курске и там жили в соседних комнатах. И когда они несколько месяцев жили в соседних комнатах, то некоторое раздражение со стороны Хармса Введенским было. Но и после этого они оставались близкими друзьями и соратниками. Даже на одном из допросов Введенский говорил, что он и Хармс это, фактически, одно. Они были очень близки, но, в то же время, они были совершенно разные люди по характеру. Введенский был человек, у которого жизнь и творчество это были совершенно разные вещи. Например, жена Введенского Ивантер вспоминает, что ей Введенский никогда своих серьезных, взрослых стихов не показывал. Показывал только детские стихи. О серьезных вещах он с ней не говорил. В то же время, она пишет, что жить с ним было легко и интересно, что быта у них не было никакого, к деньгам он относился исключительно легко. Когда он должен был получить деньги в издательстве, он звонил жене, вызывал ее в издательство, они вместе получали деньги, он вел ее в магазин, покупал ей платье или чулки, а на следующий день, все, что осталось, проигрывал в карты. Он был картежником. Иван Толстой: А почему он ей взрослые стихи не показывал? Считал, что она не понимает, что дура просто? Татьяна Никольская: Этого я не знаю. Кстати, когда его арестовали, она испугалась и сожгла его взрослые стихи, которые она не читала. И, к сожалению, они пропали. Введенский к своему творческому наследию, к своим текстам относился в высшей степени небрежно. Его интересовало только то, что он сейчас пишет. После этого свои стихи, если его просили, он отдавал знакомым, назад не брал. Поэтому осталось так мало его стихов. Он их мог потерять, оставить. А Хармс был полной противоположностью. Он, мало того, что сохранял все свои тексты, он сохранял черновики. На некоторых черновиках написано, что это плохо и ужасно. То есть даже то, что ему не нравилось, он у себя оставлял. Поэтому все рассказы и легенды об обэриутах, в первую очередь, связаны с жизнью Хармса. Например, Алиса Порет вспоминает про их игры. Как они своим друзьям завязывали глаза, и по условию игры человек не мог снять повязку, пока ему не скажут, что можно. И они вели человека или на концерт, который этому человеку был совершенно не интересен, или же к очень скучным родственникам. А человек, когда с него повязку снимали, должен был до конца вечера у этих скучных родственников, которых он избегал в обычное время, отсидеть. Или же даже о таких шалостях, как они органисту Брауде однажды в карман перед выступлением положили сосульки, которые таяли во время игры. Надо сказать, что у Хармса были как спонтанные проявления жизнетворческого поведения, так и планируемые заранее. У меня есть очень интересный пример, как он планировал свои акции. Были программы выступлений в различных местах. Например: "На диспуте. Усы углем. Есть суп. Причем, Хармс хотел пропагандировать реальное искусство даже в ресторанах, кинотеатрах - ввести его в жизнь. И он, в частности, предлагал заказывать в ресторане манную кашу, кофе с огурцами. Ножницами резать огурцы, подвязывать салфетки и кормить друг друга, всем вместе заикаться. То есть это было предшественниками хэппенингов, всяких современных акций. Уже тогда Хармс такое жизнетворчество проводил в жизнь. Иван Толстой: Это показывает, что они были веселейшими людьми не только за белым листом бумаги, но и в реальной жизни. Николай Николаевич (Петербург): Поэзия абсурда, наверное, существует, но называть ее русской я никак не могу. Во времена Введенского там было просто стремление любой ценой как-то выделиться, создать какую-то псевдокультуру, противопоставить ее той, которая нужна была в тот период для молодого советского государства, которое строилось, которое шло новым путем. Поэтому оно, действительно, несло разрушительный характер. И вполне справедливо Александр Иванович понес наказание. А вот если переходить на сегодняшний день, то нечто подобное повторяется. Вот только поэзия подобная, она сейчас востребована, как вы сами понимаете, людьми пресыщенными уже, которых уже ничего не интересует. Которые, в результате того, что все набрали и перепробовали, теперь пытаются заняться такой поэзией. Иван Толстой: Николай Николаевич, но тех, кто по-прежнему работает в жанре абсурда тоже нужно репрессировать побыстрее, правда? Николай Николаевич: Репрессировать - я бы такое слово не употреблял. Их не репрессировали. К ним просто подошли вполне лояльно, кстати. Могло быть и хуже. Иван Толстой: Татьяна Львовна, к ним подошли вполне лояльно, считает наш слушатель. Расскажите, пожалуйста, как было на самом деле? Татьяна Никольская: Во-первых, я хочу сказать, что поэзия абсурда в русской литературной традиции имеется. Если мы возьмем братьев Жемчужниковых и Алексея Константиновича Толстого и созданный ими образ Козьмы Пруткова, то вот вам, пожалуйста, в 19 веке русская поэзия абсурда. Во-вторых, уважаемый товарищ говорит, что молодому государству нужно было определенным образом воспитывать. Я хочу сказать, что если уж на то пошло, как раз в первые годы большевистского правления, до середины 20-х годов, существовало очень много разных направлений. И в 24 году они между собой спорили, полемизировали, была очень яркая, насыщенная, разнообразная поэтическая жизнь. И в Петрограде, и в Москве, и в провинции. И в 24 году был издан указ о равноправии всех литературных группировок. И вот такой зажим, нивелировка произошла только к началу 30-х годов. Теперь по поводу наказания. Естественно, по сравнению с тем, что могло быть во второй половине 30-х годов и что конкретно случилось с формально не входившим в группу, но их другом и соратником Николаем Макаровичем Олейниковым, которого в 37 году расстреляли, естественно наказание Хармса и Введенского в 31 году было легче. У Хармса было 3 года ареста, которые были заменены ссылкой. Но сама идея о борьбе со словом тюремным заключением не релевантна. Иван Толстой: Будем относиться к мнению нашего слушателя как к абсурдистскому мнению в духе героев нашей передачи. Виктор (Омск): Модернизм, как коммунизм, Иван Толстой: Еще одно абсурдистское выступление нашего слушателя. Прекрасно. Дмитрий (Петербург): Я думаю, то, что есть, то есть истина, не может быть абсурдом. Значит, абсурд - это реакция. И относится она, скорее, к борьбе идеологических течений, а не к литературе, как таковой. А любая идеология стремится к возвышению над противником и к монополии. И их отказ от понятий в пользу знаков это как раз и поясняет. Ведь в литературе нет понятий, там образы. И отказ от понятий как бы и незачем. Если бы не идеологическая возня. Иван Толстой: У нас есть и высказывания, подготовленные специально для нашей передачи. Высказывания поэта, самого работающего в жанре абсурдизма, Дмитрия Александровича Пригова. Вопрос, который мы задали ему: что такое литературный абсурд? Дмитрий Пригов: Вообще, абсурд - это составляющая часть нашей жизни. То есть, нечто непривычное. Поскольку все люди в разных частях света живут согласно какой-то общей своей отдельно принятой конвенции, договоренности, всякое чужое поведение кажется абсурдным. Приходит человек и начинает говорить на китайском языке. Все давятся со смеху. А в пределах китайской конвенции русский человек воспринимается как дикость. Соответственно, абсурд есть составляющая часть нашей жизни. Но мы живем так тесно, так не вылезая из своей конвенции, что не очень часто встречаемся с действительным абсурдом. И показать человеку, что его неземные и незыблемые принципы есть просто уровень договоренности, - вот это основная стратегия абсурда. Показать, что жизнь гораздо многомернее и не поддается человеческим способам ее регулировать, схватывать и подчинять себе. Это общее основание абсурда. А литературный абсурд возникал не единожды. Он всегда возникает в пределах перенасыщенной культурной и интеллектуальной ситуации, когда люди несколько пресыщаются банальными, тривиальными и наработанными ходами и хотят показать, что вся эта литература и культура есть уже конвенция второго уровня, что она еще более закабаляет человека и приходит к нему как абсолютная истина. И вот задача абсурда показать как некую условность, хрупкость - чуть-чуть надави и она рухнет. Обэриуты возникли на исходе высокого цветения русской культуры 19 века, когда накопилось немыслимо всего, одна конвенция опровергала другую конвенцию. И они пришли уже в качестве поставангарда, будучи его наследниками, но тоже несколько смущенные амбициями авангарда стать небесной, социальной и культурной истиной. Иван Толстой: Собственно, именно поэтому советская власть и предъявляла претензии обэриутам и арестовывала их всех подряд. Поэтому и загубила в лагере Александра Введенского, что он стремился показать условность и неустойчивость этой системы. Ведь отсюда претензии к нему? Дмитрий Пригов: Конечно. Дело в том, что советская власть сгубила огромное количество людей по разного рода причинам. К обэриутам было, как я понимаю, два рода претензий. Во-первых, потому что их откровенные жесты показа абсурдности вообще любой утопии, системы, впрямую касались претензий советской идеологической системы на тотальное объяснение мира и устройства утопии на земле. И во-вторых, в такой стилистике, в таком типе письма наиболее проявляется некий свободный жест человека, который делает не то, что ему предписано и дозволено, а то, что ему взбрело в голову. Может быть два подхода - посадить в сумасшедший дом или уничтожить. Тогда был более популярен подход по уничтожению. При поздней советской власти способ помещения людей в психушку превысил количество людей уничтоженных. Иван Толстой: Дмитрий Александрович, а какие у вас у самого взаимоотношения с обэриутами? Дмитрий Пригов: Очень хорошие и тесные, поскольку то, чем я занимаюсь, можно назвать третьим возрастом авангарда. Первый - это классический авангард, второй это - обэриуты, третье - это постмодернистское направление. Но конкретно я с обэриутами встретился очень поздно по той причине, что при советской власти источниками информации были те круги, которые владели текстами обэриутов или где блуждали их тексты. Я не был знаком с литературными кругами, а в моих художественных кругах обэриуты обнаружились очень поздно - гораздо позже, чем я начал писать свои соцартовские и концептуальные стихи, которые я вывел из практики визуального искусства. Но когда я познакомился с обэриутами, конечно, меня они потрясли. В основном, мне ближе Хармс, его рассказы. Потому что в поэтических текстах Хармса и Введенского отсутствует тот основной уровень, который для меня очень важен, - уровень заманивания, так называемый уровень анекдотический. Ваня любит Маню, Милиционер и прочее. И в стихах Введенского и Хармса этот уровень практически отсутствует. Он разрушен, демонстративно разрушен. Зато там очень насыщен уровень всяких культурных отсылок, метафизических, философских. Мне ближе всего хармсовские рассказы, которые анекдотичны абсолютно. Иван Толстой: Александр Введенский был не только взрослым, но и детским поэтом. Причем, книги для детей он писал исключительно для заработка. А получались маленькие шедевры. Например, стихотворение "Кто" 30-го года. Я сам в детстве очень любил этот стишок, потом читал своим детям, а теперь читаю своему внуку. Дядя Боря говорит, Михаил (Москва): Добрый день. Знаете, довольно редко у вас можно услышать чисто культурную программу, если не считать Бориса Парамонова, а его, конечно, не хватает. Сам я - человек, достаточно чуждый поэзии, скорее человек технический. Насколько я понимаю, чем богата страна Россия - это именно историческими культурностями, а не квадратными километрами. Если бы можно было организовать такие культурные передачи, то это вообще бы здорово помогло, в первую очередь молодым. Старых уже не переубедить. В этом мы убедились 15 минут назад. Анна: Здравствуйте. Я, конечно, не буду анализировать, а только хочу выразить благодарность за эту передачу. Это опять какое-то колдовство. Вы прочитали "Элегию", и я вам честно говорю - я уже пожилая дама - у меня как-то улучшилось настроение, и посветлело на душе. И о Хармсе вы так хорошо рассказали. Но после Пригова разве можно что-нибудь прибавить? Но еще раз огромное спасибо. И Введенский, и Хармс - всех их мои дети читали и до сих пор испытывают от них удовольствие. Я просто в восхищении. Спасибо! Иван Толстой: Татьяна Львовна, когда стали изучать творчество обэриутов? Расскажите о заре изучения обэриутов. Татьяна Никольская: Эта заря пришла, когда я училась на 1-2 курсе университета в середине 60-х годов. Первым из моих сверстников, кто стал изучать, в особенности, творчество Введенского был Михаил Борисович Мейлах. Мы с ним вместе учились в университете. Я помню, как однажды он ко мне пришел в гости, около 12 часов ночи и принес стихи Введенского и попросил, что бы я их перепечатала для него и для себя на пишущей машинке. Он раньше меня познакомился с Яковом Семеновичем Друскиным, человеком, благодаря которому большинство текстов Хармса и Введенского опубликованы. Потому что когда была война, блокада, в дом, где жил Хармс (Хармса к этому времени уже на свете не было) попала бомба, и Друскин, сам больной, дистрофик, пришел на это место, там встретил жену Хармаса, Марию Малич, остававшуюся в городе, и она ему передала чемоданчик с рукописями Хармса и Введенского, которые хранились в архиве Хармса. И долгое время и Друскин, и другие обэриуты боялись говорить о своем прошлом, не говоря о том, что писать. Но постепенно, я помню, как познакомилась с Яковом Семеновичем Друскиным и вместе с моим мужем, ученым и писателем Леонидом Чертковым, мы ходили к нему в гости, и он рассказывал о Введенском, Хармсе, давал переписывать тексты. Помню совсем фантастический случай, когда из Москвы приехал Сергей Григорьянц, тогда еще известный не как правозащитник, а он для "Дня поэзии" московского собирал подборку и хотел напечатать стихи обэриутов. Он приехал на 1 или 2 дня. Яков Семенович из дома рукописи не выпускал, а у меня была огромная пишущая машинка, которая весила килограммов 20. А мы с папой тогда жили в Купчино. И бедный хрупкий и тонкий Сережа Григорьянц на руках нес эту машинку (метро тогда не было) до дома Друскина для того, чтобы я могла перепечатать стихи для подборки, и потом эту машинку также на автобусах с пересадками отвозил ко мне в Купчино. Но я счастлива, что познакомилась с таким человеком, как Яков Семенович. Он был тонкий, интересный, умный человек. Познакомилась со свидетелями этих событий Бахтеревым и Разумовским. Первая публикация была в 67 году в Тарту. Была студенческая конференция, и там я выступала с докладом о Вагинове, и Мейлах читал доклад, сделанный в соавторстве с Анатолием Александровым, о Введенском и о Хармсе. Это было первое место, где были опубликованы сообщения, и там же Мейлах напечатал "Элегию". Потом иногда в кое-каких журналах публикации стали появляться, а потом уже в издательстве "Ардис" Мейлах издал двухтомное собрание Введенского при очень большой помощи Владимира Ивановича Эрля. Таким образом его творчество стало достоянием хоть какого-то круга читателей. Иван Толстой: За публикации за границей формально преследования филологов не было? Татьяна Никольская: Бывало по всякому. Если эта публикация не коммерческая, за это могли пожурить или придраться к чему-нибудь другому. Я не знаю случаев, когда за чисто научную публикацию людей сажали в тюрьму. Но определенные неприятности могли быть, особенно у людей, которые занимали какие-то посты. Скажем, работали на радио, на телевидении. Иван Толстой: Очень часто спрашивают, кто все-таки формально входил в группу обэриутов? Давайте воспользуемся нашей сегодняшней передачей и просто перечислим эти имена. Татьяна Никольская: Формально в группу обэриутов входили Введенский, Хармс, Заболоцкий, Бахтерев, Разумовский, Дойвбер-Левин, Клементий Минц. А еще Юрий Владимиров, который рано умер и его произведения практически не известны, кроме нескольких детских. Слушатель: Жизнь самого Хармса сама была как театр абсурда. А Заболоцкий вел обычную жизнь. Интересно, вот такая абсурдистская личная жизнь - это такое имманентное свойство настоящего абсурдиста или нет? В какой мере абсурдистские воззрения, литература, поэзия может существовать параллельно? Татьяна Никольская: Я хочу сказать, то такой строгой закономерности здесь нет. Как я уже говорила, у Хармса было жизнетворчество, а Введенский, кроме своего легкомыслия, что он играл в карты, увлекался женщинами, легко тратил деньги, никаких странностей в его бытовом поведении не было. Никакой особой экстравагантности. Действительно, поведение Заболоцкого из всей этой группы было наиболее обычным, привычным. Но, его вещи этого периода - это сборник "Столбцы", где у него в тексте появляются странности и необычности. Они все введены в текст, а на его поведении не отражались. И в то же время можно сказать, что с начала 30-х годов между Хармсом и Введенским и Заболоцким наметилось некое охлаждение в отношениях. Что не помешало Заболоцкому тоже пострадать. Его посадили, и он после выхода из ареста стал совсем обычным человеком. Так что склонность может быть или не быть. Это не обязательно четкая закономерность. Иван Толстой: Глас народа. Что думают жители Петербурга об абсурдистской поэзии, литературе и об обэриутах. Вопрос задавал на улицах Петербурга наш корреспондент Александр Дядин. Голоса: -К литературе абсурда отношение любопытствующее. Любопытен другой взгляд людей, хочется его попытаться понять. Но во все времена жизнь зачастую напоминает абсурд. Именно поэтому люди стараются все перевернуть, чтобы хотя бы там это выглядело более реально. -Абсурд имеет свою логику. Поэтому вся иррациональность и нелогичность складывается в свою, более сложную, обычному человеку непонятную логику. Поэтому она имеет право на жизнь. -Мне очень нравится. С удовольствием своему ребенку Хармса читаю. Весело, интересно, неординарно, смешно. Не на всем же надо учить. Просто иногда развлекательно бывает, чувство юмора в ребенке воспитывает. -В каждой написанной книге есть и хорошее, и абсурд. -Равнодушно. Я больше люблю классику. Я когда начинаю читать, я сразу либо отвергаю, либо сразу принимаю. Если читаю запоем, значит, мне это нравится. Когда мне нравится язык, я читаю с удовольствием. А с абсурдом как-то сложно. Наша жизнь вся абсурд, поэтому в литературе абсурда уже не хочется. -Хорошо отношусь. Все это понимается, когда рассматриваешь, зачем же это было сказано? Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
