Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[01-12-04]
Поверх барьеров - Европейский выпускПамяти Алексея Хвостенко. Аналитика Макса Галло. Старая карта русского Берлина. Мемуары Витторио Страда. Вспоминая былой Таллинн. Гран-при Анне БаевойРедактор и ведущий Иван Толстой Иван Толстой: Начнем мы с печального сюжета. 30 ноября в московской больнице скончался русский парижанин, только что вернувший себе российское подданство, художник, поэт, драматург, музыкант и что угодно еще, универсальный и незабываемый Алексей Хвостенко. Почти все песни Хвостенко написаны в соавторстве с поэтом Анри Волохонским, давним и верным другом. Я позвонил ему в Германию и попросил рассказать, как начинался Хвостенко. Анри ведь остался чуть ли не единственным, кто мог бы рассказать об этом. Анри Волохонский: Я думаю, что не единственный, но я с ним знаком очень давно, с 60-го года. Меня Леня Ентин позвал в гастроном на Владимирской площади в Санкт Петербурге, и там стоял Алеша Хвостенко в длинном пальто. Так он начинался. Иван Толстой: Были ли у него песни, вертелись ли они на языке уже тогда, или это была только поэзия, или это вообще было непонятно что. Понимал ли он, в каком направлении он двинется дальше? Анри Волохонский: Две или три песни были. Я помню с тех пор одну песню, которую он сейчас не поет, там было что-то про войну: Снова трубит в свой рог война, А кроме того, была песня, которую он и сейчас любил петь "Дружила Френки с Джонни". Он сам сочинял, потом он меня научил сочинять. Иван Толстой: Просматривалась ли тогда его любовь к пластическим искусствам, к литературе и к гитаре, или он был тогда монохромным человеком? Анри Волохонский: Нет, никаким не монохромным. Он был всегда совершенно универсальный человек. Может быть, драматургией мы немного позже с ним занялись, но это была, опять-таки, его инициатива. Мы написали вместе несколько пьес. Потом он писал один. Но уже тогда он что-то рисовал, что-то составлял, вешал на стенку, ставил в угол. Иван Толстой: В вашем тандеме какая у кого была роль? Анри Волохонский: Трудно сказать. Я обычно старался вторую роль играть, чтобы дать ему первому подать голос. А потом уже я слушал, что он делает, и так поддерживал плечом. Иван Толстой: Вы эмигрировали в совершенно разные годы, даже в разные исторические эпохи. Несколько лет тогда были очень важны, как и сейчас. Эмиграция вас как-то разделила, или вы стремились потом соединиться в эмиграции в прежнее целое, или это был уже какой-то другой союз на чужбине? Анри Волохонский: Нет, не был другой союз. Я приехал его встречать в Вену. Потом мы поехали и завоевали вместе Париж. Иван Толстой: Какой рисунок, какую черту, какую конфигурацию напоминает вам Алексей Хвостенко, и что в нем было самое характерное? Что ваша память о нем удерживает больше всего? В чем он выразился сильнее? Анри Волохонский: Больше всего он выразился для меня в поэзии. Он великий поэт, в этом нет никакого сомнения. А так, в своей крайней оригинальности он был абсолютно лишен тщеславия. Это то, что для многих является двигателем любых творческих проявлений. У него этого не было ни капли. Я сам у него очень многому научился. Иван Толстой: Но что же тогда это тщеславие заменяло, что двигало им? Анри Волохонский: Понятия не имею. Иван Толстой: Вы могли бы рассказать о каком-нибудь его поступке характерном? Анри Волохонский: Он в России устроился работать в прачечную. Прачечная помещалась в кирпичном здании в каком-то дворе. Он должен был приходить в 4 часа утра, включать острый пар и кидать бруски мыла в котел. Потом он должен был выключить пар и идти спать. Это была его работа. Однажды он вернулся домой и заснул. Тут приходят и будят его. Оказывается, он забыл выключить острый пар. Он пришел и видит, что все здание заполнено мыльной пеной, и люди в ней сделали такие ходы и роются там, как черви. Иван Толстой: Как вы истолковываете его возвращение в Россию в последнее время? Анри Волохонский: Тут можно по-разному истолковывать. Некоторые говорят, что он поехал в Россию умирать. Но я думаю, что это не правильно. Он был человек веселый. Он до конца своих дней пел. Это удивительно. Потому что, когда человеку 64 года, он обычно уже не поет. И те, кто слышал его самые последние разы, говорят, что пел он прекрасно. Иван Толстой: Был ли он парижанином, с вашей точки зрения? Анри Волохонский: Он был и парижанином, и москвичом, и петербуржцем. Он был универсальный человек. Иван Толстой: Споры о социальном месте религии в современной Франции. Писатели, ученые, министры. Рассказ Дмитрия Савицкого. Дмитрий Савицкий: Каждый день последние 25 лет он просыпается в 3.30 утра. В четыре, в теплом халате, с чашкой кофе в руке, он сидит за письменным столом. За окном - громада Пантеона. - Родную Ниццу, море, горы и залив Ангелов, - говорит он, - можно променять лишь на что-нибудь архитектурно солидное... На столе, несмотря на то, что он человек 21 века, в этом не стоит сомневаться, пишущая машинка, а не компьютер. Когда он встает, чтобы достать книгу с полки, он представляет из себя внушительное зрелище, при его широких плечах - ровно метр 93... Ровно столько же, сколько было в его герое, генерале Де Голле. Друзья его зовут "Большой Макс". Его полное имя, пора его назвать, Макс Галло: писатель, политик, биограф, но прежде всего историк. История - не виртуальная, а реальная территория его жизни, и он способен зайти в гости к Талейрану или Меттерниху точно так же, как мы - к приятелю, живущему за углом. Еще его называют "Мальро нашей эпохи". Как и Мальро, он писал о Де Голле и Наполеоне, как и Мальро, входил в правительство. Майя Авеличева, автор замечательного интервью с Большим Максом, приводит слова из предисловия к книге Андре Мальро "Зеркало Любви", которые, она считает, можно отнести и к Галло: "Свидание с Историей, несомненно, преобразовало его романы. Конкретно-историческая, политическая реальность насытила их, трансформировала жанр, вплоть до возникновения признаков романа-хроники"... Он скупает в журнальном киоске напротив мэрии все журналы и газеты: и французские и европейские. Его аппетит к происходящему - неистощим. Возвращаясь домой, семидесятидвухлетний Макс подтягивается на перекладине в коридоре - привычка, оставшаяся с тех времен, когда у него болела спина. Он вообще верен привычкам и продолжает выдавать на гора dix milles signes par jour - десять тысяч знаков в день... Результат - более восьмидесяти книг, гигантские тиражи. Даже французы, никогда не читавшие Галло, знают, кто он такой. И не мудрено: Макс Галло бьет все рекорды по участию в радио- и телепередачах. И его образ и голос врезаются в память: низкий богатый баритон, и эта большая круглая голова и маленькие очки - Пьера Безухова... Лишь один эрудит в Париже может противостоять Большому Максу - это еще более большой, но в скорее в ширину - Большой Александр, главный редактор "Международных Писем", Александр Адлер. Также не исчезающий с экрана ТВ и радиоэфира... Но появления Макса Галло в эфире - не только галантные и страстные визиты историка в современность. Не только историка, но и политика. И диапазон его интересов чрезвычайно широк. Так на этой неделе, он выступил на LCI в дискуссии по поводу выхода книги, так и хочется сказать нового Бонапарта страны, Никола Саркози, только что оставившего пост министра финансов и экономики и возглавившего республиканскую партию (трамплин для Саркози, долженствующий его подбросить в 2007 год - на пост кандидата в президенты). Никола Саркози выпустил книгу "Республика, религии, надежда", в которой он предложил внести некоторые поправки в декрет 1905 года, отделивший церковь от государства и ставший основой для светского, мирского общества Республики. Тема книги, как и предложение внести некоторые изменения в закон, прямо связаны с проблемой ислама во Франции и с проблемой исламского фундаментализма. Макс Галло: Когда читаешь эту интересную, мастерски написанную, демонстрирующую, я уверен, искренность намерений Никола Саркози, книгу, видишь вырисовывающийся проект, в котором закон 1905 года лишь один из аспектов: быть может, самых спорных... Есть нечто парадоксальное в проекте Никола Саркози, который утверждает и не раз, что он не собирается вводить никаких изменений в сам закон 1905 года. Проблема однако заключается в том, что в этом законе, первая статья которого гласит: "Республика гарантирует свободу убеждений и верований, гарантирует свободу культов, если это не нарушает интересы общественного порядка"; вторая статья, однако, подчеркивает, что "республика не берет на себя оплату работников культа и не субсидирует религиозные культы". Если мы изменим эту вторую и чрезвычайно важную статью закона, декларирующую отказ субсидировать культы, а, как предлагает Саркози, учредим "национальные религии", то, естественно, мы пойдем против самой сути закона 1905 года. Дмитрий Савицкий: Макса Гало считают и по праву лучшим оратором пятой республики. В конце семидесятых годов он участвовал в популярной литературной телепередаче Бернара Пиво "Апострофы" вместе с Франсуа Миттераном. Когда "тонтон" Миттеран пришел к власти, он сделал Макса Галло спикером и пресс-секретарем правительства. При этом Галло, в отличие от многих, никогда не попал под чары Миттерана. Он знал, что в общении Миттеран всегда старался утвердить свое превосходство, занизить качества собеседника, чтобы вести с ним диалог с позиции силы. Макс Галло покинул правительство Миттерана, как писал пресса, "с горьким чувством". Он был, еще одна цитата, "человеком людей, а не человеком идей". Большой Макс вообще усомнился в ценностях левого фланга политики, но, иногда переходя направо, он всего-навсего старается объединить не два крыла, а республиканцев. Еще один отрывок из теледискуссии LCI. Интересно, как Галло вышелушивает сущность идей Никола Саркози: Макс Галло: И мне эта позиция кажется весьма показательной, так как в тоже самое время (и над этим стоит задуматься!) в остальных аспектах Саркози за приватизацию, он критически относится к общественному сектору, критически же относится к государственной помощи, короче, выступает скорее за индивидуализм, конкурентоспособность и либерализм, чего он и не скрывает, а наоборот выступает в защиту с особой настойчивостью... Но в то же самое время, этот же человек нам говорит, что государство должно вмешаться и помочь в вопросах финансирования имамов или священников, и религии... Говоря иными словами, за проблемой светскости мы можем у него рассмотреть следующий проект, который вполне находится в гармонии с современными тенденциями: либерализм и рынок разрушают общественные связи, спайки; в обществе больше нет этих социальных скрепок, которые раньше существовали, скажем в виде Государства-провИденья, с крупными политическими партиями... И единственные связи, скрепки, которые нам остаются для скрепления общества, удержания его вместе, - это связи - религиозные... Дмитрий Савицкий: Макс Галло так же остро, как и вся политическая элита, воспринимает создавшуюся ситуацию. Мечети во Франции строятся на деньги, полученные из-за границы. Имамы, приезжающие оттуда же, не говорят по-французски. Законы в Республике им чужды. Коренное население стареет. 5 миллионов магрибинцев плохо ассимилированы, и их единственный культурный индикатор - ислам. Но Саркози, - считает биограф великих людей 19 века, - нацеливаясь в 21-й - имеет в виду совсем иную модель общества. Макс Галло: Поэтому-то (по Саркози) нужно вновь придать значение религиозным связям, и здесь я вижу у Саркози внутреннее противоречие, так как про сути дела он говорит об англосаксонской или американской модели общества, которая его завораживает, чего он и не скрывает... С одним исключением: в Америке риск коммунотаризма отсутствует по двум причинам: в отличии от Франции определение бога и религии неотделимы от самого создания Соединенных Штатов; вторая причина - демократия - это гражданская религия Соединенных Штатов, и в этом особенность США. И еще один американский фактор - коммунотаризм растворяется в патриотизме. В такой стране как Франция нет религии, которая стояла бы у истоков Республики, а патриотизм у нас не совсем в почете... Дмитрий Савицкий: Вот человек, способный к качественной рентгеноскопии идей. Это не Бернар Анри Леви с его цирком самовыпячивания. На этом, я думаю, стоит закруглиться, так как в мою цель входило - познакомить вас с Большим Максом, а остальное за вами. Макс Галло переведен на русский. Иван Толстой: Русские места на старой берлинской карте. Об одном из самых русских в свое время городов рассказывает наш корреспондент Юрий Векслер. Юрий Векслер: В выпущенной несколько лет назад в Берлине уникальной "Хронике русской жизни в Германии с 1918 по 1941 год" на семистах страницах более 8 000 фактов, сотни русских адресов. Говорит инициатор издания, историк, профессор Карл Шлегель, другая книга которого "Берлин - восточный вокзал Европы" выходит вскоре на русском языке в издательстве НЛО Карл Шлегель: Следы есть, но их очень мало. Например, можно найти дома, где Набоков жил в Шарлотенбурге, на Несторштрассе или Вильмесдорф. Но в отличие от других городов в Европе, в Берлине было разрушено очень многое, и известные адреса русского Берлина больше не существуют. Я имею в виду например Дом Искусств на Ноллендорфплац, где встречались почти все российские и советские писатели и художники. В общем, топография русского Берлина очень тонкая, потому что город очень страдал вследствие бомбардировок. Если говорить об интерьерах, я не знаю ни одного интерьера, который существовал бы в 20-е годы. В этом, по-моему, особенность Берлина, потому что время было такое, что почти ни один камень на другом не остался. Можно сказать, что есть общие места, как вокзалы, где встречали делегации и тех, кто был выслан из России. Но дом, интерьер, где можно найти дух русского Берлина, по-моему не существует. Описание русского Берлина сохранилось только в литературе. Юрий Векслер: Берлин 20-х - это Россия в миниатюре: все сословия, все направления русской мысли представлены. Каждый видит свое и находит свое в русском Берлине с населением в 350 тысяч человек. Из написанных по свежим следам в 1923 году заметок Евгения Шкляра "Литературный Берлин": "В Берлине теперь находится свыше 800 русских писателей и журналистов - цвет российской пишущей братии. Живут они скромно, одеты-обуты плохо, порою голодают, но торговать своими убеждениями, за исключением небольшой группы "сменовеховцев", не торгуют. Среди писателей есть крупные имена, которые здесь как-то стушевываются, бледнеют на фоне вечно-живого, кипящего города - четвертой столицы мира. Из крупных величин здесь Максим Горький, Андрей Белый, В. Немирович-Данченко, Семен Юшкевич, Алексей Ремизов, Тэффи. Иногда, наездами, бывают Александр Амфитеатров и Александр Куприн. В большом почете Аркадий Аверченко. Как и в каждой эмигрантской среде, в писательском кругу - большие раздоры, более на личной, чем на политической, почве". В этих заметках 1923 года не совсем привычные нам сегодня представления о писательской табели о рангах. Общим для русских берлинцев было желание возвращения на Родину при условии падения режима большевиков. До поры до времени многие курсировали из русских столиц в прусскую и обратно. Образ вокзала Европы, предложенный Карлом Шлегелем, кажется мне весьма точным. Все были как бы проездом и, как написано у Лермонтова, "все промелькнули перед нами все побывали тут". В уже упомянутой хронике, составленной по сообщениям русских газет Берлина, можно проследить маршруты. Вот первое появление на берлинской сцене Андрея Белого: "Берлин, 12 марта 1921 года. Кляйстштрассе, 10. Ложенхаус. Вечер Томаса Манна. Почетный гость - Томас Манн. Приветственные выступления: Зинаида Венгерова и Андрей Белый. Томас Манн читает доклад "Гете и Толстой". Следует верить Карлу Шлегелю в том, что интерьеров Берлина, сохранивших дух русских 20-х, больше нет. Но некоторые дома по старым адресам сохранились, например здание гостиницы на Траутенауштрассе, 91, где несколько недель в 1922 году прожила Марина Цветаева. Из книги Анны Саакянц "Марина Цветаева. Жизнь и творчество". Одиннадцать недель в Берлине (май 1922 - июль 1922): "В понедельник, ярким днем 15 мая 1922 года, Марина Ивановна с Алей сошли на вокзале Берлин-Шарлоттенбург. Носильщик в зеленой форме взял их скудный багаж и повел по подземному переходу. Выйдя на улицу, мать и дочь сели на извозчика и поехали к Прагерплац, в пансион "Прагердиле", где их ожидали Эренбурги". Далее Анна Саакянц дает такое описание русского Берлина: "Русские магазины, лавки, рестораны, парикмахерские, театр. Несколько газет и множество издательств: "Русское творчество", "Мысль", "Детинец", "Икар", "Грани", "Геликон" - и прочие, и прочие. Все это было по преимуществу сосредоточено на сравнительно небольшой территории между Прагерплац и Ноллендорфплац. В помещении фешенебельного кафе на Курфюрстенштрассе, 75 нашел свой приют организованный, по аналогии с петроградским, "Дом Искусств"; там выступали поэты и писатели". Именно про этот не сохранившийся дом говорил Карл Шлегель. Дом Искусств проводил свои вечера и в других помещениях. Через несколько дней после прибытия в Берлин, Марина Цветаева выступила на одном из таких вечеров. В Летописи мы читаем: "19 мая 1922 года. Берлин, Кляйстштрассе, 41, Ноллендорфказино. Дом искусств. Пятничное собрание. Вступительный доклад - Илья Эренбург. Есенин и Кусиков читают свои произведения. Марина Цветаева читает собственные стихи и стихи Маяковского". Жизнь русских в Берлине золотых 20-х годов. Это была жизнь как бы проездом. Все действовали и наблюдали одновременно. Одним из главных наблюдателей был Владимир Набоков, проза которого родилась и развивалась в Берлине. В Берлине существует дом на Фазаненштрассе, ныне Дом литературы, где Набоков, тогда еще Сирин, не раз выступал с чтениями. Карл Шлегель: Там был знаменитый литературный кружок на чердаке, где участвовали Юрий Айхенвальд, Владимир Набоков и другие. Этот дом выглядит, как будто он сохранился, но там очень пестрая история, и он был воссоздан после войны. В определенное время там был бордель. Юрий Векслер: Набоков был одним из последних известных русских, покинувших Берлин уже при нацистах в 1937 году. Но о Берлине Набокова надо говорить отдельно. Иван Толстой: Вышли воспоминания знаменитого итальянского слависта Витторио Страда. С рассказом из Неаполя историк Михаил Талалай. Михаил Талалай: Новинка осеннего книжного сезона в Италии - публикация Витторио Страда "Археология Октябрьской революции". Мне приятно представлять нашей аудитории Витторио Страду. Этот человек необыкновенно много сделал для популяризации русской культуры и не только в Италии а, вообще, на западе. Он автор множества публикаций, организатор массы конференций и выставок. Долгие годы состоял в редакции парижского еженедельника "Русская мысль" при незабвенной Ирине Алексеевне Иловайской. В 90-е годы возглавлял Институт итальянской культуры в Москве. И конечно, книги, книги. Назову один титанический труд - "История русской литературы" в 7-ми томах, которую страда задумал и осуществил как главный редактор. Его история русской литературы вышла на итальянском и на французском. Сейчас Витторио Страде 75 лет. Хороший возраст, дабы обратиться к мемуарам. Что он и сделал. Для интеллектуала такого калибра было естественным дать им характер аналитический, с тонкой проработкой жизненного фона. Таковым стала наша отечественная история, точнее наша революция, и реакция на нее западного мемуариста - от восторженного энтузиазма до отстраненного осмысления в зрелом возрасте. Отсюда и заглавие "Археология Октябрьской революции". А интонация мемуаров дана в подзаголовке "Самокритичный автопортрет". Герой книги имеет прозрачную фамилию, оно же имя - Viesse. Собственно, это инициалы ее автора, V.S. Этот литературный прием вероятно нужен был автору для отстранения самого себя. Нам следует принимать его условия игры и вслед за страдой говорить о неком Виессе, выходце из миланской бюргерской семьи, плененном с юных лет пафосом Достоевского и пафосом русской революции. Молодой итальянский комсомолец едет в Москву, колыбель обеих захвативших его воображение феноменов. Там он находит "оттепель", молодых литераторов и жену. Последнее обстоятельство ввело его в особую советскую проблематику, ибо брака иностранца в красной Москве не хотели, утверждая что он приехал учиться, а не жениться. Виессе был упрям и таки женился. Тогда его молодую супругу-провинциалку лишили московской прописки и она укрывалась в одном студенческом общежитии. Виеесе впервые серьезно призадумался о русской революции и ее последствиях. Небольшой скандальчик удалось затушить, вмешался даже ЦК итальянской компартии. Виессе прожил в Москве еще долго. После окончания учебы в МГУ, он принялся за диссертацию - о советской литературе 1920-х годов, тогда еще совсем мало изученной. Его московская судьба напоминает бодания теленка с дубом. Но теленка итальянского. Та же атмосфера столкновения с ложью у власти, те же имена и реалии: Твардовский, Солженицын, Пастернак, Союз писателей, "Новый мир", Переделкино, диссиденты и стукачи (первых автор называет по именам, вторых деликатно шифрует), цензура и обыски, отказы в визах (на въезд в СССР). После Пражской весны Виессе покидает Итальянскую компартию, сохраняя при этом ей благодарность за политическую прививку, "точно так же, как благодарны выпускники-атеисты их иезуитским колледжам, где они учились". Для литературоведов, вероятно, открытием станет тот факт, что Виессе явился прототипом книги одного из классиков соцреализма, Всеволода Кочетова. Советский писатель, собирая материал на тему предательства коммунизма со стороны еврокоммунизма, во время своей творческой поездки по Италии, не поленился приехать в гости к Виессе, и провести с ним многочасовую беседу. В итоге в одном из последних романов Кочетова "Чего же ты хочешь?" появляется антигерой Бенито Спада, итальянский ренегат с его русской женой Лерой (у Витторио Страда жену зовут Кларой). В 2004 кочетовская книга, казалось бы, навсегда забытая, возвращается к читателям совсем с неожиданной стороны. Уже во времена новой России Витторио и Клара во время своей поездки в Новгород с удивлением обнаружили там памятник Кочетову и с удовольствием сфотографировались на фоне обессмертившего их литератора. Об этих временах 90-х годов, когда Страда работал в Москве директором Института итальянской культуры, в книге ничего не написано. За исключением этого эпизода поездки на родину Кочетова. Может быть, это время еще слишком близко к нам, еще недостаточно историезировалось, а, может быть, автору трудно донести Виессе, юношу-правдолюбца до директорского кресла. И последнее, о внешнем книге книжки. Обложка ярко красного цвета. И это понятно. Портрет автора отсутствует, зато есть фотография первого празднования революции - ноябрь 18-го года, заснеженный Ленин у кремлевской стены. Известнейшая в советской истории фотография, но с умело вырезанным с нее улыбчивым Троцким, стоявшим плечом к плечу с Лениным. Реставрированный снимок - это, действительно, археология. Но не античного мира, а России 20-го века. Иван Толстой: Поэт и кинорежиссер Андрей Танцирев давно связан с Таллинном. За последние годы он снял 4 картины о проблемах русской молодежи в Эстонии. Наш корреспондент Владимир Ведрашко записал монолог Андрея Танцирева о Таллинне в сознании россиянина. Андрей Танцирев: Таллинн был местом, куда очень любили приезжать люди из Питера и Москвы, как в маленькую Европу. Что-то среднее между Болгарией, Польшей и ГДР. Хороший кофе, хамят гораздо меньше, чем в Москве или в Питере, можно вкусно поесть на вокзале, отличный был ресторан. За три рубля - в поезд прыг из Питера и обедаешь в ресторане. Основные культурные акции происходили в Таллинне не столько русскоязычные, сколько эстонские. Цензура здесь была мягче, чем в Союзе в целом. Вспомним, что Довлатов тут чуть не напечатал свою книгу. Но набор был рассыпан. Потом здесь проводились альтернативные художественные, скульптурные и графические выставки, где иногда выставлялись авангардные произведения. Здесь проводился джазовый фестиваль, который был описан Аксеновым - молодой козел на саксе, приезжал сюда знаменитый негр Питерсон. Это 60-70 е. В добровольном, курортном и сладостном по-своему изгнании жил Самойлов в Пярну, к нему очень часто приезжали знакомцы со всего Советского Союза, чаще всего из Питера и Москвы. Я писал диплом, заканчивал уральский госуниверситет, но поскольку у меня постоянные связи были с Таллинном - тут у меня оставались брат, отчим и мама, - то я часто повещал здесь разные культурные мероприятия. Тут гастролировал театр на Таганке, приезжали труппы из БДТ, из других известных театров. То же самое и сегодня продолжается. Сюда приезжают с концертами и спектаклями, только все это выглядит беднее и больше похоже на чес, чем на какую-то серьезную культурную акцию. Знаете, есть такой термин у артистов "ездить в провинцию на чес", то есть чесать - бабки зарабатывать. Так что сюда рвутся по-прежнему из Москвы и Питера - здесь платят больше, чем там. Соответственно, с малыми декорациями. Привезти сюда большой спектакль очень трудно, это дорого. Что касается попсы, то все остается по-прежнему. Здесь были в годы перестройки большие советские рок-фестивали. Сюда приезжали все самые лучшие советские группы - Наутилус Помпилиус, ДДТ, Аквариум, Машина Времени. И по сию пору сюда приезжают рок-группы. Но контекст изменился, и все это напоминает такие гедонистические встречи - для удовольствия тех, кто играет, и тех, кто приходит слушать. Что касается собственно культурной жизни тех, кто живет в Эстонии, то здесь четко прослеживается следующая тенденция: в основном, эту жизнь организуют и проводят эстонцы. Проводят в основном на деньги такой организации как "Культур-капитал", которая получает отчисления с акциза на спиртное, сигареты и на азартные игры. На эти деньги можно издать книгу, провести акцию или еще что-нибудь. Что касается русскоязычной общины, то я знаю, что в бывшем СССР во многих национальных республиках прекратили свое существование многие журналы на русском языке. Здесь они продолжают издаваться. Здесь издаются три журнала на русском языке. "Радуга" - в основном там переводы из эстонского журнала, плюс вкрапления статей, прозы и поэзии для русских. Есть журнал "Таллинн", который издается на деньги "Культур-капитала". Практически безгонорарный журнал. Тоже все на энтузиазме. Это литературный журнал, в основном посвященный современному срезу культуры и цивилизации. И журнал "Вышгород". Он в основном обращен в прошлое. Тоже издается на деньги фондов. Он посвящен публикации наследия демократического, монархического и прочего. Все мои знакомые, которые пишут стихи, издали по книжке, а кто и по две. Многие музыканты получили возможность записать диски. Здесь есть хорошие русские музыканты разных направлений и стилей. Но они стоят в очереди. Как за гарантами, так и в очереди на арену. Но мне бы хотелось побольше той кофейно-праздной чайной жизни, маленького Парижа. Пусть это миф, но ведь когда-то был Париж Хемингуэя, Аполлинера... Ведь когда-то было литературное кафе у нас. Я его еще застал, в 87-м году. Пришел, кофе заказал. Кто-то играл на рояле блюзы, кто-то читал стихи на эстонском и русском. Пока такого места нет в городе. Может, оно появится. Иван Толстой: И в завершение нашего выпуска - Музыкальный календарь Европейского часа. Слово Андрею Шароградскому. Андрей Шароградский: 10000 долларов - размер первой премии московского конкурса молодых скрипачей имени Паганини - для любого, только рассчитывающего только на себя студента, это огромные деньги. Но в этом конкурсе присуждается и гран-при, в описании которого денежные суммы не упоминаются. Тем не менее, для любого настоящего музыканта, даже если он еще студент, 10000 единиц американской валюты меркнут по сравнению с этим призом. Право в течение целого года играть на скрипке работы величайшего скрипичного мастера Антонио Страдивари завоевала в этом году 19-летняя студентка московской консерватории Анна Баева, ученица Эдуарда Грача. Скрипач Сергей Стадлер, председатель жюри конкурса, сказал об этой скрипке: "Это один из самых ярких и интересных Страдивари в мире. Играть на таком инструменте целый год - это очень почетно". Сейчас скрипка хранится в госколлекции уникальных музыкальных инструментов. Сумма ее страховки выражена числом с несколькими нулями. Анна Баева уже не в первый раз побеждает на конкурсе скрипачей. Она становилась лауреатом международного конкурса имени Генриха Венявского, где, кроме первой премии, получила 9 специальных призов, международного конкурса имени Вроньского и международного юношеского конкурса скрипачей, где ей был вручен специальный приз за лучшее исполнение виртуозного произведения. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
