Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[10-04-04]
Поверх барьеровОкно во двор - 5.Автор программы Ольга Писпанен Санкт-Петербург, Петроградская сторона. В народе ее называют ПС - постскриптум. Каменноостровский проспект, ранее - Кировский, еще раньше - улица Красных Зорь, а до всего этого, изначально - Каменноостровский проспект. Круг исторических названий замкнулся. Посреди этого старейшего петербургского проспекта стоит дом 26-28. Это один из самых больших домов не только в Петербурге, но и в Европе. Он занимает целый квартал, ограниченный Каменноостровским проспектом, большой Пушкарской и Кронверкской улицами. Дом - питерский аналог московского дома расстрелянных. Того самого дома на набережной, где жил автор одноименного шедевра поздней советской прозы Юрий Валентинович Трифонов. Дом 26-28 построен в 1912 году для Первого Российского страхового общества тремя братьями Бенуа - архитектором, инженером и художником. Дом был как маленький уездный город. Только совершенно автономный и оборудованный по последнему слову тогдашней техники. Своя котельная с высокой кирпичной трубой, паровое отопление, во все квартиры подавалась горячая и холодная вода, кухни были снабжены холодильными камерами. Во дворе стояла снеготаялка, соединенная с канализацией, и печь для сжигания мусора. В доме была своя прачечная и, даже, сушильня. Не нужно было тащиться с мокрым бельем на чердак. Для жильцов, имевших свои выезды, в первые этажи были встроены каретные сараи и конюшни. Всего в доме было около 300 квартир. Одинаково благоустроенные, отличались квартиры лишь величиной. От 5 до 12 комнат. В парадных подъездах были мраморные лестницы, подъемные машины-лифты и швейцары в ливреях и фуражках с золотым позументом. Только это немногое и осталось сразу после революции нетронутым. О своем детстве, проведенном в этом доме, вспоминает профессор Борис Михайлов. Борис Михайлов: Когда наш дом построили, он заселялся самой высшей административной знатью, административными работниками. Для нас это были буржуи. В нашей квартире жил Раевский-сын, а отец был членом Государственной думы. Но, начиная 18 года, отсюда начали бежать, уезжать за границу. Потому что все те, которые здесь жили, занимали такие посты, которые явно не подходили для новой власти. И они, убегая, бросали здесь все, что есть. Поэтому дом остался без присмотра. Естественно, начались грабежи. Охрану не выставишь, да и сами охранники в то время смотрели, как бы украсть что-нибудь. И заселялся дом следующим образом. Нижние этажи сразу же начала заселять формировавшаяся в то время новая советская элита. По нашей лестнице жил сам мэр города Зиновьев, он занимал бельэтаж. А верхние этажи занимали рабочие соседних заводов. Идея была хорошая - наверху будут жить рабочие, а внизу их руководители. В действительности, судя по нашей квартире, поселились латыши, эстонцы, немцы прибалтийские, еврейские семьи. А партийные функционеры приглашали в Ленинград очень много деревенских людей. Вот три комнаты заселили Погодины такие. Одна у них была партийка, и она всех своих собрала. И компании детские были такие же. Мы бегали вместе. Рабочие держались своей группой, отдельно, у еврейских детей была своя компания. Я был в русской компании с рабочими. Ольга Писпанен: Каменноостровский проспект 26-28. Но у этого дома есть и другой адрес - Кронверкская улица 21. Въезд в оба двора дома и с улицы, и с проспекта. Парадные облицованы горочным камнем, доставлявшимся из Швеции, из него же выполнены орнаментальные детали фасадов. Со стороны Каменноостровского въезд во двор оформлен колоннадой. По бокам висят большие кованые фонари. Но самое удивительное в доме - разветвленная сеть дворов, настоящий лабиринт. Человек с улицы может и заблудиться. Дворов этих, различных по площади и конфигурации, целых 9. В этих лабиринтах снято немало фильмов, рассказывающих о разных эпохах Петербурга. За столетие практически ничего не изменилось. А для артистических натур эти дворы -постоянный источник вдохновения. Художница Глюкля. Глюкля: Этот дом - лабиринт. С детства ощущение темно-красного сапфира, бархата, сказок, крепостей, рыцарей. И вдруг получается так, что судьба поселяет меня в этом доме. Это очень странно. Дом невероятно притягательный, и я считаю, что мне просто очень повезло, и я счастливый человек, что я там живу. То, что этот дом моя судьба, это точно, потому что квартира большая и я, как только туда вселилась, была обречена на какой-то способ существования, потому что приходили люди и, само собой получилось, что дом диктовал сборы людей большие. Я по природе своей ориентированная на что-то очень интровертное, я любила рисовать, и мне ничего, кроме этого не нужно было, а дом сделал так, что я стала очень много общаться. Ольга Писпанен: До революции дом на Каменноостровском был рассчитан на солидных жильцов - потомственных дворян, профессоров, докторов, богатых купцов. После 17 года социальный состав жильцов дома резко меняется. На первых этажах - партийные выдвиженцы. Квартиры, что повыше, плотно заселили рабочими заводов Петроградской стороны. Средние по площади апартаменты достались представителям культуры. В этом доме жил поэт, о котором Анна Ахматова сказала: "Был талантлив, стал придворным. Глубоко трагическая судьба. Сейчас из него льются стихи, как из водопровода". Это был лауреат Ленинской и Государственной премий Александр Прокофьев. Те, кто помнит еще историю СССР, называют его дом Кирова. Сергей Миронович жил здесь, будучи первым секретарем Ленинградского обкома и горкома партии. Отсюда 1 декабря1934 года уехал на работу в Смольный, где был застрелен. Сейчас в его квартире музей. Научный сотрудник музея Кирова Татьяна Павлова. Татьяна Павлова: Киров и его жена Мария Львовна Маркус были прописаны в этой квартире с апреля 1926 года. Квартира номер 20 находится на 4 этаже второй парадной нашего дома. Сам Киров прожил в этой квартире 8 лет, 1 декабря 1934 года он был убит в Смольном, а вот Мария Львовна Маркус оставалась жить в этой квартире до 1945 года. В годы Великой Отечественной Войны она эвакуировалась в Казань, уже после войны, в 1945 году она умерла и была похоронена в Ленинграде на Волковом кладбище. В квартире до 1951 года проживали ее родные сестры. Это Софья Львовна и Рахиль Львовна. Ольга Писпанен: О своей встрече с Кировым во дворе этого дома рассказывает Борис Михайлов. Борис Михайлов: Все мы голодали в это время, и попрошайничество было обычным явлением. И ходили у нас рассказы, что надо просить у богатых. Среди нас были вожаки, я в вожаках не ходил, потому что я еще маленький был, говорили, что когда проходят наши партийные функционеры, которые работали в Смольном, то у них можно выпросить: "Дядя, дай на конфеты", и так далее. Я жил со стороны Кронверкской. С нашей стороны, в основном, жили функционеры - Кадацкий, Зиновьев. Они подъезжали на машинах, все выходили, а Киров часто в окружении шел через наши дворы. И в это время мы подбегали к этой группе и у них выпрашивали на хлеб и на конфеты. Однажды я пристроился к куче этих людей, подошел, посмотрел, кто посолиднее, решив, что это Киров, и говорю: "Дядя Киров, дай рупь". У нас шел разговор, что когда-то Киров кому-то дал целый рупь. И мне этот дядька говорит: "Ты куда лезешь, какой я тебе Киров". Послал меня подальше. Так что мое знакомство с Кировым не состоялось. Ольга Писпанен: Квартира Сергея Мироновича. О том, как жил любимец ленинградцев, рассказывает Татьяна Павлова. Татьяна Павлова: Квартиры здесь были от 5 до 12 комнат. Площадь квартиры Кирова - 200 квадратных метров, 5 комнат - кабинет, библиотека, столова, спальня и большая комната отдыха или мастерская, как называли ее. Там сохранились и в наши дни различные инструменты столярные. Поскольку он имел профессию механика, в юности ему удалось закончить только Казанский механико-промышленный техникум, то в любую свободную минуту он старался посидеть в этой комнате и поработать руками, сделать что-нибудь для охоты, поскольку он был заядлый охотник. Ольга Писпанен: Безопасность партийной элиты являлась одной из важнейших задач НКВД. Кадровыми чекистами были не только помощник и личный охранник Сергея Кирова, но даже вахтер в парадном подъезде его дома. Борис Михайлов: Был уже 37 год, мне был 12 лет. 4 марта мама мне подарила фотоаппарат "Пионер". На радостях мы с моим приятелем из квартиры Юркой Погодиным сразу схватили этот аппарат, взяли штатив и выскочили во двор. Поставили штатив, я, ни о чем не думая, набросил черную тряпку, и вдруг мне кто-то за спину завернул руку и держит. А Юрка, видя это, шмыг и убежал по дворам, прибежал в нашу квартиру через черный ход и говорит: "Борьку взяли". Тут вся квартира перепугалась, значит сейчас будут обыски, а у каждого что-то было. А у нас мама работала в типографии, где выходила "История гражданской войны". А там один том выходил, и ее закрывают, потому что расстреливают тех, кто воевали. Сегодня же один воюет, завтра другой. Плиту затопили, начали жечь эту историю. Но к нам никто не пришел, а меня забрали в милицию. И в милиции начали допрашивать. Фотографии 9 на 12 показывают и спрашивают, кто меня послал фотографировать дом. Я испуганный плакал, а меня тычат: "Вот этот? Вот этот? Скажи, кто". Я им говорю, что никто не послал. Потом я слышу крик за дверями - мама кричит. Она бросилась в кабинет, на колени и ползет целовать руку майору. Тот ее отталкивает: "Убирайся вон, заберите ее". Она вся в слезах. В конечном счете, у меня забрали аппарат и кассеты и сказали, что проверят, что я фотографировал. Этим закончилось. Таким образом, я был репрессирован. Ольга Писпанен: А сейчас здесь стоит бюст Дмитрию Шостаковичу. Композитор проживал здесь с 1937 по 41 год. Здесь писал свою Симфонию номер 7, блокадную. В этот дом въезжали и, надолго не задерживаясь, убывали в небытие мэры сталинского Ленинграда: Кадацкий расстрелян в 38-м, Шостаков в том же 38-м году, Петровский в 39-м, Попков в 50-м. А через некоторое время и Лазутин. Борис Михайлов: Они жили на втором этаже. Все время менялись. А мы жили напротив, на третьем. И мы смотрели, как подъезжали черные Маруси ночью, их выводили, сажали и увозили. Ольга Писпанен: Только в 49-50 годах в Ленинграде арестовали и приговорили к ГУЛАГовским срокам более 200 партийных работников, а также их близких и дальних родственников. Борис Михайлов: У нас в классе вдруг появился новичок Прохоров. Такой холеный оболтус, он второгодник был. И сразу же обратили внимание на то, что он всем подзатыльники дает. Оказалось, что он живет в нашем доме в 8-й парадной, где мэры жили. Он когда приходил из школы, подходил к парадной, и его швейцар встречал, кланялся. Там были швейцары с ливреями. Я читал воспоминания какой-то одной партийки, которая рассказывала, что партийцы до 32 года, когда к нам приехал Киров, жили бедно, их держали в ежовых рукавицах. Они старались держаться на уровне рабочих. А когда приехал Киров, первое что он сделал, он увеличил зарплату, пайки. У нас в школе бедно было - только хлеб с супом. А у Прохорова и завтраки появились. И потом, когда я уже писал книжку, мне попалась на глаза книжка "На Крестовском острове" - история завода "Красногвардеец". Там описывается история партийного руководителя этого завода Прохорова. Он сначала воевал с басмачами, потом сюда приехал и стал сначала руководителем на заводе, а потом был главный в Петроградском районе. В квартире 106 поселился Попков, и как раз тогда, когда исчез, у нас этот Прохоров из класса. И здесь сходятся какие данные? Когда он к нам в класс пришел, тогда Прохоров-отец появился в Ленинграде и получил эту квартиру. Ольга Писпанен: Впервые я побывала в этом доме у друзей-художников. Пили чай, ели хлеб, посыпанный хмели-сунели, смотрели в небо. Там было необычное для Питера окно на потолке квартиры художницы Глюкли. Глюкля: Эта квартира, которая изначально тремя архитекторами Бенуа, авторами дома, планировалась для фотографа. Фотограф снимал царскую семью. Потом кто только там не жил. Там жил Кибрик, его в лагерь забрали, потом жил Двороковский, график, он сошел с ума, потом туда перебралась Сара Моисеевна Бунзес, одна из первых гобеленисток Петербурга. Вообще дом известен своими легендами, судьбами потрясающими. Сейчас осталась красота разложения. Многие люди, попадая сюда, говорят, что здесь не надо делать ремонт, это уже превратилось в поэзию. Там все осталось, архитектура, высокие потолки, окна. У нас в большой комнате застеклена половина потолка, что дает очень редкий свет. Вся архитектоника квартиры осталась оригинальной. И это самое приятное. Ольга Писпанен: А что сейчас? Музей Кирова, множество мемориальных досок, темные фонари в проездах, деревянные ворота бывших конюшен, да полуразрушенная труба котельной. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
