Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[Архив]
Поверх барьеровИскусство визионеровАвтор программы Дмитрий Волчек Дмитрий Волчек: Термин арт-брют придумал в 1940-м году Жан Дюбюффе, собиравший произведения художников, существовавших за пределами художественной культуры и не пытавшихся подражать великим образцам или следовать тенденциям в искусстве. Дюбюффе считал, что каждый человек - художник, а рисовать столь же естественно, как ходить и говорить. Арт-брют он сравнивал с золотыми самородками и парным молоком, хранящим животное тепло. Со временем термин арт-брют раскрошился на множество подтерминов - интуитивное искусство, аутсайдерское искусство, маргинальное и, наконец, визионерское искусство. В начале октября в Лондоне открылась выставка "Английское и американское визионерское искусство". Корреспондент Радио Свобода в Великобритании Наталья Голицына побывала на выставке и встретилась с ее куратором Джеймсом Холландсом. Джеймс Холландс: Визионерское искусство практически существовало всегда и восходит к шаманской и индийской ритуальной живописи, экстатическим видениям святой Елены, работам Уильяма Блейка, чье творчество, на мой взгляд, стало краеугольным камнем этой выставки. Дмитрий Волчек: В последнем номере британского журнала Raw Vision, посвященного аутсайдерскому искусству, опубликована полемическая статья бывшего директора музея Современного искусства в Глазго Джулиана Сполдинга. Бывшего, поскольку Сполдинг потерял свое место из-за пропаганды арт-брюта в противовес концептуальному искусству, доминирующему на художественной сцене. Сполдинг вспоминает знаменитую выставку "дегенеративного искусства", устроенную нацистами в 1937-м году. Произведения кубистов и экспрессионистов на этой выставке соседствовали с портретами душевнобольных; теперь же произведения душевнобольных считаются "аутсайдерским" искусством, а весь корпус авангарда начала ХХ столетия, а следом и современный концептуализм наделены "инсайдерским" статусом. "Есть ли в этой сегрегации хоть какой-то смысл? - задается вопросом Джулиан Сполдинг. - Для современников Ван Гога он тоже был аутсайдером". Джеймс Холландс тоже говорит о противостоянии визионерского искусства и концептуального. Джеймс Холландс: В целом в аутсайдерском искусстве можно обнаружить тенденцию использовать наивную форму для непосредственного выражения личностного опыта с помощью графики и живописи. Cтиль этот принципиально противостоит более концептуальным в своей основе формам современного искусства, восходящим к творчеству таких художников, как, скажем, Тициан. В основе своей оно ориентируется на ремесленное искусство. Дмитрий Волчек: Правомерно ли объединять аутсайдерское искусство и наивную живопись? Джеймс Холландс: Сходство огромное. И наивное искусство, и искусство визионерское восходят к первоосновам творчества. Глядя на эти произведения, люди получают информацию о фундаментальных и глубинных причинах нашего стремления заниматься живописью, о том, почему мы этим занимаемся и почему содержание художественного произведения обладает индивидуальным смыслом для каждого зрителя. Эти виды искусства противостоят таким понятиям, как карьера или индустрия. Арт-индустрия не способна порождать самодостаточное и бескорыстное искусство, поэтому художникам, работающим за ее пределами, приходится использовать более наивную форму выражения, чтобы преодолеть влияние художественных теорий прошлого. Дмитрий Волчек: "Визионерское искусство" - это политкорректный эвфемизм, обозначающий творчество душевнобольных. На вопрос, избавится ли оно когда-нибудь от этого ярлыка, Джеймс Холландс отвечает так: Джеймс Холландс: Думаю, что никогда. Ведь это искусство создается талантом людей с психическими проблемами, нормальные люди никогда им не занимались. Если взглянуть на мировую историю, то обнаружится, что люди, которым удавалось как-то изменить мир или создавать новые направления в искусстве, всегда были в какой-то степени душевнобольными, чудаками, страдали навязчивыми идеями. Очевидно, что творческий процесс в своем высшем проявлении близок по форме психическому отклонению от нормы. Надеюсь, что это искусство никогда не будет восприниматься как создание нормальных людей. Дмитрий Волчек: Произведения художников-визионеров, которые прежде можно было отыскать только в частных коллекциях или собраниях психиатрических клиник, ныне занимают место в галереях и музеях. Джеймс Холландс: Прежде всего, это Балтиморский музей визионерского искусства в Америке. Мы назвали нашу выставку выставкой визионерского искусства, потому что некоторые художники, картины которых здесь выставлены, получили традиционное образование. К примеру, Джо Колман учился в художественном колледже. Недавно он был исключен из круга аутсайдерского искусства именно в связи с его академическим образованием. Поэтому мы делаем различие между коллекциями арт-брют и визионерским искусством. Многие произведения визионерского искусства находятся в частных коллекциях. Например, в Англии хранится обширная коллекция Чарльза Адамсона, насчитывающая более десяти тысяч работ, созданных пациентами психиатрических лечебниц с 1900 по 1960 год. Многие серьезные коллекционеры этого искусства передают свои коллекции в дар музеям. Дмитрий Волчек: Наталья Голицына спросила Джеймса Холландса, существует ли рынок визионерского искусства и какой сегмент он занимает в мировом художественном рынке? Джеймс Холландс: Если говорить об этом, имея в виду интерес к нему со стороны арт-дилеров, то он никогда не был особенно значительным. Последнее время в Америке возрос интерес к работам художников типа Марка Райдена, который эстетически близок поп-культуре. Его работы выросли в цене. Устраивая нашу выставку, мы должны были потратить значительную сумму на страхование картин. В общем, у визионерского искусства есть своя ниша на рынке, и его художники очень быстро переходят в категорию коллекционных. Если же рассматривать покупку их картин как форму вложения капитала, то не думаю, что цены на их работы упадут в ближайшие 20 лет. Дмитрий Волчек: Парадокс: визионеры игнорируют тенденции современного искусства, черпают вдохновение в своих видениях, и все же живопись британских визионеров заметно отличается от работ американских художников этого направления. Джеймс Холландс: Даже на этой выставке можно увидеть, что американские художники - Джо Колман, Норберт Кокс и Лори Липтон - в большей мере вдохновлялись религиозной иконографией - в духе классической католической иконографии. Американцы также заметно тяготеют к поп-культуре. Британские художники, напротив, вдохновлялись более традиционными формами живописи, ориентируясь в основном на работы прерафаэлитов и Блейка. В целом американские художники во многом ориентированы на поп-культуру. Дмитрий Волчек: Биографии художников, работы которых представлены на выставке "Английское и американское визионерское искусство", столь же примечательны, как и их произведения. В экспозицию включена графика двух патриархов-визионеров - скончавшегося в 1956 году британского художника Остина Османа Спейра - мага, которого почитают сторонники так называемого тифонианского движения в оккультизме, и американца Малкольма Маккессона, рисунки которого появились на арт-рынке незадолго до смерти автора, в 99-м году. Джеймс Холландс: Малкольм Маккессон происходит из привилегированной семьи. Он родился в 1911 году. У него был свой бизнес, и он был очень предан жене. Рассказывают, что это был чисто платонический брак, и Малкольм закрывал глаза на измены жены. Такая же ситуация сложилась по отношению к женщинам и у французского поэта 19 века Жерара де Нерваля. Маккессон воспринимал себя как человека, игравшего подчиненную роль, он называл себя асексуальной личностью. Во многом по этой причине его работы отличаются мрачным колоритом и населены аморфными, бесформенными фигурами, соседствующими с изображениями Байрона, причем непонятного - мужского или женского - пола и отбрасывающего три тени. Ему не откажешь в очень смелой экспрессии. Продолжением этой экспрессии стало его литературное творчество, отражающее его чувства, вызванные необычными отношениями с женой. Однако, на мой взгляд, его роман "Матриархат" намного менее асексуален, чем его идеалы и убеждения на этот счет. Бесспорно, что Малколм Маккессон один из самых любопытных примеров, другим мог бы стать Генри Дарджер - демонстрацией того типа сексуальности, которое с неизбежностью принимается нормальным обществом и с которым некоторые себя идентифицируют. Дмитрий Волчек: В Советском Союзе термины арт-брют, визионерское и аутсайдерское искусство не использовались, эвфемистическим аналогом на новоязе (вполне, впрочем, адекватным) было "народное творчество". Коллекции произведений душевнобольных собирались еще с начала 20-х годов - правда, интересовались ими психиатры, а не искусствоведы. В апреле этого года в психиатрической лечебнице под Ярославлем скончался Александр Лобанов, самый известный российский художник-аутсайдер. Я беседовал с ярославским психиатром Владимиром Гавриловым, благодаря усердию которого замечательные рисунки Лобанова и других русских художников-аутсайдеров стали известны и в России, и на Западе. Владимир Гаврилов: С детских лет он страдал глухонемотой. Он был абсолютно глухонемой художник. Он перенес менингит и, возможно, менингит дал осложнения, которые привели к определенным ментальным задержкам. Родители попытались его обучать под Ярославлем в школе для глухонемых, но война спутала все планы, и он остался практически без образования. Он родился и рос в городе Малога Ярославской области. Это своеобразные Кижи, которые в дальнейшем были затоплены Рыбинским водохранилищем. Перед войной семья переезжает в Ярославль, и он оказывается в психиатрической больнице, по всей видимости, в связи с трудностями, с девиантным, отклоняющимся от нормы поведением. Дмитрий Волчек: То есть, он вообще не выходил на свобод, все время после войны провел в психиатрической больнице? Владимир Гаврилов: Да. С 1947 года он находится в психиатрической больнице. Сначала в областной, а потом в психиатрической больнице Афонина, как раз до апреля этого года, когда он умер. Я познакомился с его братом несколько лет назад. Сейчас дружу с племянниками. По их сведениям, мать Лобанова выезжала на встречу с ним. Они пытались наладить какие-то контакты, но не получилось. Они могли бы забрать его сюда, но человек привыкает ко всему, привыкает и к условиям такого замкнутого пространства, психиатрической больницы. То есть, какие-то попытки вернуть его, социализировать, они не увенчались успехом. Дмитрий Волчек: Когда он начал рисовать и сколько работ он сделал? Владимир Гаврилов: На это тоже достаточно трудно ответить. С детства он любил творить, он вырезал всевозможных лошадок, качели, игрушки. В больнице, когда он работал на лесозаготовках, он тоже топором вырезал какие-то вещи. Более того, глухонемой, пытаясь обучаться, он часто вырезал свое имя. И где-то годам к 33-м - 35-ти, он начал интенсивно рисовать. Причем, первоначально доставленный в клинику возбужденным и агрессивным, рисование постепенно успокаивало его, приносило некоторое облегчение, и он стал послушным социальным человеком, очень дружелюбным и спокойным. Более того, я отмечу, что, так называемого, лекарственного лечения к нему не применялось. Не было нужды. У него не было каких-то особых расстройств. Дмитрий Волчек: В его работах, которые я видел, есть постоянно повторяющиеся темы. Это огнестрельное оружие, ружья, винтовки. Но примитивный психоаналитик, наверное, интерпретировал бы это как фаллический символ. Как интерпретируете вы? Владимир Гаврилов: Психоанализ наиболее адекватно применять к людям, страдающим неврозом, к пограничным состояниям. Здесь мы ведем разговор с более выраженными расстройствами психотического уровня. Первоначально он имитировал. На чем он рисовал? Он рисовал на тех плакатах, которые находились в больнице, на оборотной стороне этих плакатов. Больница, по всей видимости, тоже была украшена в 60-е годы вот такими плакатами ДОСААФ, такого патриотического воспитания. Более того, в нашей стране, человек с ружьем - это человек, защищающий свое отечество. И вот, Александр Павлович Лобанов, человек очень небольшого роста, маленький, тщедушный, для него оружие было, по всей видимости, символом безотказной работы. Он рисовал не только оружие, но и трактора, крейсеры и даже фотоаппараты. А, с другой стороны, это оружие защищало его внутренний мир от интервенции со стороны других людей, которые пытались, может, нарушить его покой, помешать сценарию независимой жизни. На его рисунках оружие практически не стреляет. Там даже нет ствола. На первых стадиях, когда он начал рисовать, там еще оружие и выстреливало. Видимо, был период некоторой агрессии, и он использовал оружие по назначению. В дальнейшем, он помещает себя в центр этого удивительного, альтернативного, иного мира. Более того, если первоначально он часто рисовал наших вождей - Ленина, Сталина, то потом он начинает в этот мир привносить себя. Он осознает свой путь, свою ценность и рисует себя своеобразным вождем, пастухом царства, населенного диковинными зверюшками. Также, мне кажется, что у Лобанова, несомненно, был талант изобретательства. Он изобрел такое двухзатворное оружие, - специалисты говорят, что это интересно, но мало реально, - и все время его вырисовывал. И вот в его рисунках вот этот затвор занимает необычайно большое, непропорциональное место по сравнению с прикладом и другими частями. На его 75-летие мы впервые сделали персональную выставку Александра Павловича Лобанова в Ярославском Художественном музее. Вообще, удивительный факт: провинциальный художественный музей очень сильный, где только представлялись профессиональные художники, не было художников с таким психиатрическим опытом. И когда мы его привезли, все наши отечественные центральные телеканалы присутствовали, и получилось очень интересная выставка. Здесь не идет разговор о первооткрытиях, потому что я считаю, что он уже был признан на родине, а не только потом французы нам открыли глаза на подобное уникальное творчество. Дмитрий Волчек: А он сам был на этой выставке? Владимир Гаврилов: Это был единственный случай, когда мы специально договорились в больнице, привезли его, мы боялись его напугать, потому что такое количество народа, стрекотания камер, людей, щелканье света. Но мне кажется, что человек в какой-то момент осознает свою значимость, свою силу. Он с гордостью, очень важно прошел, все выслушал, что говорили в его честь. Мы не знаем, насколько он это понял, но он вел себя очень величественно. Дмитрий Волчек: Как вы с ним общались? Вы переписывались? Владимир Гаврилов: Нет, он язык знаковый знал мало. Жесты, в основном. Привозил краски, бумагу, еду. Врачи создавали условия для вот такого общения. А потом уже, когда он получил уже определенную известность, сначала у нас в городе, а потом в России и за рубежом, я привозил ему вырезки, фотографии. Как-то раз он увидел себя по телевизору. Ранее он никогда не рассматривал телепередачи, а потом стал смотреть передачи. Понял, что раз показывают его, значит, показывают что-то стоящее. И поэтому был такой язык жестов, мимики, пантомимы, и лицо озарялось улыбкой. Причем такой улыбкой, как когда он рисовал. Он первоначально брал листок, задумчиво сидел, потом как бы нырял в это пространство. Рисовал сначала рамку. Кстати, у него такие витиеватые рамки, необычные и яркие. А потом уже нырял в свой воображаемый мир. В его рисунках очень много символики, необычных неографизмов, то есть сочетаний несочетаемого: ножницы с ружьями, ружья с пиками, шашками, подсвечниками. Он изобретал. Дмитрий Волчек: Он работал только акварелью или маслом тоже? Владимир Гаврилов: Художники-аутсайдеры, как правило, это люди нетрадиционной техники. Масло, холст - это традиционная техника. Поэтому он работал на бумаге гуашью, фломастерами, цветными карандашами. Самое печальное для исследователей его творчества, что он рисунки не подписывал. Более того, он хранил их под чемоданом у себя в палате, и когда он дарил свои рисунки, мне приходилось привлекать к исследованию его творчества искусствоведов. Мы, буквально, мы под лупой изучали, какая там краска, фломастер, шариковая ручка использована. В каком десятилетии эти предметы появились в нашем городе, чтобы датировать его творчество. Дмитрий Волчек: А что с его работами сейчас, после смерти, стало? Владимир Гаврилов: Часть его работ подарена нам, такой организации, как Ярославский Арт-проект, другие работы получают родственники. Мы вместе с ними уже не первый год вышли с предложением к мэрии об организации в Ярославле музея-студии аутсайдерского искусства. Дмитрий Волчек: Вы сказали, что вы еще с начала 80-х годов интересовались живописью психопатологической экспрессии. Встречали ли вы столько же талантливых художников среди ваших пациентов, как Лобанов? Владимир Гаврилов: Когда я надеваю белый халат, я говорю слово "пациент". Когда мы говорим об искусстве, я не использую этого слова, я использую "художник". Вот такого продуктивного, чтобы на протяжении десятилетий рисовал, и такое значимое количество рисунков, а какое, я еще не знаю, потому что оно хранится в больнице и будет передано его родственникам, я еще не видел. Такого неистовства в рисовании. Чтобы каждый день - рисунок. Но есть интересные художники. У нас есть одна художница-медиум, Екатерина, которая 10 лет находится дома и под влиянием голоса ее небесного отца создает полотна-криптограммы, повествующие землянам, оповещающие нас, как надо правильно жить, как надо перестроить наш миропорядок. Работы есть, они собираются и не только в Ярославле. Я выезжаю и в другие города, и в соседние государства. И там стараюсь приобрести эти работы. Я посещал психиатрические больницы во Франции для того, чтобы привезти эти работы к нам в Ярославль. Дмитрий Волчек: В Европе арт-брют собирают с начала прошлого века, я видел коллекции работ 10-х - 20-х работ. В России сохранились какие-то работы прежнего периода, или все это уничтожалось в клиниках, как правило? Владимир Гаврилов: Это не уничтожалось, но на это не обращали внимание, и, как всякая бесхозная вещь, она сама тлела и пропадала. Дело в том, что я тоже собираю книги и пытаюсь посещать экспозиции аутсайдерского искусства за рубежом. Они действительно собраны полтора столетия назад. Они находятся в хороших руках, в хорошей сохранности. У нас был такой энтузиаст Павел Карпов, московский психиатр, который совместно с Василием Кандинским изучал подобное творчество и даже издал в 1926 году монографию под названием "Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники". У него есть работа 1929 года "Творчество заключенных". Видимо, коллекции были. Где они сейчас, я не знаю. Но сейчас у нас есть в коллекции работы 40-х годов. То есть, довоенного времени. Но в стране, пожалуй, две коллекции аккумулируют подобное творчество и относятся к нему не как к стенограмме каких-то патологических переживаний, а как к искусству. Это музей, созданный в Москве в 1996 году, - Музей Творчества Аутсайдеров и наша коллекция в Ярославле, которая надеется, что и у нее тоже будет статус музея. Дмитрий Волчек: В июле этого года во Франции вышел альбом "Александр Лобанов и арт-брют в России". Владимир Гаврилов обещает, что к восьмидесятилетию художника, то есть в будущем году, появится и русское издание этой книги. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
