Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Экслибрис"Небесное животное": в Экслибрисе Вера ПавловаАвторы: Вера Павлова, Борис Парамонов, Лиля Панн
Вера Павлова, стихи ("Первопроходец, воткнувший в меня свой флаг...") Борис Парамонов: Она совершила в русской поэзии сексуальную революцию, с которой в любезном отечестве сильно запоздали. От этого нравы не станут хуже, они, по секрету говоря, всегда были одинаково худыми, а поэзия стала лучше. Сергей Юрьенен: Московский поэт, автор семи книг, лауреат премии имени Аполлона Григорьева, сейчас находится в Соединенных Штатах. В нашей нью-йоркской студии Веру Павлову принимали литературовед Лидия Панн и Борис Парамонов, не единожды в своих "Русских вопросах" обращавшийся к творчеству любимого современного поэта. Борис Парамонов: Основная особенность поэзии Веры Павловой, делающая ее из ряда вон выходящим явлением: впервые после Цветаевой явилась поэтесса, отказавшаяся в так называемой женской лирике от нот слабости, подавленности, отверженности, покинутости. Я бы сказал, Вера Павлова, ее лирическая героиня, как принято говорить, не из тех, кого бросают, а та, что сама бросает. В женской поэзии всегда необыкновенно обаятельная сила. И это понимали, это умели очень немногие из поэтесс, может быть, всего только одна - Цветаева, конечно. Так вот, Вера Павлова - вторая. Ее так же, как Цветаеву не хочется даже называть поэтессой, она поэт. Но вот, что интересно: Павлова не просто Цветаева, а молодая Цветаева, она пишет как бы детский альбом. У нее это называется по-другому - "Интимный дневник отличницы". Само это словосочетание уже стоит академической премии, которую, кстати, Вера Павлова и получила год назад. В трех словах создан, если не исчерпывающий, то чрезвычайно сильный поэтический образ. Возникает представление о некоей талантливой хулиганке - образ чрезвычайно обаятельный. Представьте себе Лолиту, которая вертит, как хочет, Гумбертом, что, кстати сказать, недалеко от истины, и при этом пишет отличные стихи. В поэтическом образе Веры Павловой сочетаются черты невинности и искушенности. Впрочем, вспомним слова Фолкнера, говорившего, что женщинам неизвестно понятие греха. Так и должно быть - это норма, прародительница Ева некоторым образом. Есть в Америке такая манера - делать на майках всякого рода надписи, манифестировать себя таким нехитрым способом. Одна из популярнейших таких надписей: "Хорошие девочки будут в раю, а плохие девочки побывают везде". Я бы сказал, что хороших девочек не бывает - это миф, викторианский миф. Все девочки в каком-то смысле плохие, но это нужно, не стесняясь, признать и ввести в культурную норму. Вот это и делает по-своему Вера Павлова, вот почему она по-настоящему современна. Она совершила в русской поэзии сексуальную революцию, с которой в любезном отечестве сильно запоздали. От этого нравы не станут хуже, они, по секрету говоря, всегда были одинаково худыми, а поэзия стала лучше. Появился необыкновенно свободный голос. Вера Павлова ("В дневнике литературу мы сокращали лит-ра....") Борис Парамонов: И еще одну деталь необходимо отметить в этом, пожалуй, затянувшемся предисловии. Есть такая проблема в поэтике: что важнее для поэта - школа или, как говорил, Мандельштам, "сырье" - его собственное, неповторимое внутренне "Я", его нутро? Естественно, сам Мандельштам склонялся ко второму варианту. Что касается Веры Павловой, то школа ее, несомненно, Цветаева, а "сырье", нутро - ее собственная телесность. Из чего делаются стихи? Из слов, разумеется, или, в более общем термине, из языка. Так вот, поэтический язык Веры Павловой - это, скорее, метафора, нужно говорить в связи с ней о языке как чисто телесном органе. От этого впечатления никак не отделаться, это вроде наваждения. Кажется, что ее язык этот, по определению Даля, "мясистый снаряд во рту", проникает в некие бытийные глубины. Поэтический язык Веры Павловой - овеществленная метафора телесного языка. Знаете, есть, вернее, была в свое время такая итальянская актриса Сильвана Мангана, она прославилась в фильме "Горький рис". В послевоенной нищей Италии молодые горожанки выезжали в деревни на сельхозработы, чтобы подкормиться. А рис - производство тяжелое, грязное, мокрое. И вот Сильвана Мангана ходила весь фильм мокрая, потная, с босыми грязными ногами - это потрясающе выделяло ее телесную красоту. И сравнить ее появление в фильме Висконти "Смерть в Венеции", где она играла мать мальчика Тадзио, молчаливую светскую красавицу. Прямо скажу, что смотреть было не на что, красота должна быть не музейной, а живой. Вот такова красота стихов Веры Павловой. Я, помнится, одну из своих передач о Вере Павловой назвал "Девочка-Земля". Вера, я рад вас приветствовать. Вера Павлова: Я тоже очень рада. Борис Парамонов: Я рад, что вы в Америке, и, кажется, не первый раз? Вера Павлова: Четвертый раз. Борис Парамонов: Ваше нынешнее пребывание в Америке связано с какими-либо творческими начинаниями или это просто каникулы? Вера Павлова: Отчасти это каникулы, но есть и дело. Мой друг переводит мои стихи, а я ему пытаюсь помогать. Мы хотим сделать книжку-билингво, двуязычную книгу избранных стихов. Борис Парамонов: Вера, нашим слушателям, подчас весьма отдаленным от культурных центров, думаю, хотелось бы с вами познакомиться подробнее. Ну, попросту расскажите о себе. Вера Павлова: Мне всегда с очень большим трудом удавался этот жанр - автобиография, когда от меня требовалось написать страничку о себе, больше трех-четырех строчек в результате не получалось. Вам выдать эти три строчки? Пожалуйста! Родилась в Москве, закончила институт имени Гнесиных по специальности "музыковедение", выпустила семь книг. На этом я обычно иссякаю. Еще родила двоих детей - вот это всегда тоже указываю. Борис Парамонов: Как звать их? Вера Павлова: Наташа, Лиза. Борис Парамонов: Судя по вашему генетическому подбору, они тоже музыкальны? Вера Павлова: Старшая Наташа - музыкантша, она уже выбрала свой путь, а младшая недавно бросила музыкальную школу, мы обе очень этому раду. Борис Парамонов: Это предшествовали какие-нибудь скандалы? Вера Павлова: Не то слово! Это было пять лет скандалов, включая рукоприкладство. Борис Парамонов: С чьей стороны? Вера Павлова: С моей, конечно. Борис Парамонов: Зная нравы нынешней молодежи... Вера Павлова: Нет, только с моей, сдачи ни разу не получила. Борис Парамонов: Вера, вы однажды кулуарно мне рассказали одну историю, но она, пожалуй, все-таки в микрофон не прозвучит. Вера Павлова: Это был один-единственный случай, когда моя бедная девочка использовала ненормативную лексику. Борис Парамонов: ...играя Баха. Скажите, пожалуйста, Вера, вы считаете, что ваше музыкальное образование сработало на вашу поэзию? Есть тут какая-то связь? Вера Павлова: Да, безусловно. Когда я пишу стихи, мне иногда кажется, что я пишу музыку, то есть композиционные приемы я заимствую оттуда. Все, что мне известно о секвенциях, о полифонии, о разных музыкальных формах - все это я нахожу в стихах, когда пытаюсь их анализировать. Борис Парамонов: Вера, что называется, соловья баснями не кормят, хотелось бы, чтобы вы почитали стихи. Но я бы хотел связать ваше сольное выступление с некоторыми элементами вашей биографии. Например, я был совершенно потрясен одним вашим очень раним стихотворением, когда вы описали ваше участие в матче "Спартак" - "Динамо"(Киев). Вера Павлова: Я не участвовала, я сидела у телевизора. Борис Парамонов: Я помню. Судя по стихам, малышка была в "клетке", в "манеже", и тоже кричала и визжала. Вера Павлова: Вы хотите, чтобы я прочла эти стихи? Борис Парамонов: А вы не против? Я хочу просто-напросто представить вас уж совсем молодой, я бы сказал, девчонкой. И, тем более, очаровательную девчонку, что у этой девчонки уже была своя девчонка. Вот это одна из самых важных деталей вашего обаяния. Вера Павлова: 23 октября 89-го года. "Спартак" - чемпион". Кажется, это единственное мое стихотворение - датированное. ("На третьей роковой минуте...") Борис Парамонов: Кстати сказать, - о спорте. Я знаю, что вы пловчиха, конькобежка. Вера Павлова: Я вас должна разочаровать: я терпеть не могу спорт, я ни разу в жизни зарядки не сделала. А фигурным катанием я занималась в пять лет и в шесть лет, а в семь уже не занималась. В последний раз в соревнованиях по плаванию я участвовала лет в 15 и ничего не заняла. Еще бегала на лыжах. Один раз заняла второе место среди юношей почему-то, так получилось. Борис Парамонов: Это хорошо. Вера, у меня абсолютно, как у всех читателей ваших стихов возникает твердое убеждение, что вы очень спортивная девушка. Вера Павлова: Иллюзия. Я очень ленивая девушка. Борис Парамонов: Вы девушка - не кисейная барышня, так скажу я. Вера Павлова: Происхождение у меня не кисейное, вот я и не барышня. Борис Парамонов: Вот - давайте о происхождении. Вера Павлова: Давайте. Это забавно. Мой папа приехал в Москву в возрасте 18 лет из глухой вологодской деревни. У моей бабушки вологодской было 16 детей. Мой папа был десятый, что особенно забавно, потому что фамилия его и моя девичья - Десятов. Десятый Десятов - это мой отец, десятый из 16-ти. Так что, какая уж тут кисейность? Вологодские мы. Борис Парамонов: Я помню из ваших стихов, что у вас какой-то был дед Матвей. Вера Павлова: Вот о нем и речь - совершенно легендарная фигура. А есть еще мама, и мамино происхождение. Есть еще дедушка, который завершал огромную династию священников. Все, что видно за его спиной - это бесконечные священники по фамилии Никольские. И прадедушка тоже учился в семинарии, как они все, и был выгнан оттуда за пьянство. А при советской власти он стал комиссаром по борьбе с самогоноварением. Борис Парамонов: Ну что же, если бы я был не русским человеком, не испытавшим перипетии советской истории, я бы был шокирован. Но я знаю, что шокироваться тут в общем-то незачем. Вера Павлова: Дедушка тоже явно был рожден, чтобы быть священником, но революция произошла, и он сделался политруком. Борис Парамонов: Вы знаете, Вера, мне кажется очень интересным в связи с вашими автобиографическими мемориями ваше влечение к церковной музыке, к церкви вообще. Что вы об этом можете сказать? Вера Павлова: Лучше буду говорить о влечении к музыке, которая биографически обоснована - я десять лет пела в церкви. Борис Парамонов: Все-таки в церкви. Вера Павлова: Так что за десять лет через связки пропущено довольно много церковной музыки и церковных текстов. Я все это помню, наверное, это то и дело всплывает. Не может не всплывать, если столько в этом вариться. Борис Парамонов: Я помню, что вы однажды мне написали, что вы работали под ферулой трех регентов и со всем спелись. Вера Павлова: Нет, ошибочка. Я вам писала другое, гораздо более пикантное, странно, что вы не запомнили, что я пела под руководством бывшего мужа, а поскольку он был весьма любвеобильный господин, у него все время заводились новые жены, и всех он привлекал к пению в своем хоре. В результате на одном клиросе находилось три его жены, и наши голоса сливались идеально, он был нами доволен. Борис Парамонов: Вера, в таком случае, коль уж зашла речь о таких предметах, а вы сколько раз были замужем? Вера Павлова: Я была замужем трижды. Борис Парамонов: Вера, я хочу, чтобы вы прочли что-нибудь для наших слушателей. Вера Павлова: Я прочту маленький цикл, который называется "Одно касание в семи октавах". У него есть эпиграф: "О-на. Через О. Проверочное слово - он". (Лиза, учась писать) (Прикосновение: наискосок
Борис Парамонов: Это самое эротическое, что вы написали! Вера Павлова: Согласна. Борис Парамонов: Вы знаете, Вера, что бы вы прочитали что-то такое из классики, знаете, про Венеру... Вера Павлова: Ваше любимое? Борис Парамонов: Да. Про смерть. Вера Павлова: "Любимые стихи Парамонова" - надо собрать это в отдельный цикл. Борис Парамонов: Я буду вознесен на Олимп. Вера Павлова: Хорошо. Насколько я могу судить, это стихи, во-первых, такие: Любить без рук глупее, чем есть без рук Борис Парамонов: Про смерть с омонимом косы. Вера Павлова: С омонимом косы на худеньком плече Борис Парамонов: А про черное молоко? Вера Павлова: Это я листаю книжку, которая, кстати, скоро появится на прилавках. Она называется "Совершеннолетие". Борис Парамонов: Насколько я понимаю, на моем прилавке она уже появилась. Вера Павлова: Да. Дайте мне хоть немножко себя отрекламировать. Книжка называется "Совершеннолетие", включает стишки за 18 лет, много-много. Вот это стихотворение: Там далеко-далеко, матушка наоборот Борис Парамонов: Вера, будем читать большой цикл? Вера Павлова: Я бы очень хотела прочесть. Сонеты вы имеете в виду? Я бы очень хотела прочесть, это лучшее, что я написала. Я прочитаю "Венок сонетов", который называется "Первая глава". Он написан в сентябре 98-го. Когда был дефолт, и все это? Он написан был, когда все рушилось, когда земля уходила из-под ног, и возникла потребность пересоздания мира. Была взята в руки Библия, и оказалось, что в Книге бытия в первой главе Сотворение мира ровно 14 эпизодов. То есть он сотворял мир в форме венка сонетов или в форме одного сонета, может быть. И я вслед за ним написала 14 сонетов, 14 этапов сотворения мира. "Небо и земля" ("Ты начал с неба, скованного тьмою, как льдом....) Борис Парамонов: У микрофона нью-йоркский литературный критик, соотечественница Веры Павловой москвичка Лидия Панн. Лидия Панн: В стихах Веры Павловой меня пленяет особое свойство ее юмора. Например: "Бессмертие - род бессонницы. Бессонница бессмертия род. За мной бессмертие гонится, если догонит - убьет. А не догонит - согреется, плоть обретет и кровь. Выключив свет, разденется, сделает мне любовь". Подобный юмор я называю онтологическим. Поэт смеется здесь над самим бытием человека, что для меня равнозначно принятию смерти. Онтологический юмор набирает силу в ее последней книжке "Вездесь". А вот без иронии, даже романтической, этот поэт отлично обходится. К чему бы это? К тому, что она достигла всеми чаемой свободы слова, именно в юморе и выше свободы духа в любви. Кстати, у кого еще любовная лирика так намертво спаяна с юмором? Только не у наших классиков, только не у наших великих. Вот заповедь Веры Павловой, которой явно не хватает заповеди Христа: "Берут - давай, бьют - догоняй и подставляй другую щеку для поцелуя". Во всяком случае, эта Верина заповедь фундаментальна для исполнения самой заповеди христианства, поскольку любви к ближнему, то есть к дальнему, включая врага, успешнее всего учит любовь к ближайшему, то есть любовь всем телом и душой к возлюбленному. И потому возможен такой упрек к возлюбленному: "Ты меня не любишь. Если бы ты меня любил, то любил еще кого-нибудь, а ты любишь только меня". Юмор Веры Павловой имеет своим источником мудрость, а источник мудрости - любовь, которую познало "Небесное животное" - так называется первая книга Веры Павловой. И семь книг ее делают очевидным тот факт, что эта любовь реализовала свой потенциал, что любовь необратимо изменила ее зрение так, что она действительно видит себя частью целого. И это мирочувствование выражено в таких ее формулах, где эрос и есть этимология слова. Вот вам формула бытия, вот ее формула объятия: "Объятие - об -я - ты - я, ты - я, ты -я, собой объя-ты-я". В поэзии Павлова, безусловно, философ и грамматософ, так называется та часть философии, которая рассматривает фундаментальные отношения и свойства мироздания через грамматику языка. Вот начало ее "Венка сонетов" "Первая глава": "Ты начал с неба, скованного тьмою, как льдом ты начал с неба и земли. И небо нависало над землею, и раздавило, если бы не "и". "И" - это соединительный союз, он есть у Веры Павловой высшая поэзия. В поэзии Вера неистовый смысловик. Музыкант по образованию, в стихотворчестве она нечто противоположное тому музыканту, что отдается стихийной музыке, плетению словес. Она не плетет, а расплетает. Короткий Верин стих вырезает поэтический сюжет, я бы сказала, бритвой, а не умножает сущности. Бывает, однако, что и Вера туда же - в музыку говорения, настроения, чувства. Но традиционные для русской поэзии пронзительность голоса ей доступны. И если инструмент взят у традиции, то он непременно сыграет непредсказуемо. Если стихия чувствованию, то уж никем ранее не испытанного или, наоборот, скорее испытанного, но ранее никем не выраженного. "Зорю бьют, избита в кровь заря, и в штыки ее встречают ели. Птицы освистали звонаря и осипших певчих перепели. С веток мрак стекает на траву и за воротник, и за ворота. И стою как дура и реву, словно я вот-вот предам кого-то. Словно это я и только я солнцу позволяю закатиться. Словно эта тьма - вина моя, и она нескоро мне простится". Борис Парамонов: Мне понравилось то, что сказала Лида Панн о юморе в стихах Павловой. Это очень неожиданное наблюдение и тем самым правильное. Можно сказать, что неожиданность - критерий истины. Кстати, это и физики знают, не только лирики. И вот этот Павловский юмор особенно уместен у нее в силу тематических уклонов, нет, лучше сказать, склонностей ее поэзии, эротической ее наполненности. Эту ее черту скрывать неуместно, тем более, что об этом почти все написали, да и сама Вера написала больше всех. В этом отношении мне хочется вспомнить одно совсем уж неожиданное, но тем самым отнюдь не истинное суждение о стихах Павловой, принадлежащее крутому писателю Сорокину. Он, побывав как-то в Японии и потолкавшись в тамошних сабвеях, самых переполненных в мире, обнаружил, что японские девушки, засыпающие на длинном пути к месту службы, причем, засыпающие стоя в силу все той же переполненности вагонов, похожи на стихи Веры Павловой. Это очень странное восприятие, говорящее больше о Сорокине, чем о Павловой. Скорее он похож на эти осыпающиеся лепестки, чем героини и автора нашей сегодняшней передачи. Уже не раз мы сегодня говорили, что главное свойство Павловой - сила, энергия, мощь. А эти свойства, как ничто другое, как раз и способствуют юмору. Человек сильный склонен к веселью. В самом деле, что ему терять? А приобрести он может весь мир. Сила, я бы решился сказать, всегда духовна, то есть идеальна, а это уже и есть, если хотите, определение поэзии. Люди, имитирующие силу в физическом плане - симулянты, вроде Гитлера. В поэзии, решусь сказать, нет момента отдачи или он второстепенен, а важен момент схватывания, овладения предметом. Поэзия мужественна, а не женственна - и это наиболее уместно сказать именно о поэзии Веры Павловой. Это не значит, конечно, что поэтессы это некие амазонки, только и знающие что коней, колчан и стрелы, при непременном отсутствии левой или правой (тут путаюсь) груди. Так вот юмор Веры Павловой в ее эросе в том, по-моему, заключается, что любовный партнер для нее при несомненной подлинности чувств всегда какая-то вроде как игрушка. В этом, кстати, громадное и принципиальное отличие Павловой от Цветаевой, для которой любовь всегда, подчеркиваю - всегда была трагедией, разрывом, гибелью миров. Мне кажется, что Вера Павлова, если говорить не о поэтике ее, а, так сказать, об этике, что, согласен, не совсем корректно, женщина к трагедии не расположенная, к юмору - да, к переживаниям, подчас к слезам - да. Но что такое слезы, так сказать, юной девы? А ведь Вера Павлова - юная дева и таковой пребудет. Знаете, у Цветаевой очень молодой было стихотворение "Когда я стану бабушкой". Ей не только бабушкой не удалось стать, но и матерью настоящей. Это Федра, Медея, чтобы не сказать большего. А вот Вера Павлова, да простит мне ее вечная молодость, очень даже видится бабушкой, и бабушкой она будет веселой, обожаемой внуками. Это значит, во-первых, что она, по моим предчувствиям, проживет долго, у нее сильный поповский корень. А, во-вторых, не старится. Ее старость будет не имитацией молодости, как это было у Ахматовой, а самой настоящей молодостью. Юная девочка-муза не стареет, а о Павловой трудно сказать - поэт она или сама муза. "Sex after sixty" - вот формула Павловой. Поэтому не будем очень уж переживать, слушая последнее в сегодняшней передаче стихотворение Веры Павловой. Все ее пустоты и зияния - ее рук дело, ее текстов. Как сказали бы формалисты, любовный герой Павловой всего лишь мотивировка для построения ее стихов. А стихи Веры хороши, даже лучше, чем ее любовники. ("Такую любовь погубила, что, видимо, буду в аду...") |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
