Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
 Полвека в эфире. 1975Цикл подготовил и ведет Иван Толстой
Иван Толстой: На нашем календаре год 75-й. Там и здесь. Попытка отстоять свои права и свое достоинство в Советском Союзе, попытка состояться в эмиграции. Писатель-невозвращенец Анатолий Кузнецов считает, что право на отъезд - важнейшее из всех прав. Анатолий Кузнецов: Я хочу продолжить тему, начатую в прошлой беседе о так называемой свободе эмиграции. Сейчас о ней говорят все больше, - и в связи с тем, что впервые за много десятилетий советское государство начало кого-то выпускать, пока более или менее установился, хоть и ограниченный, хоть и с при препятствиями, но постоянный поток эмиграции еврейской; и в связи со знаменитой поправкой Джексона, сущность которой заключается в том, что Америка соглашается на широкое экономическое сотрудничество с СССР при условии, что советским людям будет даваться свобода эмиграции. Некоторые неправильно думают, что речь здесь идет только о еврейской эмиграции. Нет, речь идет о свободе эмиграции советского гражданина вообще. В прошлой беседе я говорил о моем полном согласии с мнением академика Сахарова в том, что в ряду равных человеческих свобод свободу эмиграции следует все же называть первой. Перечисляя нужные человеку свободы, я бы начинал их список именно свободой эмиграции. Вот почему. С определения места, точки, пункта на земле, где будет идти жизнь человека, начинается его судьба, его образ жизни, - со свободами или не свободами - о них уже речь следующая. Но сперва вопрос - где, потом вслед за ним - как. Поэтому человек, прежде всего, должен иметь свободу движения, иметь право искать, где ему больше всего по вкусу жить. Может, он им воспользуется. Главное - обладать таким правом должен каждый. Иван Толстой: Власти крайне болезненно рассматривают право советского человека на эмиграцию. Случай с доктором Штерном - один из примеров. Диктор: Говорит Радио Свобода. В эфире наша еженедельная получасовая программа о жизни евреев в разных странах мира. Шалом. В наших предыдущих программах мы уже рассказывали вам о развернувшейся на Западе широкой компании об освобождении из заключения винницкого врача Михаила Штерна. В декабре прошлого года по сфабрикованному обвинению в получении взяток от пациентов Михаил Штерн был осужден к 8-и годам лишения свободы. Уголовное преследование Михаила Штерна началось после того, как он дал согласие своим сыновьям Виктору и Августу на их выезд в Израиль. Оказавшись на Западе, сыновья Михаила Штерна проделали колоссальную работу, чтобы поднять общественное мнение демократических стран в защиту отца. Совсем недавно 400 британских врачей подписали петицию, в которой осуждается варварский приговор Михаилу Штерну. В те же самые дни Лондонский комитет 35-и, как именует себя местная группа борьбы за освобождение еврейских узников совести, томящихся в советских тюрьмах, провела в британской столице демонстрацию в защиту доктора Штерна. Демонстрация эта была приурочена к визиту в Великобританию советского министра Внешней торговли Николая Патоличева. Иван Толстой: А вот эмигрантский сюжет 75-го года в совершенно иной - историко-культурной плоскости. В Монте-Карло на аукционе продают библиотеку знаменитого предпринимателя Сергея Дягилева. Впечатлениями о торгах делится наш сотрудник, эмигрант первой волны Александр Васильевич Бахрах. Александр Бахрах: Особенной и уникальной драгоценностью его собрания, наряду с автографами Лермонтова и Глинки, были оригиналы 11-ти писем Пушкина к невесте, некогда принадлежавшие проживавшей в Лондоне внучке поэта морганатической супруге великого князя Михаила Михайловича графине Торби. При жизни она не только, несмотря на все уговоры, не хотела расставаться с ними, даже их опубликовывать, но не желала, чтобы эти письма вернулись в Россию. Этим она мстила за то, что ее супругу, ввиду ее неравного брака, не дали возможности проживать с ней в России. Но леди Торби скончалась вскоре после встречи с Дягилевым, который, раз увидав пушкинские реликвии, не преставал бредить ими. После смерти графини он снова съездил в Лондон и якобы невзначай повидался с овдовевшим великим князем, который к тому времени весьма нуждался в деньгах. Старик любил спиртное и по секрету от дочерей, державших отца в черном теле, Дягилев за сравнительно небольшую сумму приобрел письма. Но пакет с письмами прибыл на дягилевскую парижскую квартиру в момент, когда он стоял уже в пальто, чтобы ехать на вокзал. Он отправлялся в любимую им Венецию, как он когда-то написал: "Постоянную вдохновительницу наших упокоений". Не открывая драгоценного пакета, он сунул его в свой несгораемый шкаф. Увы, эта поездка оказалась последней, и Дягилев неожиданно умер в Венеции на воде, как предсказывала ему гадалка. Главная часть дягилевского собрания после его смерти была приобретена наиболее блестящим из его учеников и сотрудников долголетним балетмейстером парижской оперы Сергеем Лифарем. Лифарь, как святыню, хранил свои книги, изредка еще пополняя свое собрание. В частности, ему посчастливилось приобрести автограф неизвестного предисловия "Путешествия в Арзрум", который был им издан с такой же тщательностью, как и письма Гончаровой. Но, как говорится в Экклезиасте, всему свое время. Время собирать автографы, и время их продавать. Не имея возможности создать за рубежом Дом русской культуры, как он о том, по его словам, долго мечтал, Лифарь с болью в сердце вынужден был расстаться со своим собранием.
Иван Толстой:
Теперь вторая волна эмиграции - свои стихи читает поэт Иван Елагин.
Иван Елагин:
Иван Толстой: 75-й год. Книжная новинка третьей волны эмиграции, еще не выпущенная в продажу, - "Прогулки с Пушкиным". Передачу ведет Галина Зотова. Галина Зотова: Сегодня у нас в студии гость - Мария Васильевна Синявская. Я задала ей вопрос о новой книге Абрама Терца, это литературный псевдоним Андрея Синявского, о новой книге "Прогулки с Пушкиным". Мария Синявская: Мне очень трудно говорить, потому что я жена автора и, тем самым, жена этой книги. И очень трудно хвалить своего мужа, и я не буду его хвалить. Пусть его хвалят и ругают другие. Галина Зотова: Почему ругают? Мария Синявская: Сейчас я расскажу. Пусть его хвалят и ругают другие литературоведы. Но я люблю эту книжку. Потому что для меня эта книжка - это не исследование о Пушкине, это книжка очень специфическая, очень странная и это знамя победы, - победы, простите меня, над нашим любимым советским лагерем. Над Архипелагом ГУЛАГ. Почему? Я очень, когда Синявского осудили, когда советский суд выдал ему 7 лет лагерей, я очень боялась, и очень мне было больно думать о том, как он будет жить в лагере, как сложится там его судьба, и одно из самых первых моих удивлений, одна из самых первых моих очень больших радостей была, когда я получила в письме кусочек текста о Пушкине. И вот когда я читала текст и знала, что с одной стороны, Синявский в очень тяжелых условиях, а с другой стороны в этих тяжелых условиях написаны самые светлые, самые веселые и очень чистые строчки, я по этим письмам понимала, что Синявский не сломлен, что он очень силен, что он сумел оградиться от лагеря, не впустить лагерь в себя. И это самое главное - умение не пустить. Самый верный путь сражения с любыми бедами и неприятностями - это не дать беде захватить свою душу. Галина Зотова: Мы все знаем, что были три книги написаны в лагере путем переписки. Что вам Андрей Донатович слал в письмах то, что потом стало "В тени Гоголя", "Прогулки с Пушкиным" и "Голос из хора". То есть это третья книга, которая была написана им в лагере. Мария Синявская: Не совсем. Потому что это была первая книга, написанная им в лагере. Он начал писать "Прогулки с Пушкиным" сразу после приговора. И для него это книга была продолжением последнего слова на суде, продолжением его полемики с судьей, его полемики с прокурором. Полемики не о советской власти, не о коммунизме, не о правительстве, не о Ленине, и не о Сталине. Потому что основной конфликт Синявского с советской властью - это конфликт не политический, а стилистический. Это была полемика с государством о роли художника и о силе и о смысле искусства в нашей жизни. Иван Толстой: Редкая удача - спонтанное интервью, даже просто - живая беседа на выставке. Михаил Шемякин приехал в Нью-Йорк со своими работами. Корреспондент Радио Свобода наудачу включил микрофон, когда к Шемякину подошли посетители - русские эмигранты. Посетитель: Вы собираетесь переехать сюда? Михаил Шемякин: Нет, я собираюсь здесь сделать выставку. Я приехал сюда вести переговоры. В этой галерее я буду выставлять свои работы периодически. Поскольку это наши русские дела и мне это очень нравится. И возможно, мы будем делать в этой галерее выставку русских французских художников. Посетитель: Что значит русских французских художников? Михаил Шемякин: Русских, которые сейчас живут во Франции. Посетитель: Кого бы вы хотели, чтобы выставили? Михаил Шемякин: Александр Злотник - скульптор и график, Адам Самогид - скульптор и график, который живет восемь лет уже в Париже, Вильям Петрович Бруй. Посетитель: У меня еще один вопрос к вам. Я слышал, что вы собираетесь возродить журнал "Аполлон". Михаил Шемякин: В Париже группа литераторов и группа художников решили сделать альманах, посвященный русскому авангарду. Альманах называется "Аполлон". Первый его выпуск будет через 4 месяца. Посетитель: Это подарочное издание или это:? Михаил Шемякин: Это юбилейное издание. Посетитель: К чему вы приурочиваете этот юбилей? Михаил Шемякин: К долгому молчанию этого журнала. Посетитель: Его содержание вкратце? Михаил Шемякин: Свыше 60 имен поэтов, литераторов, представителей авангардистской литературы и свыше 30 имен художников. Посетитель: Кто там будет представлен из писателей, поэтов, с кем вы встречались? Михаил Шемякин: Из наших знаменитостей будет Синявский, Максимов, Галич. А из молодых будет принимать участие один из талантливейших литераторов - Юрий Витальевич Мамлеев, прозаик и поэт Константин Кузьминский, который в настоящее время находится в Вене, и ряд других поэтов. Посетитель: А как вы соотносите ваш журнал со славным "Аполлоном"? Михаил Шемякин: Наша задача - сделать его не менее интересным. Хотя мы думаем, что не всем он будет нравиться, потому что говорить современным поэтам, вырвавшимся после отечественной войны, языком Анны Ахматовой это будет нелепо и фальшиво. Поэтому будет очень много злободневной литературы, очень острой, в которой возможно будет присутствовать многие неприличные слова, но что поделать! Иван Толстой: "Исход". Песня о начинающейся эмиграции. Александр Галич. Александр Галич:
Иван Толстой: 75-й год. Его основные события. Хроникер - Владимир Тольц. Владимир Тольц: - Советский корабль "Союз" и американский "Аполлон" производят стыковку в космосе. - После пяти лет гражданской войны коммунисты захватывают власть в Камбодже. - Кубинские солдаты, снабженные советским оружием, приводят к победе в Анголе коммунистическую партию МПЛА. - Из Советского Союза эмигрирует 13221 человек, в их числе критик Герман Андреев, поэты Вадим Делонэ, Александр Гидони, Константин Кузьминский, Елизавета Мнацаканова, Алексей Цветков, прозаики Николай Боков, Зиновий Зиник, Саша Соколов, Людмила Штерн, переводчик Геннадий Шмаков, коллекционер Александр Глезер, прозаик и ученый Рафаил Нудельман. - Арестованный ленинградский писатель Владимир Марамзин после покаянного выступления на суде приговаривается к пяти годам заключения условно и получает разрешение на эмиграцию. - В Советский Союз возвращаются из эмиграции поэт Мария Вега и издатель просоветской газеты "Русский голос" Виктор Яхонтов. - Публикуются записные книжки Томаса Манна, на экраны выходят "Челюсти" Стивена Спилберга. В Зарубежье основаны журнал "Время и мы", "Мир", издательство "Чалидзе Пабликейшнз". - Из печати выходят "Верный Руслан" Георгия Владимова, "Ленин в Цюрихе" и "Бодался теленок с дубом" Александра Солженицына, "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина" Владимира Войновича. - Умирают генералиссимусы Чан Кайши и Франциско Франко, миллиардер Аристотель Онассис, историк Арнольд Тойнби, писатель Торнтон Уайлдер, композитор Дмитрий Шостакович. - В эмиграции уходят из жизни Прозаик Сергей Шаршун, публицист Марк Вишняк, поэт и художник Илья Зданевич. - Музыкальный хит года - песня Captain and Tennile "Love will keep us together". Иван Толстой: На вопрос сотрудника Свободы Александра Маркова отвечает недавний эмигрант профессор социологии Илья Земцов. Александр Марков: Существует ли в Союзе кроме официальной социологии, призванной служить пропаганде, еще и засекреченная социология, выводы которой сообщают только сравнительно узкому кругу лиц из правящих кругов? Илья Земцов: Социология в СССР всегда служила потребности правящего класса СССР, партократии. В этой связи в Советском Союзе давно проводятся исследования не для широких масс, не для публикаций. Исследования, которые решают конкретные задачи, стоящие на тех или иных этапах развития советского общества. Александр Марков: Значит, советская социология подобна двуликому Янусу? Илья Земцов: Есть две истины, которые существуют в Советском Союзе. Одна истина служит пропаганде. Эта истина построена на моделях, никак, ни в чем, нигде не отражающих жизнь. Другая истина - это действительное положение дел в стране. И для того, чтобы управлять социальной системой, даже такой малой и недостаточно организованной, как советская система, надо иметь возможность получить объективную, системную и проблемную информацию. В СССР есть Институт причин преступности, однако публикаций этого института, публикаций, основанных на сложных социологических измерениях, лабораторных и полевых вы в печати не увидите. В Советском Союзе изучается поведение человека в условиях стресса, в условиях фрустрации, в необычных условиях, когда от человека требуется максимальное количество сил и энергии для принятия решения. И эти исследования также не проникают в открытую печать. Иван Толстой: Сами передачи Радио Свобода могли служить важнейшим материалом для социологических наблюдений над советским обществом. Вот аннотирование содержание одной из постоянных программ - "Письма и документы". Диктор: Сегодня мы предлагаем вашему вниманию следующие документы самиздата. Заявление инициативной группы защиты прав человека в СССР с призывом выступить в защиту арестованного 27 декабря 1974 года в Москве Сергея Адамовича Ковалева. Автора более 60-ти научных работ в области биологии, активного участника движения за права человека в Советском Союзе. Он член инициативной группы по защите прав человека в СССР и советской группы организации Международная Амнистия. Почти год Сергей Ковалев содержался в следственной тюрьме города Вильнюса. С 9-го по 12-е декабря 1975 года начался суд над ним. Следующий документ самиздата - заявление прессе грузинского писателя Звиада Константиновича Гамсахурдия, который также является членом советской группы организации Международная Амнистия. В своем заявлении Гамсахурдия рассказывает о непрекращающихся преследованиях со стороны КГБ, о попытках уничтожить его физически, в частности, отравить каким-то неизвестным токсическим оружием. Вспоминая угрозы полковника КГБ Зардалишвили о том, что дни Гамсахурдии сочтены, Звиад Гамсахурдия говорит, что теперь он в ожидании нового выстрела из невидимого адского оружия. После чего он, возможно, уже не сможет более написать заявление. Наша передача закончится чтением нескольких документов о советском скульпторе Эрнсте Неизвестном, добивающемся в настоящее время выезда из Советского Союза. Иван Толстой: 75-й год. На Запад выбирается Наталья Горбаневская. Рассказывают Галина Зотова и Юлиан Панич. Юлиан Панич: В эфире ежедневная получасовая программа Радио Свобода "Культура. События. Люди". 18 декабря в Вену прибыла Наталья Горбаневская. Галина Зотова: Имя этого прекрасного поэта хорошо известно за пределами Советского Союза. Юлиан Панич: Именно она 25 августа 1968 года вышла на Красную Площадь, чтобы принять участие вместе с Ларисой Богораз-Даниэль, Виктором Файнбергом, Вадимом Делонэ, Константином Бабицким, Владимиром Дремлюгой и Павлом Литвиновым в демонстрации протеста против оккупации Чехословакии войсками пяти стран Варшавского договора. Галина Зотова: Нужно добавить, что Наталья Горбаневская вышла на Красную Площадь с трехмесячным младенцем, которого она везла в детской коляске, но, кроме ребенка, в этой коляске были лозунги. Юлиан Панич: Как будто ей повезло. Горбаневскую выпустили из-под ареста. Ее же друзей, участников этой демонстрации задержали и позднее присудили к разным срокам заключения. Только Виктор Файнберг был помещен в психиатрическую больницу, не говоря уже о том, что при аресте был жестоко избит дружинниками и работниками КГБ. Выйдя из-под ареста, Наталья Горбаневская тут же написала об этой демонстрации письмо. Письмо, которое было направлено в ряд западных газет. Кстати, среди этих газет были и коммунистические газеты. Вот отрывок из письма Горбаневской. Галина Зотова: В 12 часов мы сели у Лобного места и развернули лозунги: "Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!", "Позор оккупантам!", "Руки прочь от ЧССР!", "За вашу и нашу свободу!" Почти немедленно раздался свист, и со всех концов площади к нам бросились сотрудники КГБ в штатском. Они дежурили на Красной площади, ожидая выезда из Кремля чехословацкой делегации. Подбегая, они кричали: "Это все жиды, бей антисоветчиков!". Мы сидели спокойно и не оказывали сопротивления. У нас вырвали из рук лозунги. Виктору Файнбергу разбили в кровь лицо и выбили зубы. Павла Литвинова били по лицу тяжелой сумкой. У меня вырвали и сломали Чехословацкий флажок. Нам кричали: "Расходитесь, подонки!". Но мы продолжали сидеть. Юлиан Панич: Оканчивается письмо Горбаневской так: Галина Зотова: Мои товарищи и я счастливы, что смогли хоть на мгновение прервать поток разнузданной лжи и трусливого молчания и показать, что не все граждане нашей страны согласны с насилием, которое творится от имени советского народа. Мы надеемся, что об этом узнал или узнает народ Чехословакии, и вера в то, что, думая о советских людях, чехи и словаки будут думать не только об оккупантах, но и о нас, придает нам силу и мужество. Иван Толстой: Стихотворение Натальи Горбаневской, посвященное Юрию Галанскову, читает Галина Зотова. Галина Зотова:
Иван Толстой: Открытые письма - весьма действенный защитный прием 70-х годов. Владимир Войнович - Председателю КГБ Юрию Андропову. Диктор (Юлиан Панич): "Четвертого мая сего года я был вызван по телефону в возглавляемое вами учреждение. Со мной беседовали два ваших сотрудника - Петров и Захаров. Так, не называя своих званий и должностей, они мне представились. Разговор, продолжавшийся два часа, свелся, в общем, к выражению сожаления, что такой талантливый писатель, каким они считают меня, вынужден печататься за границей, и предлагали вернуться в советскую литературу. При этом, мои собеседники уверяли меня, что мои представления о КГБ слишком предвзяты и являются результатом буржуазной пропаганды. На Западе КГБ обвиняют во всех смертных грехах, а наших дипломатов забрасывают гнилыми помидорами и тухлыми яйцами. Разве вы не замечаете, что мы меняемся, что мы уже не такие? - спрашивали меня мои собеседники. Слова их упали на подготовленную почву. Я к КГБ относился миролюбиво, считая, что оно ничем не хуже Союза писателей. И еще думая, что они серьезные люди, я сказал, что могу представить через них вам, Юрий Владимирович, соображения писателя-профессионала о положении в нашей литературе и о том, как на мой взгляд это положение можно исправить постепенно, не подрывая основ советского строя. Меня еще раз просили изменить отношение к КГБ, мне рассказали историю, о которой, говорят, шумела вся западная пресса, - об убийстве художника Попкова. Все говорят, - сказал мне Петров, что его убило КГБ. А на самом деле он пьяный полез в машину, в которой сидел инкассатор. Инкассатор тоже был под мухой и выстрелил. Петров наглядно показал мне, куда вошла пуля и откуда вышла. Некоторое время спустя он задумчиво и даже с грустью сообщил мне, что жизнь человека штука очень прерывистая, потом вдруг сказал, что он бы меня еще понял, если бы мне было 70 лет. В 70 лет жизнь, по существу, уже кончена, но кончить ее в неполных 43 года? - он недоуменно развел плечами. Я не буду возражать, чтобы демонстранты на Западе кидали в наших дипломатов тухлые яйца или помидоры, что кому ближе по вкусу. Ежели что случится с моими близкими, или инкассатор под мухой застрелит меня, весь мир будет знать, кто направлял его руку. Я не боюсь угроз, Юрий Владимирович, за меня отомстит солдат Чонкин. В своих драных обмотках он уже пошел по свету, и вашим инкассаторам его не победить. Я прошу западные газеты как можно шире опубликовывать это письмо. Я прошу западные радиостанции передать его целиком, чтобы наш народ знал, кто и как охраняет его безопасность. Если какого-то человека вызовут в КГБ и скажут, что они уже не такие, пусть он им не поверит: такие. Владимир Войнович. Иван Толстой: Там и здесь. О другого рода открытом письме - коллективном, против Александра Солженицына и Андрея Сахарова, под которым поставил свою подпись композитор Дмитрий Шостакович, - вспоминал у нашего микрофона Александр Галич. Александр Галич: Когда мы в советской России прочли это письмо и увидели под этим письмом подпись Шостаковича, скажу вам честно, мы испытали чувство глубокого огорчения и глубокой беды. Потому что только в обществе, где уже перестали существовать какие бы то ни было нормы - этические, нравственные, моральные, - возможно, чтобы человек, имя которого столько раз и с таким глубоким уважением произносилось во всех странах мира, чтобы этот человек так замарал себя грязью, поставив свою подпись рядом с функционерами, которые не имеют никакого отношения к подлинному искусству и к музыке, чтобы он не подумал о том, как история оценит, как осудят его потомки, прочтя этот документ. Иван Толстой: Переводчик Марио Корти работал в 75-м году в Москве в итальянском посольстве. Среди его друзей и знакомых было много правозащитников, писателей, чьи книги выходили в тамиздате, людей, бросавших вызов властям. Какой коллективный портрет оппозиции того времени можно нарисовать? Марио Корти: Это, очевидно, были очень честные и очень мужественные люди. Они знали, на что они шли. То есть - распространение самиздата, собирание информации о нарушении прав человека, просто свободное творчество. Все это могло иметь, как последствие, арест и довольно суровые приговоры на несколько лет лагерного заключения. Все эти люди знали об этом и были готовы сидеть. Это с одной стороны. С другой стороны, это люди, которые действовали из чисто моральных побуждений и не совсем, и - я бы даже сказал - совсем были уверены в том, что их деятельность ни к чему не приведет. В том смысле, что не приведет к изменениям советского общества. Потому они рассчитывали, в основном, на Запад, на поддержку Запада - исходя из того, что у них не было особых надежд на влияние на общество их собственной деятельности. Помните, был такой тост: выпьем за наше безнадежное дело. То есть они в то же время рассчитывали на эмиграцию, и значительная доля этих людей эмигрировала. Те, кто остались, дали новый толчок движению. Иван Толстой: Венцом 75-го года стало вручение Нобелевской премии мира академику Сахарову, разумеется, не прямо в руки. Сахаров был там, а премия - здесь. 10 декабря. Столица Норвегии Осло, парадный зал университета. В кабинках переводчиков два сотрудника Радио Свобода - Александр Перуанский и Владимир Матусевич. Они синхронно переводят и комментируют выступления на трибуне. Александр Перуанский: Великий вклад Андрея Сахарова в дело мира - это то, что он боролся особенно действенным способом в очень трудных условиях и отдал все, пожертвовал всем, чтобы добиться уважения к тем ценностям, которые Заключительный акт Хельсинки объявил своей целью. Владимир Матусевич: Борьба Сахарова за права человека, за разоружение и сотрудничество между всеми народами имеет своей конечной целью мир. Вот за этот вклад во имя всех народов, во всех странах, мы и чествуем его сегодня, награждая его Нобелевской премией мира за 1975-й год. Александр Перуанский: Председательница Нобелевского комитета мира Оса Лионес сошла с трибуны и заняла свое место в первом ряду рядом с Еленой Георгиевной Боннэр, женой академика Андрея Дмитриевича Сахарова. Владимир Матусевич: В этот момент оркестр заиграл одну сцену из "Лебединого озера" Чайковского, а через несколько минут на трибуну снова зашла председательница Нобелевского комитета мира Оса Лионес, которая в этот раз уже говорила по-русски. Оса Лионес: ... Елену Сахарову-Боннэр получать, подняться на трибуна от имени Андрея Дмитриевича Сахарова. Получать диплом и Золотую медаль Нобелевской премии мира 1975 года. Александр Перуанский: На трибуну поднялась Елена Георгиевна Боннэр, супруга Андрея Дмитриевича Сахарова. Она принимает из рук Оса Лионес диплом и Золотую медаль, они обнимаются и крепко пожимают друг другу руки. В зале бурные аплодисменты. Елена Георгиевна Боннэр, жена академика Андрея Дмитриевича Сахарова со слезами на глазах и с грустной улыбкой приступает к ответному слову. Елена Боннэр: Ваше Величество, ваши королевские высочества, ваше превосходительство, уважаемые члены Нобелевского комитета, дамы и господа! Я нахожусь здесь потому, что по странностям страны, гражданами которой являемся мой муж и я, его присутствие на Нобелевской церемонии оказалось невозможным. Сегодня он не здесь, а в Вильнюсе, столице Литвы, где идет суд над ученым-биологом Сергеем Ковалевым, и по тем же странностям нашего государства Сахаров находится не в зале суда а на улице, второй день на холоде, ожидая приговора своему ближайшему другу. Он просил, чтобы его допустили в суд, он просил, чтобы ему разрешили защищать Ковалева, он просил судить его вместе с Ковалевым за то, что Ковалев, так же, как и он, борется за гласность, законность и права человека. И получил отказ. Но несмотря на все это, Сахаров считает, что праздник присуждения Нобелевской премии мира, в самом названии которой заложен такой символический и такой человеческий смысл, должен состояться. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
