Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
 Полвека в эфире. 1971Цикл подготовил и ведет Иван Толстой
Полвека в эфире. Послевоенная история устами нашего радио. На календаре год 71-й. Он начался и завершился многочисленными дискуссиями на тему о еврейской эмиграции из СССР. В начале года - еще только теоретической эмиграции. Наш комментатор - Виктор Франк. Виктор Франк: В Советском Союзе проживает наряду с другими национальностями три с половиной миллиона евреев. Так гласит статистическая выкладка. Но что это значит на самом деле? На самом деле это означает, что в Советском Союзе проживает три с половиной миллиона людей, на внутренних паспортах которых в графе "национальность" значится слово еврей. Не больше и не меньше. Эта статистическая выкладка не означает, что в Советском Союзе есть три с половиной миллиона людей, чувствующих себя евреями. Это важно помнить обеим сторонам в том споре, который разгорелся за последнее время. И нашим отечественным антисемитам на верхах и на низах общества, и воинственным сионистам в Израиле и в США. Подавляющее большинство советских граждан с пометкой "еврей" вообще неотличимы, кроме как этой канцелярской пометкой, от советских граждан других национальностей, главным образом, от людей русской и украинской национальности. Они уже давно ассимилированы, говорят по-русски столь же хорошо, или столь же плохо, что и другие советские граждане, не знают ни идиш, ни иврита и давно уже утратили свои еврейские верования и навыки, точно так же, как русские их сограждане давно утратили свои православные или бытовые традиции. Евреями их делает только полицейская пометка. Но ведь ни одна полиция в мире, будь она самой что ни на есть всесильной, не может сделать человека тем, чем он не есть на самом деле. Не может произвести человека в евреи и лишить его русскости. И поэтому тут-то и делают непростительные ошибки обе стороны. Режимная сторона, превращающая людей в евреев и наивно думающая, что в силу полицейской прописки они действительно делаются евреями, и сионисты, идущие на поводу МВД СССР, принимающие всерьез эту пометку и требующие для всех трех с половиной миллионов тех прав, которых добиваются, к которым стремятся только очень немногие из них. Воинственные сионисты в Израиле и США требуют для евреев двух вещей. Во-первых, права выезда из Советского Союза в Израиль, и, во-вторых, права иметь свои собственные школы, синагоги, театры и так далее. Причем, требуют, зачастую, огульно, для всех трех с половиной миллионов. Тут нужно провести различие, дистингво, как говорили умные спорщики, средневековые схоластики. Выехать из Советского Союза хотят, вероятно, не все евреи и не одни только евреи. Я даже подозреваю, что если советское правительство предоставило бы право всем желающим того евреям выезжать в Израиль, то это привело бы к новому взрыву антисемитизма: почему де такие привилегии предоставляются одним евреям? Опять еврейские штучки? Добились того, чего желают не они одни - права на эмиграцию. И так далее. Стремится к жизни в Израиле, вероятно, меньшинство евреев. Это для русских евреев все же страна чужая. И язык, и традиции ее им чужды. Большинство евреев хотят, вероятно, иного - равноправия в Советском Союзе. Причем, равноправия, в смысле наличия максимальных прав, а не минимальных. Иными словами, они мечтают не только о беспрепятственной ассимиляции, но и о предоставлении им тех прав, которыми пока не пользуются советские граждане вообще - права свободных путешествий за границу, свободы слова, свободы от слежки и так далее. Но это уже не еврейская, а общесоветская проблема. Иван Толстой: Прервем Виктора Франка и вспомним, что все это говорится в январе 71-го года - в ближайшие дни после ленинградского суда над так называемыми самолетчиками - группой лиц, которая планировала захватить в аэропорту Пулково обычный рейсовый лайнер с единственной целью - привлечь мировое внимание к советским гражданам, требующим разрешения на эмиграцию. Виктор Франк продолжает. Виктор Франк: Советское правительство своим отношением к евреям делает из русских людей с паспортной пометкой "еврей" настоящих евреев в психологическом смысле. А вместе с тем, не дает им права покидать страну. Создает граждан второго сорта, а вместе с тем, заставляет их продолжать жить в стране, в которой они считаются неполноценными гражданами. В этом смысле поляки более логичны, хотя, может быть, и более бесчеловечны. Они объявили своих евреев нежелательным элементом и насильственно выслали их из своей страны, - хотят ли они того, или не хотят. Иван Толстой: Крупнейшим культурным событием 71-го года стало 150-летие Достоевского. Радио Свобода посвятило юбилею серию передач. Диктор: В эти дни Россия, а вслед за нею и весь мир, или, во всяком случае, та его часть, для которой еще дороги культурные ценности человечества, празднует 150-ти летнюю годовщину со дня рождения Федора Михайловича Достоевского. Иван Толстой: У нашего микрофона поэт и эссеист Уистен Оден. Уистен Оден: Говорит Уистен Хью Оден. Я думал, что мне меньше, чем кому бы то ни было из живущих на земле следовало бы рассуждать о Достоевском. Во-первых, я - поэт, и о прозе мне трудно судить. А во-вторых, я родился и вырос в Англии, и я затрудняюсь представить себе более непохожие друг на друга литературные традиции, чем английская и русская. Английская литературная традиция, английская проза как-то более сдержанна и деликатна. Я люблю романистов типа Джейн Остин или Льюис Кэролл. Я люблю читать книги о людях, которые лучше меня, которые богаче, красивее, умнее и лучше питаются. Но об этом как раз Достоевский не пишет. Кроме того, с точки зрения английской литературной традиции он недостаточно сдержан. Интересно отметить разницу между Диккенсом, которого Достоевский очень любил и под влиянием которого находился, и самим Достоевским. Любой из персонажей Диккенса, кто бы он ни был, из какого класса он бы не происходил, подлец или добродетельный человек, он всегда остается самим собой. Можно даже сказать, что у персонажей Диккенса отсутствует совесть, так как у них никогда нет конфликта между тем, какие они есть, и тем, каким они должны быть. Герои Достоевского наоборот, всегда болезненно осознают эту разницу. Я не думаю, что я бы смог читать Достоевского, если бы его произведения не были столь необычными. В конце концов, Достоевский не джентльмен, в английском понимании этого слова, которое, кстати, на русский язык перевести нельзя. И он не пишет о джентльменах. Физически, его персонажи обычно некрасивы, чувствуешь как-то, что они и моются не очень часто, и никто из них даже поесть хорошо не любит. Все они неудачники, и сами это осознают. Но как они говорят о человеческой душе! Несомненно, Достоевский один из самых величайших гениев-писателей всех времен. Он показывает самую глубину человеческой души, он проникает в сущность тех смен любви к свободе и страха перед ней, которые знакомы каждому человеку. Когда читаешь такие замечательные произведения, как, например, "Записки из подполья", начинаешь понимать те причины, которые делали из людей фашистов. Для меня главное значение Достоевского в его морали. И особенно следует читать его тем, которые преуспели в этом мире. Будь то удачники интеллигенты, удачники дельцы или удачники политики. В тот момент, когда человек считает, что все в порядке, что все что делаешь, - прекрасно, тогда как бы слышишь Достоевского: нет, это еще не достаточно хорошо. Общество не могло бы существовать, если бы все были, как Достоевский или как его герои. Но ни одно общество не может быть порядочным, если оно забывает о том, что говорил Достоевский. Иван Толстой: Литераторы русской эмиграции также много выступали с размышлениями о Достоевском. Для нашей передачи мы отобрали голос историка литературы, который появлялся у микрофона Свободы крайне редко. Глеб Петрович Струве.
Глеб Струве: В Советском Союзе сейчас мало говорят о влиянии Достоевского на советских писателей. Но влияние это в первый период советской литературы, несомненно, было, и на некоторых писателях оно чувствовалось очень сильно. Достаточно напомнить такие произведения, как "Конец мелкого человека" и "Вор" Леонида Леонова или его же ранние пьесы, например, "Унтиловск", "Волга впадает в Каспийское море" Бориса Пильняка, "Мещанин Адамейко" Михаила Казакова, "Зависть" Юрия Олеши или принадлежащий перу советского писателя, но в Советском Союзе так и не напечатанный роман Евгения Замятина "Мы". В романе этом в форме сатирической утопии, в рамках воображаемого государства будущего, где все будет стандартизовано, все и все носит мундир, Замятин разрабатывает тему великого инквизитора, тему свободы человеческой личности. Других советских писателей у Достоевского тоже больше всего привлекала тема человеческой личности. Тема, я бы сказал, маленького человека. В советской стране, где государство все проникает, на все давит, где оно чуть ли не обожествляется, эта тема стала по-новому злободневной, и многие советские писатели, пока это было возможно, отдали ей дань. Иван Толстой: Полвека в эфире. Год 71-й. Диктор: Начинаем обзор документов самиздата. Диктор: У микрофона Валерий Шульгин. Иван Толстой: Прервем Валерия Шульгина в самом начале. Мы уже говорили, что с 66-го года на Радио Свобода наиболее ценным агентом КГБ был Олег Туманов. За 20 лет службы в Мюнхене он сделал хорошую карьеру. В 71-м был уже не просто диктором, но полноценным автором, выступал под псевдонимом Валерий Шульгин. Передача, которую мы сейчас прервали, - серьезная, аналитическая, таким темам Свобода всегда придавала повышенное значение. Туманов написал свой текст на пару с коллегой, сел к микрофону, - льются правильные слова, даются убеждающие характеристики, уделяется внимание интонационному ряду. И кто-то в Советском Союзе пытается в этот момент эту передачу поймать, льнет к радиоприемнику, злится на глушилки. И если голос кагебешника, говорящий правду по глушимой кагебешниками станции - если этот водевиль с переодеваниями не радиодрама, то что же? Продолжайте, товарищ Туманов. Валерий Шульгин: У микрофона Валерий Шульгин. По мере приближения к съезду партии, в лагере реакции заметно оживление. Зашевелились всякие догматики и начетчики, вольные и невольные соучастники темных дел времен культа личности, доносчики, те, кто по этим доносам фабриковал дела и отправлял невинных людей на расстрел, в тюрьмы, в концлагеря. Одно время все эти темные силы реакции сидели тихо. Они дрожали, боясь, что и в нашей стране начнется выявление виновных в преступлениях против человечности. Они скрипели зубами при одном упоминании имени Хрущева и решении XX и XXII съездов партии. Втихомолку вздыхали по времени старому. Теперь опять подул другой ветер от Кремлевской стены. К власти пришли достойные наследники Сталина. Они тоже хотели бы править, как правил их учитель, они тоже мечтают о сильной власти и о покорном, безропотном народе. И вот опять в печати, по радио, все чаще звучат знакомые речи. Знакомые призывы к бдительности, знакомые огульные обвинения, выдержанные в старом сталинском духе. Прошлое зашевелилось. Оно еще надеется, что ему удастся втащить Сталина на пьедестал и вместе со Сталиным оправдать все то жуткое, страшное, что творилось тогда, когда Сталин был корифеем, великим полководцем, другом детей и чекистов. Иван Толстой: В 71-м году на наших волнах появилась миниатюрная музыкальная передача, которую придумала и много лет с тех пор вела Галина Зотова. Вот один из первых ее выпусков. Галина Зотова: "Они поют под струнный звон". Мы недавно начали новую серию передач, передач-песен. Редко исполнявшиеся публично, записанные на магнитофонные ленты, они обошли страну. Тексты их, размноженные на машинке, ходят по рукам. Эти песни популярны в народе. Несмотря на это, в эфире, вы их вряд ли услышите. Мы решили их поэтому для вас передавать. Хочу добавить, что все эти песни мы передаем без ведома и согласия их авторов и исполнителей. Стандартное вступление к нашей этой новой серии "Они поют под струнный звон" исполняет Юлий Ким. Юлий Ким - поэт. Его стихотворения не раз были помещены на страницах печати. Вы, вероятно, их читали. Ким - геолог. Он один из молодых в плеяде поэтов, поющих свои вещи под аккомпанемент гитары. Он прекрасно исполняет и свои, и чужие песни. Тематика у Кима самая разнообразная. Очень много поет он о молодежи, школьниках, студентах. Сегодня я хочу предложить вам прослушать его песню, которая называется "Мешает жить Париж". Юлий Ким: Ты что, мой друг, свистишь?
Иван Толстой: Галина Зотова и сама пела с удовольствием - и лирические, и сатирические. Галина Зотова: Ехали на тройке с бубенцами,
Полвека в эфире. Продолжаем передачу. 71-й год. Его основные события. Диктор: - Умирает персональный пенсионер Никита Хрущев. - 13 022 советских гражданина эмигрируют из страны по израильской визе. Среди них поэты Рахиль Баумволь, Евгений Дубнов, Михаил Якобсон, прозаики Павел Гольдштейн, Эфраим Севела, Исаак Шапиро, драматург и прозаик Нелли Гутина, художники Михаил Шемякин и Олег Прокофьев. - В мичиганском университетском городке Энн Арбор основано издательство "Ардис", которое специализируется на выпуске малодоступных русских текстов и англоязычной славистики. Владельцы "Ардиса" - Карл и Эллендея Профферы. - Андрей Синявский освобожден из лагеря на 15 месяцев раньше срока. - Сенатор Клиффорд Кейз заявляет, что Радио Свобода негласно финансируется ЦРУ. Другой сенатор, Уильям Фулбрайт, поднимает кампанию по закрытию радиостанции. - Александр Галич исключен из Союза писателей. - За границей публикуются роман Владимира Максимова "Семь дней творения", сборник Юлия Даниэля "Стихи из неволи", книга Жореса и Роя Медведевых "Кто сумасшедший?" - В городе Александрове Владимирской области начинает выходить самиздатский журнал "Вече" патриотического направления. Его редактирует Владимир Осипов. - Умирают модельер Коко Шанэль, певец и поэт Джим Моррисон из группы "Доорз". - В эмиграции уходит из жизни композитор Игорь Стравинский, писатель и журналист Гайто Газданов. - В Нью-Йорке хоронят Луи Армстронга. Иван Толстой: В 71-м году сотрудники Радио Свобода завели в эфире свой КВН. Диктор: Делу время - потехе час. Так звучит старая русская пословица. Осуществлению ее на практике и служит наша программа КВН. Иван Толстой: Свободовский КВН - это Как Вам Нравится? Из передачи в передачу переходят главные герои - вечно вздорящие супруги Васик и Мусик, - Леонид Пылаев и Галина Зотова. Галина Зотова: Васик, спишь? Леонид Пылаев: Ну что ты, Мусик, как же я могу спать, когда ты не спишь! Галина Зотова: Отлично! Скажи, пожалуйста, Васик, этот твой знакомый моряк из Новороссийской мореходной школы уже уехал? Леонид Пылаев: Не знаю, Мусик. А что? Галина Зотова: Что значит что? Он мне срочно нужен! Леонид Пылаев: Тебе? Галина Зотова: Тебе тоже, Васик? Леонид Пылаев: Значит, он нужен нам, Мусик? Галина Зотова: Какой ты сообразительный! Именно нам. Завтра ты пойдешь к нему и скажешь, что как только он приедет в Новороссийск, так пусть сейчас же пришлет нам полпуда бананов. Леонид Пылаев: Чего пришлет? Галина Зотова: Я же ясно говорю - бананов. А ты думал что? Кукурузу? Леонид Пылаев: Но откуда же он возьмет тебе бананы в Новороссийске? Бананы, Мусик, растут в Бразилии. Галина Зотова: Васик, меня вовсе не интересует, где бананы растут, а где их можно достать. Леонид Пылаев: Так почему же ты думаешь, что бананы можно достать в Новороссийске? Галина Зотова: Ты, Васик, остолоп. Леонид Пылаев: Спасибо Мусик. Галина Зотова: Пожалуйста. Но ты еще дуб, Васик, корыто, лапоть. Леонид Пылаев: Спасибо, Мусик. Да ведь бананы в Новороссийске не растут! Галина Зотова: А паюсная икра и балык в Метрополе растут? Леонид Пылаев: Мусик, ну кто тебе вбил в голову эту дурацкую идею? Кто? Галина Зотова: Центральный орган советов депутатов трудящихся СССР газета "Известия". Хочешь знать, когда? Пожалуйста. Во вторник утром 6 октября 1970 года. Доволен? Слушай внимательно и рассуждай диалектически. Сбрось одеяло! Леонид Пылаев: Сбросил, Мусик. Галина Зотова: Встань с постели! Возьми пластинку фирмы "Мелодия" номер 11185 и поставь в проигрыватель. О бананах, Васик, в нашей самой счастливой стране нельзя говорить без музыки. Поставил? Леонид Пылаев: Одну секунду. (Музыка). Галина Зотова: А теперь слушай. Как ты сказал, в Бразилии растут бананы. Леонид Пылаев: И в Бразилии водятся обезьяны, Мусик. Галина Зотова: И эти обезьяна питаются бананами, Васик. Леонид Пылаев: И какова же мораль, Мусик? Галина Зотова: Мораль, Васик, очень простая. Обезьяны не могут жить без бананов. Они могут жить только там, где имеются бананы, Васик. А теперь слушай, что пишут "Известия". "В Новороссийской мореходной школе имеется забавная обезьянка, привезенная из очередного плавания. Она зачислена в штат и взята на довольствие". Понял? Леонид Пылаев: А ведь ты права, Мусик, не будет же обезьянка флотский борщ есть? Или рассольник с грибами. Значит, на флоте действительно имеется запас бананов. Завтра же сдам заказ знакомому курсанту морячку. На полпуда бананов. Галина Зотова: Ну и отлично, а теперь спи, спокойной ночи. Леонид Пылаев: Спокойной ночи, Мусик! Иван Толстой: Полвека в эфире. В нашем архиве сохранилась передача из Нью-Йорка, записанная в декабре 71-го года. Сотрудники нью-йоркского бюро размышляют о главных событиях последних 12-ти месяцев. Диктор: Говорит Владимир Юрасов. Со мной в студии находится группа постоянных сотрудников "Радио Свободы". Тема нашего сегодняшнего собеседования - прошедший 1971 год в жизни и работе каждого участника нашего сотрудника. Каждый из нас занимается, интересуется, пишет, выступает по радио на определенные темы, охватывающие разные стороны жизни. Скажем, для меня самым интересным событием прошедшего года в личном и в общем плане было появление первой книги, первого узла нового романа Александра Солженицына "Август Четырнадцатого". О романе рано еще судить, но он снова показал, что самое интересное, самое значительное в общественном и литературном смысле в Советском Союзе появляется в самиздате. Слово Михаилу Михайловичу Корякову. Михаил Михайлович - журналист с 40-летним стажем. В передачах Радио Свобода Михаил Михайлович постоянно выступает с самого начала существования нашего радио - с 1953 года.
Михаил Коряков: Не так давно, декабрьским вечером у меня на квартире собрались мои друзья, товарищи по работе. Был тут писатель, который в 1927 году совсем юношей попал в лагерь на Соловки. И другой писатель, проведший несколько лет в Сегежлаге в Карелии. И третий писатель, как я, как и все мы, оставшийся за рубежом после Второй мировой войны. Но за столом с нами сидел еще один человек. Тихий, по старинному учтивый, с внимательными глазами. Давно, еще в конце 30-х годов, когда я работал научным сотрудником Толстовского музея в Ясной Поляне, роясь в одном шкафу, я нашел связку книг, вышедших в одно время - в 1922 году в Петрограде. Были среди этих книг "Огненный столп" Гумилева, "Эхо" Михаила Кузьмина, "Сады" Георгия Иванова и "Чистилище" Георгия Адамовича. Вот автор этой последней книги, Георгий Викторович Адамович и сидел вместе с нами. Знакомство с ним мне кажется самым значительным событием моей жизни в 1971 году. В той ранней книге Георгия Адамовича, которую я в 1939 году читал в Ясной Поляне, он выражал надежду, что его стихи будут нужны людям. Ему хотелось, чтобы его стихи Растерянно шептал на казнь приговоренный,
Владимир Юрасов: Спасибо, Михаил Михайлович. Теперь я попрошу Константина Евгеньевича Павлова. Константин Евгеньевич большой знаток Китая. Много лет жил там, окончил там университет, был профессором. Затем 11 лет служил в исследовательском отделе Министерства иностранных дел Китая. Пожалуйста, Константин Евгеньевич. Константин Павлов: Я могу сказать о том, что произвело на меня наиболее сильное впечатление в этом году. А такое впечатление произвело на меня сообщение корреспондентов о том, что в Белом Доме, официальной резиденции американского президента, сейчас большой популярностью пользуется китайский язык. Изучает его сам президент США Никсон. Изучает и госпожа Никсон. Разумеется, в пределах обычных разговорных фраз. Для меня это - знак времени, показатель глубоких перемен, которые произошли в нынешнем году не только в китайско-американский отношениях, но и в самой атмосфере, в психологической обстановке, в которой США и КНР, очевидно, намерены двигаться вперед в сторону сближения между ними. А язык, как вы понимаете, главный мост к взаимопониманию и сближению. Иван Толстой: Несколько слов о Константине Павлове. Настоящее имя этого нашего сотрудника Евгений Павлович Шиляев. Все остальное - верно, он действительно первоклассный специалист по Китаю и знаток мандаринского языка. Это шиляевское знание и сыграло роковую роль в судьбе еще одного сотрудника Свободы, трудившегося в Мюнхене. Его имя - Юрий Марин. Он появился на Западе в 60-е годы, был взят на радиостанцию, участвовал в передачах, считался специалистом по Восточным проблемам и по Китаю, в частности, поскольку уверял, что родился и вырос в Шанхае. Проверить, насколько он знает китайский, на Свободе не мог никто. Марин проработал на нашем радио несколько лет и однажды был послан в обычную командировку в Соединенные Штаты. В нашем нью-йоркском бюро Евгений Павлович Шиляев, слышавший о маринской судьбе, пригласил его в свой кабинет и приветствовал коллегу какой-то мандаринской шуткой. И тут, к изумлению Шиляева, Юрий Марин упал перед на колени, моля о пощаде. Я, - лепетал он, - никогда в Китае не был, языка не знаю, меня заставили рассказывать о себе такую легенду. Прошу вас, не выдавайте меня. Шиляев Марина не выдал, но потребовал, чтобы тот немедленно отправлялся назад в Мюнхен и увольнялся со Свободы под страхом разоблачения. Самое поразительное, что агент Марин так и поступил, разве что не уволился, а тайно бежал в Москву. Но мы непростительно отвлеклись: два чекиста на одну передачу - это многовато. 71-й год. Сотрудники нью-йоркского бюро подводят итоги. Владимир Юрасов: Теперь Юрий Тимофеевич Терновский. Журналист, в прошлом, литературный консультант ряда советских изданий. Пожалуйста, Юрий Тимофеевич. Юрий Терновский: Так вот, то, о чем я хочу сказать, как о самом запомнившемся, поразительном, представляется мне прямо-таки чудом. Я имею в виду начавшуюся в Москве активную деятельность Комитета по защите прав человека. Как известно, его организовали и открыто заявили об этом академик Сахаров и его сподвижники. Исходя из опыта прошлого, следовало ожидать, что в этом году, когда Комитет начал активные действия, от его организаторов, как говорится, только мокрое место останется. Несмотря на всю их научную ценность, особенно, академика Сахарова - атомника. Но нет. Не тронула этих людей, казалось бы, и поныне всесильная власть. Не посмела. И, кажется, впервые она дрогнула перед личностью, как в свое время дрогнул Иван Грозный, замахнувшийся было посохом на своего обличителя Василия Блаженного. Тогда народ, покорно молчавший, пока терзали его самого, спас своего заступника, грозно загудев: "Не смей! В животах наших ты волен, а его не тронь". Не страх ли перед такого рода гудом не позволил и в наши дни опустить посох на голову академика Сахарова с сотоварищами? Как бы то ни было, а бесспорно одно: и в советских условиях заступничество личности за народ стало возможным. Владимир Юрасов: Спасибо, Юрий Тимофеевич. Иван Толстой: Мы снова прервем наших нью-йоркских коллег и передадим микрофон Виктору Франку, который в декабре 71-го подводил итог многочисленным разговорам вокруг еврейской эмиграции. Заметно, как наш комментатор в течение года развил свои взгляды. Виктор Франк: Не проходит дня, чтобы телеграфные агентства, газеты, очевидцы, не сообщали о новых перипетиях еврейского дела - великого исхода евреев из России. До какого-то этапа этого дела можно было относиться к нему исключительно с человеческой точки зрения - вот, мол, людей жалко. Достаточно евреи намучились. Кто от Гитлера, кто от Сталина, кто от того и от другого. Теперь у них появилась возможность обрести новое отечество - Израиль, - а им чинят препятствия и даже карают за желание выехать из страны. До какого-то этапа можно было рассматривать этот вопрос как вопрос чисто меньшинственный. Вот, мол, есть такой народ с необычной судьбой. Эта его необычная судьба повернулась за последние годы лишний раз по-необычному. Это их, евреев, специфическая доля, и хотя их жалко, к судьбам народов Советского Союза вообще еврейский вопрос имеет отношение только периферийное. Но такое отношение стало теперь не только невозможным, но и неверным. Неверно рассматривать развитие еврейского дела только с точки зрения гуманитарной - людей жалко. Или только с точки зрения чисто меньшинственной - вот интересный народец. То, что делается теперь с евреями в Советском Союзе, и что еще важнее, то, что делают сами евреи в Советском Союзе, явно переросло старые рамки. Евреи опять, который уже раз в истории, стали застрельщиками в кампании, носящей общий, можно даже сказать, всемирно-исторический характер Впервые за десятилетия группа людей, используя все законные методы, добилась того, что правящая клика пошла на попятный, изменила свою политику. А это имеет значение не только для евреев, но и для украинцев, армян, русских, вообще, для всех граждан Советского Союза. Если евреям удалось добиться того, что правительство, пусть нехотя, пусть скрепя сердце, пусть с отвращением, выпускает их теперь из страны, то то же самое право должно теперь быть предоставлено по логике вещей любому другому гражданину Советского Союза. Если он, по тем или иным причинам, хочет эмигрировать, то правительство не сможет теперь ему отказать с той легкостью, с какой оно это делало до сих пор. Будем реалистами. У евреев есть два преимущества, которым не обладают другие народы Советского Союза. Это, во-первых, существование страны, Израиля, готовой принять любое количество эмигрантов. Это, во-вторых, наличие во всех культурных странах Запада еврейского меньшинства, имеющего большое влияние в печати, в телевидении, в университетах, и так далее. Поэтому евреям, в данном случае, легче добиваться выезда из Советского Союза, чем, скажем, латышам, украинцам или русским. И евреи умно пользуются этими преимуществами. В этом, опять-таки, нет ничего предосудительного. Как бы то ни было, еврейский почин наших дней имеет, несомненно, общенародное значение. Советские граждане еврейской национальности выдвигают в своей борьбе требования, которые, в видоизмененной форме могли бы быть выдвинуты любой другой группой советских граждан. Поэтому их борьба - борьба общая. Их поражение - поражение общее. Их победы - победы общие. Поэтому-то и следит вся страна за тем, как развивается это беспрецедентное дело. Иван Толстой: Возвращаемся в Нью-Йорк за итоговым мнением. Владимир Юрасов: Теперь Тамара Петровна Петрова, работающая на Радио Свобода с самого ее основания. Тамара Петровна по образованию учительница русского языка и литературы, преподавала в школах одной из советских республик, журналистка, автор рассказов, литературных статей. Тамара Петровна, а что в вашей жизни, в вашей работе было для вас значительным в прошедшем году? Тамара Петрова: Да вот то, что я прочла недавно в одном из откликов наших радиослушателей из Советского Союза. Говоря о значении наших передач, этот слушатель сказал, что все в России может измениться, может все в будущем наладится. И для этого Советскому Союзу нужна не армия, а вот такая радиостанция, как Свобода. Иван Толстой: Песню собственного сочинения поет Леонид Пылаев. Леонид Пылаев: Ну, поплачь, если хочешь, поплачь,
Ну, взгрустни, если хочешь, взгрустни,
Улыбнись перед сном, улыбнись,
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
