Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русская кинодвадцатка Радио Свобода"Покаяние"Ведущий Cергей Юрьенен
Сергей Юрьенен: "Покаяние". Киностудия "Грузия-фильм" и Грузинское телевидение. Год 1984. На экраны Советского Союза впервые выпущен в 1986 - в канун 69 годовщины Октябрьской революции. (Сцена из фильма) Режиссер - Тенгиз Абуладзе. Сценарий - Абуладзе, Нана Джанелидзе и Резо Квеселава. Оператор - Михаил Агранович. Музыка - Нана Джанелидзе. В главных ролях: Автанадил Махарадзе (городской голова Варлам Аравидзе, а также сын его Абель), Эдишер Гиоргобиани (Сандро Баратели), Кетеван Абуладзе (Нино Баратели), Зейнаб Ботсвадзе (Дочь Сандро и Нино - Кетеван Баратели) и другие... (Сцена из фильма) В заключительной передаче Русской Кинодвадцатки принимают участие руководители Советского Союза... Александр Яковлев: По окончанию фильма минут десять молчали - от восторга просто дух захватило, это что-то такое... даже не свежий ветер, а свежий ураган. Сергей Юрьенен: Александр Николаевич Яковлев - в 86 году секретарь ЦК, курирующий средства массовой информации, в 87-м - кандидат в члены, а с июня того года член Политбюро ЦК КПСС. Егор Кузьмич Лигачев, в то время секретарь ЦК по идеологии, член Политбюро, второй человек в кремлевском руководстве: Егор Лигачев: Я прямо хочу сказать, что дорога к храму - эта не та дорога, которая сейчас прокладывается так называемыми демократами и реформаторами... Сергей Юрьенен: Передачу открывает инициатор революции сверху, в то время Генеральный Секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. Михаил Горбачев: Вы знаете, когда мы говорим о "Покаянии", то, значит, мы говорим о гласности, когда мы говорим о гласности - мы говорим о перестройке, так вот и тем самым говорим о самых, может быть, крупных явлениях, событиях того времени. (Сцена из фильма) Сергей Юрьенен: Тираноборческая картина, которая считается последней лентой советской эпохи, возникла на родине главного тирана века. Для народного артиста СССР Тенгиза Абуладзе это было завершение трилогии о насилии, начатой фильмами "Мольба" и "Древо желания". Замысел "Покаяния" возник еще в 80-м. По телефону из столицы Грузии соавтор картины, невестка Абуладзе - Нана Джанелидзе. Нана Джанелидзе: До Горбачева перестройки было еще очень далеко, у нас процветала тиранократия, правление старцев во главе с Брежневым. Я помню, однажды он вернулся домой очень оживленный. Один знакомый на улице рассказал ему реальную историю, происшедшую в Западной Грузии: в деревне кто-то выкопал за прошлые грехи только что захороненного покойника-чекиста. Вот этот сюжет и явился завязкой фильма "Покаяние". Абуладзе все-таки решил в первую очередь посоветоваться с Шеварднадзе и рассказал ему вот эту коротенькую историю. В этой истории была эпоха, жертва, мщение, репрессии. И Шеварднадзе дал ему "зеленую" дорогу. Я до сих пор не могу сказать, как же он почувствовал, как он предвидел все будущие перемены, которые потом произошли в нашей стране. (Сцена из фильма) Сергей Юрьенен: Из Тбилиси - в столицу России. Эксклюзив для Русской кинодвадцатки. 17 сентября 97-го. В резиденции Фонда своего имени корреспондента Радио Свобода Илью Дадашидзе принимает Михаил Сергеевич Горбачев. Михаил Горбачев: Этот фильм создавался под патронажем Эдуарда Шеварднадзе. Потому что, видимо, созрев для такого шага и пойдя на такой шаг, Тенгиз все-таки нуждался в этом покровительстве. И Эдуард это сделал. Олег Ковалов: Во всем мире 1984 год был объявлен годом Оруэлла, годом человека, который написал самую острую, самую злую, самую проницательную книгу о тоталитаризме ХХ века. Всех поразило такое совпадение: советский режиссер (а Грузия была тогда советской республикой) снимает картину о том, о чем написал Оруэлл, и в тот год, который является символическим для всего мира. Этого фильма не должно было быть. К середине 80-х годов неожиданно, об этом мало кто знает, сложился некий кинематографический самиздат. Тем не менее, "Покаяние" - случай совершенно уникальный и особый, ибо этот фильм в подполье было не снять никак. Это было масштабное, добротное, профессиональное, двухсерийное произведение, снятое как бы на государственной студии, но фильм-фантом - ибо он снимался так, что даже те слухи, которые просачивались, скажем, во ВГИК, где я учился в начале 80-х, они казались фантастическими. Невозможно было поверить, что снимается картина о преступлениях сталинизма в Грузии, картина, где все названо открытыми именами и где обличается не только режим сталинский, но и брежневское безвременье, да еще обличается с пафосом социального плаката. Это было немыслимо. Когда актриса Ия Ненидзе рассказывала нам о том, что она играет в этом фильме, мы отказывались верить своим ушам. Такой фильм не должен быть снят на советской студии. (Сцена из фильма) Кора Церетели: Мы узнали, что снимается фильм, и что это фильм такой, что ого-го! Но в начале все это приняли за очередную тбилисскую сплетню. К концу 84 года вдруг появились кассеты с фильмом Тенгиза Абуладзе, и люди тайком собирались, смотрели этот фильм, замирая от страха и ужаса, и говорили, что такого не может быть. Через две недели были вызваны и задержаны молодые сотрудники и директор Института Управления (Шеварднадзе при ЦК партии создал такой Институт Управления), это были такие очень передовые, современные ребята, и пошел слух о том, что их забрали за то, что они отпечатали эти кассеты, и кассеты вообще исчезли. И когда спрашивали Тенгиза, куда девался фильм, так шепотом, тихо он говорил, что я не знаю сам, потому что все забрали: негативы, позитивы, все исходные материалы. Фильм пропал, он исчез. Александр Яковлев: Это была борьба не только за "Покаяние", может быть даже не столько, сколько за то, чтобы все запрещенные фильмы вышли на экраны, а если дальше эту логику продолжать - это была борьба, в случае победы, открывавшая серьезный шлюз свободе искусства - что было для меня, например, главным. Я узнал об этом фильме от председателя госкомитета, еще тогда был Ермаш. А потом мне позвонил Шеварднадзе и сказал, что ему, как грузину, неудобно заниматься, и он попросил принять Абуладзе, Тенгиза Абуладзе. Я помню, он пришел ко мне, я был в это время членом Политбюро, он мне дал видеокассету, и вечером мы с семьей посмотрели. По-моему, по окончанию фильма минут десять молчали просто. То есть, это было просто потрясающе. Я почувствовал, что в той работе, которую предстояло провести с точки зрения борьбы за свободу творчества, этот фильм может сыграть по-настоящему огромную роль. Ибо это не отраслевой фильм, это был фильм общий, захватывающий проблему свободы человека, проблему страха, проблему предательства, проблему власти. Там что ни сцена, то лгут - а фильм правдивый. Вот эта проблема меня прежде всего привлекла в этом фильме. Я дал себе слово, что будет этот фильм на экране. (Сцена из фильма) Сергей Юрьенен: Находясь в Москве транзитом, Егор Кузьмич Лигачев дал интервью Радио Свобода по телефону. Егор Лигачев: Мне позвонил первый секретарь ЦК компартии Грузии товарищ Пасиашвили и сказал: "Вы смотрели, Егор Кузьмич, фильм "Покаяние"?" Я сказал: "Конечно. А в связи с чем Вы меня об этом спрашиваете?" - "А дело, - он говорит - в том, что вот у нас разные точки зрения, и очень возникли большие трудности с демонстрацией его не только в Грузии, но и в целом по всей нашей советской стране. Вот очень важно узнать Ваше мнение об этом фильме". Я ему примерно сказал следующее. Что мне кажется, что фильм имеет полное право на то, чтобы его дать, дать широко, и дать возможность познакомиться с ним советским гражданам. Потому что в фильме есть такое, которое никогда уже не должно уже повториться в нашей стране. В фильме рассказывается фактически о нарушениях прав личности, прав человека, о массовом беззаконии, которое, к сожалению, наряду с величайшими достижениями нашей страны, было - особенно в 30-40-е годы. И надо делать все, в том числе и средствами искусства, литературы, кино, чтобы это не повторилось. Потом я уже узнал, значительно позднее, о том, что вроде мое мнение сыграло в этом значительную, если не сказать решающую роль. (Сцена из фильма) Александр Яковлев: Я немножко удивлен недавним, где-то, заявлением Шеварднадзе: то ли он забыл? Его спросили где-то, он сказал, что без Лигачева этот фильм не вышел бы на экран. Я так потряс головой: Лигачев к этому отношения ни малейшего не имел, ну ни малейшего. Я, конечно, не помню, чтобы он выступал против яростно, не помню этого просто, но я знаю, что Политбюро было против показа этого фильма. И как удалось обвести? Мне сначала надо было договориться с Абуладзе. И я опять с ним встретился, рассказал свои впечатления, он был рад. Поспорили чуть-чуть, понимаю, что переделывать никто ничего не будет. Мне надо же было на Политбюро что-то сказать, что я беседовал с автором. А дальше произошло следующее: все были против этого дела. Я стал с Абуладзе вести такой разговор: "Тенгиз, давайте так, сначала Вы мне поверьте (а ему очень не хотелось мне поверить). Я Вас еще раз прошу, поверьте мне, пожалуйста. Мы фильм выпустим только пробным тиражом, для 2-3-х крупных городов, и потом, пожалуйста, везде об этом говорите, что я Вам это сказал, именно это". А он говорит: "Я не согласен" - "Я Вам еще раз говорю: Вы мне поверьте, пожалуйста. Больше я Вам ничего сейчас не скажу". В конце концов до него что-то дошло, почему я так настойчиво говорю, что "вы мне поверьте". Я на Политбюро так и договорился, что выпускаем пробным тиражом, посмотрим. Но выпустили мы его 500 экземпляров и пустили на периферию сначала. И вы знаете, он прошел хорошо, и без всяких восстаний, и без всяких столкновений, без баррикад. Даже КГБ, докладывая о том, какая реакция на этот фильм, и тот сказал, что никаких эксцессов это не произвело, а в некоторых случаях он принят равнодушно - так они писали. (Сцена из фильма) Сергей Юрьенен: Тем не менее: конная милиция охраняла вход в московский Дом кино, где в конце 86 года состоялась официальная премьера "Покаяния". Автора картины сопровождала Кора Церетели. Кора Церетели: Вы знаете, закончился фильм, и была такая пауза, минуты три, без преувеличения. Потом люди стали в голос рыдать, потому что там были люди, которые все это испытали на себе, которые через все это прошли, которые отчаялись и думали, что никогда в жизни никто не узнает правды об этой страшной эпохе. И вот, когда Тенгиз спустился вниз, просто его надо было оберегать, потому что ему валились в ноги, целовали ему руки - ничего подобного я никогда на свете не видела. (Сцена из фильма) Михаил Горбачев: Уже фильм показали в Доме кино для закрытой аудитории, уже в некоторых закрытых театрах показали, но фильм не пускали на экраны. И вот тогда вопрос стал, что надо обсудить эту ситуацию на Политбюро. Причем были настойчивые требования. Я обдумал тогда, занял такую позицию, сказал: знаете что, что же мы будем решать вопросы, которые должен решать Союз кинематографистов? Это же их дело, там же объединены профессионалы, они способны решать. Вот, я сказал: давайте мы так и поступим. Потому что, я считал, это было бы даже позором, чтобы Политбюро уже в это время продолжало бы действовать по принципу "пущать - не пущать", на себя бы брало роль цензора. Поэтому я сказал: передать. Члены Политбюро, которые ставили, я сейчас поименно даже не помню, но настроение у многих было такое - обсудить, обменяться - надо ли давать дорогу такому фильму. Тем не менее, никакого обсуждения не было. После моей заявленной позиции фильм вышел на экраны. (Сцена из фильма) Владимир Тольц. Мир в 1987 - когда в стране и мире шла картина "Покаяние":
(Сцена из фильма) Сергей Юрьенен: Превращение на экране врагов народа в бьющие из-под пилы опилки и тему картины комментирует наш коллега - один из самых активных деятелей эпохи перестройки, писатель Анатолий Стреляный. Анатолий Стреляный: Почему ополчились на врагов народа - вопрос второй. Первый вопрос - почему и зачем понадобились враги? Неудачным оказался новый общественный порядок, жизнь получилась скудной, скучной, бестолковой и беспросветной. Надо было как-то объяснить неудачу, и народу было сказано то, что всякий народ хочет услышать. Рассчитывать, что он покается, не приходится, ведь он и сегодня сильно подозревает, что в трудностях его жизни виноваты его враги. Человек должен говорить, если уж говорит, о себе, а не о народе - о своей вине. Я долго верил, что хороший социализм можно сделать былью. Очень жалею об этом. Но жалеть об этом мне как-то способней, чем каяться в этом. Так устроен человек. Сергей Юрьенен: "Покаяние". В канун московской премьеры фильма вместе с академиком Сахаровым в Москву из ссылки в Горький вернулась Елена Георгиевна Боннер. Елена Боннер: Мы с Андреем Дмитриевичем смотрели фильм в кинотеатре "Ударник". Зал был переполнен. На меня фильм произвел двойственное впечатление. Я запомнила, и это просто совершенно четко, фотографически, многие кадры из этого фильма. И по кусочкам, по кадрам меня что-то потрясало по ходу фильма, несколько раз - до слез. А в целом я не могу сказать, что это фильм, который я полюбила. Дело в том, что этот фильм круто замешен на идее мщения, а мне чужда эта идея. Когда мы вышли, был такой темный, с мокрым снегом, противный вечер, и когда вышли из толпы, стали обсуждать это все. Андрей Дмитриевич очень огорчился моему двойственному ощущению. (Сцена из фильма) Майя Туровская: Намного интереснее сделана вот вся эта часть, касающаяся тирана, нежели часть, касающаяся жертв, и в особенности идея выкапывания трупа из-под земли, в то время, как наши трупы еще и по сей день, во всяком случае, один наш труп и по сей день лежит на земле, и идет гигантская дискуссия, что с ним делать. И эта сторона, она мне казалась менее интересной и более сомнительной. Так же, как дорога, ведущая к храму. Но это вошло в язык, это стало идиомой, это стало народным речением, и, наверное, я была абсолютно не права в этом смысле. Толчок, который дала картина "Покаяние" в то время национальному сознанию, очень трудно переоценить. Место этого фильма в истории даже не только кино, а просто вот в нашей какой-то национальной истории, оно чрезвычайно важно. И фильм этот, как первый толчок общественного сознания, я думаю, что он останется, и останется в своей удивительной совершенно по игровой силе части, изображающей веселую эстетизированную тиранию. Автанадил Махарадзе: Мы никогда не ставили перед собой задачу сыграть конкретного человека. Мы хотели создать обобщенный такой образ: там есть черты и Сталина, и Берии, и Гитлера, и Муссолини. Мы не ставили перед собой задачу такую, чтобы зритель чувствовал какое-то отвращение к этому образу. Поэтому там включены такие сцены, как он поет, как он читает Шекспира. Мы хотела сделать тирана обобщенный образ, но обязательно - талантливого человека. Чем талантливей человек, тем страшнее. (Сцена из фильма) Олег Ковалов: Пересматривая фильм сегодня, задаешься странным вопросом: то ли этот фильм безнадежно опоздал, то ли он, напротив, опередил свое время. Фильм появился не на ровном месте, ибо общественное сознание, уже прочитав Шаламова, прочитав Трифонова, прочитав Владимова, где личность Сталина была оттеснена на задний план, а часто его и вообще не было в произведениях, но где все дышало сталинизмом, и общество поняло, что дело не в этой фигуре. Надежда Мандельштам сказала: "Дело не в Сталине, дело в нас". Сама почва, сама жизнь рождает тот или иной тип властителя. Гитлер в том виде, в котором он появился в Германии, не возможен был в Англии. В Англии тоже был фашист Освальд Мосли, однако его регулярно закидывали гнилыми помидорами. Сталин не мог появиться в Америке, он мог появиться только у нас. И Абуладзе интуитивно понял, что бессмысленно рисовать конкретный портрет Сталина, Абуладзе сделал портрет монстра словно бы из мертвечины. Из усиков Гитлера, из бериевского пенсне, из иезуитских шуток Сталина, из черных штанов Муссолини - из всего этого было сделано некое человекоподобное, в то же время живое, хитрое, обаятельное и в чем-то даже детски беззащитное существо, странное существо, в котором словно бы и нет никакой агрессии, что было совершеннейшим шоком для зрителя. Ибо это главная удача фильма - образ, который создал Автанадил Махарадзе. Махарадзе доигрывает то, о чем не говорит режиссер. Махарадзе обаятелен на экране - что поделаешь. Есть темное, демоническое, притягательное обаяние зла, которое, вероятно, подспудно не понравилось интеллигенции в этом фильме, ибо, по всей мифологии, фильм должен был обличать Сталина. Здесь было показано черное обаяние зла. И впервые так художественно, и плакатно, и тонко вылепленная маска зла сделала фильм событием. Вспомним, что в его фильме люди ходят и в цивильных пиджаках, и в средневековых латах, судья играет кубиком Рубика, звучат мелодии 30-х годов, это вселенская смесь элементов всех времен и народов - от белого рояля в кустах до китча вроде глазуновско-шиловской живописи. Это язык эпохи безвременья, это словно бы модель того языка человека, который забыл свое прошлое и мучительно пытается его вспомнить и преодолеть. Это пластическая метафора той вязкой среды, в которой барахталось сознание человека 70-х годов, забывшего свое прошлое и судорожно пытавшегося нечто из этого прошлого вспомнить и вылепить. Это шаг к тому, чтобы показать сознание человека посттоталитарной эпохи. И в этом фильм грандиозен. (Сцена из фильма) Сергей Юрьенен: В столице ГДР с премьерой "Покаяния" оказалось сложнее, чем в Москве. По телефону из Берлина немецкий киновед Оксана Булгакова. Оксана Булгакова: С "Покаянием" у меня связано одно воспоминание, когда я в первый и в последний раз моей жизни видела запрещенный советский фильм в советском посольстве ГДР. Когда фильм вышел, и о нем много писали в советской прессе, в ГДР ни названия, ни режиссера, ни содержание фильма не упоминалось, хотя он уже готовился к показу в Каннах. Буквально за месяц до показа в Каннах, наши друзья, журналисты ТАСС, под большим секретом, маскируя нас как советских граждан, провели нас в этот клуб советского посольства, где мы видели этот фильм, дрожа, что нас вдруг обнаружат и удалят из зала. В зале пахло хлоркой, потому что рядом находился большой бассейн, и стулья были страшно неудобные. Копия была на грузинском языке с французскими субтитрами, и, выходя из зала я неожиданно столкнулась с министром кино ГДР, который тут же отвернулся, испугавшись, увидев меня. (Сцена из фильма) Сергей Юрьенен: "Покаяние" в Германии, тогда еще разделенной стеной. По телефону из Кельна профессор Вольфганг Казак. Вольфганг Казак: Один из ведущих киноведов ГДР Оксана Булгакова писала в 89 году: "Фильм вселяет в зрителя неуверенность, вызывает в нем крайние реакции: то восторженный трепет, то смех, то узнавание исторических фактов и аллегорий. Жанр фильма колеблется между трагедией и фарсом". Она назвала свою статью "Мои аргументы в защиту "Покаяния"». Это говорит о том, что мнения об этом фильме в ГДР были далеко не единодушные. Булгакова хотела добиться показа фильма. Работающие в Москве немецкие журналисты и дипломатические представители сообщали западной публике о том, как разворачивалась полемика вокруг этой картины в СССР. Речь шла, например, о выступлениях Шеварднадзе, Горбачева, Яковлева, Лигачева в пользу этого фильма. Отстранение от должности министра кино Ермаша весной 86 года рассматривалось так же в связи с запретом показа фильма. Среди противников киноленты, в первую очередь, был назван председатель Совета Министров Рыжков. В ГДР дискуссии протекали так же, как в СССР. Аргументам в защиту фильма предшествовала резкая критика со стороны СЕПГ. В газете "Нойес Дойчланд" картина была названа "цветной кинолентой поистине черного взгляда на жизнь". Партийная верхушка ГДР восставала против московской политики, гласности, и "Покаяния". Таким образом, эта картина стала пробным камнем позиции ГДР незадолго до неизбежных всеобъемлющих перемен. Фильм так и не появился на экранах кинотеатров ГДР, но был показан по западногерманской телевизионной программе, которую могли принимать и многие немцы по ту сторону Берлинской стены. Они увидели, что не жажда мести руководит героями, а необходимость шаг за шагом освободить себя и сограждан от тяжести преступлений. Фильм призывает к покаянию за преступления, совершенные именем социализма по отношению к отдельным людям и целым народам. (Сцена из фильма) Мариэтта Чудакова: Впечатление было сильное, особенно от нескольких сцен: от этих бревен огромных, от этих результатах лесоповала. До многих, наверное, дошло впервые, что это - было. Все-таки "Покаяние" для многих ставило какие-то точки над "i" - это если говорить о политическом резонансе. Он действовал художественно - тогда спорили, опять-таки метафоры, лучше ли об этом рассказывать так метафорически, как рассказал об этом Абуладзе? Споров было много, но, помню, как вот эта изысканность грузинского кино, иногда кажущаяся чрезмерной, в некоторых сценах казалась уместной. Помню кружевную белую шляпку главной героини на суде, в сочетании с ее словами: "Не позволим, чтобы он лежал в земле". Этот человек, она будет постоянно извлекать его, и вот как-то это сочетание сильно действовало. Я помню, как я сказала режиссеру, что редко бывает, когда искусство делает шаг к социуму, в социальное, оставаясь при этом искусством. Хотелось бы, чтобы мы повернули головы вновь к прошлому. У нас образовался большой слой в обществе - стесняющихся за свое прошлое. Ведь мы же были такой сильной страной. Вот это имперская гордость заволакивает разные слои. Не только коммунистическая партия, которая стала национал-социалистической, здесь двух мнений быть не может, но вот эти флюиды, даже яды какие-то, они растекаются сейчас по обществу, обществу грозит опасность некоторая, его сознанию. Грозит опасность стать прямыми наследниками Сталина. Вот к чему приводит то, что мы перестали объяснять, что такое тоталитаризм. То ли показалось многим это скучно, то ли показалось давно понятным, то ли выступила вперед странная стеснительность? По-моему, стесняться надо того, что мы не говорим о своем прошлом всю правду, таким образом, не устанавливаем дистанцию между советским прошлым и нашим настоящим, и будущим. (Сцена из фильма) Олег Ковалов: Что же касается тех призывов к духовному очищению человечества, ради которых и создавался этот фильм, то, как всегда, человечество их попросту не услышало. Фильм называется "Покаяние", со времени его создания прошло уже 10 лет, однако, кто покаялся в результате просмотра этого фильма? Покаялся ли коммунистический режим? Нет. Покаялся ли народ в том, что он допустил власть тиранов над собой? Нет. И над плакатами демонстрантов вновь качаются портреты Сталина. Покаялся ли режим? Нет, он не покаялся. Покаялась ли интеллигенция в том, что она обслуживала тоталитарный режим? Лучшие представители покаялись, в массе своей интеллигенция не покаялась. Поэтому я думаю, что и публицистическая задача фильма, к сожалению, остается актуальной и на сей день. Ибо наше общество по-прежнему нуждается в покаянии, которое не состоялось тогда, когда фильм был показан зрителю. (Сцена из фильма) Михаил Горбачев: Вы знаете, когда мы говорим о покаянии, значит, мы говорим о гласности, когда мы говорим о гласности, мы говорим о перестройке, так вот, тем самым, мы говорим о самых, может быть, крупных явлениях, событиях того времени. Появление "Покаяния" - это, с одной стороны, произвело эффект разорвавшейся бомбы, а с другой стороны - это совершенно естественное событие, явление, поскольку гласность набирала силу. "Покаяние", у него не простая судьба. Гласность открыла дорогу более ста фильмам, лежавшим на полках: "Проверки на дорогах", "Комиссар", фильмы Киры Муратовой, много документальных. Даже лежал фильм о Ленине, в исполнении Ульянова, "Штрихи к портрету", по-моему, назывался, - даже этот фильм лежал, потому что слишком вождь не был так показан, как это считали в верхах. Я все эти фильмы видел - очень высокого мнения. Я думаю, что без позиции руководства этот фильм тоже мог бы оказаться там, даже уже в эти годы нелегко все шло. Много можно говорить: гласность, перестройка, гласность... пишут на всех шрифтах, английских, немецких, латинских, и так далее. А вот сделать каждый шаг на пути к большей гласности, к большей открытости, к тому, чтобы люди знали себя, свою историю, жизнь, что вокруг - это всегда было, на том, начальном пути - колоссальное событие. (Сцена из фильма) Сергей Юрьенен: Этим выпуском мы завершаем цикл передач, начатый первой советской звуковой картиной, снятой в 31 году - в год, когда родились Михаил Сергеевич Горбачев и Борис Николаевич Ельцин. Директор Русской службы Радио Свобода Юрий Гендлер. Юрий Гендлер: Прошел год с того дня, когда родилась идея Русской Кинодвадцатки. Один год - это очень много, но, кажется, это было вчера. Помню, когда мы завершили первую Кинодвадцатку - мировую, то все обнялись и едва не расплакались. И эта Кинодвадцатка принесла новые открытия. Я не представляю ее без нашего петербургского автора Олега Ковалова и жалею, что его не было с нами в первом, мировом цикле. Но главное в другом. Мне кажется сегодня, что я сам, после 20 передач этой последней Кинодвадцатки стал чуть-чуть умнее и добрее. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
