Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
С христианской точки зренияВедущий Яков Кротов Смертная казнь. Часть 2Ирина Лагунина: Полемика вокруг смертной казни в России носит вполне практический характер, потому что (с появлением суда присяжных) эта мера наказания может быть восстановлена. Защитники смертной казни - в большинстве, но это - обороняющееся большинство, большинство, которое вынуждено отвечать на аргументы меньшинства, то есть тех, кто находится у власти и кто вынужден общаться с европейской общественностью, и обещать жить в соответствии с европейскими нормами. Такой нормой является и запрет смертной казни. Под тонким слоем культурной речи скрывается мощный архаический пласт: сторонники смертной казни жаждут мести. И эта жажда находит, собственно, единственный прочный барьер: позицию христианства, которое скептически относится к мести, к мстительности как одной из вредоносных для человека страстей. Однако одновременно многие христиане защищают смертную казнь не как месть, а из более высоких, даже гуманистических соображений. Какова же доля мстительности в психологии защитников смертной казни? Почему христианство, выступая против мести, защищает месть как право Бога? Яков Кротов: Это уже вторая программа на эту тему, и в первом выпуске речь шла о том, что смертная казнь в самом своем первоначальном виде есть разновидность жертвоприношения. Жертвоприношение, которое совершается народом не потому что кто-то преступил закон, кто-то кого-то убил, жертва приносится даже, когда жизнь нормальная, именно для того, чтобы она продолжала быть нормальной. И вот за несколько тысяч лет до рождения Христа происходит перемена, появляется семья, которая противопоставлена человеческому роду. И эта семья внутри себя устанавливает особый закон - закон мести. Теперь появляется смертная казнь, которую осуществляют члены семьи, совершают ее над убийцами кого-то из семьи. Заметим, что существует такая специфическая разновидность смертной казни и мести как заложничество, когда заранее берут в плен представителей враждебной семьи, враждебного народа, враждебного государства, и в случае, если эта враждебная семья начнет бунтовать или восстанет враждебный народ, заложников убивают. В наши дни заложничество, к счастью, уже оказывается на периферии культуры, и к заложничеству никто в России из русских никто, к счастью, не призывает. Но к мести - да. В начале 2002-го года московский областной суд вынес приговор по делу об убийстве Александра Панакова, это внук председателя совета директоров нефтедобывающей компании "ЛУКойл", и Марии Добреньковой, дочери декана социологического факультета МГУ. 29-го декабря 2001-го года их убили, чтобы завладеть автомашиной. Приговорили преступников к разным срокам тюремного заключения: от 18-ти до 21-го года. Отец - Владимир Добреньков, напомню, декан социологического факультета, остался приговором недоволен и сказал: "За жизнь Саши Панакова и моей дочери эти люди, нет - эти нелюди, должны были отдать свою жизнь в той или иной форме". Как объяснить то, что в сегодняшней России представители интеллектуальной элиты одобряют смертную казнь как месть? Говорит Владимир Ильюшенко, много лет бывший членом общественной комиссии по помилованию при президенте Российской Федерации. Владимир Ильюшенко: Дело в том, что в данном случае Добреньков выступает не как социолог, а как раненный, уязвленный человек, в связи с тем, что убили его дочь и предполагаемого зятя. Поэтому социология и его научность решительно ни при чем, это обычные аргументы, с которыми мы сталкиваемся ежедневно. Понять, разумеется, это можно. Дело не в том, что убийца должен остаться безнаказанным, он должен быть наказан обязательно, он социально опасен, он должен быть изолирован и так далее. Но совсем другое дело, если он будет убит. Я, кстати говоря, смотрел передачу "Независимое расследование", где выступал Добреньков и выступала женщина, у которой тоже убили дитя родное. Позиция была диаметрально противоположная, Добреньков выглядел весьма бледно. Эта женщина не апеллировала христианскими аргументами, но вся ее позиция была позицией неприменения мести. И надо сказать, что это подействовало на зал, который был к этому не готов, очень сильно, потому что она имела на это право, для нее это не абстрактные рассуждения. Поэтому важна неотвратимость наказания, а не жестокость. Жестокость - это не способ борьбы со злом, а увеличение зла. Яков Кротов: Сама этимология слова "месть" показывает, что имеется в виду. Месть - от слова "место", возмездие, возмещение. Опустело место, где был человек и, соответственно, должно опустеть место, где был его убийца. Отсюда появляется так называемый "закон возмездия". Но если проводить закон возмездия, то и получается как в кодексе Хаммурапи, где, например, обозначено: "если строитель соорудил дом, и дом рухнул, погиб сын хозяина, то надо убить". Но убить кого? Убить не строителя, не архитектора, а сына архитектора, потому что погиб не сам хозяин, а сын хозяина. Тогда встает вопрос: возможна ли вообще месть как возмещение? Потому что место, которое занимает каждый человек, абсолютно уникально. Если мы действительно хотим отомстить за гибель молодой девушки, перед которой была вся жизнь, значит, нам нужно обязательно сделать ее убийцу молодым, счастливым, состоятельным человеком, у которого вся карьера на ладони, и вот тогда, когда он будет на вершине блаженства, тогда стрелять его. Тогда это будет адекватное возмездие. В истории юриспруденции и философии многие мыслители обсуждали вопрос, возможно ли действительно адекватное, точное отмщение. Возможно ли за равные преступления воздавать равным? И надо сказать, что к удовлетворительному ответу так и не пришли, а к нашему времени эти споры практически закончились в связи с тем, что в христианском мире смертная казнь стала выходить из употребления. К тому же не всегда преступление таково, что можно адекватно воздать убийце. Если человек убил десятерых, что с ним делать? И когда мы обращаемся к истории Руси, у ее истоков мы видим, что здесь смертная казнь отнюдь не была общепринятым явлением, здесь, скорее, господствовало салическое право, по которому человек, совершивший убийство, мог откупиться. И это право иногда вступало в конфликт с христианской традицией, которая унаследовала от римского права идею и практику смертной казни. Вот как повествовал о таком столкновении варварских и христианских византийских ценностей летописец Нестор в "Повести временных лет", описывая благочестия князя Владимира Красное Солнышко Крестителя Руси. Диктор: "Избегнув опасности, Владимир построил церковь и устроил великое празднование, наварив меду триста мер. И созвал бояр своих, посадников и старейшин из всех городов, и всяких людей много, и раздал бедным триста гривен. Праздновал князь восемь дней и возвратился в Киев в день успения святой Богородицы. И здесь вновь устроил великое празднование, сзывая великое множество народа. Видя же, что люди его христиане, радовался душой и телом. И так делал постоянно. И так любил книжное чтение, то услышал он однажды Евангелие: "Блаженны милостивые, ибо те помилованы будут". И еще: "Продайте имение ваше и раздайте нищим", и еще: "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль истребляет, и воры подкапывают. Но собирайте себе сокровища на небе, где моль не истребляет, ни воры не крадут". И слова Давида: "Благословен человек, который милует и взаймы дает". Слышал он и слова Соломона: "Дающий нищему, дает взаймы Богу". Устроил он и такое, сказав, что немощные и больные не могут добраться до двора своего, приказал снарядить телеги и, наложив на них хлеба, мясо, рыбу, различные плоды, мед в бочках, а в других квас, развозить по городу, спрашивая, где больной, нищий или кто не может ходить. И раздавали тем все необходимое. И сильно умножились разбои. И сказали епископы Владимиру: "Вот умножились разбойники, почему не казнишь их?" Он же ответил: "Боюсь греха". Они же сказали ему: "Ты поставлен Богом для наказания злым, добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников, но расследовав". Владимир же отверг виры и начал казнить разбойников. И сказали епископы и старцы: "Войн много у нас, если бы была у нас вира, то пошла бы она на оружие и на коней". И сказал Владимир: "Пусть так". И жил Владимир по заветам отца и деда". Яков Кротов: Иногда этот рассказ объясняют так, что на Руси не было смертной казни, а вот лукавые греки-византийцы ее с собой привезли. Но это не совсем так. На самом желе, когда мы обращаемся к той же "Салической правде" древних франков, мы действительно там не находим смертной казни, а находим только, штрафы - виры. Но в той же, например, "Салической правде" предусмотрен штраф с человека, который снял повешенного. Откуда они взялись, людей казнили реально? Так было и в 10-м веке на Руси. Договоры руссов и византийцев упоминают смертную казнь именно как русский обычай. В древней Руси хорошо различали убийство по неосторожности, убийство из личных неприязненных отношений, это можно было выкупить, и разбой, то есть убийство для ограбления, убийства многократные. Такое убийство все-таки каралось смертной казнью, хотя в конфликте Владимира с епископами речь шла именно о том, что и здесь можно использовать систему штрафов. Те же самые штрафы появляются и в "Русской правде" князя Ярослава в середине 11-го века. Конфликты иерархов церкви России с правителями страны не дело далекого прошлого, и они повторились в 2000-м году, когда в августе того года Русская православная церковь приняла основы социальный концепции, там был раздел, специально посвященный смертной казни. Уже после принятия этой концепции встал вопрос о том, не следует ли вернуть в России смертную казнь, здесь конфликт и разыгрался. Владимир Ильюшенко: Я должен сказать, что какого-то четкого канонического, как мне кажется, ответа на этот вопрос у церкви нет. Митрополит Кирилл, когда обсуждался вопрос о том, как относится церковь к применению смертной казни, он сказал, что ни в священном писании, ни в священном придании, ни в наследии Русской православной церкви нет ничего, что говорило бы о том, что должен быть запрет на применение смертной казни. И он привел при этом такой совершенно убийственный аргумент, что Христос был за смертную казнь, поскольку он не протестовал против собственной казни, против казни окружения. Такое, конечно, могло прийти в голову только выдающемуся христианскому апологету. На следующий день выступил патриарх Руси, который сказал совершенно другое, насчет того, что есть по этому поводу разные мнения в церкви, и что он лично против смертной казни. Короче говоря, тогда это обернулось конфузом в отношении митрополита Кирилла. Тем более что вскоре выступил президент, который заявил в одном из интервью, что мы не можем одобрить смертную казнь, потому что это дело Всевышнего дать жизнь. После этого тот же митрополит Кирилл выступил и сказал, что церковь одобряет слова президента и действия власти, которая наложила мораторий на применение смертной казни. Такая очень гибкая, я бы сказал, позиция, она может еще раз измениться, если будут иные обстоятельства, очевидно. Яков Кротов: Я процитирую то, что писалось в "основах" социальной концепции русской церкви о смертной казни. "Особая мера наказания - смертная казнь, признавалась в Ветхом завете. Указаний на необходимость ее отмены нет ни в священнописании Нового завета, ни в предании, историческом наследии православной церкви. Вместе с тем церковь часто принимала на себя долг печалования перед светской властью об осужденных на казнь, прося для них милости и смягчения наказания. Более того, христианское нравственное влияние воспитало в сознании людей отрицательное отношение к смертной казни. Так, в России с середины 18-го века до революции 1905-го года она применялась крайне редко. Для православного сознания жизнь человека не кончается с телесной смертью, именно поэтому церковь не оставляет попечения души приговоренных к высшей мере наказания. Отмена смертной казни дает больше возможностей для пасторской работы с оступившимся, для его собственного покаяния. К тому же очевидно, что наказание смертью не может иметь должного воспитательного значения, делает непоправимой судебную ошибку, вызывает неоднозначные чувства в народе. Сегодня многие государства отменили смертную казнь по закону или не осуществляют ее на практике. Помня, что милосердие к падшему человеку всегда предпочтительнее мести, церковь приветствует такие шаги государственных властей. Вместе с тем она признает, что вопрос об отмене или неприменении смертной казни должен решаться обществом свободно, с учетом состояния в нем преступности, правоохранительной и судебной систем, а наипаче соображения охраны жизни благонамеренных членов общества". И все здесь гладко до последних слов, выше всего оказывается охрана жизни благонамеренных членов общества. А что же тогда с неблагонамеренными? Проблема, может быть, в современной России в том, что смертная казнь де-факто не существует и тогда повторяется то, что замечательно описывал Лев Толстой в "Войне и мире", когда описывал действия русских партизан, - не берут пленных. Тогда люди, зная, что преступник не будет ни в коем случае осужден на смертную казнь, люди, которые должны бороться с преступниками, делают все, чтобы его убить. Они берут на себя функцию и прокурора, и адвоката, и судьи, и палача и убивают, хотя могли бы не убить. Такие случаи в новейшей российской истории очень и очень часты. В числе таких людей, берущих на себя функции палача и судьи, и солдаты армии, и милиционеры, много кто. Не лучше ли восстановить смертную казнь, потому что даже смертная казнь как месть - это шаг вперед по сравнению с полной анархией, когда человек, которому доверено оружие, сам начинает применять это оружие, словно это меч палача. Владимир Ильюшенко: Вы знаете, мне кажется, что эта аналогия с армией абсолютно неправомерная. Армия не применяет смертную казнь. То есть она может ее применить к кому-то, но вообще война, военные действия это не есть смертная казнь, это другое дело. Смертная казнь это то, как назвал отец Сергий Булгаков, это сознательное, расчетливое и хладнокровное убийство, это совершенно другое дело. Все опросы в Европе, например, в Великобритании, которая одна из первых отменила смертную казнь, показывают, что большинство населения за смертную казнь. Таким образом, мы в этом смысле от Европы мало чем отличаемся. Скажем, Андрей Дмитриевич Сахаров говорил о том, что наша власть, наши государства должны опережать общество, они должны превосходить его нравственность и вести его таким образом за собой. А если идти за общественным мнением, то мы очень далеко можем уйти. Все-таки христианская позиция другая. Дмитрий Сергеевич Лихачев не раз любил повторять слова Владимира Мономаха, это 12-й век, в его Завещании: "Ни правого, ни виновного не убивайте. Если и будет повинен в смерти, не убивайте никакой христианской души". Поэтому никакая это не христианская позиция - брать на себя суд во имя якобы высших соображений. Это совершенно другое. Потому что способ исправления зла с помощью другого зла умножает зло, не более того. А нам дана другая, по-моему, заповедь, то есть не по-моему, а это действительно так и есть: "Побеждайте зло добром". Это - как все в христианстве - парадоксально, но это единственно возможный способ хоть как-то ограничить зло и справиться с ним. Яков Кротов: А вот как точно звучат слова Владимира Мономаха в его "Завещании детям". Диктор: "Поистине, дети мои, разумейте, что человеколюбец Бог милостив и премилостив. Мы, люди, грешны и смертны, и если кто нам сотворит зло, то мы хотим его поглотить, кровь его пролить вскоре. А Господь наш, владея и жизнью, и смертью, согрешения наши превыше голов наших терпит всю жизнь нашу. Что такое человек, как подумаешь о нем? Велик ты, Господи, и чудны дела Твои, разум человеческий не может постигнуть чудеса Твои. И снова скажем: велик ты, Господи, и чудны дела Твои, и благословенно и славно имя Твое вовеки по всей земле. Ибо кто не восхвалит и не прославит силу Твою, и Твоих великих чудес и благ, устроенных на этом свете, как небо устроено или как солнце, или как луна, или как звезды и тьма, и свет, и земля на водах положена, Господи, Твоим промыслом, звери различные и птицы и рыбы украшены. И этому чуду подивимся, как из праха создал человека, как разнообразны человеческие лица. Если и всех людей собрать, не у всех один облик, но каждый имеет свой облик лица по Божьей мудрости. Если вам Бог смягчит сердце, пролейте слезы о грехах своих, говоря: как блудницу, разбойника и мытаря миловал Ты, так и нас грешных, помилуй. Всего же более убогих не забывайте, но, насколько можете, по силам кормите и подавайте сироте, и вдовицу оправдывайте сами. А не давайте сильным губить человека, ни правого, ни виновного не убивайте и не повелевайте убить его, если и будет повинен в смерти, то не губите никакой христианской души". Яков Кротов: Эта цитата уже опровергает то, что в русской истории, в русской православной традиции нет отвержения смертной казни. Есть, хотя это действительно личный выбор Владимира Мономаха. И выбор, основанный на каком-то изумительном соединении восторга перед миром природы, в которой открывается Бог как творец всего, и от этого восторга сжимается горло, опускаются руки, нельзя поднять меч даже против лихого, преступного человека, потому что и он сотворен Богом, как его можно уничтожить? Это не совсем рациональный, может быть, позыв, но это мистическое откровение Бога через природу, останавливающую руку человека, который решил мстить. И, тем не менее, христианские государства использовали смертную казнь как месть. Почему это было возможно? Почему христиане, понимая неправоту личной мести, считали, что можно передоверить месть государству, передоверить месть в конце концов Богу. Бог как мститель, означает ли это, что Бог - палач? Религиозный аспект мести невероятно силен даже в современном мире. Например, Реббека Паркер, американская исследовательница, подчеркивает, что террористические акты 11-го сентября в Нью-Йорке не просто акт терроризма, это прежде всего религиозная месть, это не попытка кого-то запугать. В ноябре 2002-го года в Московском городском психолого-педагогическом университете прошел международный съезд психологов, и там представители организации "Врачи мира" подчеркивали, что у многих мирных жителей Чечни не просто посттравматические расстройства, у многих хронические изменения личности, которые выражаются в агрессивности, враждебности, но, главное, в сверхценной идее мести. То же самое происходит и в Москве. По свидетельству психологов, после октябрьских событий 2002-го года в Москве были зафиксированы случаи мести со стороны подростков в отношении людей нерусской национальности. Да и не только подростки мстят, и не только мстят подросткам. Месть превращается в своеобразную норму жизни. И, может быть, именно потому, что смертной казни в России как таковой нет, люди берут месть на себя. Между тем, распространенные представления о том, что в России нет смертной казни, что здесь мораторий на нее по требованию Совета Европы, в который Россия хочет вступить, это мнение не совсем правильное. В частности, в декабре 2002-го года президент России внес в Государственную думу поправки к Уголовно-процессуальному кодексу, по которым введение суда присяжных переносится на 2004-й год, а в Чечне даже и на 2007-й год. И как только в России появится суд присяжных, можно будет возобновлять смертную казнь. По российской Конституции к смертной казни могут приговаривать только суды присяжных, пока их нет во всех регионах, нет и смертной казни. Насколько смертная казнь строго изолированное явление? Известно, что во время войны действуют так называемые военно-полевые суды, но и убийства во время войны, всегда ли это именно убийства во время войны или иногда это замаскированная форма мести? В средние века было откровение, тогда в хрониках, древнерусских летописях писали прямо - "идем мстить". И многие походы древнерусских князей были всего-навсего местью за реальное или вымышленное оскорбление, за набеги. И когда сегодня историки отмечают, что смертная казнь в России почти не применялась до 1905-го года, встает вопрос - а что было в 1905-м году? Первая попытка русской революции. Тогда правительственные войска попытались потопить этот бунт в крови. Что бы это ни было, это не была смертная казнь по приговору суда, но была ли это война? Вот что писал тогда, в 1905-м году, Николай Бердяев о происходящем: "Кровь, которую проливает русское правительство, убийство, которое оно совершает, не могут быть подведены под юридический институт смертной казни. Зверская месть, организованные убийства беззащитных, вот что называют у нас в эти дни смертной казнью. Совершает эти преступления государственная власть, мнящая себя христианской. Сказано было: "взявший меч, мечом погибнет". Это про государство сказано было, так как государство не только первое взяло меч, в кровавых убийствах родилось, но и убийство возвело в закон. Известно, что смертная казнь исторически развилась из кровной мести, что государство заботливо взяло на себя задачу организовать возмездие, превратив его в безличное. Стихия кровной мести иррациональна, в ней первозданный хаос шевелится, и бесконечно благороднее, святее этот хаос, чем организованная, разумное, сознательно зверское возмездие государства. Человеку было сказано "не убей", но государство, люди государственные, люди власти не приняли этого на свой счет, отнесли заповедь лишь к подвластным им и поддерживают свое существование законом звериным, о Боге ничего неведующим". Владимир Ильюшенко: Мы, прибегая к смертной казни, создаем институт легитимно-государственных убийц, убийц, назначенных государством. Мы сразу делим убийства на разрешенные и неразрешенные, легитимные и нелегитимные, и мы совершенно не желаем знать, что творится в душе этого человека, что потом будет с этим человеком, которому государство такую функцию определило. Таким образом, это тоже страшно развращающая вещь. Далее. Могу сказать, уже основываясь на своем личном, достаточно делительном опыте, что обобщающий портрет убийцы, который создан сторонниками смертной казни, это обязательно нечто вроде Чикатило. Вот по этой модели очень многое строится, а это, конечно, ужасно. Должен вам сказать, что рядовой убийца абсолютно не таков. Это человек, который обычно действовал в состоянии опьянения. Он совершенно не думал, что дело так закончится. Ему нужна водка, предположим, он взял, замахнулся и убил. Потом, когда протрезвел, пришел в себя, сказал: "Да что же я наделал?". Это люди, которые действуют из групповой солидарности, чтобы не выглядеть трусами в глазах своего напарника. Это люди, которые, очень много случаев, убили пять или семь человек, что делать? Нужно стрелять, конечно, что же еще. А это жертва дедовщины, над которым годами издевались, заставляли делать немыслимые вещи, как теперь говорят, "опускали" и многое другое проделывали, о чем мне даже не хочется говорить. Этот человек в конце концов не выдержал, и он мстит, конечно, мстит жестоко, но он жертва. Поэтому наше отношение к жертвам дедовщины было такое: ни в коем случае не смертная казнь. Он виноват, еще как, он должен быть изолирован, но он жертва. А это очень распространенная категория людей. Или люди, которые воевали в Афганистане или Чечне, которые привыкли к безнаказанным убийствам. Приходя обратно, находясь в состоянии, которое требует психологической реабилитации, они позволяют примерно то, что было на войне, потому что они привыкли к этому. Это тоже жертвы. Один офицер пишет: "Я привык это делать, направьте меня в "горячую точку"". Он был приговорен к смертной казни. Масса таких людей, поэтому надо рассматривать дифференцированно эти вещи. Что касается таких людей как Чикатило, их буквально единицы, конечно, люди психически ненормальные и неполноценные. Но судебно-медицинские эксперты очень боятся давления общественного мнения, и они признают их вменяемыми, хотя это люди, конечно, невменяемые и абсолютно больные. Это не говорит о том, что это не есть страшное преступление, разумеется, есть, он должен быть навсегда изолирован от человеческого общества, но нельзя по модели Чикатило рисовать себе убийцу. Яков Кротов: Новый завет довольно радикально меняет отношение к смертной казни, но не прямо. На прямом уровне в "Послании к римлянам" апостол Павел не отрицает смертную казнь, когда говорит, что и римский чиновник носит меч, обладает властью не напрасно, а для воздаяния злодеям. Тот же апостол Павел в том же "Послании к римлянам", обсуждая другой вопрос, о смысле гибели Христа, писал о том, что люди, после того, как им был дан закон в помощь (для того, чтобы они могли вернуться к Богу), люди не могут исполнить закона, он слишком тяжел, у них не хватает сил. Поэтому, если уж по справедливости, по закону, то всех людей должно постигнуть Божье возмездие, Божья месть, все мы повинны смертному приговору. Во Христе Бог прощает людей, и с этого момента никто не смеет осуждать другого. Это означает, что есть одна-единственная смертная казнь, которую признает Новый завет - это смертная казнь сына Божьего Иисуса Христа, только она одна. Об этом же писал много лет спустя Владимир Соловьев в своей статье "Национальный вопрос в России" в примечании: "Разные кровожадные клерикалы, как западные, так и их туземные карикатуры, защищая смертную казнь в смысле искупительной жертвы, совершенно забывают, что по христианскому вероучению голгофская жертва раз и навсегда упразднила все кровавые жертвоприношения. Апостолы ведь не стали мстить за Христа. Нет, они несли весть о том, что в его распятии прощены все человеческие грехи. Более того, - как писал Николай Бердяев, - смерть - самая крайнее, самое страшное выражение мирового зла, отпадение мира от Бога. И целью религии всегда была победа над смертью. Если крестная смерть Христа была победой над смертью, то она вместе с тем была и самым властным религиозным осуждением убийства. Казнящий смертью, утверждали истинные христиане, присоединяется к делу мучителя Христа, убивает не только человека, но и Бога. И смерть хаотическую, и смерть законническую преодолеет свободная гармония. Но верим, что перед судом Божьим к ответу будут призваны прежде всего убийцы-законники, мешавшие смерть преодолеть. И вечный ужас откроется перед их прозревшим сознанием, поймут они, кому служили". Владимир Ильюшенко: Я считаю, что, независимо от того, формулируется это прямо или нет, когда имеешь дело с такими принципиальными сторонниками смертной казни, то видишь, что для них все-таки смертная казнь это справедливое возмездие. Вообще говоря, это кровная месть, но такая кровная месть, которая осуществляется государством, судом, поэтому она становится не принадлежностью адата, обычного права, она становится юридически оформленной и как бы красивой. Что за этим стоит: воскресить убитого мы не можем, но мы можем убить его убийцу. То есть, вообще говоря, все-таки, когда покопаешься в психологии этих людей, даже копаться особенно не нужно, это видно, то получается, что это такая компенсаторная сверхценная идея. Смертная казнь рассматривается как компенсация и как некое искупление, как искупительная жертва, если угодно, хотя этими людьми именно так никогда не формулируется. С другой стороны, мы прекрасно помним, что сказал Бог устами пророка: "Милости хочу, а не жертвы". Но воспринимается это именно так, милость отвергается, как нечто совершенно излишнее, даже кощунственное, когда мы имеем дело с таким жестоким преступлением как убийство. Хотя на самом деле искупительная жертва произошла однажды, никакой другой искупительной жертвы после этого быть просто не может. То есть, вообще говоря, сторонники смертной казни рассматривают ее как некую сатисфакцию, как исполнение морального долга, и для многих все-таки это этическое требование. Бог говорит: "Мне ставьте отмщение, я воздам", а они проговаривают про себя: "Да нет, мы сами отомстим. Потому что ты ведь можешь вовсе не отомстить. Ты простишь, мы отомстим. Причем сделаем это лучше тебя. Потому что ты прощаешь вещи, которые можно простить, мы не прощаем. В этом смысле ты несправедлив. А мы справедливы". Это, если угодно, это своеобразный бунт против любящего и милующего Бога. Яков Кротов: В конце 18-го столетия Иммануил Кант модифицировал концепцию смертной казни как мести и писал, что смертная казнь, возможно, и допустима, потому что каждый человек - это ценнейшая личность, которую надо уважать, личность разумная, способная к свободному выбору. И надо уважать убийцу, - он сделал свой выбор. И мы должны показать ему свое уважение, обращаясь с ним так, как он обращался с другими людьми, и, соответственно, мы должны убить убийцу. Но, конечно, с христианской точки зрения, аргументация эта далеко несовершенна по одной причине: человек - существо, способность которого к злу таится не в свободном выборе, а, наоборот, в рабстве, в греху. И от этого рабства спасает не рабство, не познание, не философия, а спасается только единство с Христом, вера в Христа. Каким образом, каким механизмом, - церковь не отвечает, на это отвечает только личный религиозный опыт человека. Вопрос к Владимиру Ильюшенко, который действительно многие годы имел возможность рекомендовать казнить человека. Случалось вам голосовать за смертную казнь? Владимир Ильюшенко: Действительно, были ужасающие вещи, были профессиональные убийцы, которые делают это из корыстных соображений. Предположим, им нужна машина, они подстерегают людей, убивают, завладевают машиной и так далее. Действуют вполне хладнокровно, это такая банда. Я должен сказать, что Булат Окуджава в этих случаях всегда был за смертную казнь. Что касается меня, когда я думал, что пришел в комиссию по помилованию, то дело Чикатило уже было позади, я не принимал участия в этом голосовании. Но когда я говорил с Разгоном, который был во всех случаях принципиальный противник смертной казни, и он голосовал против применения смертной казни к Чикатило, а большинство комиссии было за, и Чикатило был казнен, когда я его спросил: "Ну а Гитлер вам попался бы, как бы вы к этому отнеслись? - Я и против казни Гитлера был бы, - сказал он". У меня, наверное, на это духа не хватало, поэтому был случай в начале, когда проголосовал за смертную казнь за совершенно ужасающее преступление. Потом я об этом страшно жалел и больше впредь никогда так не поступал. Я думаю, что Разгон руководствовался мотивами нравственными, своим жизненным опытом и тем, что он сам был то, что называется анонимный христианин. Яков Кротов: В 1932-м году Николай Бердяев писал о смертной казни так: "Напрасно думают, что в смертной казни достигнуть совершенной холодности и внечеловечности. Главное, что холодность смертной казни и есть самое большое обвинение против нее. В смертной казни убивший ничем не жертвует, не идет на смерть, в этом низость смертной казни. Да и кто убивающий? Не палач же, рубящий голову, который сам есть жертва, ибо от него требуют отказа от образа и подобия Божьего в человеке. Убивающим является целый народ, требующий смертную казнь. В смертной казни мы имеем самый яркий пример перехода государства за допустимые пределы, ибо жизнь человеческая не принадлежит государству, она принадлежит Богу. Государство не должно и не может знать часа смерти человека, ибо это есть величайшая тайна, которая требует к себе благоговейного отношения. Смертная казнь есть насилие, совершенное государством над Богом, над Божьим промыслом". И в этом отношении смертная казнь есть месть государства Богу, попытка соперничать с ним. Если смертная казнь - это дело всего народа, то и борьба со смертной казнью тоже дело не только христианское. Более того, парадоксальным образом как раз многие христиане в современном мире выступают за смертную казнь, а вот атеисты наоборот, как тот же Лев Разгон. Почему так получается? Владимир Ильюшенко: Такой парадокс имеет место. Это свидетельствует только об одном, что люди церковные, далеко не все, но многие, просто плохие христиане или вообще не христиане, а люди, которые себя так называют, которые умозрительно разделяют некие христианские догматы, но в которых не произошло второго рождения. Потому что, если Бог етсь любовь, а мы в этом верим, то он не может никого казнить. А если мы образ и подобие Божье, то если мы образ и подобие Бога любви, то в этом случае мы не можем хотеть ничьей смертной казни. А если мы хотим, значит, его образ у нас замутнен, деформирован, искажен и так далее, и никакого подобия нет, то есть мы не доросли не просто до него, мы не доросли до христианства, мы все еще на уровне ветхозаветного права и ветхозаветной морали остаемся. И в нас живет это "око за око, зуб за зуб", мы считаем, что это и есть та справедливость, которая должна быть в обществе. Это характерно для очень многих людей, называющих себя православными, христианами и так далее. Яков Кротов: Но ведь все время остается вопрос, подчеркиваем, что Богу принадлежит мщение, и тогда, допустим, убедим себя, убедим наших единоверцев, что смертная казнь как месть должна быть запрещена, а тогда нужно отменить любую смертную казнь, в любой смертной казни элемент мести находится. И что, христианин тогда ждет второго пришествия радостно, потому что придет Бог в славе мстителя и покарает страшной казнью, скажем, убийц отца Александра Меня. Не получается ли, что "уж лучше давайте мстить здесь на земле", но не переносить месть в вечность, потому что, понятно, что лучше месть земная, временная, чем месть, приписываемая Богу, месть, как какое-то космическое явление. Владимир Ильюшенко: Я так не думаю, для меня Бог не мститель. Какой я ни есть неважный христианин и человек, конечно, отягченный грехами, но все-таки для меня Бог-любовь - это главное, а вовсе не Бог-мститель. Что касается отца Александра, я хотел бы, чтобы убийцы были найдены, думаю, что их нет в живых уже, что их, грубо говоря, "пришили" те, кто их послал на это дело. Но я не намерен вторгаться в божественные полномочия и решать за Бога, что с ними делать, он разберется. Для меня это не крутая разборка, что будет тебе похуже, я не лелею идею мести. Более того, я абсолютно уверен, что будь на моем месте отец Александр, он протестовал бы против казни своих убийц. Я просто считаю, что гораздо больше повинны вдохновители этого дела и организаторы, чем сами эти убийцы. Я не считаю, что надо казнить, я считаю, что если скрытое стало бы явным, я был бы очень рад. Я думаю, что наказание внутреннее, оно гораздо серьезнее, чем это наказание, которое называют смертной казнью, которое вообще не есть наказание. Какое уж тут наказание? Наказание рассчитано на какое-то исправление, а тут просто отнятие жизни и все. Яков Кротов: Месть - это прежде всего попытка заместить умершего человека, говорить от его лица, его нет. Но если умерший человек успел выразить свою волю, такое возможно? Ведь успел выразить свою волю сам Господь Иисус на кресте, произнеся слова: "Прощаю". Выразил. И вот в середине 90-х годов 20-го столетия доминиканская монахиня, живущая в Нью-Йорке в Бруклине, Камила Дарьенцо, составила декларацию жизни, причем она использовала идею тоже католички из Техаса Вик Хаммерт, но только составила развернутый текст. Смысл простой: в США смертная казнь действует во многих штатах, и человек подписывает декларацию, что я такой-то, настоящим объявляю, что если я умру в результате насилия, прошу, чтобы люди или человек, которых признают виновными в моей гибели, не были казнены смертной казнью. Идут к нотариусу и заверяют. Эту декларацию за прошедший год подписало около 50-ти тысяч человек. Декларацию жизни обсуждали в Интернете на форуме российских католиков. И один из обсуждавших, к сожалению, скрывшихся за псевдонимом, написал: "Я бы, конечно, подписал, но ведь это чисто теоретически. А если вообразить, что какой-нибудь садист убивает дорогого и близкого мне человека или просто беззащитное существо изощренным способом, и от меня хоть каким-то образом зависит дальнейшая судьба этого садиста, кто знает, может быть, то немногое христолюбие во мне улетучилось бы и я бы попытался наказать подонка. Если же брать как жертву меня, то пусть бы он жил, мне ведь от этого не лучше-не хуже уже не станет, а у человека, может быть, появился бы какой-нибудь шанс исправить свою жизнь". Но христианство дает довольно простой ответ на эту, казалось бы, сложную проблему. Потому что произошло в истории христианства убийство сына Божьего, христиане каждый день молятся перед изображением этой смертной казни, совершенно законной. И, конечно, когда мы читаем Новый завет, мы отчетливо чувствуем, что это была смертная казнь именно как месть, месть и фарисеев, месть и римской государственной власти, месть за все то хорошее, что принес в мир сын Божий. И вот Бог, у него убили самого дорогого и близкого человека, убили беззащитное существо. Но, с другой стороны, кто убил? Убили любимые дети, это внутрисемейный конфликт. И вот эта широта видения и является сущностью христианства. Когда мы вдруг осознаем, что месть, вендетта, кровная месть невозможны, потому что нет моей семьи и чужой семьи, потому что всякий убийца - это мой отец, это мой сын, да, кстати, и моя мать, моя сестра, не надо думать, что убийцы только мужского рода, и поэтому, как можно мстить? Убит близкий человек, убит близким человеком. Поэтому христианство преодолевает представление о Боге как о мстителе, который в конце мира отомстит, и ради этой будущей мести мы и терпим. Нет, христианин не терпит, христианин знает, что мести не будет, скорее, христианин знает, что будет прощение, но не говорит об этом, потому что это некоторая тайна свободы, благодати, веры. Но Бог не мститель, Бог - отец, который любит каждого - и убитого, и убийцу - и выходит из противостояния жертвы и убийцы, уходит на Голгофу. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
