Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров""Праведники" Марка РозовскогоВедущая Марина Тимашева
В московском Театре " У Никитских ворот" - премьера. Спектакль "Праведники" поставил режиссер Марк Розовский, и это первое обращение российского театра к малоизвестной пьесе французского литератора и философа-экзистенциалиста Альбера Камю, написанной в 1949 году. Действие пьесы основано на реальной истории социалиста-революционера Ивана Каляева. По поручению боевой организации он взял на себя убийство Великого князя Сергея Александровича. Однако, в тот день, на который намечалось покушение, Сергей Александрович оказался в карете не один, как предполагали эсеры, а со своими малолетними племянниками и супругой. Каляев бомбу не бросил. Великий князь был убит им 4 февраля 1905 года, когда путей к отступлению Каляева эсеры подготовить уже не успевали. Каляев был арестован. В тюрьме его навещала Великая княгиня, сохранились лаконичные исторические документы, позволяющие судить, о чем беседовали Каляев и вдова убитого им человека. Великая княгиня просила для Каляева помилования, Каляев от него отказался, написав, что таков долг его политической совести. И в том же 1905 году он был казнен. В пьесе Камю под настоящими именами выведены Иван Каляев и Великая княгиня. А еще там есть Борис Аненков, прототипом которого явно послужил Борис Савинков, и несколько собирательных образов, например, член Партии эсеров Дора Дулебова (в реальности Дора Бриллиант, Дулебов - фамилия другого социалиста-революционера). Несмотря на документальный сюжет, пьеса написана в форме философского диспута или драмы идей, что характерно для французских драматургов-экзистенциалистов и что чрезвычайно затрудняет перенос таких сочинений на сцену. Как Марк Розовский набрел на эту пьесу Камю? Марк Розовский: В разговоре с Женей Амаспюром мы набрели на эту идею. Я хотел перечитать эссе Камю "Человек бунтующий", и он мне принес этот томик. Эссе "Человек бунтующий", за которое Камю получил Нобелевскую премию, предваряла эта пьеса. Я, конечно, прочитал ее и понял, что хочу ее ставить. Ведь в репертуаре Театра У Никитских ворот многократно был, скажем, Достоевский. Первая работа на нашей сцене называлась "Два существа в неизвестности", то есть это были дуэтные сцены с Раскольниковым и Свидригайловым и со Ставрогиным. Я сделал такую попытку объединить два романа Достоевского через одного героя - господина "С". Играл его один актер, и получалось, что это одно лицо в восприятии зрителей, и таким образом этот господин попадал в ситуации двух романов - "Преступления и наказания" и "Бесов". В конце смерть, самоубийство Свидригайлова и самоубийство Ставрогина как бы объединялись в одну сцену одного самоубийства. Получилось очень мощное размышление о том, как вседозволенность смыкается с бесовством и соединяется с революционными идеями переустройства мира. Тема цели, которая оправдывает средства, - все то, что волновало Достоевского, - собственно, я обнаружил и у Камю. Его, я думаю, после войны прежде всего интересовала тема насилия, точнее права на насилие - генеральная, можно сказать, тема творчества Достоевского. Поскольку Камю был мыслителем, философом, он как бы вбирал в себя и художественные идеи, и сам вырабатывал свой концепт, свое миросознание. Безусловно, он был "левый" после войны, и наверное, где-то он сочувствовал террористам, праведникам, то есть людям, которые берут на себя некую ответственность за ход истории и при этом оказываются среди тех мнимостей и идеологем, которые разрабатывают они же сами или их вожди, и оказываются, безусловно, первыми же жертвами этого заблуждения. И поэтому, может быть, единственное, что я сделал с пьесой Камю, слово "Праведники" я поставил в кавычки, потому что то, что было для Камю, может быть, не самое главное, это осознание психологии и философии террора для нас сегодня абсолютно необходимо. Конечно, русский террор - это не палестинский террор, даже не французский террор, между прочим, но точки соприкосновения безусловно есть. Общие точки - и вот это самое безбожие, вседозволенность, "цель оправдывается средства" - для террористов всех мастей принцип один и тот же, и для Бен Ладена, и Раскольникова, и для "бесов" Достоевского. Отрывок из спектакля Степан: Зачем мне Бог? Мне нужна справедливость здесь и сейчас. Марина Тимашева: Эти слова принадлежат самому неприятному из героев драмы Камю, Степану. За спиной его действительно маячит призрак Нечаева. Марк Розовский: Я когда-то ставил "Преступление и наказание" в Рижском Театре русской драмы, это был спектакль "Убивец". И в этот день убили Альдо Моро. И я шел в театр и увидел газету, и там было написано, что главный лозунг "Красных бригад" - "Все и сразу". А я иду на репетицию сцены между Раскольниковым и Настасьей. И она его спрашивает: "Так тебе что, сразу весь капитал?" Он говорит: "Да, сразу весь капитал". То есть буквально лексическое попадание Достоевского в нашу эпоху, понимаете, оно не может не потрясать. Марина Тимашева: Сценографическое решение спектакля отсылает к творчеству художников-экспрессионистов. Сужающиеся стены маленькой сцены образуют расширяющуюся к зрителю трапецию, своего рода воронку, вход в которую свободен, а вот выхода нет. Марк Розовский: Здесь я привлек не профессионального театрального мастера, а мастера дизайна. Евгений Амаспюр сделал эту декорацию. Он именно дизайнер, чувствующий театр, это тот самый Евгений Амаспюр, который оформил весь дизайн нового Музея Маяковского. Вот я его, собственно, и пригласил для этой работы. Конечно, мне хотелось крайне скупого, аскетически скупого интерьера. Когда я получил от Жени вот эту стенку, которая проходит порталом в глубину сцены, абсолютно голую, я понял, что я должен пользоваться нижним светом. И поскольку все было решено Женей по моей просьбе в таком зеленоватом тоне, то и тени на этой стене как бы продумывались мною заранее. Отсюда прочтение этого интерьера не как бытового, потому что есть огромные тени, все время двигающиеся, дающие какую-то зловещность, с одной стороны, а с другой стороны, и лиризм. И, наконец, стол большой, который мне хотелось сделать не бытовым, голый стол, который сужается к просцениуму. И тоже я понял, что здесь должен быть контровой свет, который бы давал такую лунную поверхность на этот стол. Значит, там существует вот эта квартира, в которой они действуют поначалу. Потом действие переносится в тюрьму, и тогда эти стенки в антракте мы переставляем, сужая пространство, - преображенная та же, можно сказать, квартира. А последнее действия у Камю происходит в новой квартире, которую снимают террористы, и я сознательно убрал из нее стол, а все, можно сказать, то же самое. И вот это голое пространство дает тоже какое-то ощущение предсмертия что ли, надвигающейся кары, потому что того стола, за которым задумывалось преступление, уже нет. И таким образом, сценографическая пластическая динамика преображения сцены работает на главный сюжет. Марина Тимашева: Музыкальным сопровождение к спектаклю служит песня "12 разбойников". Звучит песня:
Марк Розовский: Во-первых, это некрасовские строки, а воспринимается эта песня, как народная. Шаляпин ее спел так мощно и так глубинно. И, собственно, весь сюжет этой песни - это покаяние разбойника, разбойника, который оказывается, между прочим, по сюжету некрасовскому, в Соловецком монастыре, в той самой тюрьме, которая прославилась собственным террором. Поэтому круг как бы замыкается. Первые два куплета имеют развитие сюжета, внутреннего сюжета этой песни, а дальше, дальше, дальше к финалу приходит это самое покаяние, к которому мне хотелось бы привести, так сказать, каждого террориста, если хотите. Марина Тимашева: На сцене очень разные террористы ведут ожесточенный диспут. Иван Каляев в исполнении Владимира Давиденко - крепкого телосложения, молодой, вихрастый, веселый паренек, его партийная кличка - "Янек", но еще зовут его "Поэт". Отрывок из спектакля Степан: Неподходящее имя для революционера. Борис: Янек определенно другого мнения. Он говорит, что поэзия - это революционерка. Степан: Революционерка одна - бомба. Марина Тимашева: Дора Дулебова в исполнении Ольги Лебедевой столь же пламенно влюблена в Каляева, сколь и в революцию. Женщина умная, решительная и вовсе не уверенная в возможности счастливого будущего для всего человечества. Алексей Воинов - его играет Дмитрий Королев - импульсивен и вовсе непредсказуем. То он в первых рядах террористов, то пугается собственных намерений и покидает боевых товарищей, то снова к ним присоединяется. Борис Аненков Алексея Андрееева, отчего-то немного похожий на Эдуарда Лимонова, - мозг операции, однако человек циничный и растленный. Иными словам, артисты вынуждены следовать тексту Камю, а в нем прописаны противоречивые натуры. Но режиссерские знаки настойчиво указывают: все они разбойники и безбожники, к тому же пьющие, беспутные и очень нервные. Отрывок из спектакля Каляев: Это ведь и Швейцер уже говорил: слишком особенный для революционера. А мне так им хочется объяснить, что я вовсе не особенный. Мне кажется, что я сумасбродный и взбалмошный. Я же даже когда не верю в идею, когда не готов принести себя в жертву, тоже могу быть и сдержанным и скрытным и делать дело. Но как, как? Ну конечно, революция. Но революция ради жизни, ради того, чтобы толкнуть жизнь, понимаешь? Дора: Да. И все-таки мы собираемся убивать. Каляев: Это другое, это совсем другое. И потом мы ведь собираемся убивать, чтобы построить такой мир, где больше никто никогда не будет убивать. Мы же готовы стать преступниками, чтобы землю, наконец, заселили безвинные. Марк Розовский: Каждый из них - клубок противоречий. Очень спокойно и мужественно идет Каляев на само преступление. Но преступление - это не только холодное исполнение боевого задания, и любой боевик отличается от своего оружия. Конечно, бывают механические роботы, но русские революционеры, они, так сказать, выстрадали свой террор, и они не могли быть механизмами для выполнения боевых задач. Их мучили страсти, им очень важно было добиться, чтобы их речи на суде слышала вся Россия. И многие из них были прекрасными ораторами. Это были талантливые люди, они, мне кажется, полны страстей. И у Достоевского все на страстях. Марина Тимашева: Марк Розовский говорит об эсерах, как об ораторах и талантах, но в спектакле они кажутся иногда людьми с замашками мелких уголовников. Единственная цельная в своей жестокости натура в пьесе Камю - Степан. Его играет Андрей Молотков, внешне очень похожий на литовского режиссера Эймунтаса Някрошюса, мрачный тип. Но в отличие от Достоевского, Камю ищет психологическое объяснение и оправдание даже этого персонажа: на глазах Степана убили его жену, на его глазах от голода умирали дети, сам он бежал с каторги, которая еще больше скривила его и без того покореженную психику. Отрывок из спектакля Каляев: Люди живут не только справедливостью. Степан: А чем еще жить? Чем? Если у них забирают кусок черного хлеба, чем? Каляев: Справедливостью и чистотой. Степан: Чистотой? Надо забыть о ней, пока не наступит тот день, когда она действительно обретет новый, высочайший свой смысл. Каляев: А нужно быть совершенно уверенным, что этот день наступит. Степан: А я в этом убежден. Каляев: А ты не можешь быть убежден, ты не можешь быть убежден. Чтобы понять, кто из нас прав, ты или я, понадобится, быть может, смена трех поколений, мировые войны, сокрушительные революции. И вот когда земля обсохнет от этого кровавого дождя, мы с тобой давно истлеем. Степан: Ну, тогда придут другие, и вот им я кланяюсь, как братьям. Каляев: Другие? Но я живу здесь, сегодня, сейчас на одной земле с моими братьями. Это за них, за них я борюсь и готов умереть. А от появления какого-то далекого райского града, в существовании которого я не слишком уверен, я не буду стрелять в лицо моим братьям. Братья мои, вот что я вам хочу сказать, что на моем месте сказал бы просто русский мужик: убивать детей бесчестно. Если когда-нибудь при моей жизни революция сойдется с честью, я вам клянусь, я отвернусь от революции. Степан: Честь - это роскошь тех, кто ездит в каретах. Каялев: Да нет, это последнее сокровище бедняков. Марина Тимашева: Альбер Камю, как я уже сказала, ищет оправдания своим героям. Марка Розовского в этом не заподозришь. Марк Розовский: Русский террор в миросознании не только революционеров, а он и в миросознании масс. Мы забываем и строчки Александра Сергеевича Пушкина: "Мы добрых граждан позабавим... Кишкой последнего попа, последнего царя удавим" - вот те на. Эта тема, тема терроризма, увлекала всех мощных писателей России. Я ввел в спектакль стихи Блока: "Рожденные в года глухие, пути не помнят своего. Мы, дети страшных лет России, забыть не в силах ничего". Нет, мы забыли очень многое, но остались вот этими детьми страшных лет и в безумии кровопролития хотим преобразить нашу историю, и ввергаем народы в мясорубку истории, в кровопролитные катаклизмы. Я принес на одну из репетиций, чтобы как-то увлечь актеров, текст нечаевского катехизиса революционера. Это знаменитейший документ, который опять-таки каждый русский человек должен просто знать, для того чтобы понимать, куда, в какие сети каждый раз его будут заводить некие вожди. Когда я слушал Бен Ладена, вот эти вот крохотные его выступления, я думал: "Боже, какое ничтожество. Он даже Раскольникову по щиколотку, потому что он никогда страдать не будет, как Родион". Но шигалевщина в нем сидит. Вот откуда вырастает это желание крови? Конечно, есть киллеры, которые просто выполняют задание за деньги. Вот мы и пришли сегодня к такого рода наемному терроризму: за смерть палестинского ребенка в Палестину именно из Ирака отсылается 15 тысяч долларов, и семья, которая имеет 10 детей, ликует, потому что она получает большой прибыток к своему семейному бюджету, а вовсе не горюет по поводу потери своих детей. Права была, конечно, Голда Мейер, которая очень точный диагноз поставила. Она сказала, что "терроризм прекратится, когда палестинские матери будут любить своих детей больше, чем ненавидеть нас". Да, русские террористы, они еще сомневались, они каялись, они мучились своим террором, они метались. И будучи безбожниками, они страдали и шли на виселицу с осознанием того, что сделали праведное дело во имя других людей, но они понимали, что они проливали кровь. Марина Тимашева: Я обращаю внимание Марка Розовского на то, что он ссылается не на Каляева, которому посвящена пьеса Камю, а на Нечаева, который выведен в памфлете Достоевского и от которого открестились все русские революционеры. Марк Розовский: Каляев, который сначала пожалел детей, он тем и интересен. И Каляев, который пренебрег возможностью помилования, тем и интересен, интересен как раз тем, что он осознал свой собственный грех и пошел на виселицу, наказывая сам себя. Он от помилования отказался, потому что ему было бы невозможно жить дальше. Марина Тимашева: Если судить о Каляеве по версии Камю, то он отказался от помилования, потому что с самого начала собирался умереть за идею. Вот о нем пишет Борис Савинков: "В терроре он видел не только форму политической борьбы, но и моральную, а может быть, религиозную жертву". То же самое из воспоминаний Егора Сазонова: "Для него террор был личной жертвой". Отрывок из спектакля Каляев: Можно умереть, понимаешь, там, на месте, рядом с Великим князем, пролить всю свою кровь до последней капли, ничего, ничего не оставив позади себя. Умереть за идею - это единственный способ быть достойным ее. Это же и есть оправдание. Марина Тимашева: Марк Розовский все время говорит о безбожии, разве что прямо не цитирует Достоевского. Достоевский был религиозен, но, извините, в отличие от Альбера Камю. Цитирую исследователей: "Камю был атеистом, его нравственное кредо построено на полном неприятии тезиса: если Бога нет, то все позволено. Нравственность не вытекает из принятия Бога, из принятия Бога вытекает только страх перед наказанием. Нерелигиозный человек должен жить так, как если бы Бог существовал, - такова позиция Камю". Кстати, и Каляев был верующим человеком, это доподлинно известно. Вот и в спектакле он рассказывает легенду о том, как святой торопился на встречу с Богом. Отрывок из спектакля Каляев: По дороге повстречал крестьянина, у которого телега застряла в грязи. Ну что ж, пришлось помочь. Грязь была густая, рытвины глубокие, пришлось провозиться целый час. А когда он заторопился на встречу туда, к Богу, только Бога там уже не было. Палач: А к чему ты это все? Каляев: Да к тому, что здесь, на земле, слишком много телег застревает в грязи и слишком многим братьям надо помочь. Марина Тимашева: Мне кажутся неправомерными постоянные ссылки режиссера на Достоевского. Смотрите, Раскольников убил старуху процентщицу да еще Лизавету, то есть, простите, мирных жителей. Каляев убил высокопоставленного чиновника, фигуру в высшей степени отвратительную. Вот если бы Марк Розовский, еще будучи совсем юным человеком, увидел, как по приказу какого-нибудь Сергея Александровича лошади топчут его университетских подружек, девочек-студенток, у него самого не возникло бы сильного желания расплатиться с организатором этого свинства? Однако Марк Розовский от прямого ответа уклоняется. Марк Розовский: У Раскольникова тоже была идея. Он, во-первых, хотел переделать решетку Летнего сада. А во-вторых, для Раскольникова старушка была просто воплощением капиталистического зла, - уродка, она же у людей последние деньги забирала. Там классовая ненависть как бы пробуждается. Если говорить, умозрительно, если бы Раскольников оставался в терроре и не совершил своего покаяния, он ушел бы в революцию, то есть он бы встал вместе в верховенскими, собственно, он бы стал "бесом". Марина Тимашева: Мне кажется, что естественное для сегодняшнего человека отношение Марка Розовского к эсерам все же вступает в конфликт с точкой зрения Камю. При письме можно взять в кавычки слово "праведники", но нельзя закавычить весь текст пьесы - сопротивление литературного материала оказывается слишком большим. По мнению Камю, эти хорошо известные, первые русские террористы служили людям, а не себе и собственную жизнь оценивали только с точки зрения общественного блага. Иное дело, что Камю - и я вместе с ним - полагает: сознательно приняв на себя грех убийства, пусть даже из самых благородных побуждений, никто не вправе более рассчитывать на прощение или благодарную память потомков. Убийство есть та грань, которая отделяет человека от мира себе подобных. Мне кажется, что реальный Иван Каляев эту грань очень хорошо чувствовал. Бывает сложно понять, что делать, зато очень легко понять, чего ни в коем случае делать не следует. Притом, что отношение к Камю как к Достоевскому не представляется мне верным, я все же благодарна Марку Розовскому за то, что его спектакль заставляет думать. В нынешнем театре это не слишком модно. На волнах Радио Свобода вы слушали театральный выпуск "Поверх барьеров". В передаче использована музыка Александра Пантыкина. Продюсер передачи - Наталья Гуреева. Автор театрального выпуска - Марина Тимашева. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
