Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров"Кемеровский непрофессиональный театр "Ложа"Ведущая Марина Тимашева Кемеровский непрофессиональный театр "Ложа" известен специалистам уже лет 10, а театральная аудитория узнала о нем сравнительно недавно, благодаря московским триумфам Евгения Гришковца. Дело в том, что звезда последних российских сезонов и лауреат всех мыслимых наград, обладатель престижнейших денежных премий Евгений Гришковец и есть создатель театра "Ложа". Он придумал его в 1991 году. В начале театр существовал при Союзе художников, затем при Государственном Кемеровском техническом университете. Спектакли театра создавались методом коллективной импровизации. Сам Гришковец из "Ложи" выпал, но в ней остались его друзья и коллеги - Константин Голдаев, Евгений Сытый, Александр Белкин и Сергей Наседкин. "Угольный бассейн" был первым спектаклем "Ложи" после того, как ее покинул Гриишковец. Когда вы услышите фрагменты спектакля, то обратите внимание на изрядное сходство с тем, что делает Гришковец. Иногда это слова, часто повторяющиеся в его спектаклях, иногда - довольно характерные паразитические междометия (врачи называют такую речь "логоневрозом"). Или вот - изъезженные Гришковцом железные дороги. Их образ входит и в спектакль кемеровчан. - Там даже в этих... есть железнодорожники. Локомотивы ездят, вагонетки, стрелки передвигаются. То есть - бригады специальные. Ну, как все на железной дороге. Только в два раза меньше. Поэтому ничего страшного. Марина Тимашева: В отличие от большинства постановок Гришковца, спектакль "Угольный бассейн" не имеет прямого отношения к жизни самих участников спектакля. Он выполнен в рамках проекта "Verbatim". Немецкое слово вошло в российскую театральную жизнь благодаря английскому театру "Ройял корт" и Ассоциации "Новая пьеса" (она существует при "Золотой маске"). Словом "Verbatim" обозначают документальный театр. Все началось в 1999 году, когда руководитель международных проектов театра "Ройял корт" Элис Доджсон и два английских режиссера провели в Москве семинар по технике документального театра. Что это значит? Драматурги идут в народ. Они записывают подлинные разговоры, затем расшифровывают, монтируют, но сохраняют в неприкосновенности и не дополняют собственными измышлениями. Ну, а потом ставят в театре. Результатами англичане остались довольны не слишком, поскольку российские актеры и режиссеры безбожно дописывали тексты, наполняя бытовые разговоры символическими смыслами. И правильно делали. Попутно замечу, что уверенность английских друзей в том, что именно им принадлежит честь открытия жанра "пьесы-документа" кажется удивительно наивной. Видно, никто и никогда не рассказывал им о живых газетах "Синей блузы" (а это 1923 - 1933 годы) или о том, как ездил на натуру драматург Погодин. Но англичан стоит поблагодарить хотя бы за то, что они напомнили России о хорошо забытой - и уже оттого новой - форме. Благодаря им и финансовой поддержке фонда "Открытое общество" появилась пьеса "Угольный бассейн", составленная из услышанных или подслушанных разговоров шахтеров города Березовского Кемеровской области. Наверное, лучшей рекомендацией театру "Ложа" и спектаклю "Угольный бассейн" может послужить отзыв профессора, бывшего лидера Ленинградского Театра юного зрителя Зиновия Корогодского. Зиновий Корогодский: "Угольный бассейн" опять меня вдохновил, воодушевил на возможные новые театральные открытия, новую театральную методику, другую драматургию и другой способ существования. Марина Тимашева: Внешне все очень просто, без особых изысков, но и очень точно. Сцена завалена черным целлофаном, он похож на угольные кучи. Трое шахтеров будто присели на завалинке, да и заговорились. Они - в касках, стало быть, в шахте. К каскам прикреплены фонарики. Возможно, они выглядят так и на самом деле, но в театре крепления этих фонариков кажутся очень длинными, а сами шахтеры из-за этого напоминают причудливых носорогов. Слово "носороги" вытягивает из театроведческого сознания логическую нить - Ионеско, автора пьесы с таким названием и одного из основоположников театра абсурда. Парадоксально, но факт: достоверные разговоры реальных людей удивительно напоминают абсурдистские тексты. - Вы знаете, можно травму получить очень-очень быстро и очень просто. Знаете, к примеру, есть выработка, она... 90 сантиметров всего. Еще боятся в шахте заблудиться. В шахте заблудиться невозможно. Вот если вы почувствовали: заблудился, не надо никаких истерик, вообще ничего не надо. Надо просто сесть и посмотреть, куда бежит вода. А как образуется вода в шахте? Вода - она, ну, как электрический ток. То есть вода, она не дура же. Она - как электрический ток, она ищет, где попроще, где послабже. Вот, например. Ну, от нее - метров 30. Идет река подземная. Вот она пошла. А до поверхности 300 метров. Вода же не будет 300 метров пробивать, да? - себе дорогу. А 30 метров? Вот она пробивает и начинает капать. Ну, капает везде. И что, эти капли собирают сделать такой дренаж, ну, арыки, точнее. Арыки такие. По этим арыкам вода стекает вот в эту 30-метровую яму. И с помощью потом этой воды идет орошение угля. Когда уголь добывается, вырабатывается газ метан, и чтобы он не превышал концентрацию, не было взрыва, его поливают этой водой. И вот если заблудились, надо просто посмотреть, куда вода течет, и по течению воды можно выйти. Либо, если нет воды, просто палец намочить, вот так вот поднять и почувствовать, где ветер будет. Воздух такой.... А в шахте воздух будет круглосуточно. Вентиляция круглосуточно происходит. Как почувствовал, и против вот этого ветра надо идти. И выйти. А там тепло, не то что тепло, а там и светло, значит. Там и светло. И там же вам скажут, куда идти. Марина Тимашева: Вы словно слушаете слегка косноязычного гида, который объясняет неразумным детишкам, как не пропасть в шахте. Передам слово театральному критику Виктору Калишу. Виктор Калиш: Все очень долго и смешно он объясняет, - где лава, где штрек, где все. Так мы в день открытых дверей в театре, мы школьникам объясняем, как артисты создают образ, и как декорации ставятся. Но абсолютно вот так, естественно. Марина Тимашева: Евгений Гришковец использует свой личный опыт в той его части, в которой он пересекается с опытом подавляющего большинства людей. Евгений Сытый, Александр Белкин и Сергей Наседкин в "Угольном бассейне" иногда пользуются таким же приемом. - Где ты, вообще, был-то? - "Где, где"... Я, во-первых, был в Болгарии, во-вторых, в Венгрии, и два раза в Трускавец ездил. - Так ты как туда ездил-то? - Ну, как...Я 10 лет отработал, и мне профсоюз выделил путевку. - Правильно, правильно. - Правильно, правильно. Заслужил? - Заслужил. - Здоровье надо поправить? - Надо. - Ну. И профсоюз выделил. - Да. - Вот я говорю, я не могу понять... Как попало, что-то можно сделать. - Мне нравится. - Там бывают слоны даже белые. Я сам вот видел на пачке из-под чая. И парит, потому что там солнце светит, ну... Марина Тимашева: Слонов на пачках чая видели все, но преимущественно актеры описывают эпизоды такой жизни, о существовании которой театральная аудитория, конечно, догадывается, хотя сама вряд ли имеет к ней хоть какое-нибудь отношение. - Открываю дверь, а там стоит отец, в дупель пьяный. И две сетки, и там "картошка". И он вот так вот идет - сам такой пьяный, ну, выпивший. Заходит в зал, в зал, не разуваясь, проходит, вот так, сетки ставит. А там -"картошка". 50 в одной штук, 50 в другой. Так все это, поштучно "картошка"... Пирожные помните за 22 копейки? И начинает доставать. Одну достанет, вот так вот, и начинает... такой злой, и кричит: "Папку не любите? А папка вам картошки принес!" И начинает кидать во все, что двигается: там, в кошку, в собаку, в телевизор попадает. А в нас с мамой - никогда. А мы с радостью... мы смеемся, там, бегаем... Мы эту "картошку" потом еще целую неделю едим. И все друзей кормим. - Это ты здорово придумал. Каждый месяц... Марина Тимашева: Смотрите, как хитроумно устроено: молодой шахтер излагает этот текст, что называется, "на голубом глазу", а в глазах его старших товарищей отражается зависть. Смешная бытовая история не навязывает, но провоцирует очевидную мысль: на что обрекли этих людей, если похода в цирк или пьяного метания пирожными достаточно для ощущения праздника! Говорит Виктор Калиш. Виктор Калиш: Вот они тоже, вероятно, оговаривали эту задачу - не тревожиться, не переводить все в такое пластическое действие, чтоб все расшифровывалось поведением, создать такую естественность разговора, который будто бы сию секунду возникает. И вот на этой почве породить ну, вот какое-то чисто театральное впечатление. Парадокс. Люди ничего не делают, разговаривают, смотрят друг на друга абсолютно свободно. А создается чисто театральное впечатление, и все это мы называем спектаклем. Марина Тимашева: Театральное качество возникает, в первую очередь, из самого текста, но, конечно, и из тех образов, которые придуманы актерами: тугодума и гуру - старшего, трогательного и нелепого - молоденького. Способ существования актера на сцене восходит, скорее, не к драматическому театру, а к эстрадному шоу. Вы, в общем, вспоминаете иногда Карцева, Ильченко, и Жванецкого, и Задорного. Сходство интонаций довольно очевидно. Но ни сатиры, ни иронии в этом спектакле нет, хотя зрители смеются все время. Даже рассказ о брате одного из шахтеров, художнике-абстракционисте, не вызывает желания насмехаться над персонажами. Скорее, над собой, не решающимися сказать правду о голых королях современного изобразительного искусства. - Нет, он станет объяснять, почему он, ну, как бы вот абстракцию рисует. Вот я говорю: "Некрасиво". Это никому не нравится. Вот мужик, вот, 10-го, помнишь? Вот конкурс был объявлен тогда на этот... символ шахты. Он сам его придумал, нарисовал, перевел на фанерку, выпилил, раскрасил и лаком покрыл. Он в корпусе висит. Ему за это премию дали и отпуск дали. Его все знают. Как он проходит, с ним каждый здоровается. Ну, так вот, брат рисовал бы все это красиво, вот... бы нарисовал, не знаю. - Неплохо выглядел... - Ну, он рисует. Просто некрасиво. А я понял, почему он мяса не ест. Картины не продаются, денег нет. - Денег нету. - Мы у него картин-то покупаем. - Кто покупает? - Все. Друзья, знакомые. - Ну, они - из жалости, наверное. Марина Тимашева: Ректор Екатеринбургского независимого университета профессор Лев Закс находит аналогии спектаклю "Угольный бассейн" аж в дадаизме. Лев Закс: Очень интересная работа. Интересная чем? Тем, что она моделирует ситуацию авангарда. Вообще, любого авангарда и, в частности, театрального авангарда. Когда, вообще, рождается авангард? То есть - что такое авангардная ситуация? Это когда люди еще, может быть, даже не знают, как говорить, но уже знают, что так, как говорили раньше, они не могут, да? Это исчерпанность старого языка. Вот в техническом отношении авангард.... За этим, конечно, стоят какие-то духовные посылки, но я сейчас говорю чисто об этом. Они имеют дело с сырьем жизни, которому надо придать эстетическое качество. Как? Тоже неизвестно, но они уже знают, что это должно стать эстетическим. И вот мы увидели сегодня моделирование такой ситуации. Это уже искусство, я бы сказал. Я для себя внутренне определил это как такой своеобразный театральный поп-арт, да? Когда берут готовую вещь - извините, унитаз - и ставят на постамент. И получается, в конце концов, искусство. Возникает психология, и возникают символические значения. Вот так же и здесь. Обычный, заурядный разговор, организованный в этом пространстве, в определенном порядке расположенный, вдруг, будучи неэстетичным изначально, получает эстетическое качество. Это - живое. Почему? Понимаете, искусство, в конце концов, хотим мы этого или нет, умеем мы это или нет, становится искусством тогда, когда оно, даже не зная и не понимая этого, все равно подчиняется вот этому витальному потоку. И этот витальный поток может существовать вот в форме грубого мужицкого дурацкого разговора, в котором, в общем, жизнь. Как эту жизнь сделать предметом наслаждения, эти люди еще не знают. Но то, что они сделали уже его предметом видения, что они уже взяли эту жизнь в кристалл какой-то, пусть еще без доводки ручкой "контрастность", "громкость", "ясность", "освещенность" и так далее, вот для меня это несомненно. И поэтому здесь - новое. Марина Тимашева: И что важно, что не только жизнь, но и смерть взята, пользуясь словами Льва Закса, "в кристалл". - Это да, это важно. Многие еще боятся крыс в шахте. Крыс в шахте не надо бояться. Не надо показывать. Крыса - она тоже чувствует, кто ее боится. И она наглеет. А не надо, просто внимания не обращай, да и все. Ну, противно тебе это существо, противно, да? Не любишь. Не обращай внимания просто. Пройди мимо нее, и она мимо тебя пройдет. Я думаю, главное, чтобы... ну, как бывает? Вот как падает уголь? Вот уголь как падает? Вот сверху что-то посыплется сначала, так чуть-чуть посыпется, а потом покапает. И через минут 5, там, 6-7 - упадет кусок угля. То есть, есть время отойти. А порода, порода... порода... порода падает беззвучно. Ничего не сыпется, ничего не капает. То есть, она как упала - и все. И вот падение породы чувствуют крысы. И вот если крысы побежали, надо вместе с ними убегать. Марина Тимашева: Крыса - первый, убегающий от опасности. Невеста, убегающая от жениха-шахтера. Вернее, призрак невесты, уползающий через сцену как бы из одного ствола шахты в другой. Это еще один безмолвный персонаж спектакля, одетый в белое подвенечное платье. Невеста, крыса или смерть. Одновременно смешно и жутко. Виктор Калиш: Да я, видимо, уже мрачный человек по возрасту. Я все время помню о трагедиях, и когда мне рассказывают, как там кто-то... а эти сидят в шахте, я думаю: "Бог ты мой, а может, они погибнут в шахте?" У нас каждый день там, в шахте - погибают десятками. Вот это придает этому сюжету какой-то непророщенный, несформулированный драматизм. Вот сидят они в этих касках, а я все время думаю о том, что вот могут они оказаться и призраками. А там, наверху, кто-то неудачно женится, и вообще, вот так жизнь идет. И вот от этих перебросов рождается какой-то объем, с которым они, мне кажется, играют шутливо и славно. - И потом, через другую неделю, на соседней, может, тоже раз - просесть и упасть. А стойки... стойки, они ломаются, как... ну, как спички, одна за другой просто. И все. И вот эти 100 метров выработки можно просто упасть и рухнуть. И вдруг там кто-нибудь.... И - задавит. В год (в год, да?) шахта выдает 300 миллионов тонн угля. 300 миллионов тонн. Это... на каждую миллионную тонну - одна человеческая жизнь. Это нормально. Нормально. Потому что мы же берем чего-то от природы, и мы должны что-то отдать природе. Поэтому нормально. Марина Тимашева: Финал у этого спектакля очень строгий, скупой и выразительный. Шахтеры просто выключают фонарики на своих касках. Их, вроде бы, больше нет. Остается один, самый молоденький. Возможно, тот, единственный, у которого есть перспектива. - Есть у шахты перспектива. Есть у шахты перспектива. Вот раньше, да? раньше лошади в шахте работали? Работали. Женщины работают в шахте? Работали? Работали. Сейчас не работают. И в будущем, вообще, будут 3 человека работать на шахте. Это директор, ну, конечно, бригадир и рабочий. Приходит директор на шахту, да? бригадиру, ну, бригадиру звонит: "Михалыч, ну, готова шахта к запуску?" Он говорит: "Сейчас". Раз, он позвонит, например: "Коля, как настроение? Как, чего там?" - "Все", - говорит. И директору: "Александр Михайлович, шахта к запуску готова". Он на кнопку нажимает, и все. Не, на самом деле, все заработало. Есть у нас такие. Марина Тимашева: Если бы реальные, настоящие шахтеры нуждались в имиджмейкерах, то лучшего, чем театр "Ложа" им было бы не найти. Шахтеры представлены в спектакле людьми честными, прямодушными, очень уравновешенными. И главное, у них есть нравственный стержень. То есть, ориентируются они не только в пространстве шахты, но и в пространстве жизни. В передаче использована музыка Александра Пантыкина. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
