Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[10-10-04]
Цена победыАвтор и ведущий Владимир Тольц Москва, октябрь 1941-гоВладимир Тольц: Мы начинаем цикл передач, посвященных 60-летию Победы. Сегодня речь пойдет о Москве в октябре 41. Еще в ходе планирования нападения на СССР немецкие стратеги придавали захвату советской столицы первостепенное значение. Взятие Москвы, полагали они, равносильно овладению Россией. В плане "Барбаросса" - директиве о нападении на Советский Союз - было так и записано: Захват этого города означает как с политической, так и с экономической стороны решающий успех. На необходимости первостепенного овладения Москвой настаивал один из авторов "Барбароссы" начальник Генштаба сухопутных войск Рейха генерал-полковник Франц Гальдер. Эту идею яростно защищал один из самых квалифицированных гитлеровских военачальников главнокомандующий группой "Центр" генерал-фельдмаршал Гюнтер Ханс фон Клюге. Ну, и сам Гитлер достижение основных целей нападения на СССР связывал с захватом Москвы. В декабре 1940-го, подписывая директиву-21 (тот самый план "Барбаросса") фюрер потребовал, чтобы Москва была взята к 15 августа 41-го. Тогда, по его мнению, блицкриг против СССР будет завершен к 1 октября. После нападения на Советский Союз немецкие войска преодолели две трети расстояния до Москвы за 26 дней. Однако в августе они еще были далеки от советской столицы. Тем не менее, Гитлер не отказался от намеченного. 2 октября, когда немцы почти вплотную приблизились к Москве, он заявил: Сегодня начинается последнее, решающее сражение войны. Почему, спрашиваю я гостя московской студии Свободы, известного российского историка Второй Мировой войны Михаила Мельтюхова, почему Гитлер и его окружение в своих планах придавали такое военное и политическое значение захвату советской столицы? Михаил Мельтюхов: Прежде всего германское командование, которое надеялось гораздо быстрее добиться победы в войне против Советского Союза, несколько, скажем так, стало опасаться, что война затягивается. И в этом смысле Москва была таким своеобразным, если хотите, последним рубежом. Считалось, что взятие Москвы заставит советского противника либо сдаться, либо приведет к тому, что Красная армия не сможет реально вести военные действия, даже если формально кого-то соглашения мирного не будет. То есть в этом смысле для германского руководства бросок на Москву был последней надеждой выиграть восточный поход именно в 41 году. То, что, собственно говоря, и закладывалась изначально, как мы с вами помним, в план "Барбаросса". Владимир Тольц: Гитлер и его генералы планировали перед захватом Москвы разрушить ее артиллерийским огнем и бомбовыми ударами. Доложив ему о планах окружения Москвы, Гальдер записал в своем дневнике: "Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки. Это будет народное бедствие, которое лишит центров не только большевизм, но и московитов вообще" Владимир Тольц: С первого дня войны Москва готовилась к обороне. Из воспоминаний ушедшего добровольцем на фронт Анатолия Черняева (в июне 41-го он был студентом истфака МГУ): В ближайшие два дня после 22 июня снесли ворота и заборы между дворами и окончательным образом обезобразили Марьину рощу моего детства и отрочества. 26-го в 4 часа утра в се вокруг выскочили из квартир и задрали головы: небо, уже светлое, было покрыто мириадами белых круглых облачков. Они продолжали лопаться, с разных сторон был слышен грохот пушечных выстрелов. Что это было? Никто не объяснил ни тогда, ни потом. То ли ложная тревога, спровоцировавшая в паническую стрельбу из всех наличных зениток. То ли учебная проверка готовности ПВО Москвы. То ли реальное появление где-то вблизи немецких бомбардировщиков. На другой день (...) в 5 часов сбор на истфаке - едем копать противотанковые рвы. Владимир Тольц: Многое из того, что делалось для защиты столицы, жителям ее, уходившим добровольцами в армию, направляемым на строительство оборонительных сооружений, не объясняли, более того, держали от них в страшном секрете. Гостайной оставались и первые немецкие авиационные налеты на Кремль. Первый, в ночь с 21-го на 22 июля. Немецкие самолеты кружили 5 с половиной часов, сбросили 12 бомб. Один 250-ти килограммовый фугас попал в Большой кремлевский дворец, в потолок Георгиевского зала, но, слава Богу, не взорвался. 23-го бомбардировка Кремля и Красной площади повторилась (сбросили около 80 бомб). У власти, как всегда в случаях опасности, сработал безусловный рефлекс самозащиты - прежде всего обезопасить себя и свое. 26 июня, еще до первой бомбежки, взялись за маскировку Кремля и эвакуацию Мавзолея. (3 июля тело мертвого Ленина и банку с его мозгом тайно отправили в Тюмень.) Уже на 3-й день войны нарком госбезопасности Меркулов распорядился "форсировать эвакуацию арестованных (...) из районов, в которых создалось напряженное положение". В августе дошло дело до эвакуации в Свердловск секретных архивов Кремля и вывозе в тыл госценностей. В московской студии Свободы автор уже цитируемых нами воспоминаний ветеран Великой Отечественной Анатолий Черняев. Анатолий Сергеевич, в самые тяжелые для Москвы дни в октябре 41 вы еще были в столице. Как это было тогда в Москве? Анатолий Черняев: Какое у меня ощущение было в середине сентября? Я ходил по городу, понимал, что мне надо идти в армию. Москва была пустынной, мрачной, но вместе с тем спокойной. Продуктов было еще навалом, никто не ощущал не то, что голода, а недостатка. Все что-то ждали. Хотя сводки были ложно-оптимистические, но люди догадывались, поскольку каждый раз появлялись новые города в этих сводках, которые располагались значительно восточнее, чем города в предыдущих сводках. Настроение был, конечно, жуткое. Я помню какое-то свое одиночество, потому что никого из своих сверстников, своих сокурсников рядом не оказалось. Я помню, это было где-то в самом конце сентября или начале октября, вижу, что в ярком солнечном небе примерно над Киевским вокзалом пикирует самолет и слышны взрывы. Никто в него не стреляет, никаких истребителей наших нет. Это совершенно какое-то жуткое зрелище, просто мистическое. Там я уже видел самолеты, был под этими бомбами, когда копали противотанковые рвы, но это было все-таки в трехстах километрах от Москвы. А это в центре Москвы! Немецкий самолет совершенно безнаказанно бомбит посреди белого дня. Я не почувствовал какого-то напряженного положения. Теперь патрулей на улице Москвы в десятки, если не в сотни раз больше, чем тогда было. Проходили иногда, но главным образом маршировали роты на Киевский вокзал, их грузили и так далее. В начале октября я пошел в военкомат, это в Столовом переулке рядом с Никитскими воротами. Там меня обрили. Меня погрузили сначала в автобус, потом в эшелон, потом нас отправили в начале октября уже под Москву. Владимир Тольц: Несмотря на громогласные призывы "Отстоим Москву!", город тайно и планомерно готовили к сдаче врагу. К октябрю был составлен список электростанций промышленных объектов, подлежащих уничтожению, на них доставили взрывчатку и их заминировали. Расписали планы проведения "спецмероприятий" и их исполнителей. В Октябрьском районе, к примеру, должны были быть взорваны 8 объектов, в т.ч. Бутырский химзавод и издательство "Правда". Во Фрунзенском районе таких объектов было первоначально 11 (затем цифра менялась), среди них Зубовская АТС, пивоваренный завод, комбинат "Красная Роза", трамвайный парк, и несколько фабрик и заводов, в том числе, хлебзавод № 6. Разработали и порядок эвакуации сотрудников НКВД и партийных органов. Помещения, в которых они работали, а также наркоматы путей сообщения и тяжелой промышленности, военные объекты, центральные почтамт и телеграф, после ухода должны были быть сожжены. Для этого туда были доставлены емкости с горючей смесью и из сотрудников НКВД, саперов, пожарных и бойцов истребительных отрядов созданы специальные бригады поджигателей. Помимо перечисленных зданий планировалось поджечь ГУМ, Даниловский, Дзержинский и Таганский универмаги, Таганскую, Сухановскую и Лефортовскую тюрьмы, гостиницы "Савой", "Ново-Московская" и "Селект", магазин Спецторга на Кузнецком мосту и многое другое. В октябре начались подготовительные работы по минированию Кремля. Вспоминает Юрий Андреевич Лецкин. Юрий Лецкин: Что меня поразило - в те дни вдруг по переулку масса пепла бумажного. Что такое? Как снег крутилось. Потом я догадался, узнал, в чем дело, отец сказал. На площади Ногина была масса министерств, ЦК партии, Старая площадь - жгли документы. Владимир Тольц: Вместе с тем шла эвакуация наиболее ценных партийных "кадров". За всем этим следило НКВД, ведь полного доверия не было и к этим, самым что ни на есть распропартийным. Из совсекретного рапорта наркому Внутренних дел Всеволоду Меркулову о проверке здания ЦК ВКП/б/ после эвакуации персонала: После эвакуации аппарата ЦК ВКП/б/ охрана 1-го отдела НКВД произвела осмотр всего здания. В результате осмотра помещений обнаружено: Ни одного работника ЦК ВКП/б/, который мог бы привести все помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку оставлено не было. Владимир Тольц: Эта "эвакуация" была по сути дела паническим бегством. И осмотр здания ЦК это вполне подтвердил: В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе секретная (...) Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен. (...) В кабинете тов. Жданова обнаружены 5 совершенно секретных пакетов. Владимир Тольц: А ведь, казалось бы, эти-то, информированные лучше других, готовились. И, судя по рапорту НКВД, заготовили больше, чем могли утащить с собой. - Все бросили! Оставлено (...) 128 пар валенок, тулупы, 22 мешка с обувью и носильными вещами, несколько тонн мяса, картофеля, несколько бочек сельдей и других продуктов. Владимир Тольц: Несмотря на то, что все это было строго засекречено, несмотря на титанические усилия казенной пропаганды и "органов" по борьбе с паническими слухами и вообще с "подозрительным элементом", - лишь за 2-ю половину октября было "задержано антисоветского элемента 933 чел., из них выселено 122, арестовано 214, передано местным органам НКВД подозрительного элемента 597 человек", несмотря на это вести о московском бегстве стремительно разлетались по столице и стране. Находившийся в эвакуации в Казахстане академик Владимир Иванович Вернадский записывал в своем дневнике: 6 октября. Понедельник. После оставления Киева и взятия Полтавы резко изменилось настроение. Многие не верят известиям; радио - бездарное и часто глупое - <говорит> о мелочах, когда ждут точных данных; <его> начинают менее слушать. Резкое падение уверенности в успешный конец войны. (...)Говорят об измене. 16 октября. Резкое изменение настроений о войне. Ясно для всех проявляется слабость вождей нашей армии и реально считаются с возможностью взятия Москвы и разгрома. 28 октября, вторник. Глубокое разочарование и тревога проявляются кругом. И ясно для всех выступает причина - бездарность центральной власти, с одной стороны, и власть партийных коммунистов-бюрократов, столь хорошо нам известная на каждом шагу, - <с другой>. 2 ноября. Воскресенье. Крупные неудачи нашей власти - результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов - и морально, и интеллектуально - ниже среднего уровня беспартийных. Он сильно понизился в последние годы - в тюрьмах, ссылке, и казнены лучшие люди партии, делавшие революцию, и лучшие люди страны. Это сказалось очень ярко уже в первых столкновениях - в Финляндской войне, и сейчас сказывается катастрофически. Я не ожидал тех проявлений, которые сейчас сказались. Будущее неясно. Цвет страны заслонен дельцами и лакеями-карьеристами. Сейчас мы не знаем всего происходящего. Информация делается так, чтобы население не могло понять положения. Слухи вскрывают иное, чем слова и правительственные толкования. Владимир Тольц: И еще одно, о чем и слухов-то не было: в сентябре-октябре 41-го готовились, сдав Москву, развернуть в ней диверсионную, разведывательную и террористическую деятельность против оккупантов и предателей. В ряде мест, к примеру, в Измайловском парке, были заложены схроны взрывчатки, кислоты и бензина. Перед будущими диверсантами, которых снабдили не только взрывчатыми веществами и оружием, но и ядами, снотворными порошками, а также кокаином и героином, ставилась задача разрушения магистралей электросиловой передачи, взрывов и поджогов складов горючего, пищевых и боеприпасов, порчи линий связи противника, его деморализации и уничтожения его живой силы, а также сбора информации об оккупантах. Членами подпольно-диверсионных групп и агентами-одиночками становились прежде всего сотрудники НКВД, бывшие красные партизаны и командиры Красной Армии, имевшие соответствующий боевой опыт и подготовку. Но не только. Из справки, представленной Лаврентию Берия зам.наркома Богданом Кобуловым. (Справка составлена асом советских тайных операций Наумом Эйтингоном.) 14 октября 1941 г. Сов.секретно 5-я группа - "Старики" - диверсионно-террористическая группа (...) состоит из 6 человек, бывших активных эсеров и анархистов, изъявивших желание работать в тылу противника. Все имеют опыт подпольной боевой работы. (...) Группа снабжена оружием и взрывчаткой. Кроме того, участнице группы "Герасимовой" поручено издавать антифашистские листовки, для чего она снабжена машинкой и стеклографом. (...) 7-я группа "Лихие" - террористическая группа, состоящая из 4-х человек, бывших воспитанников Болшевской трудкомунны НКВД - в уголовных преступников. Руководитель группы - агент "Марков" - бывший уголовный преступник, грабитель. Группа будет использоваться по совершению террористических актов в отношении офицеров германской армии. Владимир Тольц: Тем временем эвакуация из столицы власти продолжалась. В тыловом Куйбышеве уже был готов надежный бункер. Переломным и недостаточно еще, по-моему, оцененным моментом оказался вечер 18 октября, когда на Каланчевку прибыл Сталин. Там уже стоял спецпоезд, готовый вывезти вождя из Москвы. Но неожиданно для охраны Сталин от этого отказался, уселся в автомобиль и приказал вести его на ближнюю дачу. Историкам остается гадать, что это было - опасение, расчет, интуиция?.. Но, несомненно, для не отличавшегося личной храбростью вождя это было очень смелым поступком и началом политической и военной победы. Затем последовал и знаменитый ноябрьский парад 41-го, поднявший боевой дух в войсках, и новое ноябрьское наступление гитлеровцев на Москву, кровопролитные бои, а затем в декабре советское контрнаступление. Продолжавшаяся 203 дня битва за Москву завершилась в апреле 1942-го. Защищая этот двух с половиной миллионный город, пало 926 тысяч 244 красноармейца. Немцы потеряли 615 тысяч солдат и офицеров Вермахта. Октябрь 41-го оказался самой черной страницей в истории советской столицы. Но с нее начиналась победа. Анатолий Черняев: Битва за Москву была в конце 41-го года, и я в ней участвовал. Организовали дурацкое наступление, где погубили огромное количество людей бессмысленно уже после того, как немцы были отброшены от Москвы и битва практически была завершена. Я-то в это время был на северо-западном фронте, был под Демьянском и Старой Русой в лыжном батальоне и ходил по тылам у немцев. Я был старшим сержантом, командиром отделения, потом помком взвода. Я не помню ни у кого ощущения, что мы проиграем войну, вот этого панического состояния не было ни летом 41 года, ни во время битвы под Москвой, во время наступления немцев на Москву, а тем более на фронте. У нас никогда на протяжении всех, несмотря на страшные поражения, я не ощущал и не знал, и не слышал, чтобы кто-нибудь говорил, даже очень доверено, очень интимно о том, что мы войну проиграем. Другое дело, это уже было в апреле 42 года, когда наш батальон расколошматили, осталось несколько человек, мы брели в тыл. Сидел, я помню, человек, портянки вертел. Грязь страшная была, по колено. Я на него посмотрел, он на меня посмотрел. Мы узнали друг друга, оказался истфаковец, но с более старшего курса, чем я. Вот тут у нас состоялся такой разговор на тему о том, что мы смотрели фильмы вроде "Если завтра война", нас уверяли в том, что ни пяди чужой земли и так далее, а вот что оказалось. Вот этот гнев, это раздражение лжи, в которой мы жили, и которой нас продолжали потчевать во всех сводках и в боевых листах - вот это раздражало. Но ощущение того, что мы потерпим поражение, и Гитлер победит - этого никогда не было ни у кого на протяжении всех этих лет с 41 по 45 годы!.. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
