Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[11-11-01]
Россия как цивилизацияАвтор Елена ОльшанскаяВедущий Анатолий Стреляный "Староверы 20-го века"В передаче принимали участие:
Александр Григорьевич ДУБИНИН - доцент Химико-технологического университета имени Д.И. Менделеева, он же - старообрядческий епископ Аполлинарий, владыка Курский Ведущий: Три века назад при переходе от Средневековья к Новому времени православная церковь России пережила жестокий кризис. Слово "раскол" определило с тех пор саму суть непримиримого русского характера. Староверов и сектантов в дореволюционной России преследовали, называли диссидентами, инакомыслящими, раскольниками. Писатель Василий Розанов сказал о староверах так: "Это последние верующие на земле. Это самые непоколебимые, самые полные из верующих. Это явление страшное, это явление грозное, удивительное явление нашей истории". Предыдущие передачи цикла "Россия как цивилизация" - "Ревнители благочестия" и "Конец света" - были посвящены истории церковного раскола. В этой передаче наши современники, потомственные староверы, сами расскажут о себе. К гонениям советской власти на церковь старообрядцы были готовы, как никто: в 17-м веке шли за веру на костры, в 18-м платили двойные налоги русским царям. Большевики преследовали их как всех верующих, вернее, как всех, кому их убеждения были дороже жизни, но опыта борьбы за выживание и наследственной твердости у этих православных было больше. Вы услышите голоса людей, которых сделала старообрядцами семейная традиция, нерушимая преемственность веры. Александр Григорьевич Дубинин, ему немного за 50, он химик, доцент одного из московских вузов. Александр Дубинин: Я родился в семье религиозной, старообрядческой, как у нас говорят, исторически старообрядческой. Мама, дедушка, все по маминой линии были старообрядцами. У нас открытая семья была. Были, конечно, запреты, но разумные. Например, запрет на курение, но запрета на ученье не было. Бабушка была Прасковья Емельяновна, отец ее был Емельян Иудович, такое своеобразное отчество, хотя Иуда - это нормальное имя, в святцах существует это имя. У Емельяна Иудовича был отец Иуда Степанович, и вот знаю про этого отца, что твердым старообрядцем был. Не всех забирали в армию, но вот его, видимо, может быть за какие-то выступления религиозного характера, взяли в армию на 25 лет. Он там был денщиком, убирал у офицеров, но при нем не курили, к примеру, при нем не курили офицеры. То есть, он твердо знал, что это грех, он поставил себя даже в армии так, что к нему с уважением относились. Галина Троцкая: Моя мама, Татьяна Кузьминична Троцкая, родилась на хуторе в Латвии, в бывшей России. 15-летней девочкой ее увезли в Петербург и поместили в магазин шляпный, девочкой на побегушках, можно выразиться так. Девочка была очень смышленая, старательная и обязательная, и выучилась на модистку, делала шляпы. Владелицей этой шляпной мастерской была Бронислава Юлиановна Гришан, жена того человека, который маму привез из своих мест. Все хутора в Латвии на этом месте были старообрядческие. Откуда они приехали - я не знаю. У них даже имена - Кузьма, Евстафий, Ефтихий, Евдокия... Алексей Хвальковский: Родители мои - потомственные староверы, беспоповцы, поморцы, равно как и их родители, и родители их родителей. Я родился в Москве, родители мои родом из Орехово-Зуево. Орехово-Зуево, если вы представляете, это один из центров староверия. Дедушка мой по отцовской линии родом из Нижнего Новгорода, его мать, моя бабушка, родом из Тулы, племянница одного из известных начетчиков поморских Дениса Васильевича Бабина. Ведущий: Начетчиками у староверов называли грамотных людей, читавших вслух и знавших наизусть богословские и церковные книги. Большевики первого призыва этим же словом порицали своих товарищей, имея в виду, что они заучивают догматы марксизма-ленинизма, не вникая в их смысл. Ирина Бобкова: Я из старообрядцев, из коренных старообрядцев. Дедушка мой был архиепископом уже в конце жизни. Родом он был с Арзамасского уезда Нижегородской губернии. Воспитывался в монастыре. Его девяти лет отдала туда мама, и в этом же монастыре девочкой воспитывалась моя будущая бабушка. Она была тоже из коренных старообрядцев, ее прапрадед вот этот монастырь, Елесинский Нижегородской губернии, основал - иеродьякон Трофим. Они там встретились и поженились. Ей было 16, ему 17 лет. Потом его поставили в дьяконы, потом в священники, и вот они нарожали детей. В 24-м году бабушка умерла. А в 26-м году уже дедушку посадили на десять лет за веру, за то, что он был священником. И дети его, конечно, массу неприятностей вынесли из-за этого, потому что были дети врага народа. Галина Троцкая: В этот шляпный магазин, в эту мастерскую наведывался брат хозяйки, католик, Антон Юлианович Троцкий, и присмотрел маму, она ему понравилась. Она была красивая, с огромной косой каштановой, с голубыми глазами, с хорошей фигурой. Вот он ее присмотрел, стал за ней ухаживать и предложил руку и сердце. Но его родственники, все как один католики, воспротивились. Тогда он обратился, очевидно, куда-то в католическое ведомство, ему сказали, что она должна принять католичество, иначе вас обвенчать нельзя. А разве можно было раньше без венчания, нельзя было. Вот мама приняла католичество и стала жить в этой большой католической семье. Были живы отец и мать моего отца, были братья, но все женатые на католичках. Маму сначала отец и мать встретили не очень ласково, но потом она как-то полюбилась, потому что она беспрекословно все выполняла, делала, не то что угождала, но в ней какое-то было заложено добро, очевидно, что это добро окружающие воспринимали. В 18-м году и дед, и бабушка умерли от холеры. Отец мой умер в 24-м году от скарлатины. И одновременно умер четырехлетний мальчик, мама хоронила двоих - и сына, и мужа. Александр Дубинин: Дедушка у меня был, как в советские времена называли, кулак. Была очень большая семья, было очень большое хозяйство, были большие угодья, дома были, все в сельской местности. Но в основном зарабатывали своим собственным трудом. Почти все старообрядческие семьи были трудолюбивые. А я хочу сказать, это тоже со слов дедушки, что когда там собиралась ячейка в деревне, в каждой деревне была после революции ячейка, где решали, кого раскулачить или не раскулачить, а у дедушки была большая семья, и вот решили раскулачить именно моего дедушку Павла Николаевича Курасова. Ночью к нему приехал самый-самый бедняк и сказал: Павел Николаевич, завтра утром придут. Он рисковал. И этот бедняк на своей собственной телеге отвез на станцию семью дедушки, и они таким образом избежали физических каких-то действий. Ирина Бобкова: Мама моя, когда началась паспортизация, вынуждена была выйти замуж, только чтобы обрести паспорт. Но вышло, что ее муж так ее полюбил, что не захотел отпускать. И она родила от него двух детей, но на войне он, к сожалению, погиб. И она тогда вышла замуж за моего отца, тоже коренного старообрядца, он был из многодетной семьи, раскулаченной. От 12-ти детей осталось только семеро, которые выжили, а дедушка с бабушкой погибли в первый год после раскулачивания. У них было пять коров, 12 человек детей и еще были, кстати сказать, несколько работников, и вот они в бане все жили. А баня, представьте себе, это где-то три на четыре метра, и такая семья жила в таком убожестве, нищете. Мой отец, Илья Фаддеевич, пошел на войну, попал в плен. Из плена он бежал со своим товарищем, но товарищ под проволокой погиб, а отец мой с раненой рукой и с раненой ногой дополз до наших, но его тут же отправили в лагерь. Алексей Хвальковский: Мир 20-30-х годов, когда даже дать повод подозревать, что ты ходишь в церковь - это уже было рискованно. Я на этом погорел, даже учась в первом классе. После рождественской службы задержался на несколько минут. Учительница говорит: "Алеша Хвальковский, ты, наверное, вчера в церкви был?" Все, отец меня перевел в другой класс. Потому что учительница была убежденной коммунисткой, она относилась ко мне нормально, но я уже был на подозрении. Когда по возрасту я мог бы быть октябренком, меня отец опять перевел в другой класс, я проскочил. Пионеры, как-то это было не очень принято тогда, не поголовное было посвящение в пионеры. В 37-м году мой старший брат был арестован. Он в это время работал на Ярославском вокзале монтером, а там начали сверху брать всех. И у кого-то в записной книжке нашли фамилию брата. Я как раз задал вопрос в школе нашему руководителю комсомольской организации: "Миша, все сейчас вступают в комсомол, я даже сам не против бы." Он говорит: "Знаешь, подожди немножко." Александр Дубинин: У меня был крестик на теле, всегда был крестик. Не только крестик, но мы свободно ездили в церковь, нам никогда в школе никто не сказал, что ты такой-сякой, что ты ездишь в церковь, молишься, и так далее. Меня пускали в кино. Но как-то не было такой боязни, что я наберусь там плохого чего-то, всегда было мнение, что я что-то вынесу хорошее. Я жил в общежитии, когда в интституте учился. Общежитие тоже своеобразная среда, где можно стать и совсем плохим человеком, а можно пронести себя без того, чтобы все это плохое прилипло. Галина Троцкая: Моя мама, став католичкой, никаких обрядов не соблюдала. Меня, маленькую, отец учил молиться. Он меня очень любил, три сына до этого было, и четвертая вдруг дочка, цулька. Очень меня любил, говорят ((я-то не знаю), и учил молиться. И я толстая была всегда, и попка опускалась на ноги, потому что я на коленочках стою, и вдруг я устаю и приседаю. Он подходил и шлепал меня, чтобы я выпрямилась, чтобы я соответственно себя держала. Ирина Бобкова: Дедушка, когда вернулся из лагеря, десять лет отсидевши, он не мог находится, ночевать в одном месте двух ночей, за ним шла буквально охота. И он ходил по России из дома в дом, от каждого старовера его передавали по адресам. И в какой-то момент он забрел в свою деревню, где жила его мать, повидать хотя бы младших детей. Избушка была очень маленькая, там только две комнаты, как входишь, печка с кухонькой и горница. Между печкой и окном обычно делается подпол, где хранят продукты. И вот это огороженное помещение было сантиметров 30-40, там полки у бабушки были. И дедушка спрятался за занавесочку. Пришли и говорят: " Ну, Евдокия, где твой сын?" Она говорит: "Да я его сколько лет не видела и не знаю, хоть может вы мне скажете?" Такой дух у человека, что она говорила, зная, что он у нее тут стоит. Это он просто вовремя не ушел, уже сразу донесли. И они в подпол лазили, на чердак лазили, а вот, чтобы отдернуть эту занавесочку... Он говорил потом, дедушка рассказывал, что сапоги даже выглядывали из-под занавески. Он стоял и только Бога молил, чтобы сохраниться как-то, чтобы не заметили. И они ушли. В конце войны, когда Сталин дал указание, что надо народ воодушевлять, чтобы еще и верующие помогли закончить войну, дедушке через старообрядцев передали, что он - кандидат в епископы, его ищут, просят прийти. Он поехал, он поехал на попутных, ссаживаясь с поезда на поезд, с пересадками. Он пришел в Москву - в лаптях, хотя он был очень большого роста, высокий был, такой крепкий, а пришел весь захудалый. Владыка вынул деньги и говорит: "Иван Михайлович, отец Иван, ты чего, иди скорее покупай себе что-нибудь - сапоги, пиджачок, чтобы хоть какой-то приличный вид иметь." Его поставили в епископы и отправили служить в Молдавию. Галина Троцкая: Брат мой утонул двадцатилетним юношей, и мы с мамой остались вдвоем. Ни о какой религии никогда речи не заходило, никогда. Мама была устремлена только на то, чтобы работать, на то, чтобы накормить, чтобы одеть, чтобы обуть. Вплоть до того, что она мне даже шила обувь. И вот у нее какой-то был стоический характер. Если случалась беда, она мало плакала, но она уходила вся в себя. Никогда никому ничего не жалела. Были мы бедные, прикрытая бедность, но она готова была поделиться всегда тем, что у нее есть, она с человеком, который к ней пришел, всегда делилась. Я еще на нее шипела потихоньку, потом, когда человек уходил: "Мама, ну зачем вы отдали?" У католиков принято родителей называть на "вы", я так ее до самой смерти и называла, хотя она умерла без меня, когда я была в лагере. Ирина Бобкова: Мне не купили велосипед только потому, что Сталин умер. Мама, конечно, в любом бы случае его не купила, потому что денег не было, но такая причина - понимаешь, Сталин умер, и народ должен скорбеть. И уже очень поздно, где-то в конце своей жизни дедушка начал что-нибудь вскользь рассказывать, как надо беречься, ничего не говорить. Учили меня, мама учила, ни с кем незнакомыми ни о чем не разговаривать. И так получилось, что в школе я выросла особняком, у меня не было друзей, я не могла ни с кем говорить, потому что я верующая, у меня крест. А за крест в школе очень плохо ко мне относились, в классе со мной не разговаривали подолгу, крест вынимали и срамили. Ведущий: Как и при царях, советские старообрядцы старались жить отдельно, не допуская в свой круг посторонних. Семья Бобковых - одно из исключений. Мужа и свекра нашей рассказчицы, Ирины Ильиничны Бобковой, высоко ценили филологи, ученые других специальностей. Семейный фонд Бобковых, содержащий древние рукописи и старинные церковные книги, хранится в Пушкинском доме в Санкт-Петербурге. В 70-80-е годы Бобковы, люди с университетским образованием, активно выступали в защиту прав верующих. Николай Бобков: Я родился в 1970-м году, сначала рос в Москве, потом переехали в Белоруссию, в город Гомель, где мы пошли в школу. А в школе к старообрядцам не очень-то относились, потому что мы сразу сказали, что мы октябрятами не будем. А все говорят: "Бога же нет". -"Бог есть, мы двуличием не будем заниматься!" Как же так? Попадали и в драку за это, и диспуты были. Иногда было такое время, что отец скажет, что вы не высовывайтесь. Помню, как отец на маленьком радио слушал западные голоса. Он знал правду про советскую власть. Ирина Бобкова: Свекра моего, Алексея Дорофеевича, он был адвокатом, попросили из адвокатуры на пенсию, потому что он очень много делал добрых дел и помогал людям верующим, которые попадали в неприятности не по своей вине. Его из адвокатуры убрали за веру, выслали на пенсию. За веру и муж мой тоже пострадал. Отца Евгения из университета выгнали за веру. Я помню, когда его перевели в Гомель священником, к нам приходили люди в штатском, уговаривали как-то сотрудничать с государством. И досаждали они нам немало. Алексей Хвальковский: Отец Евгений Бобков был активным человеком. Я с ним, кстати, познакомился в Риге. Он приехал с молодой женой, встретились мы у председателя рижской Гребенщиковской общины, это самая крупная поморская община в мире. Вот за столом мы с ним и познакомились. Он знал, кто я, и я его спросил: в чем дело? Он говорит: "Я не скрывал, наоборот, когда меня спрашивали, я отвечал сознательно, шел на открытую борьбу". Он считал, что имеет право учиться в университете и быть активным прихожанином церкви. Алексей Бобков: Я старший сын отца Евгения Бобкова и матушки Ирины. К тому моменту, когда мой отец был переведен в Гомель, я уже начал учиться в Подмосковье, и мама с папой решили, чтобы я продолжал учиться в этом месте. Я с бабушкой жил, на каникулы, иногда прихватывая учебное время, ездил проведывать братьев, папу с мамой. Долгое время я в школе был чужим. В начальной школе много меня дразнили и третировали, не без помощи учителей, хотя и среди учителей было достаточно хороших людей. К старшим классам у меня были уже очень хорошие отношения со всеми. Были отдельные достаточно тяжелые моменты, так как учеба в школе завершилась схваткой с военруком. Пришел новый военрук, идейный товарищ, и обнаружил, что один из учеников не комсомолец - как такое может быть, что такое? Пришлось мне с ним словесно повоевать немножко и уйти из школы, потому что он пообещал, что приложит все силы, чтобы характеристика у меня вышла волчья. Сергей Бобков: Меня зовут Сергей Евгеньевич Бобков в миру, а в церкви отец Сергий, сын отца протоиерея Евгения Бобкова. Так получилось, что я выучился сначала читать по-славянски, лишь потом по-русски. Отец умел так поставить, что без приказов, лишь посмотрит, и уже было желание что угодно сделать для него. Отец был человеком, который считал, что нельзя заставлять, а убедить можно. У нас не было запретов. Пожалуйста, возьми атеистический словарь, пожалуйста, возьми книгу новобрядческого автора или католического. Николай Бобков: Однажды мама купила нам пароход "Ленин". Большая игрушка, чтобы ее пустить по речке, она могла плавать. Но вот отец увидел, что "Ленин", как же, говорит, Ленин может быть у нас в доме? Мы его взяли, сломали, подожгли и вот шли по своему участку около церкви и кричали, что жжем Ленина. Я помню, что даже из-за цвета флага красного нам старались не покупать красную одежду, хотя этот цвет очень красивый и на многих иконах, многих облачениях часто использован. Он старался, чтобы мы все служили Богу, чтобы мы все молились в церкви, убеждал нас в истинности староверческой церкви. Ведущий: Священник Евгений Бобков трагически погиб при невыясненных обстоятельствах. Вдова и несовершеннолетние дети остались без какого-либо материальной поддержки. В таких делах церковь действительно была отделена от государства. Помогли верующие всего мира. Отец Евгений был известен во многих странах, его уважали люди разных вер. Ирина Бобкова: Отец Евгений погиб трагически в 1985-м году здесь в Москве. Остались у меня десять человек детей и свекровь, мать отца Евгения. Мне до 1989-го года государство на детей не платило денег, и я жила подаянием. Но, вы знаете, народ не только в России откликнулся, даже из Германии протестанты присылали помощь, и католики присылали, и из Англии. Это какая-то была всемирная поддержка. Николай Бобков: Когда у нас были после Тысячелетия крещения России гости из Америки, кто-то оставил карточку девочки, она хотела переписываться. Отцу Сергию предложили, он был еще тогда холостым, он отказался. Я подумал - буду переписываться. Начал переписываться, пришло второе или третье письмо, она спрашивает: а хочешь ли ты к нам приехать в Америку? Я написал: конечно, это мечта каждого человека съездить в Америку, посмотреть, только у меня денег нет, я человек бедный. Она написала: когда ты хочешь ехать? Мой отец купит тебе билет. И вот купили билет, получили визу, некоторые обстоятельства были, смог уехать в Америку в 1989- м году. С этой девушкой дело не пошло, у нас разные интересы, у нее более мирские. Ее отец очень добрый человек, меня принял в дом, я у него жил, познакомился там с другой девушкой, Мариной Калугиной, она тоже из семьи старообрядцев. Ее родители убежали из России, с Дальнего Востока, в Китай. Жили около города Харбина с начала 30-х годов до 1945-го года. После того, как красные пришли, их приглашали вернуться в Россию. Но они знали, что нельзя верить советским властям, и некоторая часть из них ушла в Гонг-Конг, и с помощью Всемирного совета церквей им определилась судьба в Бразилию. Из Бразилии с помощью Толстовского фонда и молокан из штата Орегон они переехали в США. И потом в 1968- году часть их, чтобы молодежь не развращалась, уехала из Орегона на Аляску, купили там квадратную милю земли и начали жизнь с нуля. Моя жена была первым ребенком, который родился в селении Николаевск. А те, которые поверили советским властям и вернулись в Россию, их послали в лагеря. И вот у нее дедушка провел десять лет в лагерях только за то, что он жил в Китае. Александр Дубинин: У моей мамы был духовный отец, священник из Курской области, отец Иоанн. Мама уже была в возрасте солидном, она не могла ездить в церковь, поэтому он приезжал и исповедовал ее в Великий пост. Я его до этого видел, а тут просто случайно произошло, что я приехал к маме, и он приехал. И он говорит: становись священником. Я говорю: батюшка, как же я могу стать священником? Я же ничего не знаю. - Ничего, научат. - Нет, ни в коем случае! Но, тем не менее, это у него запало, он поехал к священноначалию, к епископу, и ко мне стали в Москву они приезжать, но не специально ко мне, по своим делам, но и встречаться со мной. И после нескольких встреч, когда я окончательно сказал, что не могу бросить свою работу, они сами предложили, чтобы я и работал и одновременно служил. Я ничего не знал. Конечно, умел немножечко читать Псалтырь и так далее, но этого было совершенно недостаточно для того, чтобы стать священником, а тем более, по службе я ничего не знал. Мне приходилось после того, как я уже дал согласие и после того, как меня рукоположили в священники, учить все в течение довольно продолжительного времени. Николай Бобков: Мы с ней поженились 27-го мая 1990-го года. После этого я там остался, работал в местной школе инструктором. В 93-м году решился переехать из Аляски в Орегон - там работы больше и климат получше. Когда я приехал, то узнал, что бородатым в Америке не очень хорошо жить, потому что из-за имиджа люди боятся брать на работу людей с бородами. Шесть месяцев искал работу. Потом, по слабости своей, сбрил бороду и на следующий день нашел работу. И вот через несколько лет в 1996-м году, уже под влиянием владыки Сафрония, местного епископа и отца духовного, я решил отращивать бороду. Борода начала расти, недовольство на работе начало расти тоже, люди начали издеваться. Меня начальник подозвал, сказал: "Николай, у тебя результаты падают по продаже, давай сделаем так - или ты бороду подровняешь и можешь работать дальше, или же ищи другую работу". Я сказал: "Я по своей вере не могу подравнивать бороду." И вот сейчас работаю на другом предприятии, где продаются новые машины- кадиллак, форды, БМВ, понтиак. И, слава Богу, мною довольны, насколько известно. А житейская жизнь - дети есть, пять детей. Аввакум - в честь протопопа Аввакума, Феодора - мне имя понравилось, и боярыня Морозова была Феодора. Елизавета недалеко была, у нас родственница бабушка Елизавета. Евгений - это уже из-за отца, назван в честь священномученика Евгения. Лаврентий просто был в числе восьми дней. У нас заповедано называть ребенка в течение восьми дней, в Святцах на каждый день приходятся определенные святые. Хотелось первого Евгением назвать, мальчик в честь отца погибшего, но там далеко был Евгений. Аввакум - мы уже попросили священника, - тут протопоп Аввакум недалеко. Александр Дубинин: Продолжительность службы бывает самая разнообразная. Если обычная служба, мы, например, начинаем в три и заканчиваем в восемь, это обычная служба, это часов пять. Часа три, три с половиной служба бывает утром. Бывают исключения, если большой праздник, если очень много народу, то служба может и шесть, и семь часов вечером продолжаться. И часов пять утром. Конечно, для пожилых людей или если больной человек, нет возможности стоять, есть скамеечки, но сами люди стесняются показать, что они такие немощные, и даже старики и больные выстаивают эту службу. Такая традиция в православии, когда службу нужно стоять. Ведущий: Первый церковный конфликт еще до раскола разгорелся в 17-м веке из-за продолжительности службы. Православные не выдерживали, да и не могли себе позволить молиться по 8 часов в день, надо было когда-то и работать. Не все с этим согласились. Спустя триста лет староверы разных толков, разбросанные смутой 20-го века по всему миру, остаются неколебимо тверды в исполнении древних правил. Николай Бобков: Когда я встретил Марину, это был 1989-й год, она уже была в священстве. Ее предки, ее бабушка воспитывалась в монастыре на Дальнем Востоке и были без священства. У них были наставники, но они "отцами" себя не называли. Их выбирали на год, на два, на три, и если не так поведет себя человек, то они его перевыберут. Жили они очень чисто и очень чуждались еретиков или же иноверных. И поэтому, может быть, слово "поганая" посуда было тяжелое для кого-то слово, но у них существовало. Это у всех, даже у моего тестя с тещей, хотя они подошли к священству, у них все равно есть набор чистой посуды и есть набор для иноверных. Ее родители обосновались в Орегоне, они были беспоповцами, но они искали священства, это конец 70-х годов. Они очень серьезно задумались о получении священства, но священство нужно было откуда-то взять. К сожалению, в то время московская епископия не могла иметь с ними связей из-за одного учреждения, из-за КГБ, которое препятствовало этому. Поэтому они обратились в другую церковь, которая действует в Румынии. Крестились там, повенчались и получили своего священника, отца Конрада Фефилова, к которому я и приехал потом в гости. И вернулись назад. Их было пять-шесть семей в Аляске и такое же примерно количество в Орегоне. Им пришлось претерпеть очень много издевательств от тех, кто не принял священства. Они обзывали их словами, которые на радио не очень пристойно говорить. Были даже случаи вандализма. Все родственники буквально порвали связи с ними. У моего тестя с тещей есть старшая дочка, которая вышла замуж и уже имела несколько детей, когда они подошли к священству. Но она не подошла со своим мужем. Примерно до 1994-95-го года они очень редко общались. То есть, бабушке и дедушке нельзя было повидаться со внуками, нельзя было разговаривать, это было запрещено. Потому что они приняли священство, такой большой грех, им казалось. Сейчас, если один из поповцев придет к ним в дом, к часовенным, то ему поставят поганую посуду. У них есть две стиралки, одна для поганых, для повседневных вещей, а для чистого, если постирать облачение или что-то из церкви, от икон украшения, то они уже только в чистой стирают. Также можно постирать в поганой машине белье, то уже прополаскивают в чистой. Это особая система, я ее еще всю не перенял. Придется тещу вызывать и расспрашивать. Александр Дубинин: Я в своем университете преподаю, читаю лекции, семинары веду, лаборатория по процессам аппаратно-химической технологии. А сам я епископ Курский Аполлинарий, старообрядческий епископ. У нас совсем недавно, я лекцию или семинар проводил, пришел в группу свою, а там мне говорят: только что у нас были здесь проповедники, но мы сказали не надо нам проповедников, у нас своей проповедник есть. Они имели в виду меня. Я им говорю: что же вы наделали, давайте их назад возвращайте. Они побежали, нашли. Это были протестантские проповедники, молодежь, возглавлял эту группу тоже молодой человек, где-то около 30-ти, остальные по 18-20 лет. Я знал, кто это и что это, поэтому вот здесь я проявил себя полностью православным человеком. Вот отсюда можно и мое миросозерцание определить. Когда они пришли, я, конечно, задал им вопрос, который, наверное, им никогда не задавали, который, конечно, их поверг в такое замешательство: "Почему вы предали православие?" Они говорят : "Как предали?" - "Очень просто. Вы генетически православные люди. Да, я совершенно спокойно отношусь, когда человек осознанно переходит из православия в католицизм, от католицизма к протестантизму. Но для того, чтобы это сделать - был православный или потенциально православный, перешел в протестантство - нужно не просто играючи, нужно глубоко знать одно и глубоко знать другое. Что вы знаете о православии?" И они мне не ответили. Ирина Бобкова: Мы из Москвы уехали, потому что Москва город трудный, соблазнительный для молодых. Я считаю, что лучше душу свою спасти, нежели искать путь к богатству, к славе какой-то земной. Лучше заработать богатство на небе. И, конечно, мои дети всеми возможными путями пытаются это сделать. Вот сын мой стал священником в маленьком приходе в деревне Микварово Кировской области. Ему помогают другие мои дети - Михаил, Глеб, Никита - женился 10-го октября. Девочка там нашлась очень хорошая, Наталья, крестилась, посмотрела на нашу жизнь, посмотрела вообще на старообрядцев, хотя тоже ее отец был старообрядец, но мать была из мирских, патриаршая церковь. Девочка очень смиренная, мы надеемся, что будет доброй христианкой. В этот же день у меня венчалась дочь, вышла она замуж за американца, то есть, нашего русского старообрядца, но уехала жить в Америку. А в Америке у меня сын женился на русской американке, имеет пятерых детей. Еще один сын Иван, там работает, своего дома пока не имеет, все старается нам помочь. Дом у нас, конечно, небогатый, в деревне простые дома, где, может быть, нет удобств, но у отца Сергия зато есть вода проведенная, и у нас тоже своя скважина, своя вода. Старший сын приехал и сделал нам автоматическое включение-отключение. Это, вообще, такое благо, когда течет вода, хоть и холодная, и она утекает и притекает, и ты ее не таскаешь на себе. У нас скотина бывает. К сожалению, мы люди городские и со скотиной у нас немножко не так получается, видимо, мы еще не привыкли. Опыта нет, и поэтому у нас была корова, телушка, бычок, к сожалению, пока остался только бычок. Еще у нас есть гуси, куры и петух, пять кошек, еще собака есть. Еще у меня есть внучка чудесная, дочка отца Сергия. А к американским внукам мне тоже хочется съездить, на них посмотреть. В общем, у меня жизнь, слава Богу, я скажу. Не знаем, как дальше, загадывать нельзя, Господь может испытания посылать, но, что ж, надо постараться принять все со смирением, терпением и любовью. Ведущий: Это была Ирина Ильинична Бобкова, вдова священника Евгения Бобкова. В передаче участвовали дети Бобковых - Алексей, Сергей, ныне отец Сергий, и Николай, живущий в США и приехавший навестить родных в России. О своей жизни рассказали также Александр Григорьевич Дубинин, он же старообрядческий епископ, владыка Курский Апполинарий. Алексей Васильевич Хвальковский, страообрядец-беспоповец, представитель русской древлеправославной поморской церкви. И Галина Антоновна Троцкая. Еще до революции писатель Василий Розанов написал: "Если на всемирном суде русские когда-нибудь будут спрошены: во что же вы верили, от чего вы никогда не отреклись, чему вы пожертвовали? - то, быть может,... очень смутясь, они найдутся в конце концов вынужденными указать на раскол". |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
