Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновДамы и валетыЕсть в Нью-Йорке один музей, о котором мало знают, но посещать который иногда следует. Там бывают интересные выставки - небольшие, но со вкусом сделанные. Я говорю о Музее искусств графства Насо (Nassau); это, собственно, не Нью-Йорк Сити, а ближайший к нему со стороны Лонг-Айленда пригород. Некий миллионер уехал из своего загородного дворца и отдал его в распоряжение публики. Дворец хорош тем, что он небольшой, уютный и окружен приятным парком, сомнительно украшенном сейчас экспонатами скульптурной коллекции. Скульптура современная, всякие железяки, но, в общем, парка она не гадит, не очень-то и заметна. Периодически в музее устраиваются тематические выставки; была однажды, скажем, выставка милитарной культуры времен Наполеона. Я с благоговением осмотрел его шляпу, знаменитую треуголку, всячески подлинную, что удостоверялось соответствующими сертификатами и печатями (не на самой шляпе, конечно). Экспонаты всегда заемные, предоставляемые большими музеями или частными коллекционерами. Например, на выставку русского дворцового костюма материалы прислали Эрмитаж и Павловский музей. Программа и политика музея - представлять в Америке старую европейскую культуру; вообще выходить за рамки собственно Соединенных Штатов. А в Европе, само собой понятно, интересна старина, - современности хватает и в Штатах. Однажды очень интересное произошло соединение, я бы сказал взрывчатое соединение. Была выставка, посвященная стилям "арт нуво" и "арт деко". Представлены были живопись и мебель. Арт нуво или, как называли его в России, стиль модерн сейчас очень моден у богатых людей: мебель, лампы. Лампа фирмы Тиффани (кстати, американской) стоит от десяти тысяч и выше. Арт деко - это уже двадцатые годы, джазовый век, дамочки Фицджеральда Скотта, чарльстон. Название произошло от Международной выставки декоративного искусства в Париже в 1925 году. У Маяковского в одном из его зарубежных очерков есть пренебрежительный отзыв об этой выставке. Между прочим, на ней прогремел советский павильон, построенный гениальным Мельниковым; это был уже чистый конструктивизм. И вот на выставке в Музее Насо среди всех этих красивеньких вещичек висел маленький натюрморт Пикассо: очень хорошая идея, мотивированная хронологической близостью экспонатов. Натюрморт производил впечатление взрывного устройства, какого-нибудь тринитротолуола, способного поднять на воздух всё здание со всем его содержимым, со всеми его нуво и деко. "Мементо мори" в некотором роде. Устроители выставки как бы напоминали посетителям: любуясь красивой стариной, не забывайте, в каком веке живете. Последняя по времени выставка была "Век Латинской Америки" - исключительно живопись и скульптура. Естественно, наличествовал малый джентльменский набор: несколько вещей Ривера, Сикейроса, Ороско, Тамайо, затиражированный автопортрет раздуваемой сейчас феминистками Фриды Кало; какие-то новые, естественно, - очень уж пестрые, напоминающие стиль "кэмп" (для понятного сравнения: базарные лебеди и персиянки). Но был целый зал, отведенный очаровательному всеобщему любимцу Ботеро. Войдя в этот зал, вы сразу же начинаете просветленно улыбаться и так с этой улыбкой и ходите вокруг его картин. У русского картины перуанца Ботеро вызывают одну неизбежную ассоциацию: Розанов. Оба они - апологеты мирного живота, органического прозябания бытия. Певцы мещанства, сладкого мещанского счастья, розановского "варенья", которые были ведь в России в прежние времена, да и на "пылающем континенте" где-нибудь да наличествуют. Это полная противоположность мрачным Сикейросу и Ороско, один из которых участвовал в покушении на Троцкого, а другой втирал в свои картины порох. У Ботеро - идиллия и буколика. В вариантах к "Путешествию в Арзрум" у Пушкина есть фраза, относящаяся к южному пейзажу: "трава густеет и являет большую силу прозябаемости". Ботеро - это дольней лозы прозябанье, хотя Перу страна вроде бы горная. Вообще южноамериканский пейзаж - дикий, нечеловечески величественный, но впечатление создает не столько божественной, сколько диаболической мощи. Ботеро, должно быть, хочет этому реактивно противостать, по принципу от обратного. И никаких пейзажей, никаких ярких красок: только люди. Впрочем, персонажей Ботеро лучше назвать человечками. При этом они очень толстые. Это его основной, да, пожалуй, и единственный прием, при этом никак не надоедающий. Не люди, а куклы-пупсы. Все такие, по-другому Ботеро представить свои модели не хочет. Даже соотечественник писатель Льоса, красивый мужчина, вроде Довлатова, - и тот у Ботеро толстый, шарообразный. Вспоминаются баснословные времена, когда полнота считалась признаком здоровья, и желая сделать человеку комплимент, говорили: "Как вы поправились!" Сейчас всё наоборот, и главным недостатком женской фигуры считаются, как известно, ляжки: их не должно быть, вернее, они не должны быть толще голеней. Колени при этом заостряются и глядят какими-то машинно-металлическими сочленениями. "Круглое" не в моде. "Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал"; между прочим, точно те же слова, только не в русских стихах, а в немецкой переведенной на английский прозе я встретил в романе Геббельса (того самого) "Михаэль". Этот фашистски-юнгштурмовский стиль нашел свою эстетику в фотографиях женских моделей Хельмута Ньюмана, я о нем однажды делал передачу. Это всё, конечно, очень стильно, но поневоле вызывает ностальгию по старым временам, когда ценилось другое. Чеховский купец пишет на ярмарке приказчику: "Привези мамзелей, которые попухлявей". Персонажи Ботеро - симпатичные свинки, вроде американской мисс Пиги или русской Хрюши. Между прочим, разведение породистых свиней было одним из любимых занятий английских аристократов: не только лошади и собаки были предметом их хобби. А сейчас в Америке входит в моду иметь свинью в качестве домашнего животного. Я видел такую сцену в нью-йоркском районе Трайбека: девочка гуляла со свинкой, черной, но блиставшей чистотой, а папаша снимал видеокамерой. У Честертона есть эссе под названием "О комнатных свиньях", где англичанам предлагается заменить национальный символ льва - свиньей. "Очертания жирной, хорошей свиньи поистине прекрасны; изгиб ее бедра смел и груб, как поверхность водопада или контур тучи",- пишет Честертона. Далее - апофегма: "Толщина - добро, а не зло. Зрителям она дарует радость, обладателю - скромность. Только в одном не схожусь я с великими аскетами: они шли к смирению, худея. Быть может, худые монахи и святы, но смиренны монахи толстые. Фальстаф говорил, что толстяка невозможно ненавидеть, зато над ним можно смеяться, а это очень полезно для его души". Одна из таких пухлявых мамзелей или свинок представлена на картине Ботеро "Любовники": громадная женщина с крохотными ножками и грудками сидит на кровати, снимая рубашку, а под одеялом уже лежит крохотный мужчинка с закрытыми глазками. Причем усатый. Вот вам и пылающий континент. Я и говорю: точно Розанов. Зачем пылать и убивать Троцкого, когда тот уже мирным кролиководством занимался? Зачем диаболические пейзажи, уместные разве что для лермонтовского демона? Куда лучше мещанская гостиная, а еще лучше - спальня. Это еще Чехова напоминает, юмореску "Четыре темперамента"; о флегматике там сказано: "Когда видит толстую бабу, шевелит пальцами и улыбается". Да и лермонтовский демон, как мы теперь точно знаем, - самозванец: Тамара ему нужна, как кровавая дымящаяся в груди рана. То есть рана в действительности и нужна. Он мазохист, а не садист. Как и потомок его Ставрогин. У Розанова есть замечательный текст под названием "К всеобщему успокоению нервов" - о библиографии. Процитируем кое-что оттуда: "Господа, бросьте браунинги и займитесь библиографией! Всё равно с этим чертовым "правительством" ничего не поделаешь. Плюньте. Оставьте. Сам Бог простит, что не одолели. Куда тут: сто тысяч войска, миллион войска, а нас, "студентов", приблизительно - ну, тысяч тридцать. С кулаками. Так что поделаешь с "кулаками", когда там пушки? Поэтому Господь простит, если мы "оставим". Сказано: "перекуем мечи на плуги". Ну - библиография и есть эти самые "плуги". Возьмем тихостью, возьмем терпением, возьмем кротостью, возьмем мирным трудом. Если оно, проклятое, увидит, что мы все читаем "Библиофила" и "Старые годы" (...) то оно посмотрит-посмотрит, подождет-подождет - и снимет везде "худые положения", там "военные" и разные другие; и вообще тоже перекует "мечи на орала" и переделает "трехвостки" просто в веревочки для завязывания провизии". Кстати к вопросу о женских фигурах. Листаю последний выпуск "Нью-Йорк Таймс Бук Ревю" и вдруг вижу фотографию женщины в купальнике. И всё как надо на этой фотографии. Где это, думаю, в Америке такие ископаемые обнаружены? Читаю текст под фотографией. Оказывается, в 1986 году в городе Славянске на реке Донец открыли некий живительный источник: местный химический завод сливал, как водится, отходы, а в них оказалось много каких-то алкалоидов, и соответствующая грязь была сочтена целительной. Началось паломничество болящих и вообще диких туристов, которых и заснял фотограф Борис Михайлов. Сейчас этот его альбом издан в США. Интересные получились картинки: человеческие тела на фоне грязного индустриального пейзажа, со всеми его приходами и отходами. Так что пленившая меня кондиционная женская фигура оказалась русской. А что еще в России противопоставить тяжелой индустрии? "Но и такой, моя Россия, Ты всех краев дороже мне",- писал национальный поэт. Цитата вдоволь затаскана, и я ее вспомнил только для того, чтобы противопоставить ей еще одного Розанова. Блок, может быть, Россию и любил, но еще больше ему нравилось ее уничтожать, как Катьку в "Двенадцати". Это ритуальное убийство женщины, а в ее лице - России. Проблематику "Двенадцати" лучше всего помогает понять тот же Розанов: только зная его концепцию христианства, можно понять, почему в поэме Блока появился Христос. А вот Розанов действительно любил и зацелованные оклады, и заплеванные полы. У него есть статья о памятнике Александру 111 Паоло Трубецкого. Памятник было принято считать сатирой, но вот Розанов его увидел по-другому: например, конь у него - не Россия, задавленная тяжким всадником, а либералы, которые ни тпру ни ну и с которыми не управиться самому доброму, то есть самому толстому, царю, и даже еще точнее: не просто либералы, а кадет Родичев. "Сапоги-то на Царе делало наше интендантство". Ну, и что же, конечно, - не парижские сапоги, не сапожки; но Русь топтана именно такими сапогами, - сапожищами. И до чего нам родная, милая вся эта Русь, - и сапоги, и даже самое интендантство, где если не я подвизаюсь, о подвизался мой троюродный дедушка. Ну и что же, все мы - тут, все - не ангелы. И плутоваты, и умны, и лгунишки при случае, и на циничный анекдот мастера, и тоскующую песнь спеть - тоже мастера. (...) монумент Трубецкого, - единственный в мире по всем подробностям, по всем частностям, - есть именно наш русский монумент. И хулителям его, непонимающим хулителям, ответим то же, что простой Пушкин ответил на "великолепные" рассуждения Чаадаева: "Нам другой Руси не надо, ни другой истории". Некрасивы наши матушки родные: и стары, и в болезнях, и без наряда, а ни на кого мы их не променяем. Вот и всё". Розанов и умиляется, как отец Федор перед женой инженера Брунса: "матушка, голубушка", и все подробности замечает: "Именно так и нужно было: ну, какой "конь" Россия, - свинья, а не конь". Он и плутоват, и умен, и солжет при случае - весь набор национальных качеств, не говоря уже о таланте тоскливой песни. По существу здесь дан портрет слуги, лукавого раба. Очень русский тип вроде бы. Слуга-метафизик, Смердяков - это выдумка отягощенного сознания гения, а вот такой ловкий молодец, половой с картины Кустодиева, трансформирующийся при случае в Ивана Денисовича Шухова, - это самый настоящий реализм, это действительно национальное. Но только ли национальное? Вот и поговорим о типе слуги на Западе. Существует представление о верном слуге. Это скорее даже архетип - со времен рыцарства в Европе пошедший: какой-нибудь оруженосец, иногда оказывающийся девушкой, а в основном именно юноша. Сын полка позднее, в эпоху профессиональных или массовых армий. Если уйти с суши на море, юнга - мелвилловский Билли Бад. Но если говорить действительно об архетипах, а не исторических феноменах, то выйдем к образу Гермеса, посланца богов. А Гермес уже всячески плутоват и своей выгоды не упустит. Думается, что Пушкин как раз этим античным образом руководствовался в "Гавриилиаде", перерядив его в библейский костюм (как делали это все художники со времен Ренессанса: ветхозаветные персонажи в древнегреческой позитуре). В общем плутоватость как бы и неотделима от верности, всегда в паре ходят. У Цветаевой в мемуарной прозе есть очень выразительный образ горничной, обожавшей ее сестру Анастасию, но при этом ее обкрадывавшей: профессиональная черта, говорит Цветаева. Вспомним опять же Пушкина с его Савельичем: вот уж всем слугам слуга. Но при этом в "Капитанской дочке" у Гринева есть еще один слуга - Ванька, убежавший от барина к Пугачеву; в пропущенной главе Гринев видит Ваньку на виселице, на плоте, плывущем вниз по Волге. Этого Ваньку никто из читавших "Капитанскую дочку" не помнит, и я не помню, а взял из одной статьи Шкловского. У гения всё к месту, даже минусы: то, что Ванька незаметен, - неудача художника, но, удвоив Савельича слугой-предателем, Пушкин углубил архетип, проник в архетип слуги. Так же у Чехова: вернейший из верных Фирс дан в сопровождении Яши, а это уже хам, причем не просто хам, а грядущий, по Мережковскому: примкнет к большевикам и будет в белых коридорах лакать шампанское из дворцовых погребов. Если при этом он толков, - а такие со вкусом к жизни ребята часто бывают толковыми, - то это и будет всем известная диалектика господина и раба. Из подобных сомнительных положений лучше всех вышел опять-таки Ботеро. У него есть скульптурная группа, установленная в упомянутом парке Музея Насо и одна забивающая все прочие скульптурные железные обломки: всадник на коне - всё тот же толстячок в котелке. Дон Кихотом сделан Санчо Панса. В едином образе здесь представлена эволюция всей западной культуры: высшая на нынешний день точка этой эволюции. Но помимо Соединенных Штатов и европейского "континента" существует еще Англия, не торопящаяся отказаться от использования слуг по прямому назначению. В рыцари переводят разве что рок-певцов, но до камердинеров дело еще не дошло. Да и не должно бы дойти, судя по тому, как ведут себя эти камердинеры. Правда, леди стала новая жена сэра Пола Маккартни, женщина с прошлым, ночевавшая под всеми лондонскими мостами. В общем, прогресс в Англии хоть и замедленно, но идет. Что же касается женщин сомнительного поведения, то они обитают не только под мостами, но и кое-где повыше. В свое время я был пленен романом Кадзуо Исигуро "Остаток дня"; естественно, посмотрел и фильм, сделанный по роману в Голливуде, но с английскими актерами. Объясняли это тем, что американские актеры неспособны играть слуг. Это действительно так. Вот пример: в очередной экранизации истории Золушки ее играла Дрю Барримор, отпрыск знаменитой актерской семьи и сама актриса с детства (еще она известна тем, что в девять лет стала алкоголичкой, но сумела справиться с этой слабостью). Золушка из этой американки - как из дяди Вани Тарзан. Весь фильм она только тем и занималась, что орала на мачеху и злых сестер. Но "Остаток дня", герой которого дворецкий богатого лорда, - действительно апофеоз служения; можно сказать, рыцарского служения. Позволю себе процитировать самого себя, из статьи, написанной тогда же, под впечатлением романа и фильма: "В подлинном произведении искусства не бывает лишних деталей, а жизнь аристократической Англии была художественно-картинной. Все они - лорд и слуга, дворец и дворецкий - детали картины и художники одновременно. Тут не манера поведения, а "художественная манера" - не только "не выйти из рамок", но и не выйти из рамы, из кадра, не нарушить композиции, не погубить картины. Дворецкий Стивенс как деталь этой великолепной композиции не может считать свою роль несамостоятельной, извне ему навязанной: в целостности художественного построения нет никакого "извне". А художник - отнюдь не лорд Дарлингтон, но старая аристократическая Англия: Великобритания. Стивенс совершенно правильно определил смысл достоинства: это умение и способность всегда оставаться в роли - оставаться в культуре, добавим мы. Но это и значит - подавить в себе "естественного" человека. Вот об этом написана книга Исигуро". Это называется: друг мой Аркадий, не говори красиво. Нет ныне такой жизни по такой модели: и слуги не те, да и господа подкачали. В старой доброй Англии - самая разнузданная в мире желтая пресса. Последний скандал, ею раздуваемый, - о дворецком покойной принцессы Дайаны Поле Бёрреле, обвинявшемся в похищении предметов ее личного пользования. Он утверждает, что принцесса отдала их ему на хранение, некоторые просто подарила - потому что ей некуда было девать всё, чем она была завалена. Суд прекратил дело, когда королева сделала заявление в пользу Бёррела, подтвердившее истинность того, что он говорил. Но вот тут-то и началась настоящая история. Верный слуга, которого Дайна называла своим "камнем", начал разговаривать и выкладывать факты - в газетных и телевизионных интервью. За одно из них ему заплатили 600 тысяч долларов. Сейчас он в Америке, где "под него" хотят организовать телешоу "Что видел дворецкий" ( каноническое название старинных порнографических наборов). Я видел одно из его интервью. Ведущая спросила: не было бы с его стороны оптимальным решением после прекращения судебного дела не общаться с прессой? Он сказал, что должен думать о себе и о своей семье: за те почти два года, что он находился под следствием, его дела совершенно расстроились, пришлось сделать долги и даже начать тратить страховые суммы. Понять Бёррелла можно, он вообще не производит негативного впечатления, и я вполне верю тому, что он был преданным слугой Дайаны. Но жизнь нынешняя не такова, чтобы культивировать в себе такие средневековые добродетели. Начать с того, что многие скандальные детали из жизни покойницы, сообщенные Бёррелом, проникли в прессу из полиции во время следствия: полиция тоже не силах устоять перед прессой, а под рукой и заработать. Бёррелл же сообщал такие детали потому, что они служили ему защитой в следствии, позволяли понять доверительнейший характер его отношений с принцессой. То есть - господа нынешние едва ли лучше слуг. Поведение Дайаны было совершенно непристойным, не стильным, не "классным". С ней собственная мать перестала разговаривать за четыре месяца до ее гибели. Принц-консорт (муж королевы) писал ей письма, в которых называл ее проституткой. И единственное, что мне кажется в этой истории стильным, это слова, которые он употреблял для соответствующей характеристики: trollop и harlot: старинные, классические слова. Сейчас бы сказали whore или hooker. Принцесса Дайана называла Бёррела своим камнем, то есть несокрушимой опорой. Это евангельская реминисценция: "И нареку тебя Петром", говорит Христос одному из апостолов. Петр значит камень. Это тот самый Петр, который, не пропел еще петух, трижды отрекся от Учителя. Тем не менее камень христианства до сих пор существует: так принято называть католическую церковь, Рим. Нынешний первосвященник старается каменеть как может, а его со всех сторон осаждают требованиями разрешить католикам аборты и употребление презервативов. Все думают не о камнях веры, а о себе и своей семье: как ее прокормить, как ее увеличить или, наоборот, увеличения избежать. Сверхличные ценности не в большой сейчас цене. Всё в человеке, всё для человека - этот лозунг осуществился не в коммунистическом СССР, а на современном Западе. А без сверхличных ценностей - какая не что церковь, а хоть бы и аристократия? Среди откровений, последовавших в деле Бёррелла, было и такое. Выяснилось, что дворцовые слуги, даже и в Букингемском дворце, ночью приводили во дворцы своих сторонних приятелей и подруг, показывали им интерьеры и устраивали оргии, в том числе и гомосексуальные. Помимо этого говорят еще о некоем человеке из штата принца Чарльза, который подверг гомосексуальному изнасилованию одного из лакеев; за молчание дали тому шестьдесят тысяч. Так сейчас и он заговорил. Пресса гадает, кто бы мог быть этот насильник; попутно вспомнили, что третьего сына королевы принца Эдварда, недавно, кстати, женившегося, в тесном кругу не называли иначе как "Мэри". Лакей по-английски valet; проще, то есть по-русски, валет. То есть раньше были дамы и господа, а сейчас дамы и валеты. Причем везде, даже в Англии. Карты старые, засаленные, какими и положено слугам играть в какие-нибудь "носки". Культура в традиционном смысле слова исчезла, сменилась цивилизацией. Связь цивилизации с культурой, говорил Бердяев, музейна, последняя сохраняется в культуре исключительно как музейный экспонат. Поэтому стоит похаживать в музей графства Насо - даже и потому, что эта американская административная единица называется всё-таки графством. При этом толстенькие человечки Ботеро с удовольствием читают желтую прессу. Это им идет. Интересно, что бы сказал о принцессе Дайане Розанов? Скорее всего, пожалел бы - как жалел Н.Н. Пушкину, оправдывая ее любовь к Дантесу. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
