Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновВокруг бородыПроисходящее в Афганистане вызывает массу русских ассоциаций. Неизбежно первая - с Чечней, конечно. Но это чистая политика, а у нас программа склоняется все же в историко-культурную сторону. И тут другая ассоциация всячески значима. Газеты и телевидение полны сейчас изображениями афганцев, бреющих бороды. Это знак освобождения от тоталитарной власти Талибана, не только заставлявшего, среди прочего, мужчин растить бороду, но запрещавшего даже подстригать ее: борода неподобающей длины вела к телесному наказанию. Бритое лицо в Афганистане, таким образом, воспринимается как приобщение к свободе и чуть ли не к общечеловеческой цивилизации. Как тут не вспомнить борьбу Петра Первого с тем же предметом! В России борода тоже была знаком правоверия и всяческого фундаментализма. Революции ведут войну со знаками еще более ожесточенно, чем с реальными противниками: человек - символическое животное, творец символов. Если подумать, то эта война со знаками есть свидетельство неумирающей магической установки в сознании человека: перемени знак - и изменится бытие. Как ни странно, отчасти это так и есть. Давно, например, было замечено, что в стране, где молодежь начинает носить американские джинсы, грядут демократические перемены. Пресловутый термин «война цивилизаций» можно было бы заменить не так зловеще звучащим - джинсы против бороды. Хотя в одной из многочисленных статей на эту тему, циркулирующих сейчас, я прочитал, что в мусульманских странах наблюдалось большое смущение, когда появились западные всячески волосатые хиппи, как известно, любившие путешествовать по миру, особенно в экзотические страны: по мнению аборигенов, борода - всегда и только принадлежность правоверного. Борода, таким образом, может стать неким культурным знаком и у вдоволь цивилизованных западных людей. Знак этот относит к идее неполноты или даже дефектности технологически и рационально организованной цивилизации - то есть западной цивилизации. Вот что писал об этом предмете человек необыкновенно культурный и разносторонне одаренный, этакий Леонардо да Винчи ХХ века, - русский философ, физик, математик, священник отец Павел Флоренский. Я цитирую примечание к главе «Тварь» ранней его книги «Столп и утверждение истины» - к той главе, где речь идет о метафизике человеческого тела: Флоренский вспоминает борьбу русских староверов с Петром за бороду, борьбу, которую Петр отчасти проиграл, разрешив всем, кроме дворян и чиновников, ее сохранить, но обложив налогом, бородовой пошлиной. Флоренский: Пошлина за бороду - это, так сказать, мера сопротивления среднего человека. Но известно, как решительно и непреклонно защищали бороду, а с нею - и идею священности тела от разрушения этой идеи западным интеллигентско-скопческим нигилизмом многие отдельные лица и отдельные течения древней Руси. О неслучайности всей этой борьбы проговаривается философ, весьма родной по духу интеллигенции - Артур Шопенгауэр, с его отвращением от религии и брезгливым оплеванием тела. «Борода, как полумаска, должна бы не допускаться полицией, - брюзжит он против естества человеческого. - К тому же она, как знак пола на лице, непристойна, почему и нравится женщинам». Да! Чуть ли не все святые мужи, большинство великих людей, миллионы честных исполнителей воли Божией носили бороду, видели в ней признак доблести, считали предосудительным снимать ее; мало того, многие из них деятельно боролись за право ее ношения, - упомянем хотя бы наших славянофилов, - и вот, далеко небезупречной нравственности интеллигенту угодно было в своем гнушении полом, против которого он сам же погрешал, дойти до открытия, что борода непристойна, и потребовать вмешательства полиции, - этого опять-таки всецело интеллигентского по духу учреждения, - для борьбы с бородою! Неинтеллигентским по духу учреждением в этом контексте должен считаться какой-нибудь совестной суд, предложенный Солженицыным в его проекте «обустройства» России, или верховное правление мусульманских клерикалов, как в Иране или в том же Афганистане при бывших талибах. Про Флоренского было в свое время сказано Бердяевым, что его православие, да и все мировоззрение, развернутое в «Столпе», - стилизованное, что это эстетская игра. Игра с мертвыми формами, то есть пародия, мог бы добавить Томас Манн. Тем не менее, есть достаточно респектабельные культурфилософские построения, утверждающие необходимость для человечества сохранять связь с праистоками бытия и предостерегающие от тотальной его рационализации, выбрасывания на цивилизационную поверхность. Известнейшее из этих построений, конечно, - аналитическая психология Юнга. Самые слова «война цивилизаций» показались бы ему роковой ошибкой. Собственно, по Юнгу, эта роковая ошибка уже совершена Западом в его убеждении, подкрепляемом соответствующей практикой, что существует лишь единственная цивилизационная модель - его собственная, западная. Юнг писал, в частности: Проблемы, которые интеграция бессознательного ставит перед врачами и психологами, могут быть разрешены, если мы будем следовать линиям, идущим из истории, результатом чего может стать ассимиляция традиционного мифа. Это, однако, предполагает продолжение самого исторического процесса. Естественно, нынешняя склонность разрушать все традиции ... может прервать нормальный процесс развития на несколько столетий и заменить его новым варварством. Там, где господствует марксистская утопия, это уже произошло. Но и преобладающее ныне научное и техническое образование ... также может привести к духовной регрессии и душевному распаду ... Утрата корней и отсутствие традиций невротизируют массы и чреваты коллективной истерией. Коллективная истерия требует коллективной терапии, которая заключается в уничтожении свободы и терроре. Там, где у власти материалистический рационализм, государства - не только тюрьмы, но и сумасшедшие дома. Сейчас не время обсуждать эти мысли Юнга по существу. Два замечания только напрашиваются с необходимостью. Нынешняя мировая ситуация характеризуется не столько тенденцией Запада разрушать традиционные формы жизни, сколько обратной тенденцией всяческих традиционалистов разрушить сам Запад и главным образом Америку. Что несет Америка Востоку, в чем заключается ее культурная агрессия, как любят называть этот процесс западные же либералы? Голливудские фильмы да сексуальную революцию - оба сюжета только с большой натяжкой могущие быть причисленными к материалистическому рационализму. Голливуд - это же и есть традиционный миф, только в современной упаковке. И можно ли подвергнуть секс какой-либо действенной рационализации в линии сексуального просвещения широких масс трудящихся и детей? Можно ли его революционизировать в глубине, а не только в так называемых сексуальных практиках? Рационализацией здесь, по-видимому, следует называть осознание проблемы, введение ее в культурный дискурс - но всякая культура семиологична, относит не к бытию, а к его знакам. Секс же бытиен. Могут сказать, что фундаментализм как раз борется со знаками - с чего, собственно говоря, мы и начали сегодняшний разговор. Что ж, против этого возражать не приходится. Но это опять-таки не означает, что западная культура вырывает корни бытия, что она уничтожает бессознательное, - его и нельзя уничтожить. Второе замечание касательно Юнга - в связи с его упоминанием победившей марксистской утопии и превращения государств в тюрьмы и сумасшедшие дома. Это русский, советский вариант, конечно. Вопрос тут проблематичный - о мере рационализации бытия в коммунизме. Можно ли свести большевизм к рационалистической утопии - не в теории его, а именно в исторической практике? И тут опять как некий символ появляется пресловутая борода. Был в России (советской) знаменитый роман - «Голый год» Бориса Пильняка. Он поднес Октябрьскую революцию как некий антипетровский бунт, возвращение России к древним истокам, в Москву из Петербурга, и даже не в Москву, а во тьму веков, к языческой старине, к древлянам и полянам, стыда не имущим. В то же время в романе появились, как некое революционное дополнение, кожаные куртки, которые (ставшее знаменитым словцо) «фукцируют». «Среди них, - писал Шкловский, - один из героев Пильняка, Архип Архипов. Здесь мне придется сослаться на Льва Давидовича Троцкого, чрезвычайно тонко указавшего на характер одного пильняковского приема. Архипов, - цитирует далее Пильняка Шкловский, - «бумаги писал, брови сдвигая (и была борода чуть-чуть всклочена), перо держал топором. На собраниях говорил слова иностранные, выговаривая так: - константировать, энегрично, литефонограмма, фукцировать, - русское слово могут - выговаривал: магУть. В кожаной куртке, борода, как у Пугачева». Эта борода Пильняку понадобилась для того, чтобы связать Архипова с деревней и Пугачевым. Но Троцкий, отмечая смысловую значимость этой бороды, тут же пишет: «Мы Архипова видали: он бреется». Мне тут у Пильняка одна фраза нравится: перо держал топором. Она наводит на мысль именно о Троцком. Его европеизм и западничество - недоразумение, что можно сказать и о самом вдохновлявшем учении - марксизме. Бердяев находил в марксизме архаический слой иудейского мессианизма, выступившего в оболочке пролетарского мифа: угнетенный пролетариат - модификация бесправного среди христиан иудея. Секуляризацией иудаизма станет не марксизм, а сионизм - движение отнюдь не религиозное, а светское, к тому же не лишенное социалистических обертонов. Речь, в конце концов, не о Троцком, у которого, кстати, не было персональной еврейской самоидентификации, а о русской революции, бывшей пугачевщиной не в меньшей мере, чем рационалистической утопией. Революция в России и последующая коммунистическая практика произвела культурный погром - вот ее сущностная связь с пугачевщиной и со всяческим фундаментализмом. Торжествовала в ней, в конечном счете, «борода» - хотя номенклатура брилась, а отпускавшим бороды интеллигентам не доверяла, и не доверяла в большей мере как раз западникам среди бородачей, «демократам». От Запада брались исключительно результаты технологического прогресса, в двух словах - атомная бомба. Это как раз та ситуация, которая сейчас так остро обозначилась на мусульманском Востоке. Не вылезающий с Ближнего и Среднего Востока колумнист «Нью-Йорк Таймс» Томас Фридман пишет в своей колонке «Разорвать замкнутый круг», от 16 ноября: Хотя это и не входило в его планы, Осама бин Ладен дал толчок наиболее серьезным спорам среди мусульман: о способности Ислама модернизироваться и войти в современный мир. В арабских странах такие споры еще не вышли на поверхность. Но в Пакистане и других мусульманских странах, пользующихся относительной свободой слова, этот вопрос ставится открыто и остро. За многие годы не было ничего более важного в странах Ислама. Едва ли не главное средство к разрыву этого круга - реформа системы народного образования, почти монопольно руководимого в мусульманских странах исламским священством - муллами и осуществляющегося в религиозных школах медресе. Эта система держит подавляющее большинство мусульман в культурном средневековье, здесь источник отсталости мусульманского мира, говорит Фридман. Порочный круг из трех составляющих: бедность, диктаторские режимы и духовный гнет мусульманских клерикалов. Они усиливают друг друга - режимы не борются с бедностью и удерживают потенциальный взрыв народного недовольства, поощряя диктат клерикалов, их полный контроль над жизнью людей. Фридман цитирует далее пакистанского автора и бизнесмена Иззата Маджида: Мы, мусульмане, не вправе обвинять Запад во всех наших бедах. Плачевное наше положение предстает непоправимым по причинам внутреннего характера. Не только бедность, неграмотность и отсутствие какого-либо социального порядка создает это плачевное положение: это скорее возрастающее сознание, что мы не преуспели в своем развитии потому, что не сумели заклясть наших исторических, социальных и политических демонов. Без реформы практики ислама для нас, мусульман, нет надежды заговорить на языке современной цивилизации, нам не усвоить ее динамическую практику. Оксфорд и Кембридж были медрессе христианства в 13 веке. Посмотрите на них сегодня - они среди лидирующих научных и образовательных институций мира. Где же такие институции у нас? Казалось бы, здесь напрашивается неопровержимое возражение: террористы 11 сентября учились отнюдь не только в медрессе, они, по крайней мере, их руководители, были достаточно просвещенными людьми. Сколько раз уже повторялось, что террористами становятся не безграмотные бедняки, но идеологически индоктринированные выходцы из средних слоев, люди, что называется, грамотные. Бедняк по определению не может быть идеалистом, думающим о культурных нормах или нарушении оных, его единственная забота в жизни - не помереть с голоду. Бедняков можно поднять на революцию, но не на подпольную террористическую деятельность. Моххамет Атта, руководитель акции 11 сентября, изучал в Германии городское планирование - куда как цивилизованное, поистине урбанное занятие. А один из членов гамбургской террористической ячейки вообще родился в Германии, даже прошел службу в немецкой армии. Надо полагать, что он и в немецкой школе учился, а значит, знает, помимо прочего, латынь, то есть прикоснулся к самым что ни на есть истокам европейской цивилизации. Но это и есть проблема, с которой сталкивается уже на сверхперсональном уровне любая развивающаяся страна, это неизбежная характеристика так называемого догоняющего развития: у передовых стран стараются брать, прежде всего, технические достижения и главным образом военную технику. Ведь и Петр начал вестернизацию России с военной реформы, с реорганизации армии, с постройки флота. Существует свидетельство, считающееся не до конца достоверным, но, тем не менее, приводимое Ключевским в его курсе русской истории: Петр говорил однажды, что взяв нужное у Европы, мы повернемся к ней задом. Как бы там ни было, говорил он эти слова или не говорил, но толчок, данный им России, ввел ее в орбиту западной культуры, и даже большевицкая пугачевщина выступала в обличье западного происхождения теории, бывшей какое-то время последним словом европейской мысли. Пример России, можно нехотя согласиться, не до конца убедителен: от этой страны мы вправе ожидать самых эксцентричных взбрыков. Как сказал поэт: «Кого еще убьешь, кого еще прославишь, Какую выдумаешь ложь?» Но вот еще одна страна, бывшая даже в начале тридцатых годов недавнего двадцатого века чем-то сильно напоминающим нынешние фундаменталистские режимы - да вдобавок имевшая в своем культурном прошлом заметные мусульманские элементы, - Испания. У Эренбурга есть мало известная, но хорошая книга об Испании, вышедшая в 1932 году. Этот человек умел видеть, говоря по-нынешнему, просекал суть. И картины он рисует в этой книге вполне дикие. Вот сюжет, невольно вызывающий чуть ли не афганские параллели - положение женщин в тогдашней Испании. Женщина должна рожать: это ее единственное назначение. Девушка должна кидать пламенные взгляды: она ищет жениха. Свободны только девочки лет до двенадцати да старухи; все прочие особи женского пола подвержены строжайшему регламенту. Девушке из приличного общества не полагается гулять одной. Она гуляет с мамашей, иногда с подругой, иногда с кухаркой. С семи до девяти на улицах всех испанских городов толпа: сопровождаемые мамашами или без мамаш - пикетами по три, по четыре, девушки прогуливаются. Их лица столь обильно покрыты румянами, что рядом с ними монмартрская проститутка покажется инокиней... У барышни синие ресницы и на лбу тщательно наклеенная прядь. Она смеется, как будто ее все время щекочут, - особо бесстыдным смехом. Но это, бесспорно, девственница. ... ...В Мурсии с одной сеньоритой, дочерью зажиточного коммерсанта, приключилась беда. Она гуляла за городом с женихом... За невестой приглядывала служанка. Жених оказался настойчивым и вовремя сунул служанке монету. Служанка отстала. Кабальеро работают без промаха: через девять месяцев у бедной сеньориты родилось дитя. Кабальеро на ней не женился: можно ли жениться на столь легкомысленной особе?.. Родители проклинали, грешница плакала. Все это могло бы приключиться в семье любого коммерсанта, парижского или берлинского. Преступление обычно. Зато наказание говорит о местном гении: грешницу заперли. Прошло четыре года; прислуга каждый день выводит мальчика, мальчик как мальчик - может быть, это сын прислуги? Молодая женщина исчезла, никто ее с того времени не видал. Она не уехала: она сидит в комнате с закрытыми окнами. Она сидит и поныне. И еще одна черта поразительного сходства между тогдашней Испанией и нынешними фундаменталистскими режимами - засилье религии, не только в социальном смысле, как господство клерикалов (в Испании 30-х годов этого как раз не было), сколько диктат религиозной формы сознания, в испанском случае - нереформированного католицизма. Эренбург в испанской книге пишет об этом так: В других странах католицизм пробовал уговаривать, он соблазнял райскими кущами ребячливых итальянцев, он доходил до логики и до отвлеченности во Франции, здесь он знал одно - пугать, как букой, пугать болезнью, агонией, наконец, томительным холодом ада, суля злосчастным крестьянам Кастилии после смерти такую же страшную загробную Кастилию. С равным успехом он запугивал и пастухов и королей. ...Греко - великий художник испанского католицизма, а на его полотна трудно глядеть без ненависти... Христос, апостолы, святые на картинах Греко - это утонченные мазохисты, это изнеженные снобы, которые церемонно подставляют свою грудь под копья. ...Греко писал не только святых, он писал также портреты духовных пастырей. Это не мазохисты, но садисты. Это те, что веками мучили Испанию. В их тусклых глазах нет ни радости, ни веры, но только желание повелевать, темное и легко переходящее в похоть. Разве не напоминают приведенные описания того, что семь последних лет писали о талибах, а еще раньше - об исламской революции в Иране и режиме Хомейни? И разве это похоже хоть сколько-нибудь на нынешнюю Испанию? Что же за это время произошло, что сказалось - жестокая гражданская война, в которой изжиты были страсть и жестокость, диктатура, создавшая политическую стабилизацию - это conditio sine qua non любых позитивных реформ, или наконец-то введенная демократия? Скорее всего, и то, и другое, и третье. Не следует выделять какой-то один фактор как до конца определяющий. Тот же Томас Фридман пишет в очередной колонке от 20 ноября о благополучных мусульманах, мирно сосуществующих с демократией: это 150 миллионов мусульман, живущих в Индии. Это и Бангладеш, из трех выборных президентов которого два были женщинами. Но почему бы не вспомнить рядом лежащий Пакистан, где демократия отнюдь не способствовала прогрессу, а привела к чудовищной коррупции, вызвавшей военный переворот? Русским, кажется, не нужно особенно растолковывать ту элементарную мысль, что нововведенная демократия способна помимо всего прочего породить и коррупцию. Что же касается диктатур, то можно вместо сомнительного Франко вспомнить вроде бы канонизированного Ататюрка, сделавшего Турцию необратимо секулярной страной. А ведь одним из деяний вождя турецкой революции было запрещение традиционных фесок. Это то же самое, что бороды Петра Великого. Всякая реформа, претендующая на стойкий результат, должна начинать с быта, быт переворачивать и заново укладывать. Именно так: сделать бороду необязательной, а женские красоты доступными как для обозрения, так и для дальнейшей ассимиляции. В конце концов, борода, так сказать, не первична, она не изначально человека украшает. «Все половые признаки вторичны», как написала поэтесса, недавно пославшая в Интернет свое изображение ню. Можно и другого поэта вспомнить - Ломоносова, написавшего иронический «Гимн бороде»:
Борода предорогая, Ближайшие передачи:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
