Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[Архив]
Поверх барьеровБеседа с Сашей СоколовымАвтор программы Дмитрий Волчек Вы слушаете специальный выпуск радиожурнала, посвященный 60-летию Саши Соколова, автора романов "Школа для дураков", "Между собакой и волком" и "Палисандрия". В Израиле, где Соколов сейчас живет, с ним встретился писатель Наум Вайман. Наум Вайман: Удивительный триптих романов, и хочется знать, каким образом это чудо произошло? Естественно, возникают вопросы об учителях, о предшественниках. Когда ты осознал себя писателем и захотел стать писателем? Саша Соколов: Очень рано. Я готовился стать писателем с детства, потому что это то, что меня интересовало в жизни больше всего. Я помню отчетливо эти дни детства, когда меня привлекали какие-то устные разговоры. Я получил хорошую домашнюю школу. У меня мать была фанатичка литературы, особенно, русской литературы. Она меня всегда контролировала, следила за моими литературными успехами в школе - сочинения, диктанты. Как в музыкальных семьях детей заставляют играть на скрипке или на пианино по несколько часов в день, также меня заставляли писать внешкольные вещи. Я очень благодарен матери за это. Наум Вайман: А первые литературные пристрастия? Саша Соколов: Гоголь. Он всегда был и остается для меня писателем номер один. Тем более что в шесть или семь лет я с матерью провел несколько месяцев в гоголевских местах на Украине. Она была тоже влюблена в Гоголя. Наум Вайман: А Платонов? Саша Соколов: Платонов, нет. Я не чувствую абсолютно ничего к Платонову. В этом смысле меня всегда удивляла позиция Бродского, который так его хвалил. И влияния с этой стороны не ощущал. Я, конечно, читал. Когда мы заканчивали школу, появилась первая его книга, сборник рассказов. Это был 60-й год, может, раньше. Вот эта волна увлечения Платоновым. Читали вслух его вещи, собирались по вечерам в каких-то московских кругах, обсуждали его вещи. Вот эти ранние московские салоны тоже были частью этой школы. Наум Вайман: А какие салоны? Саша Соколов: У Аполлона Шухта часто собирались. Это было связано с чтениями на площади Маяковского. Часто, собравшись и прочитав у Маяковского, мы расходились по разным квартирам или шли вместе в какую-то квартиру. Набивалось 40 человек, и там происходили первые литературные собрания свободного полета. Наум Вайман: Читали друг другу свои вещи? Саша Соколов: Да. Ведь все были поэтами. Наум Вайман: А ты не начинал со стихов? Саша Соколов: Я, конечно, писал стихи, но, по-моему, я все-таки начал с прозы. Сначала была проза. Я писал детские романы. Я думал, что это романы, на самом деле, это были просто потоки детского сознания. Но это была проза. А потом уже стихи. Конечно, Блок очень повлиял. Наум Вайман: А вот сама виртуозность языка, которая всех поражает в твоих романах, она, кроме таланта, приходит от какой-то традиции литературной? Кроме того, запас каких-то редких слов, его тоже надо почерпнуть откуда-то? Саша Соколов: Опять же, мне очень повезло. Семья путешествовала по России. Родители очень увлекались фольклором. Моя мать из Сибири, и она привнесла огромное собрание своих знаний, именно фольклора. Это человек, который говорил пословицами и поговорками, практически. Наум Вайман: Расскажи о СМОГе. Саша Соколов: СМОГ начался официально 19 февраля 1965 года. Первое собрание смогистов было на Беговой улице в Москве, в библиотеке имени Фурманова. Кто-то из советских бюрократов разрешил это выступление. Это было собрание поэтов и художников. Люди приехали из разных городов. Например, Олейников из Кривого Рога. Он был главным у нас поэтом. Был Губанов, Володя Батшев. Поначалу нас было очень мало. К нам затем примкнули. Наум Вайман: Даже те три имени, которые ты назвал, они не состоялись как крупные писатели. Саша Соколов: Да, не состоялись, в силу бытовых причин. У них были колоссальные задатки. Тем более что примеры для подражания были великолепные - мы считали нашим главным учителем Пастернака. И я думаю, что не хватило Губанову просто литературного образования. Слишком было много ухода в анархию. Энергетики было очень много. Это все перехлестывало. Я не выдерживал дольше одних суток в этой компании. Это было невозможно. Они вели эту чудовищную жизнь, месяцами не просыхая, и перемещаясь с одной дачи на другую. Наум Вайман: Но это была не единственная группа-школа в твоем становлении как писателя. Какие были в этих группах наиболее яркие литературные приоритеты, кроме Пастернака? Саша Соколов: Французские символисты. Естественно, в переводах. Но переводы были уже хорошие. Группа ориентировалась на западную поэзию и на западную живопись. Но это был не единственный мой университет. Следующий университет был более важным этапом - Московский университет. Я сбежал от этой группы, потому что не выдержал этой энергетики и потому, что я понял, что надо как-то образоваться формально. Это было самое свободное место в советской системе - факультет журналистики. Я не помню за все годы, что я провел на факультете, ни одного комсомольского собрания. Я помню, что Засурский, наш декан, разрешил обсуждение солженицынских книг, в то время немыслимое еще где бы то ни было. Наум Вайман: Ты помнишь какие-то имена преподавателей, которые оказали серьезное влияние? Саша Соколов: Профессор Татаринова, сам Засурский, Мулярчик, его верный оруженосец, тоже блестящий, до сих пор преподает, кажется. Блестящие люди. Этот уровень знаний, эрудиции. Это - школа. А потом еще не менее важная школа, параллельная ей, коридорная. В коридорах обсуждалось все, создавались обрывки текстов, которые потом были записаны. Эти все курилки, сходки, вечеринки в общежитиях, вот это был бульон. Наум Вайман: Из этого, действительно, насыщенного раствора, кто еще из твоих однокашников выкристаллизовался в серьезного писателя? Саша Соколов: Хотя мы познакомились намного позже, уже в эмиграции, Алеша Цветков тоже провел какое-то количество времени в наших коридорах. Кроме того, очень многие из нашего времени того факультета стали ведущими людьми на телевидении, радио, в газетах. Я их уже много лет не видел, но знаю, что мы всегда друг о друге помним. Наум Вайман: Первая книга твоя "Школа для дураков", как она исторически возникла? Саша Соколов: Я работал в то время в "Литературной России" и, несколько лет проработав в штате и внештатно, я понял, что пока я занимаюсь этим довольно интересным делом, знакомлюсь со многими писателями, потому что приходилось у них интервью брать: Я понял, что все это хорошо, но надо же свое что-то создавать. И я понял, что, живя в Москве и вертясь в этом интересном обществе, все-таки, просто не хватит ни сил, ни времени написать что-то свое. И я вспомнил свое увлечение охотой. Работая в "Военной газете" в свое время, я получил какие-то знания об охоте, потому что знал егерей, знал местных охотников. Это на Урале была такая маленькая газета. И я бросил работу в "Литературной России", я поехал на верхнюю Волгу, Конаковский район, недалеко от Твери, и я там устроился на работу егерем. Мне поселили на кордоне, я жил один долгое время. Было достаточно времени для того, чтобы начать писать серьезную книгу, вещь. Наум Вайман: И достаточное внутреннее спокойствие. Саша Соколов: Очень свободное место, где никто меня работой не обременял. Может быть, раз в неделю приезжали охотники. Самое неудобное было то, что они привозили с собой слишком много ящиков коньяку. Приходилось это с ними делить. Но зато было масса охотничьих впечатлений. И потом это сказалось во втором романе. Наум Вайман: Когда была закончена первая рукопись? Саша Соколов: В 1973 году. Через полгода она была отправлена в американское издательство "Ардис" какими-то окольными дипломатическими путями. Так просто нельзя было отправить. И была очень хорошо встречена сотрудниками, недавно приехавшими из России. Были некоторые люди, которые сказали, что это нужно сразу печатать. И я получил письмо. Я могу даже назвать имя этой женщины, я с ней лично не знаком. Это Маша Литвинова. Она уже в Москве работает. Наум Вайман: А близко по срокам пришло решение об эмиграции? И было ли это связано с тем, что ты чувствовал? Что какая-то база есть? Саша Соколов: Я уже настроился к тому времени на отъезд, независимо от того, какой резонанс получила бы рукопись. Я всегда знал, что я уеду, с очень ранних лет. Меня даже однажды поймали при попытке перехода советско-иранской границы в районе Гасан-Кули. Была пограничная застава на Каспийском море. Мы с товарищем попытались, но не вышло. Мы немножко посидели в тюрьме. Мне было 19 лет всего. Потом выпустили благодаря моему отцу, у которого были хорошие связи в армейских кругах. Наум Вайман: А почему такая была тяга к бегству? Саша Соколов: Потому что я не любил советскую власть и никогда этого не скрывал, что, конечно, наводило ужас на мою мать, на мою семью. Я вырос уже в свободном обществе. Когда Сталин умер, мне было уже 9 лет. Наум Вайман: Вопрос тут, видимо, не только в этом. Тут еще, видимо, мешало самой атмосфере жизни, которой ты жил, может, в том числе и семейной? Саша Соколов: Я думал, что поскольку я хотел писать то, что я хочу, я должен уехать из этой страны, потому что здесь мне не дадут печатать то, что я хочу писать. Как журналист я печатался, естественно. Я был внутренним эмигрантом много лет, а потом я устал от этой игры. Сколько можно ненавидеть страну, в которой ты живешь? Вернее, не страну, не людей, а режим. Наум Вайман: Это совпадает с моими: Я тоже убежал от ненависти, от собственной ненависти. Я не хочу ненавидеть. Саша Соколов: Зачем этот адреналин без конца? Я боялся, что меня просто посадят. Наум Вайман: А вот эти три романа, ты их сам объединяешь? Они вышли, как триптих или достаточно независимо? У меня возникло такое ощущение, что они представляют собой некое единое целое и некую эволюцию иронии. От элегической иронии в "Школе для дураков" до сатиры в "Палисандрии". Саша Соколов: Если в плане иронии рассматривать, то их можно рассматривать как какую-то цепь книг, которая, надеюсь, будет продолжена. Потому что я остаюсь самим собой, я все тот же человек, какую бы книгу я ни писал. Но в сюжетном смысле они не связаны. Характерами они не связаны. Наум Вайман: Вот ты говоришь, что остаешься тем же человеком. Дело в том, что иногда так получается, что писатель начинает с неким внутренним тоном и потом, на каком-то этапе, он ощущает, что эта интонация выдохлась и она ему уже не интересна. И ему хочется что-то по-другому. И вот этот поворот бывает очень тяжелый. Не этим ли частично объясняется твое молчание последних лет? Саша Соколов: Нет, это объясняется совсем не этим, то, что я не печатаю. Я никогда не думал о продолжении этой линии, этой интонации. Хотя она меняется сама по себе, естественно. Поскольку я продолжаю писать, я вижу, что уже мои следующие тексты, там можно найти общие черты с предыдущими, но я изменился, и надеюсь, что когда что-то будет опубликовано, то это будет очевидно. Наум Вайман: Напрашивается журналистский вопрос: когда мы увидим новое произведение? Саша Соколов: Какое-то время назад, в одной средиземноморской стране, жил я, я там провел года полтора. Я втерся в доверие к этим людям. Средиземноморские писатели - это очень клановая вещь, они сами по себе живут, они никого особенно не впускают со стороны. Но мне повезло. Наум Вайман: А что за племя такое - средиземноморские писатели? Саша Соколов: Греки. Меня познакомили с одной много пишущей женщиной. Меня уверили в том, что эта женщина, действительно, пишет очень хорошо и едва ли не лучше всех живущих. В то время ей было лет 50. Она не опубликовала ни одной строчки. Когда я с ней говорил об этом ее интересном подходе к литературе: Она фанатик, она проводит двенадцать часов за столом ежедневно. Она написала очень много. Я видел эти рукописи на полках ее кабинета. Ее позиция меня удивила, потом я стал об этом думать, и мне понравилось это отношение. Мне понравилось, что она широко известна в узких кругах и этого ей достаточно. И окололитературные круги тоже о ней знают. Это было в то время, в греческой ситуации, довольно адекватная реакция. В России, конечно, совершенно по-другому все было. Кипела литературная жизнь, сотни тысяч читателей. Но потом наступила какая-то другая ситуация. И я, почувствовав, видимо, эту ситуацию, я тоже решил попробовать занять эту позицию. Я хотел посмотреть, как я буду себя вести, что я буду чувствовать, когда я буду смотреть со стороны на эту ситуацию. Я позавидовал этой женщине. Я подумал: как интересно, она вполне довольна. Наум Вайман: На самом деле, это не исключительная ситуация. В период диссиденства целый ряд значительных писателей жили по принципу известности в узких кругах. Тот же Бродский. И, на самом деле, эта слава самая сладкая. Саша Соколов: Может, в моем случае, эта ситуация затянулась, потому что теперь есть возможности печатать, где угодно. Ну, что? Сейчас я напечатаю что-то, это выйдет тиражом 3000. Конечно, прочитают, кому надо в России. Но меня не устраивает эта литературная ситуация. Я имею право на забастовку. Наум Вайман: У тебя есть готовые тексты? Саша Соколов: Есть, конечно. Наум Вайман: А что в такой литературной ситуации тебя не устраивает, которая происходит сегодня в России? Саша Соколов: Мало читателей для моей литературы. Наум Вайман: Но для твоей литературы всегда было очень мало читателей. Саша Соколов: Нет, мои книги первые вышли в Советском Союзе тиражом 150 000, и они быстро исчезли. А потом все это стало уменьшаться. Наум Вайман: Я думаю, что сегодня, если ты издашь тот или иной текст, даже на имя ты получишь несколько десятков тысяч экземпляров. Саша Соколов: Нет, я смотрю, что даже книги Лимонова выходят по 5-10 тысяч. После отсидки тиражи пошли вверх - это уже 15 000, "Книга мертвых", например. Наум Вайман: Лимонов, как ни странно кому-то это может показаться, не такой уж интересный писатель. Сегодня, для российской ситуации, может быть, он достаточно маргинальный и оригинальный, но недостаточно интересный. Саша Соколов: Но все-таки, поскольку Лимонов занимается политикой, это кого-то отталкивает, а других, наоборот притягивает. Наум Вайман: Скажи, а рассказы, пьесы ты писал? Всем известны твои романы, а другие произведения? Саша Соколов: Рассказы я писал в юности. Наум Вайман: Где-то они публиковались? Саша Соколов: Я вообще не старался публиковаться как прозаик или поэт, но так получилось, что мой едва ли не единственный рассказ в Советском Союзе получил первую премию популярного, в свое время, журнала "Жизнь слепых", а потом его переименовали в журнал "Наша жизнь". И вот этот журнал я увидел в киоске, смотрю, а там объявляется конкурс на лучший рассказ. Я послал рассказ о слепом капитане дальнего плавания, который беседует со своей кошкой сидя на пенсии в маленьком приморском городке. Он рассказывает ей о своих путешествиях по миру. И вдруг напечатали и дали большую премию. Меня это очень обрадовало. Но это был единственный мой опыт, потому что мне уже не хотелось пробовать. Я никогда не ходил по редакциям. Наум Вайман: Давай перейдем к более глобальным вопросам. Ты считаешь себя русским писателем в эмиграции? Саша Соколов: Я не знаю, есть ли сейчас эмиграция. Настолько глобализация в этом смысле развилась. Вот я сейчас живу в Израиле. И моя ситуация в языковом смысле ничем не отличается, а это самое главное - атмосфера языка. Я живу в атмосфере русского языка. Хорошего, прекрасного русского языка. Это моя родина, это моя кровь. Мне больше ничего не надо. Хотя, конечно, может возникнуть какая-то ностальгия, хочется пройтись по старым улицам Москвы. Я это сделаю скоро. Я думаю даже получить российское гражданство. Я недаром переехал сюда с североамериканского континента, потому что именно здесь есть языковая среда, здесь есть люди, с которыми можно: Вот мы сейчас сидим-говорим, и даже вне студии можно каждый вечер с друзьями обсуждать русские дела и русскую литературу. Наум Вайман: Да, традиция сидеть по вечерам с друзьями и обсуждать русские дела: Саша Соколов: Это моя огромная привилегия. Здесь в Израиле не работают так много, как в Америке или Канаде, и поэтому у них есть силы и привилегии этим заниматься. Наум Вайман: Интересно, что ты нашел в Израиле удобную психологическую нишу. Ты уже несколько лет приезжаешь, по полгода зимой живешь здесь. Саша Соколов: Я практически уже живу все время. Я этот год целиком прожил в Израиле, а раньше я приезжал на шесть месяцев, на восемь месяцев. И квартиру всегда держу здесь. Наум Вайман: Скажи мне о культурной ситуации вообще в мире и в России, в частности? Как ты ощущаешь сегодня? Начнем с чисто российской ситуации. Ты читаешь, что сейчас происходит, следишь? Как ты видишь эту культурную ситуацию, она находится на подъеме? Саша Соколов: Нет, это спад, явный спад культуры, образования. Достаточно посмотреть телевидение, послушать радио, почитать российские газеты. Даже в "Литературной газете" масса стилистических ошибок. А прекрасные девушки, которые появляются на телевизионных экранах, я имею в виду дикторов, они не знают, например, как склонять сложные числительные. Каким образом они туда попали? Они что, профессионально не подготовлены? Почему их взяли? Напрашиваются определенные выводы. Наум Вайман: А в литературном смысле что-то ты заметил последнее время? Какие-то имена, на которые ты обратил внимание? Как в России, так и в эмиграции. Саша Соколов: Именно так. Не нужно брать Россию отдельно. Если начинать от Израиля, потому что здесь очень мощная группа писателей собралась - Александр Гольдштейн, у него очень интересные эссе, Володя Тарасов, очень хороший поэт. Я этих людей лично знаю, мне с ними всегда очень интересно. Потом существуют такие люди, как Петр Вайль и Александр Генис. Это люди, которые вот уже много лет создают большую критическую массу текстов. Люди большой эрудиции. В самой России мне очень нравится, что делает Таня Толстая. Но не большие ее вещи, а небольшие - эссе, рассказы. Это очень пронзительные вещи. А тот роман, за который она получила премию, это не совсем то, что бы мне хотелось прочитать. Сорокин, Пелевин. Наверное, слава богу, хоть читают такую литературу. Лучше что-то читать, чем ничего. Наум Вайман: Это какой-то комплимент сомнительный. Саша Соколов: Ты же понимаешь, что моя специальность в литературе - это стиль, это чистота языка. Так что я не могу встать на позицию стороннего наблюдателя. Если бы я был читателем, я был бы другим человеком. Но я писатель, и я оцениваю текст не с точки зрения сюжета, а с точки зрения стиля. Наум Вайман: А давай перейдем глобально к мировой ситуации в культуре. Ощущаешь ли ты ситуацию как кризис цивилизации? Саша Соколов: Конечно. Это совершенно ясно. Потому что критерии все снижены, тиражи мизерны. Даже во Франции бестселлером считается роман, который напечатан тиражом 7 000. Причем качество романа - это совершенно неинтересно читать. Наум Вайман: То есть, произошла сильнейшая инфляция литературного качества. Саша Соколов: Да. Наум Вайман: С тем большим нетерпением мы будем ждать тех текстов, которые у тебя уже есть, и чтобы ты подарил их публике. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
