Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[27-05-99]
Поверх барьеровПочтовый романсАвтор программы Александр Генис Как это легко понять, сегодняшняя передача будет посвящена почте, разнообразным интимным нюансам в современной жизни этого древнего и почтенного института. Причина, побудившая меня выбрать эту тему проста: давняя беззаветная любовь к эпистолярному жанру. Мне трудно сегодня поверить, что когда-то у меня не было даже записной книжки. Как большинство моих друзей, я любил получать письма, но не торопился на них отвечать. Только Америка привила мне любовь и уважение к почтовым отправлениям. Все началось с открыток. Они в Америке, как воздух: незаметны, вездесущи, необходимы и незаменимы. Открытки окружают каждого плотной атмосферой дружеской или, хотя бы, формальной приязни. Вот с этих кусочков картона, которые сопровождают нас от колыбели до могилы, и начался мой эпистолярный роман. Сегодня моя переписка столь обильна, что наши почтальоны зовут меня по имени. Они думают, что я общаюсь с пришельцами, потому что на нашей планете не может быть страны с названием Ээсти - так надписывают обратный адрес мои эстонские друзья. Конечно же, я отвечаю на все письма, в первую очередь, на те, что шлют из России. Среди них попадаются очень трогательные. Один, например, предложил взять у него взаймы. Он просил, чтобы в эфире я называл его Лёлик Кнут. Чаще, впрочем, предлагают поделиться не деньгами, а идеями. Одни знают, как спасти человечество, другие - как его стерилизовать. Самый изобретательный из моих корреспондентов присылает мне по тетради в месяц. Как Британская Энциклопедия, он пишет обо всем на свете. Лучшая из его идей связана с американским флотом. "Авианосец, - рассуждал он, - это мотор с огромной палубой, на которой удобно вялить воблу в тропиках". Итак, я вношу свой посильный вклад в почтовое могущество США. В том числе и благодаря мне, Америка стала первой и единственной почтовой сверхдержавой. Она опережает остальной мир по всем мыслимым эпистолярным показателям. Достаточно сказать, что на ее долю приходится половина мирового почтового оборота. Удивляться тут нечему. Чтобы по настоящему развернуться, почте нужны не стесненные чужими границами и лишними законами американские просторы. Почта ведь, как музыка. Она нуждается только во времени. Ни цена, ни скорость доставки письма не зависят от расстояния. Во всяком случае, так было в Британской империи. Не случайно, именно там изобрели марки. Америка унаследовала почту от Старого Света вместе с ее старческими пороками - нерасторопностью, неповоротливостью и всякой, включая умственную, отсталостью. Конвейерный кошмар почты невольно навевает образы из "Капитала" и Чарли Чаплина. Тут по-прежнему царит механический труд с изматывающим ритмом. На обработку каждого письма отводится всего секунда. Безрадостную работу, которую нельзя исполнить хорошо, но можно плохо, искупает лишь то, что она на всю жизнь. Своим анахронизмом американская почта буквально сводит с ума, превращая почтовых служащих в берсерков, на чьем счету уже ни одна дюжина застреленных коллег. Однако старомодность почты, заставляющая ее быть жестокой к своим, становится достоинством, когда оборачивается к чужим. Почта культивирует мягкую связь, достоинства которой - неэффективность, медлительность, ненавязчивость. Телефон застает нас врасплох, тогда как письмо смирно ждет, чтобы мы его открыли или, даже, забыли. Говорят, китайцы предпочитали как раз выдержанные письма. Они резонно считали, что за месяц хорошие новости не пропадут, а плохие обезвредятся. Почте свойственна неброская добродетель, учтивость, которая, исключая недостойную джентльмена торопливость, не требует спонтанного ответа. Как в хорошем детективе, почта замедляет действие перед развязкой. Пожалуй, и тут сказывается ее искусство обращения со временем. Отставание почты от прогресса, тем не менее, мнимое. В действительности, она его обгоняет, вводя нас в мир постиндустриальных социально-психологических конструкций. Главная из них - джанк мэйл. Та нелепая, ненужная и неизбывная макулатура, что с неизбежностью погоды заполняет каждый почтовый ящик Америки. Цель этого почтового мусора бесхитростна. Что-нибудь нам навязать. Сковородку или мировоззрение, загробную жизнь или микстуру от облысения. Зато коварны средства джанк мэйл. Умеющая добывать адреса и фамилии потенциальных покупателей, она, в отличие от обыкновенной рекламы, всегда обращается к одному, а не ко всем. Выделяя из толпы клиента, она возвращает ему бесспорную ценность индивидуальности - имя. Она берет не жульническими товарами, а хорошими манерами. Джанк мейл величает каждого по фамилии. Поздравляем, мистер Браун, вы выиграли миллион! Заведомая абсурдность почтовых махинаций, которые, к тому же, постоянно преследуются законом, не мешает столь же постоянным успехам. Метафизическая тайна почтового мусора в том, что он искушает своего корреспондента диалогом с мнимой личностью, составленной из психологических архетипов, художественных штампов и наших грез. Спасающие от тучности седовласые доктора, похотливые красавицы, обещающие поделиться опытом, умудренные, уже другим опытом, знатоки биржевых сплетен, гадалки с экзотической биографией. Рекламные фантомы, постмодернистские симулякры, почтовые франкенштейны, големы, оживленные убогой коммерцией, без устали роятся вокруг американских почтовых ящиков. Они интимизируют окружающий нас мир, противопоставляя свою, хоть и фальшивую, но дружескую фамильярность его, хоть и подлинному, но оскорбительному безразличию. Джанк мэйл нашла ключ к постиндустриальной эпохе, испытывающей отвращение ко всему стандартному, обезличенному, анонимному, ничьему. Мусорная почта паразитирует на страхе маленького человека затеряться в массовом обществе. В сущности, это американский ответ на знаменитую гоголевскую реплику из "Ревизора": "Скажите всем там, что вот живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский". Пропев гимн почте, я хочу продолжить нашу эпистолярную тему эпистолярным жанром. Пространный экскурс в его историю подготовила для наших слушателей Марина Ефимова. Марина Ефимова: Письма, как литературный жанр, сродни любовному роману. Ему вечно пророчат конец и всегда ошибаются. Считается, что критерии и стандарты эпистолярного жанра задал в своих письмах Цицерон. Особенно, в нравственных письмах к Луциллию. Литературовед Мартин Арнолд - автор недавней статьи "Прощание с пером", опубликованной в газете Нью-Йорк Таймс, считает, что Цицерон был настолько общественным человеком, таким прирожденным публицистом, что его письма, даже личные, писались в расчете на то, что их прочтет не только адресат. Именно поэтому они приобрели все свойства литературного жанра. Лукавая прелесть эпистолярного жанра в том, что ты позволяешь себе некую недопустимую в публичных писаниях свободу. Под тем предлогом, что написанное не рассчитано на публику. Как говорил Цицерон - "Письмо не краснеет". И в письмах Луциллию, составлявшему его биографию, он, не стесняясь, советовал: "Пожертвуйте традицией исторического повествования и выразите ко мне чуть больше любви, чем этого требует правда". По самой природе своей, письмо допускает ту степень интимности, откровенности и страстности, которая непозволительна другим жанрам. "Я честно работаю и жду весны, - писала Нельсону Олгрину Симона де Бовуар, - утром, когда я просыпаюсь, моя первая мысль о вас, и о вас моя последняя мысль перед сном. Шлю вам поцелуи, самые лучшие, на какие способна я, и столько, сколько способны принять вы". Цицерон, давший в своих письмах примеры почти всех ныне существующих литературно-психологических приемов был, и, может быть, остается сейчас, две тысячи лет спустя, одним из лукавейших мастеров эпистолярного жанра. Чего стоят хотя бы его письма из ссылки в Рим к жене Теренции. Диктор: Если ты не получаешь моих писем так часто, как могла бы, то только потому, что писание их, равно, как и чтение твоих, вызывает у меня такие потоки слез, какие я не в состоянии выдержать. Но, тем не менее, если мы надеемся вернуть хотя бы часть из того, что потеряли, то это возможно только в случае твоего присутствия в Риме. Вот почему я не могу позволить себе счастье иметь тебя своей опорой, помощником и компаньоном во мраке моего изгнания. Помни дорогая, что я наказан не за свои преступления, а за свои добродетели. Я умоляю тебя заботиться о себе и помнить, что твоя судьба мне гораздо важнее своей собственной. Прощай, моя Теренция, вернейшая и лучшая из жен. Марина Ефимова: Это письмо датировано апрелем. Любопытно, что следующее письмо, написанное в октябре, начинается так. Диктор: Не обижайся, моя Теренция, что я пишу письма тебе короче, чем другим. Это потому, что им все нужно подолгу объяснять. А, кроме того, каждый раз, когда я пишу тебе, я заливаюсь слезами. Марина Ефимова: "Многие известные писатели использовали письма в качестве литературной разминки перед дневной работой, - пишет в своей статье Мартин Арнольд. - Джон Стейнбик прямо в этом признавался. Биографы романиста Генри Джеймса пишут, что все его деловые связи, все светские отношения были построены на его талантливейших письмах. Каждому человеку, чувствующему слово, лестно получить письмо, с одной стороны, сугубо личное, с другой - представляющее самостоятельную литературную ценность. Джон Апдайк считает, что письма Байрона и Китса были их лучшими произведениями. Причем, интересно, что нет такой банальности, о которой великие литераторы не написали бы в своих письмах. Устройство быта на новом месте, сплетни, поиски слуг, цены. Они не пренебрегали ничем. Может быть, именно поэтому личные письма - лакмусовая бумажка, проверяющая наличие чисто литературного таланта, для которого главное - не о чем писать, а как. Пушкин писал в письме к Наталье Николаевне из Оренбурга. Диктор: Как я хорошо веду себя, как ты была бы мной довольна! За барышнями не ухаживаю, смотрительшей не щиплю. На днях отказался от башкирки, несмотря на любопытство, очень простительное путешественнику. Александр Генис: Другое письмо тоже Наталье Николаевне, из Болдина. Диктор: Того и гляди, избалуешься без меня. Забудешь меня, искокетничаешься. Одна надежда на Бога да на тетку. Авось, сохранят тебя от искушений рассеянности. Честь имею донести тебе, что с моей стороны я перед тобою чист, как новорожденный младенец. Дорогою волочился я за одними 70-летними и 80-летними старухами. А на молоденьких зассых, 60-летних, и не глядел. Александр Генис: Тут мне хочется прервать Марину Ефимову, чтобы поделиться своей гипотезой о роли писем в нынешнем литературном процессе. Для этого я хочу обратиться к списку самых ярких издательских новинок последних лет, составленных редакторами влиятельнейшей "Нью-Йорк Таймс бук ревью". Огромную роль в этом перечне играет публикация писем. Писем Курбе, Эйнштейна, Рассела, Швейцера, Сартра, Ивлина Во, Ясперса. Письма знаменитостей, бесспорно, стали нашим любимым чтением. Почему? Видимо, потому, что интуиция сегодняшнего читателя подсказывает ему: шедевр писателя - сам писатель. Эпистолярное наследство - лучший автопортрет автора. В определенном смысле письма даже превосходят книги. Они лечат автора от неизбежного разочарования. Ведь всякая написанная книга лишь жалкое подобие той, что задумывалась. Вот писателя и подмывает сочинить что-то настоящее. То есть он, втайне даже от себя, рассчитывает, что прямое, искреннее, приватное, не смиренное страхом перед публикой слово вытеснит его за пределы формы к свободе. Каждый автор надеется: вдруг искреннее, частное и честное слово сумеет проболтаться там, где умысел формы его сдерживает. Получается, что письма - черновик писательских чувств, первый и самый главный набросок его сочинений. Эта теория кажется мне настолько убедительной, что меня иногда так и тянет перевернуть обычную литературную пирамиду. Лучше всего письма, в которых происходит зачатие романа и начинается развитие его эмбриона. На втором по увлекательности месте идут наброски, черновики, первая корректура, и только затем - готовый текст, в необходимости которого уже можно усомниться. Мне кажется, современному читателю нравится не как сделано произведение, а как оно не сделано. Его интересует самосознание жанра в процессе его появления на свет, стриптиз текста. На фоне всей этой эпистолярной роскоши изрядно проигрывает готовый продукт. Книга с ее механической, а значит ложной цельностью. Дробность органичнее передает биение мысли. Фрагменты переживают целое, как руины долговечнее, а, может, и прекраснее неразрушенных храмов. Короче, письма всем хороши, даже ошибками. Вплоть до грамматических. Они придают тексту естественную противоречивость, которая и составляет живую, неотредактированную, целостную картину мира. Одно из главных достоинств эпистолярного жанра - предельная демократичность. Письма, в отличие от романов, никому не возбраняется писать. Причем, как раз безыскусные письма нас поражают больше всего. У микрофона вновь Марина Ефимова. Марина Ефимова: Недавно в Америке бестселлером стала вышедшая в издательстве "Бродвей Букс" книга "Лэттерс оф Нэйшн" - история Америки в письмах. Письма солдат всех войн, рабочих-мигрантов времен великой депрессии, душераздирающие записки матерей, оставлявших своих младенцев под чужими дверьми, письма президентов, полководцев и политиков, террористов и заговорщиков, смертников из Синксинга. Но самые трогательные, смешные, а, подчас, и мудрые письма пишут, по-моему, дети. Когда президент Роналд Рейган, раненый незадолго до своей инаугурации молодым психопатом Хинкли, лежал в больнице, он получил сотни писем. И среди них одно, от шестилетнего мальчика. "Дорогой мистер президент, я очень надеюсь, что вы скоро поправитесь. Мне бы не хотелось, чтобы свою инаугурационную речь вы произносили сидя в постели в пижаме". Несколько лет назад перед Рождеством нью-йоркский кардинал О'Коннор зачитал во время проповеди коротенькое письмо 8-летнего мальчика, присланное на его, кардинала, имя, но адресованное Господу. "Дорогой Боже, я надеюсь, что не обижу тебя своим вопросом, но мне очень бы хотелось узнать: ты действительно великий, или просто знаменитый?". "Эпистолярный жанр - наш хлеб, - говорит социолог Делиберто, биограф Джейн Адамс - общественной деятельницы 30-х годов, лауреат Нобелевской премии. - Хотя, - продолжает она, - использовать письма известных людей становится все большей и большей проблемой по мере усложнения законов об авторском праве. Например, самим авторам писем, а после их смерти наследниками или душеприказчикам, принадлежит право собственности на содержание писем. А получатель письма является законным владельцем самого письма. То есть, физически тех листков бумаги, на которых оно написано или напечатано. Поэтому, даже сам владелец письма, не говоря уж о биографе, не имеет права, без разрешения наследников или автора, если он жив, использовать для публикации не только все письмо целиком, но даже длинные цитаты из этого письма". Это можно понять, особенно после того, что произошло с письмами Джона Апдайка. Много лет он состоял в переписке со всеми своими издателями и редакторами, часто делясь с ними сокровенными мыслями и чувствами. Тогда ему и в голову не приходило задуматься о будущей судьбе этих посланий. А, между тем, через 25 лет после написания, письма его стали тем, что называется общественной собственностью. И один из его адресатов, редактор издательства "Кнопф" Уильям Максвелл, уже передал письма Апдайка библиотеке университета Иллинойса. "Меня ужасно смущает мысль, - написал после этого Апдайк, - что посторонние люди будут читать мои личные письма, пока я сам еще тут". Но мы уже не откажемся от этого полуподслушивания, от волнения, которое доставляет нам подлинность, безоглядность и искренность чужого письма. Например, вот этого, написанного Джоном Чивером. Диктор: Мой дорогой, я позвоню тебе позже, или завтра и попрошу тебя приехать на уик энд. И когда ты откажешься, а, скорее всего, ты откажешься, я смирюсь. Смирение - часть моей любви к тебе. Человеку не хватает одной его жизни на то, чтобы осмыслить или выстроить систему рассуждений, позволяющую отличить истинное и органичное от искусственного и фальшивого. Но в пределах того, что я успел осмыслить, я не нахожу ни капли фальши в моем чувстве к тебе. Спокойной ночи, моя любовь. Джон". Марина Ефимова: Эпистолярному жанру вечно пророчат конец и всегда ошибаются. Он увял, было, с изобретением телефона, но возродился с изобретением электронной почты и приобрел даже новый подвид - эпистолярного разговора. Александр Генис: Как говорит Марина Ефимова, в 20 веке постоянно пытались похоронить эпистолярную традицию. Принято было считать, что бешеное развитие средств связи окончательно вытеснит старомодный способ письменного общения. Однако, как это постоянно происходит с постиндустриальными феноменами, компьютерная революция не вытеснила старое, а омолодила его. Осмелюсь предположить, что за всю историю человечества, никогда не писалось столько писем, сколько сегодня. Конечно, я имею в виду электронную почту. Ее простота и доступность сделала электронное письмо более удобным, дешевым и надежным средством связи, чем, скажем, телефон. В сущности, электронное письмо ничем не отличается от обыкновенного. И это значит, что в 21 веке старинный эпистолярный жанр ждет неизбежный ренессанс. Наша прогулка по почтовому миру вылилась в путешествие по времени. От патриархальных открыток до компьютеров, от медлительного обмена посланиями, до мгновенной связи. Вот в таком растянутом спектре и протекает жизнь современного человека. Пожалуй, самое странное в ней - смешение скоростей. За один день нам приходится пересекать множество темпоральных зон, каждая из которых требует своего ритма. В сфере связи, о которой мы сегодня беседуем, это означает, что прогресс упраздняет реальное время. Он научился его сжимать, уничтожая эмоциональный буфер. Отправителя корреспонденции от получателя больше не отделяет спасительный зазор. Мы все сплелись в один информационный клубок. Техника, сделав связь мгновенной и вездесущей, понуждает нас к этакому коммуникационному свальному греху. Поэтому в век факсов, компьютеров и видеотелефонов связь сама по себе, вне зависимости от содержания, становится тонким искусством, которым надо уметь пользоваться с толком и разбором. Как всякое искусство, связь нуждается в своей поэтике, в своем своде правил. А значит, и в определенном наборе ограничений. Но, главное, новая, разветвленная, разнообразная, быстрая, могучая и вездесущая связь, как всякое искусство, должна научиться ценить традицию, породившую ее, старую добрую почту. Хотя бы потому, что с уважения к ней начинается подлинная эмоциональная культура, которая предшествует всякой другой. Например, деловой. Почта - индикатор душевного здоровья общества. До тех пор, пока оно не научится отвечать на письма, в нем неизбежны эмоциональные травмы. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
