Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Кесарево - кесарю. Уроки новой войныАвтор программы Александр ГенисВедущий Иван Толстой Александр Генис: Как изменилась жизнь с тех пор, как жители Нью-Йорка оказались на передовой той новой войны, что началась 11 сентября в нашем городе? Пожалуй, не так уж сильно. Конечно, много сегодня идет не так, как раньше, особенно на Манхэттене, который сразу вспомнил о своем островном положении. Уязвимость этого географического положения, которому Нью-Йорк обязан своим возвышением, бесспорно дает о себе знать. Мосты и туннели - самые уязвимые точки в городском устройстве - стали объектом такого пристального внимания властей, что передвижение по городу превратилось в муку для автомобилиста. К тому же я до сих пор не могу привыкнуть к вооруженным до зубов военным, которых вижу каждый раз, когда проезжаю по мосту. Возможно потому, что раньше, за четверть века, мне вообще не приходилось видеть в Америке солдата с автоматом в руках. И все же город быстро освоился с новой ситуацией. Кто в этом сомневается, пусть попробует снять здесь дешевую квартиру или достать билеты на модные бродвейские шоу. Я не знаю никого, кто бы радикально изменил свою жизнь из-за происходящего. Рутина легко справляется с нанесенными террористами ранами. Особенно это заметно, когда отъезжаешь от все еще дымящихся руин Торгового центра. Вышло так, что этой осенью, мне пришлось изрядно попутешествовать по Америке, читая лекции в университетах Юга и Среднего Запада. В середине сентября я летел в Цинциннати в пустом самолете, на борту было человек пять. А через месяц, по дороге в Атланту уже все было, как обычно: пассажиров полно, и стюардессы шутят. Даже удлинившаяся очередь к металлоискателям не производит удручающего впечатления. Жизнь продолжается без тех принципиальных перемен, которых можно было бы ждать, учитывая масштаб события. По большому счету, изменился не повседневный обиход Америки, а ее дух, интеллектуальный климат страны. Это значит, что жгуче актуальными стали глобальные вопросы американского миросозерцания. Выйдя за пределы академических дискуссий, они стали предметом оживленных споров, которые задевают сегодня абсолютно всех. Америка хочет знать, почему она подверглась нападению. Атака террористов вырвала страну из изоляционистского оцепенения, соблазн которого всегда смущал ее душу. Теперь для страны жизненно важно понять, что происходит в мире сегодня и чего ждать от него завтра. Ответы на эти вопросы нельзя найти в газетных заголовках. Для этого нужны историко-философские конструкции, способные объяснить ход политического процесса на ином, глубинном уровне. В сущности, инструменты такого анализа уже довольно давно существуют в стране. Еще в начале 90-х, в ответ на окончание холодной войны американские ученые разработали две фундаментальные историософские концепции, объясняющие настоящее и предсказывающие будущее. Беда в том, что они диаметрально противоположны, и все наше будущее зависит от того, какая из двух теорий окажется ближе к политической реальности 21 века, начавшегося американской трагедией. Первая из двух теорий, конечно же, - доктрина Хантингтона. Сегодня о ней знают уже все. Она стала самым влиятельным орудием политического анализа еще до того, как война с террором сделала ее пугающе актуальной. 74-летний профессор гарвардского университета Сэмюель Хантингтон - личность бесспорно исключительная. Ведя тихую и незаметную академическую жизнь, чему способствует многолетняя борьба с диабетом, он умудряется постоянно оказываться в эпицентре идейных сражений. В отличие, от своих близких друзей и соратников Киссинджера и Бзежинского, он почти не занимается политикой. За исключением короткого периода сотрудничества с президентом Картером, Хантингтон предпочитает писать книги. Эти труды, ставшие теперь уже классикой политической науки, неизбежно вызывали ожесточенную критику коллег, которая в бурные 60-е доходила до форменной травли ученого. Однако Хантингтон, умело пользуясь академической свободой, всегда стоял на своем, чем заслужил уважение и у своих многочисленных противников. Вина или заслуга Хантингтона в том, что он никогда не разделял центральную, сугубо оптимистическую установку всего американского истеблишмента. В отличие от подавляющего большинства своих соотечественников, Хантингтон не верил в то, что мир идет светлому будущему под знаменем американских идеалов - свобода, прогресс, демократия, законность, уважение к личности и рыночная экономика. Хантингтон пишет: Диктор: Наша генеральная ошибка заключается в том, что мы считаем эти, бесспорно благородные ценности, универсальными, годными всегда и для всех. На самом деле, американский пример - счастливое исключение из правил, которое не годится в образец для развивающихся стран, идущих к модернизации своими путями. Мир состоит из разных народов и, что еще важнее, разных культур, которые не способны понять друг друга. Александр Генис: В своей важнейшей работе 93 года «Схватка цивилизаций» - на сегодняшний день она переведена на 26 языков - Хантингтон предсказывает, что 21 столетие будет кровавой борьбой против всех. Беспрестанной войной цивилизаций. Эта доктрина никому не нравится. Но с ней трудно спорить. Особенно сегодня, когда многим кажется что первая из этих войн уже идет. И все же, какой бы реалистической ни казалась такая позиция, она толкает нас к парадоксам, с которыми трудно согласиться здравому смыслу. Так, в книге 96-го года, развивая темы своей знаменитой статьи, Хантингтон пишет: Диктор: Коммунистическая идеология Советского Союза - продукт западной, центрально-европейской мысли. Поэтому сравнительно недолгое увлечение марксизмом было меньшим препятствием для сближения России с Западом, чем православная вера, которая тысячу лет отделяла русских от западной Европы. Подтверждением этому может служить тот факт, что в НАТО быстро приняли католические и протестантские страны, но никто не торопится включить в этот союз православные государства. Александр Генис: Стройные схемы историософских теорий, включая те, что предлагали Шпенглер и Тойнби, кажутся убедительнее в учебниках, чем в газетах. Во всяком случае, мне трудно поверить, глядя на Путина с Бушем в Техасе, что Россию и Америку сейчас разделяет более непримиримый антагонизм, чем во времена Хрущева, Кеннеди и Карибского кризиса. Если Хантингтон у всех на виду - интервью с ним сейчас печатают чуть ли не все серьезные журналы страны - то куда менее влиятельными стали идеи его ученика по гарвардскому университету и непримиримого противника Френсиса Фукуямы. Ситуация развернулась на 180 градусов. Знаменитая теория конца истории Фукуямы была обнародована почти одновременно с доктриной Хантингтона, но тогда, в 92-м году, на эйфорической волне, Фукуяма произвел куда большее впечатление. Именно за этот, поистине всемирный успех он и поплатился, когда выяснилось, что политическая реальность отнюдь не выглядит так оптимистично, как якобы обещала эта концепция. Справедливости ради, следует сказать, что сам Фукуяма тут не при чем. Он много раз пускался в публичные объяснения, убеждая читателей в том, что конец истории отнюдь не обещает всем нам безопасное будущее. Вопрос в том, - говорил он, - что считать историей? Для гегелианца Фукуямы история - не перечень международных событий, политических кризисов и вооруженных конфликтов. Подлинная история - только борьба идей, приводящая общество в движение. Поясняя свои взгляды на намеренно жестком примере, Фукуяма писал, что в рамках его теории даже атомная война между Индией и Пакистаном не явилась бы историческим событием, ибо она ничего не смогла бы добавить многовековому спору о том, как лучше всего устроить общество. С концом холодной войны, утверждал Фукуяма этот спор раз и навсегда решен в пользу западной и либеральной рыночной модели, к которой так или иначе идет весь мир, просто потому, что другой альтернативы у него нет. Понятно, что 10 лет назад, в почти идиллические, с нынешней точки зрения, времена, в конец истории было легче поверить, чем сегодня. Поэтому мы решили обратиться к автору этой теории за разъяснениями его сегодняшней позиции. Френсис Фукуяма, неоднократный участник этих бесед, с готовностью согласился ответить на наши вопросы. Интервью с ним записала Рая Вайль. Рая Вайль: Мистер Фукуяма, заставила ли нынешняя война с террором пересмотреть вашу теорию конца истории? Фрэнсис Фукуяма: Конечно, сегодняшние события вносят какие-то коррективы, но несущественные. Я думаю, что в конечном итоге то, что произошло, представляет собой лишь судорожную попытку группы террористов остановить процесс модернизации. Удар, правда, оказался очень сильным и неожиданным. Но это не меняет главного. А именно, что либеральная демократия и свободный рынок является единственной альтернативой для всех стран, стремящихся к развитию. В том числе, и для мусульманских. Главный вопрос, однако, в том, что у значительной части мусульманского мира модернизация вызывает серьезное сопротивление. И нам всем следует задуматься о том, насколько сильно это сопротивление, как широко оно может распространиться и во что выльется в ближайшие годы. Что касается моей теории, она существенно изменилась бы в том случае, если значительная часть мира была бы настроена агрессивно и негативно по отношению к модернизации и прогрессу. Мы же наблюдаем обратное. Все это сводится к вопросу об универсальности западных ценностей, которые представляют такую соблазнительную, увлекательную комбинацию политической свободы и экономического развития, что, при наличии выбора, ее предпочтет большинство людей. Главным аргументом моей теории было то, что она закончилась в 1806 году. Под этим я имел в виду, что для любого современного общества не существует иной альтернативы, кроме принципов французской революции. Талибан, бен Ладен и им подобные не представляют альтернативы этому ни для кого, кроме небольшой группы фанатиков. Не думаю, что им удастся остановить процесс вселенской модернизации. Слишком уж он могуществен. Рая Вайль: Каков ваш прогноз, как краткосрочный, так и долгосрочный? Фрэнсис Фукуяма: Краткосрочный - нам скорее всего удастся сменить режим талибана в Авганистане и это произойдет очень быстро. И бен Ладена, я подозреваю, мы скоро поймаем и привлечем к суду. Но на этом борьба с терроризмом не закончится. Существует проблема с Ираком, которая требует разрешения. Что касается долгосрочных прогнозов, то тут все сложнее. Мы живем в период большой неопределенности. Трудно что-либо прогнозировать в этой ситуации. Будем ждать и надеяться на лучшее. Это все, что нам сейчас остается. Александр Генис: Как бы странным это ни казалось, грозные события нынешней осени пока, добавляю чтоб не сглазить, доказывают правоту не реалистической доктрины Хантингтона, а утопической гипотезы Фукуямы. Атака террористов на Америку оказалась катализатором, который во много раз ускорил процессы интеграции в мировом сообществе. Террористы сыграли на руку той самой планетарной цивилизации, с которой они фанатично воюют. Америка собрала вокруг себя страны и режимы, которые до 11 сентября трудно было представить в одном строю. А ведь еще этим летом Америку упрекали в упрямом изоляционизме. Говорили, что она одна идет не в ногу. Однако перед угрозой террора, отступили в сторону все противоречия, которые портили отношения Америки с Китаем, Россией и даже Европой. Психологически эту перемену легко понять. Если могучая Америка, отделенная от врагов двумя океанами, оказалась столь уязвимой, то что говорить о других державах, не располагающих такими экономическими и географическими преимуществами. Пример Америки подействовал отрезвляюще. Проблема террора оказалась сродни экологической. Она угрожает сразу всему миру, ее нельзя решить по одиночке, нельзя отложить, нельзя игнорировать. Не то, чтобы общий враг превратил в друзей старых соперников. Скорее, произошло мгновенное проникновение в суть давно происходящих процессов. Нападение на Америку во всем мире ощущается как вызов цивилизации. Тут важно заметить, что речь идет не об американской цивилизации, не о западной цивилизации, не о христианской цивилизации, а о цивилизации как таковой. В одночасье кончилась эпоха мультикультурализма с его поиском и смакованием различий. И началась пора синтеза. То, что еще недавно с демонстративным недоверием называли западной цивилизацией, оказалось универсальной системой норм, придерживаться которых выгодно не только пресловутому золотому миллиарду, а всем жителям этой планеты. Не этот ли феномен мы, собственно, и называем планетарно цивилизацией? Не о ней ли говорил в своих оптимистических прогнозах Френсис Фукуяма? Не поэтому ли в антитеррористическую коалицию вошли не по классификации Хантингтона представители конфуцианской цивилизации и славянско-православной, и индуистской и всех остальных, включая конечно же и исламскую? К сожалению, эти вопросы нельзя называть риторическими. Ибо на них никто еще не знает ответа. Однако опыт небывалого международного сотрудничества в борьбе с террором дает надежду найти бреши в беспросветной доктрине Хантингтона. В самом деле, ее автор считает решающим критерием общности каждой цивилизации религию. Именно по этому признаку он выделяет целые регионы в отдельные общности. Самые важные, а значит, и самые кровавые конфликты будущего будут происходить на разнице между этими цивилизациями. Разделяющие их рубежи, - говорит он, - линии фронта в грядущих войнах. Однако события последних месяцев показывают, что нынешний мир все-таки делят не религии. Мир делят не разные веры, а нетерпимость к ним. Тут и проходит демаркационная линия между защитниками цивилизации и фанатиками, которые с ней воюют. Пытаясь представить борьбу с террором религиозной войной, Осама бен Ладен объявил американцев безбожниками. Этого никак нельзя сказать о стране, где 19 человек из 20 называют себя верующими людьми. Камень преткновения в другом. Именно Америка решительнее других отказалась вмешивать религию в политику. В этом видел тайну американского успеха еще Алексис де Токвиль - самый проницательный из заграничных поклонников Америки. Не уставая восхищаться религиозностью американцев, Токвиль вывел точную формулу этой страны: «Верующий народ в неверующем государстве». В самом деле, личности Бог нужен. Обществу, не имеющему бессмертной души, ни перспективы вечной жизни, ни религия ни к чему. Фанатическое безразличие государства к церкви оказалось удачным ответом на религиозный темперамент державы, созданной, об этом стоит сегодня напомнить, сектантами фундаменталистского толка. Америка стала новым светом тогда, когда соблазнила старый главной из своих свобод: свободой искать себе бога по душе. Как только мы переводим персональный духовный опыт в социальный план, религия становится источником абсурда. Это и понятно. Личность отнюдь не обязана подчиняться логике. Человек ведь существо иррациональное. Он способен вмещать бездну добра и зла, совершать подвиги святости, быть бессребреником, аскетом, подвижником. Однако, общество подчиняется другим законам. Человек может, если захочет жить не по лжи. Но общество обязано обходиться правом. Необходимая предпосылка всемирной цивилизации - безоговорочное разделение сфер. Всякая попытка их смешать приводит к разрушению самой ткани бытия, что и произошло в Афганистане. Его урок, помогает договориться другим странам народам и верам. Именно поэтому, даже в эти трудные и опасные дни у нас брезжит надежда на мир разных культур но одной, планетарной цивилизации, которая похоже, способна договориться о главном: как разделить сферы духа и права, морали и справедливости, религии и общества. Или, говоря другими, куда более древними словами, как отдавать кесарево кесарю, не спрашивая нас об остальном. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
