Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Экслибрис. Впервые по-русскиАмериканский писатель Стивен Добинс и его рассказ "Счастливое отсутствие"Ведущий Сергей Юрьенен
"Чикаго Трибьюн" о Стивене Добинсе: "Один из самых тончайших поэтов и новеллистов америки". Книжное обозрение "Вашингтон пост" о его романах: "Абсолютный мастер создания малой литературной биосферы саспенса". Газета "Лос-Анджелес таймс" о его рассказах писала: "Добинс дает вам все - и неожиданный сюжет и сильную прозу. Юмор у него убойный..." Стивену Добинсу 60 лет. Первый свой сборник - в нем 16 рассказов - выпустил в 2000 году. До этого дебюта в качестве новеллиста опубликовал 10 сборников поэзии, 20 романов (половина детективы) и сборник эссе о поэзии под названием "наилучшие слова, наилучший порядок". Чтобы представить писателя, практически неизвестного в России, одной био-библиографической информации недостаточно. Что думает сам Стивен Добинс о предмете, которому посвятил жизнь? Из интервью Добинса "Элсоп ревю" - интернет-журналу поэзии в Беркли, Калифорния: - Писать в вакууме, писать замыкаясь на самом себе, писать вещи, которые не пытаются вступить в общение с ближним, писать не выходя из границ собственной личности - подобная литература обладает всеми недостатками мастурбации. Когда я что-нибудь пишу, я хочу, чтобы это прочитали. Не обязательно немедленно, но я пишу в расчете на прочтение. Тогда - Что бы это ни было - рассказ, стихотворение - это тогда еще своего рода аргумент. Вещь и работает как аргумент в том смысле, что имеет целью убедить. Не обязательно логически, но присутствует цель - довести до осознания. "Что значит быть человеком? Как надо жить? Какова при этом твоя ответственность перед другими?" обо всем этом я не думаю, когда пишу, но эти вопросы - он там, за спиной. И они влияют на процесс создания вещи - где я начну, где я закончу, на каждый мой выбор.
Добившийся успеха в разных жанрах, но считающий себя прежде всего поэтом, Стивен Добинс был стипендиантом Фонда Гуггенхейма, трижды - Национального фонда поддержки искусств. Отдельные стихотворения много раз получали премии, включались в антологии и ежегодники "Лучшие американские стихотворения". Романы переведены на 20 языков. По-русски Добинс существует пока лишь, как автор одного рассказа - "Канзас" - в переводе Владимира Козлова, выставленном на популярном литературном сайте "Лавка языков". По двум романам Добинса - "холодный собачий суп" и "Две смерти сеньоры Пуччини" - сняты фильмы, еще два в пути на экран. Психологический триллер "Церковь мертвых девочек" - самый известный из романов Добинса - по сценарию, который написал Даг Райт, снимает сам Джоэл Шумахер, в активе которого экранизации Гришэма и блокбастеры о "Батмане". Добинс преподавал английский и вел курсы писательского мастерства в дюжине колледжей и университетов - в Нью-Хэмпшире, Айове, Бостоне, работал репортером в "Детройт ньюз" и фрилансом в "Сан диего ридерз". Живет в бостоне с женой и тремя детьми. Сборник рассказов "Есть голым", вышел в 2000 году и получил премию журнала "Саузерн Ревью" - "Южное обозрение". Стивен Добинз СЧАСТЛИВОЕ ОТСУТСТВИЕ Есть смертельные опасности настолько неожиданные, что нам бы следовало поддерживать себя в состоянии боевой тревоги, чтобы всегда быть готовым дать им отпор или же в них не поверить. Однако даже с подобными событиями нужно как-то справляться, понимать их. Еще хуже самих событий может быть то, как отвечает на них этот мир. Обдумайте то, что воспоследует. Джейсон Даблью Плоувер, поэт, издавший шесть книг, был убит в момент, когда переходил на красный свет авеню Массачузетс возле Гарвардской площади, а с неба упала раздавившая его свинья. Эта огромная хавронья весом в семьсот фунтов снималась в картине про ограблении банка. Вертолет доставлял ее со свинофермы в Лексингтоне, пролетая над набережными Чарльз-ривер и направляясь в квартал Мемориал Драйв, где ждала знаменитая актриса, а также снятый на полдня бронированный фургон фирмы "Бринкс". В ключевой сцене свинья должна была сыграть роль внезапного дорожного препятствия. Она была под наркозом, но доза оказалась недостаточной. Свинья очнулась, увидела свет дня и, разрывая путы, ринулась своим огромным телом к открытому проему вертолета и совершила роковой прыжок - прыжок в шестьсот футов с конечным пунктом приземления в виде Джейсона Даблью Плоувера. Что думала свинья при этом - трудно сказать. Возможно, разум ее превратился в массу вопросительных знаков. Небо было голубым, погода ласковой, и вид на Бостон сверху был, конечно, изумительным. Кончался сентябрь, деревья наливались красками осени. Мысль о возможной ошибке, должно быть, сформировалась в затуманенных мозгах свиньи, когда она превратила Джейсона Плоувера в одно большое мокрое место. Один из очевидцев говорил, что слышал визг. Другой показывал, что видел свинью на плечах у человека. Третий узрел ангела, упавшего с небес. Приостановившись, люди подняли голову на то, что показалось им розовым облачком, быстро летящим вниз. Много говорилось о том факте, что Джейсон Плоувер переходил на красный свет, что он не подождал. Он был по пути в Гарвард на деловой ланч со своим издателем, которого звали Джози Кан. Седьмая книга стихотворений уже была готова в рукописном виде, и поэту хотелось, чтобы она поскорей была отправлена в печать. Будь он чуть менее серьезным, чуть более легкомысленным, он мог быть с нами и сегодня. Однако именно серьезность была его фирменным знаком. Это был высокий, тяжеловесный человек, любивший носить толстое твидовое пальто, которое придавало его фигуре сходство со свернутым матрасом. Когда он шел, он, прежде чем поднять ногу для следующего шага, любил наступать на землю всей своей ступней - от каблука до носка. Его тяжелая поступь была хорошо известна в аудиториях английского отделения университета Тафтс, где он преподавал в течение пятнадцати лет. У него были густые черные брови, которыми он мог вращать, как самурай своим мечом. Одна позиция меча выказывала презрение, другая превосходство, а третья - глубокую задумчивость. В районе Бостона немало писателей. Бросьте камень в любом публичном месте и, возможно, попадете в одного из них. Но что касается серьезности - абсолютной, вызывающей, с тяжелыми веками, серьезности, говорящей: "Я самый важный поэт на этой зеленой лужайке, сотворенной Господом, - тут Джейсон Плоувер всех прочих писателей побивал. И вдруг все это изменилось. Заголовок в "Бостон Геральд" гласил: "ПОЭТ ОБРАЩЕН В ПРАХ ПАДУЧЕЙ СВИНЬЕЙ". Как своевольничал с истиной Джейсон Плоувер при жизни, так, объявляя о его кончине, обошелся с истиной и писатель заголовков в "Геральд". Плоувер не был обращен в прах, он был расплющен. Но дело не в этом. У Плоувера была жена Хэрриет Спенс, адъюнкт-профессор феминистических наук в том же университете Тафтс. Ей тоже была присуща глубокая серьезность, но, не будучи подкрепленной физической массой, как у супруга, эта ее серьезность оценивалась по другой весовой категории. К тому же, обладая известной легкостью души, она полагала себя способной сносить шутки и по своему адресу. Это была привлекательная дама сорока лет, высокая, величавая и с темно-рыжими волосами. Впервые намек на перемены, ожидавшие ее, она уловила, когда через день после смерти супруга вошла в профессорскую комнату. Семинар за нее вел ее друг, и Хэрриет зашла просто, чтобы взять какую-то книгу. Она предположила, что один из коллег рассказывал что-то смешное, потому что восемь-девять профессоров смеялись с такой самоотдачей, которую она никогда не наблюдала в этих стенах. Хэрриет Спенс любила мужа и была в горе от его кончины. Однако она к тому же ожидала чего-то, что могло бы отвлечь ее от ужасной его гибели, иными словами - надеялась поучаствовать в общем весельи. Однако, увидев ее, коллеги закрыли рты, отвернулись и стали издавать одышливые звуки и покашливать, будто не что-нибудь смешное, а какой-то едкий дым был причиной их состояния. Несмотря на всю свою подозрительность Хэрриет в тот раз не совсем поняла, в чем дело. Затем, в похоронном бюро, когда она говорила с директором, лицо которого было ярко-красным, она обнаружила, что ее отвлекают смешки, доносящиеся из дальней комнаты: будто в процедуре приготовлении трупа была какая особенность, которая до этого момента от нее ускальзывала. Затем и сам директор начал запинаться, пытаясь отчетливо и с надлежащей серьезностью выговаривать слово "реконструкция". В церкви священник избегал ее взгляда, и опять вдалеке ей слышался смех, как если бы церковные служащие получали необычайное удовольствие от своего рутинного труда. Были и другие маленькие знаки, которые не стоят долгого рассказа: внимание прессы, люди, глазеющие на улице, соседи, ведущие себя с повышенной сердечностью. Во время похорон все стало ясно, и перед Хэрриет мелькнул удручающий проблеск будущего. Было много телекамер. Епископ отправил службу с подобающей серьезностью, однако среди публики раздавались хихиканья и даже взрывы хохота. Сидя в переднем ряду с двумя сконфуженными сыновьями, Хэрриет Спенс осознала, что странность смерти мужа способна стереть все его прижизненные свершения. Шесть книжечек поэзии, пусть и с седьмой на выходе, трудно противопоставить огромной тяжести гибели от свиньи, свалившейся на голову. Положите шесть книг на один конец качелей, а на другой свинью - и все тут ясно. Мы знаем из истории, что греческий поэт Эсхилл погиб, когда черепаха, оброненная пролетающим орлом, ударила его по голове и расколола череп. С тех пор уже давно репутация Эсхилла восстановлена, но можно предположить, что в Афинах был и период тайного веселья. Время было военное, и людям нужен был смех. Джейсон Плоувер отныне был поэт, которого убила упавшая свинья. Его книги из магазинов мгновенно исчезли, и планировались новые допечатки тиражей. В свое время он написал стихотворение под названием "Свинья и я", которое появилось во втором его сборнике "Домашние тайны". Произведение было не великое, но поэт входил там в подробности относительно различий в уме, щедрости и гуманности, которые отделяют человеческое существо от свиньи. Человеческое существо заботится о своих братьях и сестрах, а свинья нет - такая там была идея. Хэрриет Спенсер была поражена, как много запросов получила она в течение следующих нескольких месяцев на перепечатку этого стихотворения. Словно бы гибель Джейсона Плоувера стала примером того, как мир животных способен нанести ответный удар - будто свинья не просто свалилась с неба, а исполнила мстительный налет камикадзе. Эти перепечатки, помимо прочего, давали возможность публикаторам, в своем большинстве поэтам, сочинять био-библиографические сопроводиловки с подробностями насчет образа смерти Плоувера. И уж тут они оттягивались вовсю. Плоувер был относительно известный поэт, и время от времени литературные журналы обращались к нему за новыми стихотворениями. Но теперь Хэрриет была просто завалена просьбами. У покойного супруга имелось десятка два неопубликованных стихотворений, которые он собирался включить в седьмой свой сборник. За эти стихи теперь буквально дрались, редактора звонили днем и ночью. Многие говорили, что рады напечатать и прежде опубликованные вещи. Речь шла о журнальчиках с тиражом от пятисот до двух тысяч экземпляров. С именем Плоувера на обложке тиражи бы их утроились. Особенно настойчивым оказался издатель знаменитого поэтического журнала со Среднего Запада. Несколько лет назад он стал издавать тематические выпуски, что давало возможность поэтам считать, что их вещи отвергнуты потому, что были не вполне на тему - будь это "Отцовство" или "Природа", или "Кладбище", или "Домовладение", или "Приобретение собаки". Этот издатель звонил Хэрриет Спенс десятки раз. Он планировал выпуск на тему "Свинья", который был бы не полон без стихотворения Джейсона Плоувера. Тщетно говорила ему Хэрриет, что других стихотворений о свиньях в наследии мужа нет. "Сойдет любое", - говорил издатель. Ему неважно было даже качество. Он взял бы даже незаконченные стихи, даже наброски. Издатель предлагал двойной гонорар, и был обижен, когда Хэрриет отказалась послать ему хоть что-нибудь. Похоже, он пришел к выводу, что она приписывает поэзии серьезность. Жизнь Хэрриет Спенс становилась все трудней. Не только потому, что ее муж превратился в фигуру осмеяния - в ней самой стали находить нечто забавное из-за того, что она была его женой. На лицах возникало выражение, которое Хэрриет научилось распознавать: "О, вы та женщина, чей муж был убит свиньей". Люди пытались выражать сочувствие, но еле сдерживали смех. Они прикрывали рты и отворачивались, и глаза их увлажнялись. Поскольку ее муж был по-настоящему убит, поскольку люди хотят считать себя благопристойными, очень немногие отпускали шутки ей в лицо, однако, при виде ее все с очевидностью выказывали готовность к развлечению. Даже самые серьезные из нас не упускают возможности посмеяться. Есть какое-то наслаждение в этом чудесном забытьи, заставляющее нас страстно к нему стремиться. Будь Джейсон Плоувер водопроводчиком или почтальоном, большого юмора бы не было. Но в качестве глубоко серьезного поэта он был особенно уязвим. *** Сыновья Хэрриет впали в глубокую депрессию. Они сожалели, что их фамилия - Плоувер - была достаточно необычной и сразу заставляла вспомнить этого поэта - их отца - раздавленного свиньей. Они обсуждали новые фамилии: Джейкобс и Уеллерби, и МакБрайд. Это были умные ребята, которые имели ясное представление о своем светлом будущем. Теперь у них возникло чувство, что жизнь их кончилась - если они не возьмут себе другие имена и не переедут в другую часть этой страны. Они нуждались в чем вроде программы ФБР по защите свидетелей. Хэрриет пыталась разубедить их, но в сердце своем осуждать их не могла. Ее собственная преподавательская работа очень пострадала от обстоятельств гибели супруга. Начать с того, что на ее семинары стали приходить незнакомцы. Аудитория постоянно перешептывалась, а один раз с задних столов донеслось отчетливое "хрю-хрю". - Может, вам стоило бы взять отпуск, - сказал ей декан. - Все это так смехотворно, - сказала Хэрриет. - В общем-то да, - сказал декан. - Представьте себе, что с неба на вас упала свинья. - И он закрыл рот рукой. - Я имела в виду не это, - сказала Хэрриет. - Я имела в виду реакцию людей на эту смерть. - Я не хотел бы вас обидеть, - сказал декан, - но лично я бы отдал ногу, чтобы увидеть это своими глазами. Так что Хэрриет Спенс взяла отпуск. *** Хэрриет располагала довольно большими деньгами от издателя, благодаря возросшим продажам книг супруга и правам на его стихотворение "Свинья и я". Его новая книга должна была называться "Трансцендентные моменты в спиритуальном мире", но его издатель, Джози Кан, хотел изменить название на "Свинские мысли" или "До поросячьего визга". Хэрриет отказалась, несмотря на то, что Джози упомянул, что это бы означало десять тысяч долларов сверху. "Подумать только, - сказал Джози. - Ведь я был почти рядом. Мог своими глазами увидеть, как это произошло. Не повезло". В один ноябрьский вечер, когда Хэрриет собирала вещи Джейсона, чтобы отдать их в Фонд малоимущих студентов, она подумала: меня тошнит от его поэзии. Меня тошнит от прожитой с ним жизни. Потом она оглянулась повинно, словно боясь, что ее мысли кто-нибудь может услышать. Никогда до этого Хэрриет не ставила под вопрос свою жизнь с Джейсоном.
*** Она увидела, что глубокая серьезность, которой была спеленута ее жизнь, была просто амортизатором. Сеьезность эта существовала для того, чтобы удерживать людей на расстоянии. Серьезность должна была показать, что она, Хэрриэт, обладает известной важностью, и обращаться с ней необходимо с уважением. Серьезность была душителем спонтанности и непосредственного порыва. Из-за серьезности жизнь ее окаменела, будто ее окунули в бетон. Осознание этого повергло ее в печаль, которая была даже большей, чем внутреннее неудобство, которое она испытывала от того, как умер Джейсон. Сейчас она увидела, что образ смерти мужа был почти удачей, потому что это открыло ложь, в которой она жила. Она любила мужа и прощала его глупость, но сейчас она увидела, что его последним даром ей стала сама абсурдность его смерти, потому что именно это открыло ей новую жизнь, новый образ жизни. Так что, через восемь недель после смерти мужа Хэрриэт заперла свой дом в Кембридже и переехала в Энн Арбор. Оба ее сына уже исчезли; она знала о них только по открыткам из Калифорнии, подписанными новыми фамилиями. У нее была низшая степень по клинической психологии, и она устроилась на работу в "доме успокоения". Ее захватила мысль об умирающих в своей постели людях, окруженных теми, кто их любил или, по крайней мере, глубоко уважал их как людей за весь этот их опыт умирания. Для нее смерть стала шуткой, жуткой буффонадой, и она испытывала потребность вновь придать ей величие. - Процесс умирания, - говорила Хэрриет раковому больному, - это процесс, который начинается с рождения. Он продолжается, пока мы занимаем себя тем, что считается важным в жизни: нашими карьерами, нашими семьями, нашими удовольствиями. Смерть сопровождает всех нас в течение всей жизни, постепенно занимая наше место, а затем полностью нас подменяет. Это событие, которые вскоре произойдет в вашей жизни, подготавливалось каждым моментом вашего прошлого. Но в основном занималась она не консультациями, в основном помогала с неприятной рутиной, как бинты и "утки", а еще она любила людям читать: она читала Диккенса и Тэккерэя, и Толстого, великие длинные книги, которые давали умирающим чувство, что за ними расстилаются огромные просторы времени. Каждый день она разговаривала с мужчинами и женщинами, которых считала своими пациетами. Пожилые люди в особенности имели долгие интересные жизни. Они путешествовали, они были очевидцами событий, о которых Хэрриет читала только в книгах. - Лично я не знал Лоуренса Аравийского, - сказал один старик, - но в Дамаске часто видел его издали. - Я была новичком в Кларке, когда Фрейд читал там курс лекций, - сказала пожилая дама. - И доктор Юнг там был. Голова у него была конической формы. В этих историях было нечто, что придавало времени легкомыслие, и Хэрриет осознала, что она пытается починить свое понимание причинно-следственного закона. Смерть мужа, казалось, была по ту сторону этого закона. Зловредный Созидатель, который повесил морковку жизни перед нашими глазами, просто пошутил. Что же мы сделаем с предельно серьезным поэтом? А вот убьем его падучей свиньей. Люди, которые смеялись над смертью ее мужа: не должны ли они были ужаснуться? Не указала ли смерть Джейсона на жуткую истину Вселенной - что, если она имеет Божье назначение, тогда исходный ее движитель - каприз? В "доме успокоения" был доктор примерно возраста Хэрриэт. Его звали Роберт Чейз. Седеющий блондин с высокой гибкой фигурой. - Случается ли вам читать поэзию? - спросила его однажды Хэрриет. - Никогда, - ответил Роберт. - Вы слышали об этом поэте из Бостона, которого убила упавшая свинья? - Я что-то читала про это, - сказала Хэрриет. - Интересно, сколько раз что-нибудь в этом роде пролетает мимо нас. Знаете, грузовик, под который мы бы попали, если бы шли немного быстрей. - Он переходил на красный свет, - сказала Хэрриет. - Наверное, один из этих сверхзастрессованных типов, - сказал Роберт. - Интересно, как он в этой жизни расслаблялся. Хэрриет едва не сказала, что Джейсон собирал первоиздания и был ее мужем, но вместо этого пожала плечами. - Как бы он ни расслаблялся, - сказала она наконец, - этого было ему недостаточно. После нескольких подобных разговоров Роберт Чейз пригласил Хэрриет на ужин. Они приехали в маленький итальянский ресторан. Роберт все смотрел на нее - не из любопытства и не потому что чего-то от нее ожидал, а просто потому что глаза его от этого отдыхали. - Я думаю, что люди пытаются жить слишком серьезно, - скзала Хэрриет в то время, как они делили тарелку с антипасти. - Поэтому пришли на работу в "дом успокоения"? - На Роберте была джинсовая рубашка и желтый галстук. Было приятно, что на доктора он не похож. - Мне кажется, я работаю там, чтобы увидеть, какой серьезной может быть жизнь. Если смотришь достаточно долго на самые серьезные вещи, которые припасла для вас жизнь, - сказала Хэрриет, - тогда можешь перейти на другую сторону. - На сторону смеха, вы имеете в виду? - А почему нет? То есть, я не собираюсь смеяться над людьми в больнице. Моя работа в том, чтобы помочь им. Сделать их убытие в мир иной более комфортабельным и менее страшным. Но я - какой ущерб наносит мне вся эта серьезность? Слушая, Роберт переставлял перец и соль по красно-черным квадратам скатерти. - Вы думаете, что серьезность связана со страхом? - Я полагаю, что она вызвана страхом, - сказала Хэрриет. Она подумала о серьезности мужа, как он облачался в нее. Чаще всего его смех был ироническим, саркастическим или высокомерным. Его смех был осуждающим и, как результат, все его веселье было серьезным. Но возможно ли смеяться, не привнося ни доли осуждения? - Серьезность, - сказала Хэрриет, - часто возникает, когда мы что-то хотим показать другим. Хотим, чтобы другие думали, что мы серьезны, а это предполагает страх быть недостаточно уважаемым или что тебя не принимают всерьез. Что лично нам дает серьезность? Она не может ни отдалить нашу смерть, ни облегчить ее. - А каким бы мог быть антоним серьезности? Легкомыслие? - Буквально - может быть. Только я думаю антонимом серьезности в этом смысла была бы любовь, потому что любовь принимает все возможности, тогда как серьезность принимает только то, что кажется ей правильным. Возможно, я работаю в больнице по чисто эгоистическим причинам. Я работаю, чтобы усовершенствовать качество моей любви. - Это достаточно серьезно, - сказал Роберт. - А я не против серьезности. Я против серьезности всерьез. Я хотела бы преодолеть это. Я хотела бы, чтобы серьезность стала частью моей жизни, а не смыслом существования. Посмотрите на все эти неожиданности, которые может обрушить жизнь на человека. Конечно, имманентное определение жизни - то есть, постоянство изменения - аргумент против негибкости. Серьезность, может статься, не более, чем самозащита, и жизнь в своей внезапности может смести ее начисто. - Как же образом? - Может уронить вам на голову свинью. Хэрриет встречалась с Робертом все чаще и чаще, и пришла к осознанию, что у них, возможно, начинается роман. Она испытала счастье. Она не говорила ему про Джейсона, не хотела мутить воды романтики. Она знала, что рано или поздно ему скажет, и не побоится сделать это. Еще она знала, что в конце концов оставит "дом успокоения" и вернется к преподаванию. В больнице был один старик по имени Франклин. Когда-то очень давно он работал завучем в средней школе. Сейчас ему было 95 лет. Хэрриет читала ему "Холодный дом" (Диккенса) и дошла почти до конца этой книги. Однажды весенним днем она спросила: - Какая самая смешная вещь, о которой вы можете вспомнить? Франклин откинулся на подушки и посмотрел в окно. Был солнечный день, и вишни за окном были в полном цвету. - Самая смешная вещь, о которой я могу вспомнить, - сказал Франклин, - это то, о чем я прочел прошлой осенью. Один парень переходил улицу в Бостоне. Вдруг с неба свалилась свинья и раздавила его. Она выпала из пролетающего вертолета. Этот парень был поэт, забыл, как его имя. Он торопился на какую важную встречу, а эта огромная хавронья свалилась ему прямо на башку. Не знаю, может быть, это не смешно, но меня это как-то развеселило. Я вот что хочу сказать. Лично я умру здесь, в этой треклятой постели. Почему не меня убила свинья, свалившаяся с неба? Я стал бы знаменитым. Люди такого никогда бы не забыли. Этот поэт - как ему повезло! Есть же везунчики в этот мире. Хэрриет Спенс осознала, насколько Франклин жаждал славы, ставшей следствием заключительной банальности ее супруга. Она обнаружила, что смеется. Она положила руки на колени, откинула голову назад и задыхалась. Это не был ни хохот, ни истерический взрыв от нервов. Это был смех человека, который превзошел свою серьезность, смех, который начисто смыл всю озабоченность. Наши планы, наши воспоминания, наши страхи отменяются своеобразным - особенным смехом. Для некоторых он звучит, как карканье ворон, для других, как крик осла. На самом деле, это звук исчезающего мира, когда все его содержание разом высасывается из наших голов, уступая - на краткий - о, слишком краткий миг! - счастливому отсутствию. Не оно ли и поддерживает нас? Не оно ли и дает нам сил, чтобы тащить дальше нашу ношу и продолжать наш смертный путь? |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
