Юрий Башмет
Ведущий Марина Тимашева

Сегодня в гостях московской студии радио "Свобода" - Юрий Башмет, один из первых альтистов мира.

Юрий Башмет:

Этот инструмент - не между скрипкой и виолончелью, как считается, а он центр, вокруг которого есть виолончель и скрипка.

Марина Тимашева:

Юрий Башмет - руководитель камерного оркестра "Солисты Москвы".

Юрий Башмет:

Мы играем квартет в составе - Виктор Третьяков, Максим Венгеров, я и Ростропович. Это что, плохо?

Марина Тимашева:

Юрий Башмет - оптимист.

Юрий Башмет:

Классическая музыка, когда она появилась, и за это время ничего с ней не случилось плохого. Она не может исчезнуть так же, как не может исчезнуть религия, как не может исчезнуть красота. Это вечные человеческие категории.

Марина Тимашева:

В московской студии радио "Свобода" с Юрием Башметом беседует доктор искусствоведения, обозреватель газеты "Московские новости" Дина Кирнарская и корреспондент газеты "Дейли Телеграф" Маркус Уоррен. Веду программу я, Марина Тимашева.

Справка: Башмет Юрий Абрамович, родился 24 января 1953 года в Ростове-на-Дону. Закончил Московскую консерваторию и аспирантуру при ней. В 1974 году - премия на международном конкурсе имени Эркеля в Венгрии. 1976 год - первая премия международного конкурса в Мюнхене. Лауреат двух государственных премий России.

Юрий Башмет женат, у него двое детей, и он является ведущим телепередачи "Вокзал для двоих". И если вам хочется сейчас что-то поправить, то вы можете это сделать.

Юрий Башмет:

Каким-то концом "Вокзал на двоих" связан с моим очень близким другом - Никитой Михалковым, поэтому мне это даже очень понравилось. Но на самом деле эта передача называется "Вокзал мечты". Автор этого названия - Борис Краснов, художник, и сначала это шокировало всю команду, которая должна была эту передачу готовить. Но сразу хочу коротко объяснить, что идея этой передачи была в том, что люди, которые хотят поговорить с артистами и не имеют этой возможности, чтобы они могли вот как бы присутствовать через телевизор домашний, присутствовать в такой нормальной, домашней обстановке и пообщаться с этими артистами.

А идея в том, чтобы это назвалось "Вокзал", связана с тем, что в предместье Кельна или Бонна, между Кельном и Бонном есть такое место в Германии Бадгодесберг, где находятся все посольства, пока еще. И вот рядом с этим местом маленький городок на берегу Рейна, очень красивый. Там есть горы, которые являются героем в операх Вагнера, я не помню текст.

И в этом хрустальном вокзале старинном, живописное здание и место, проходили концерты. Там выступал Брамс, там выступал Шуман, и там выступала Клара Вик, знаменитая пианистка, она же супруга Шумана. Вообще это классический треугольник, потому что был роман Брамса тоже. На вокзале проходили концерты.

Вообще само слово Вокс-холл - вокзал, от "вокала". И впервые первая железная дорога была построена 100 километров в предместье Лондона специально к концертному залу, где проходили вокальные концерты. Так что вообще слово "вокзал" происходит от музыки. Вот поэтому передача называется "Вокзал мечты".

Марина Тимашева:

Юрий, тогда я извиняюсь за свою ошибку, во-первых. Во-вторых, хочу сразу задать вот какой вопрос. Оркестр, который называется "Солисты Москвы". Вот мне, например, чрезвычайно странным кажется само по себе это название.

Знаете, в свое время в МХАТе так шутили, говорили: народная сцена - это когда на сцене одни народные артисты. Как может быть ансамбль, состоящий только из первачей?

Юрий Башмет:

Я могу ответить коротко, могу длинно. Как хотите. Коротко. Представьте себе, мы играем квартет в составе, что мы часто делаем, в составе, допустим, Виктор Третьяков, Максим Венгеров, я и Ростропович. Это что плохо? Это коротко.

А если так подробнее. Все музыканты, мои коллеги молодые в этом ансамбле, все музыканты на самом деле имеют адрес московский, то есть они не живут где-то... Они москвичи.

Второе. Солист еще не значит, что Рихтер или Ростропович. Солист - это тот, кто дает сольные концерты. Например, лидер оркестра - молодая девушка, очень одаренная, талантливая скрипачка, фанатично просто любит скрипку с детства. Это династия. У дедушки ее учились все наши дети, музыканты, потому что он считался, его нет, к сожалению, он считался самым замечательным педагогом. Она выросла в такой среде. У нее папа виртуозный скрипач. Она принимала участие в конкурсе Чайковского. Несправедливо ей присудили только диплом, премию она не получила, в последнем конкурсе Чайковского. Вот я знаю, что она ездила в Тбилиси с концертом Чайковского. Она играет в Малом зале консерватории. Она ездила в Ростов с сольным концертом. Она на самом деле дает сольные концерты и живет в Москве. Но она такая не единственная. Есть Степа Якович, который тоже замечательный скрипач, тоже ездил в Тбилиси опять-таки, ну и так далее. Есть Миша Березницкий, который одновременно с тем, что он скрипач, он еще мой аспирант по альту. Он играет также на альте. Он лауреат двух международных конкурсов альтовых. Он дает концерты и на альте, и на скрипке. Я могу продолжать этот список. Так что здесь ничего нет странного. Это, они на самом деле солисты, и они на самом деле москвичи, солисты Москвы. Вот и все.

Дина Кирнарская:

Я хотела бы узнать ваше мнение. Насколько действительно велика угроза классической музыке исчезнуть с лица земли, если не совсем, то по крайней мере ослабить свои позиции? И главное, нет ли в этой тенденции некоторой вины самих классических музыкантов - стиля игры, манер, может быть, их каких-то?

Юрий Башмет:

Очень интересный вопрос, особенно окончание. Очень интересный. Но я думаю, то есть я убежден - не думаю, а убежден - в том, что классическая музыка никогда не исчезнет, потому что, во-первых, она уже не исчезла. Мы всегда, когда о чем-то задумываемся, мы как-то подсознательно говорим о том отрезке времени, который мы проживаем. Вот мы рождаемся и, к сожалению, умираем, но мы хотим или не хотим этого, как-то для нас вся история все-таки оказывается в рамках нашей жизни, наших лет жизни. А ведь классическая музыка, когда она появилась, и за это время ничего с ней не случилось, ничего не произошло плохого. Она не может исчезнуть так же, как не может исчезнут религия, как не может исчезнуть красота. Это вечные какие-то человеческие категории. Что касается вины исполнителей, я думаю, что это хорошо, что исполнители разные очень. Есть правые, есть левые, есть центристы, есть великие, просто талантливые. Есть бездарные, но умеющие себя продать. Публика должна иметь возможность сравнивать. Потому что в целом способ музыкального мышления московский, ну я так узко сказал, российский скажу, хотя нет, все-таки в основном московский, это как мощнейшая ракета, которая не ограничена в этом заряде.

Это Московская консерватория выпускает студентов, и сегодня это ничем не хуже, чем было в лучшие времена, как считается. Сегодня, например, уровень виолончельного исполнительства в Германии резко повысился. Вы знаете, почему? Потому что там теперь преподает Давид Герингас и Борис Пергаменщиков. А скоро резко повысится скрипичный, потому что там Виктор Третьяков преподает в Кельне. И вы вспомните мои слова через два-три года.

Ну, если кто-то балуется, шутит там, ну и пусть себе. Пожалуйста. Все равно публика умная, сама разберется. А ничего они не сумеют сделать с классической музыкой. Это как вера. Вот заставьте не верить. Ничего не случится. Не волнуйтесь.

Маркус Уоррен:

Юрий Абрамович, вы сказали, что классическая музыка не исчезнет, не умрет, но ведь не секрет, что многие крупные западные фирмы, которые издают компакт-диски, испытывают очень серьезные проблемы. С чем это связано? Может быть, они плохо управляют своими делами или все-таки интерес среди публики к этим дискам падает?

Юрий Башмет:

Это сложный вопрос. Я с вами совершенно согласен. Я знаю, что рынок компакт-дисков сейчас переживает очень большой кризис. Но мне помогает не паниковать в этом смысле общая картина мирового кризиса. Это вписывается в конец века, конец тысячелетия и наверное вообще CD исчезнет, ведь ясно, что сейчас такими семимильными шагами развивается техника, что наверняка это будет нечто другое, наверное, очень маленькое, очень удобное, как спичечный коробок. И теперь другое. Ведь если бы вы сказали, что публика больше не ходит слушать концерты, это было бы уже действительно серьезно. А пластинки, я думаю, что если сегодня выйдет пластинка Рихтера, любая, которую еще никто не видел, она будет раскуплена мгновенно. Я думаю, что если это будет Горовиц, тоже. Если Ростропович что-нибудь новое сейчас запишет, мгновенно будет раскуплено. Просто очень много есть исполнителей, исполняющих то же самое. Есть, например, 50 скрипачей, играющих концерт Брамса. Конечно, обыватель входит в магазин. Если он не знает, он любит концерт Брамса, он где-то услышал и полюбил. Он не знает ни одного имени, допустим, теоретически, ни одного имени, перед ним 50 пластинок, нужно выбрать. Это перебор большой в этом смысле. Но живые концерты остаются очень важными, потому что все равно никакая запись не передаст той атмосферы, которая появляется в зале в момент концерта, то, что даже словами очень трудно выразить. Так что я думаю, что если мы выживем, дай Бог, то все будет существовать - и музыка. Видимо, мы перейдем - знаете на что? Я думаю, что вот развитие Интернета, компьютер. Думаю, что люди будут дома просто по Интернету себе заказывать, не нужно будет покупать пластинки. Наверное, то, о чем вы говорите, это скорее технический переход. Это рост человечества. Это не гибель.

Марина Тимашева:

В свое время Никита Сергеевич Хрущев, говорят, потребовал упразднения вторых скрипок из оркестров. Он не очень понимал - какие-то вторые скрипки. Он, видимо, считал, что это дублеры первых скрипок. И вроде бы какое-то время некоторые оркестры действительно существовали без вторых скрипок. Вот если бы что-то подобное случилось с альтами и вам нужно было бы произнести что-то вроде защитительной речи или торжественной речи в честь своего инструмента, что бы вы сказали о нем?

Юрий Башмет:

Во-первых, интересно, я не знал. Я относился как-то нейтрально к Никите Сергеевичу Хрущеву. А теперь как-то анекдотично: требовал упразднения вторых скрипок. Но не в этом дело. В защиту альта? Я просто бы напомнил, что Бах говорил, что он очень любит играть на альте, потому что, играя на альте, он чувствует, что он находится в сердце полифонии. И Моцарт очень любил играть на альте. Как известно, знаменитая симфония "Концертант" для скрипки и альта, там знаменита особенно вторая часть, очень красивая, он ее сам играл на альте на похоронах своей матери.

Я думаю, что этот инструмент не между скрипкой и виолончелью, как считается, а он центр, вокруг которого есть виолончель и скрипка. И такие два имени, как Бах и Моцарт, а если говорить еще и о русском наследии, то Шостакович и Шнитке, по-моему, тут не нужны никакие объяснения и доказательства.

Дина Кирнарская:

Я хотела бы отчасти вам ответить, потому что вы сказали, что на концерты продолжают ходить. Я бы хотела внести некоторые уточнения - на ваши концерты и на концерты звезд. Очень часто приходится слышать обвинения такие, даже не то чтобы обвинения, но воззрения, что в классической музыке действует так же, как и в шоу-бизнесе эстрадном, система раскрутки. Одни и те же имена, одни и те же артисты. И вот вы тоже говорили о скрипке первой своего оркестра, которая играет, скажем, пока не в самых престижных залах, хотя очень достойная артистка, и таких очень много.

И я слышала такие же жалобы, вот, например, импресарио Караяна, который сейчас продолжает работать, Михаил Глоцен, работает в Париже и продолжает работать с молодыми артистами. Он говорит: невозможно. Система звезд ставит такой заслон, что пройти на сцену очень трудно.

Вот есть какое-то сходство между эстрадой и классикой в этом отношении - звезды, раскрутка?

Юрий Башмет:

А, вот я понял, наконец, вопрос. Ну, я думаю, что это все-таки очень разные вещи, потому что у нас если плохо играет на скрипочке девочка, ее же мини юбка не спасет и ее никто не сможет раскрутить. И можно сделать невероятную рекламу и будет переполненный зал, но это будет только один раз. Вот что случится. У нас для раскрутки в классике нет побочных рычагов. Кто такой экстравагант?

Возьмем сегодня музыкальный мир. Экстравагантный Найджел Кеннеди. Ну что, ну в каком-то смысле Гидон наш тоже экстравагантен. Какой-то, может быть, побочный, потрясающий шлейф у Ростроповича с точки зрения его общественной деятельности, так скажем, мощной очень. Но давайте заберем сегодня эту экстравагантность у Найджела Кеннеди и послушаем его запись, скажем, те же "Времена года" Вивальди. Вы знаете, он очень талантливый человек. И его с удовольствием можно слушать без его этих нарядов невероятных. А когда Гидон играет не Пьяццолу, а, допустим, концерт Брамса и концерт Сибелиуса, они у него, понятия романтической музыки, имеют грани. Он не играет просто романтично, здорово концерт Брамса и также здорово концерт Сибелиуса. Он каким-то образом находит ключ именно к романтизму Сибелиуса. Так что они достойны всего этого сами по себе, без. Или, например, представить себе, что Ростропович просто виолончелист, никакой он там не общественный деятель, не дирижер, - просто виолончелист. Не родился еще виолончелист, подобный Ростроповичу. Вот без всякой.

Поэтому вот мой вам ответ - что раскрутка, если кто-то это умеет делать, ну и слава Богу. Но если это имеет самое главное в основе, это имеет талант большой, тогда этот человек счастлив, его еще и раскрутили. Дай Бог.

Маркус Уоррен:

Юрий Абрамович, вот вы упомянули фамилию Шнитке. Одно из самых главных и трагических событий 1998 года - его смерть. Вы сможете какую-то оценку дать или объяснить его место в истории российской музыки ХХ века?

Юрий Башмет:

А какое место в истории России, это скажут историки будущего. Такой, с одной стороны, типичный случай творческого человека, очень талантливого, которого официальная система, структура, какая была советская система, не давала ему свободно творить, казалось бы. А на самом деле, чем его больше зажимали, тем его душа была свободнее.

Вот это то, что происходило и с Ростроповичем. И тот, и другой, конечно, гении, и, конечно, они все равно сочиняли бы свою музыку, даже если бы они родились в Америке или в Австралии, не знаю. Но у них не было бы того очень глубокого среза всей культуры русской, именно русского менталитета. То, что было у Петра Ильича Чайковского, то, что было у Достоевского, то, что было у Толстого. Пушкин, конечно. Что было у Глинки. Это то, что в крови. И это их счастье, что они родились здесь.

Они бы все равно писали музыку, если бы они родились не в России, свою - о главном, о сути человеческой. Это было бы какое-нибудь "Ромео и Джульетта", жизнь и смерть, любовь и ненависть, черное и белое, добро и зло. Все равно это было бы настоящее искусство, но другим языком немножко. Но именно потому, что они родились в России, у них есть такой багаж и сам язык. Что касается именно Альфреда Шнитке, он, конечно, типичный представитель зажатого индивидуума в советской системе при абсолютно свободном полете души. А музыкальный язык у него свой. Он очень много использовал, особенно в раннем периоде творчества, использовал цитаты, экспериментировал очень много, но уже в зрелом периоде он добился невероятной гармонии, и это превратилось не в цитатное какое-то письмо, а это превратилось в его собственный, ни на кого не похожий язык. Он оказался под влиянием и Малера, безусловно, всей русской культуры и Шостаковича, безусловно, хотя совершенно другой язык, чем у Шостаковича. Что мне особенно кажется важным, он драматург своих произведений, очень мощный, такой же, какой был Петр Ильич Чайковский. Очень много связано с ассоциативным рядом. Слушатель очень быстро начинает любить это произведение, потому что в нужный, правильный момент сделан акцент, звучит именно эта тема, возвращается и так далее. Он, кроме всего прочего, потрясающий профессионал. Он очень умный человек, с колоссальным чувством юмора. Он каким-то способом через юмор усиливал трагедию. Но вообще его объяснить трудно, его нужно слушать.

Марина Тимашева:

Юрий, только что фонд Башмета дал премию Анн-Софи Муттер. Если можно, скажите несколько слов о том, что есть фонд Башмета, то есть это деньги лично Башмета или в этом участвуют еще какие-то люди или еще какие-то юридические лица, я не знаю, как это называется, и является ли лауреат и обладатель премии личным выбором Башмета или опять же еще кто-то участвует в этом выборе? И почему Анн-Софи Муттер?

Юрий Башмет:

Фонд имени Юрия Башмета ежегодно вручает такую премию имени Дмитрия Дмитриевича Шостаковича исполнителям, это уже признанные, конечно, люди, которые понимают суть. Умные музыканты должны быть, с очень мощным творческим лицом своим. Поэтому у нас первую премию первый год получил Гидон Кремер, планка была очень высокая. Потом была премия, если вы помните, появился впервые в России, я его привез, изумительный певец, он калека. Потом был Валерий Гергиев, который поднял театр, поднял оркестр, который впервые в истории России приглашен главным дирижером в Метрополитен оперу. Он идет невероятными шагами по миру. Это самый популярный сегодня вообще дирижер, без вопросов, в мире.

Виктор Третьяков. Если раньше можно было себе представить себя рояль - Рихтер, Гилельс. Скрипка - Ойстрах, Коган. Виолончель - Ростропович, иногда говорили: Шафран. Какое-то имя ассоциировалось с инструментом, то если сегодня мы говорим о русской скрипке, то это просто на ладони лежит, это Виктор Третьяков. Это изумительный музыкант, и я надеюсь, что этот фонд заслужил таких лауреатов тоже. Они в свою очередь украшают фонд. А не наоборот.

Пятый год - значит, это уже юбилей. И наконец, это первая женщина, которая получила премию. Она красивая женщина. У нее очень мощное творческое лицо. Она вообще очень гармонична как артистка.

Какой принцип? Собирается пресса. Есть люди, которые работают. В каждой стране, допустим, подсчитывается - сколько раз какая-то фамилия появилась в какой газете. Я помню, я был когда-то чемпионом "Зюддойче Цайтунт" в Мюнхене, потому что там в течении десяти дней семь раз обо мне шла речь, и мне прислали такую грамоту, что я у них там чемпион. В общем, это нетрудно, это арифметический подсчет. А потом выбираются из этого всего списка десять человек. И вот уже из десяти, тут я уже выбираю, кто это будет. В данном случае, я должен сказать, что я вообще ее очень люблю. Я с ней играл несколько раз. Мы выступали. Это всегда удовольствие большое. Она умеет импровизировать на сцене, отчего она и подкупает. При том, что она феноменально одарена по-скрипичному. У нее потрясающе звучит скрипка.

Вот я сейчас слушал ее из шестого ряда Большого зала, где самое плохое место. Ничего подобного. И это она преодолела. Замечательно звучало и в шестом ряду. Ну, вот. А сейчас у нее очень мощное какое-то дыхание. Новый период начинается. Она такой проект осуществила и записывает, и мировое турне - все сонаты Бетховена. Это большой, очень серьезный музыкантский подвиг. Поэтому она попала вот в эти десять, остальных я не буду называть, потому что они все достойные и замечательные музыканты. Ну вот, я именно из-за этого проекта и из-за того, что у нас юбилей, из-за того, что я ее знаю и люблю ее очень, я был очень рад и поддержал именно эту кандидатуру. Вы знаете, что она, после того как мы ей сообщили, что ей присуждается эта премия, она написала о том, как она любит Россию, которую она считает центром музыкальной культуры, и она помнит как ее здесь принимали десять лет назад. Что она с радостью едет, но просит меня подумать о том, как распределить деньги этой премии, поскольку она, зная кризисное положение в России, отказывается в пользу каких-то благотворительных целей от денежного вознаграждения этой премии. Это меня тронуло до слез просто. Хотя эта премия, конечно, меньше ее нормального гонорара там.

Дина Кирнарская:

Вы не так давно начали дирижировать, это по сравнению с вашей альтовой карьерой, не так давно. Как вы ощущаете положение властной персоны? Все-таки дирижер - это руководитель, президент своего рода, своего коллектива, который чем-то распоряжается, принимает какие-то решения. И вообще как вы ощущаете власть?

Юрий Башмет:

Это очень большая ответственность и очень тонкое дело. Тут иногда бывает трудно принимать какие-то решения. Но если это принципиальная позиция, которая всем ясна, то тогда нужно, конечно, находить в себе силы действовать.

До тех пор пока музыканту в оркестре интересно, он увлекается - есть смысл в том, чтобы стоять перед ними и дирижировать. Когда это не интересно, то как бы ты перед ними ни прыгал, что бы ни рассказывал, сколько бы денег ни платил, они будут профессионально играть, ну и все. Но вы не получите ощущения полета.

Марина Тимашева:

До того как мы вошли в студию, вы рассказывали о поездке в Киргизию и о том, что вам подарили плетку и, конечно, шутя, но все же вам пришла в голову мысль о дирижере в руках которого вместо палочек или по крайней мере своих собственных пальцев плетка. Это в общем довольно оригинальный образ - дирижер с хлыстом, которым он управляет своими музыкантами.

Юрий Башмет:

Каждому понятию тоже есть свое время. Вот был знаменитый, великий Мравинский. Конечно, он был действительно великим дирижером, но в то же время сама система потрясающе ему помогала, потому что каким-то образом руководитель оркестра ассоциировался одновременно с секретарем ЦК КПСС, я не знаю, или с какими-то органами и так далее. Его боялись очень. А он почти ничего не говорил. А к чему приводил этот страх? К тому, что дома они зубрили все наизусть, партии знали, потрясающее было качество прежде всего, потрясающее, потому что не дай Бог не ту ноту сыграют, уволят, а может быть и в Сибирь еще куда-нибудь отправят. Так что это тоже помогало. Вот я и говорю, что в каждое время есть категории, которые немножко меняются. Жизнь-то меняется. Самая большая наша ошибка - когда мы видим как мы меняемся, если нам удается это, но мы забываем о том, что другой человек тоже по-своему меняется и совершенно в другую сторону какую-то уходит. Я не говорю, кто в хорошую, кто в плохую. Но вот когда опять мы встречаемся, мы проживаем нашу жизнь, каждый в одиночестве в конце концов, и когда мы встречаемся, мы не понимаем - а что произошло. А просто все мы в движении, вот и все.

Марина Тимашева:

По результатам демократия в оркестре лучше диктатуры?

Юрий Башмет:

Нет, я не могу сказать что демократия лучше, я не могу сказать, что диктатура - это замечательно. Я должен сказать, что должен быть Бог, и Бог один - это музыка. И если отношение естественное к музыке, если идея увлекает музыкантов, объединяет, что должен делать как раз дирижер, лидер. Вот тогда они с удовольствием исполняют музыку, это то, что мне нужно. Мне другого от них ничего не нужно. Мне нужно, чтобы они с полной отдачей, сами того желая, с полной отдачей музицировали уже на сцене, что тоже не есть конечный результат. Это лишь какая-то ступень в работе над этим произведением. Сцена - это не фотография. Получилось, что я ушел от ответа. Вы ведь спросили у меня о том, откуда берутся деньги в фонд. Это не мой вопрос - денежный вопрос, потому что там нет моих личных денег в фонде. Это спонсоры и, в основном, западные. Их очень мало.

Что делает фонд? Кроме премий, он еще выдает две стипендии молодым, талантливым музыкантам. У нас есть такие замечательные - один из Москвы, другой из Петербурга, пианисты оба. И одну пожилому одинокому человеку, как пенсия, но это обязательно связано с музыкой каким-то образом, допустим, вдова великого музыканта, что в общем сейчас и происходит.

Есть учредители этого фонда - это Александр Митрошенко, "Новая компания", это его, телевидение тоже у него есть - Метео-ТВ, это он. И Юрий Заполь, это тоже президент какой-то компании, вот они учредители фонда. Фонд очень сейчас как-то мне кажется элегантно и благородно, не спеша, но так уже действует. Мы помогли издать замечательный сборник стихов Вадима Борисовского, например. Кто знал, что он писал стихи? Это основоположник альтовой школы советской. Я у него еще успел поучиться. Оказалось, что он писал стихи очень хорошие. И вот его вдова решила издать. Она обратились ко мне. Мы профинансировали. Это не так дорого вообще стоило. И сейчас этот сборник существует. Вообще, я думаю, что если кто-то хочет кому-нибудь помогать, пусть он это делает в своей области. Тогда как-то все будет на своих местах. Понимаете, вот если у меня фонд есть такой, я стараюсь помогать именно в сфере музыки. А у кого-нибудь будет медицинский фонд, вот пусть он помогает там. Там тоже очень много проблем.

Дина Кирнарская:

Вот мы сейчас говорили об исполнителях. Вот всегда есть какое-то лицо поколения музыкального. И сейчас молодые артисты, они же несколько другие чем те, кто играл сорок лет назад.

Вот если я так условно могу назвать просто самые известные имена. Положим, поколение Кисина, то есть тех артистов, поколение артистов, которым 30 лет. Чем они отличаются от могикан?

Юрий Башмет:

Кто ґониµ отличаются? Мы можем только говорить конкретно. Мы можем сравнить Кисина и Рихтера и можем говорить о том, чем они отличаются. Но Кисиных же нет больше. И Рихтер только один был. Да, есть лицо. Да, Кисин, безусловно, в своем поколении - это очень яркая фигура, он гениальный просто. Но есть потрясающие другие пианисты - Луганский, есть Катя Сканави, потрясающая девочка. Ван Клиберн к нам приезжал, он был на телевидении, его спросили - что же теперь происходит с традициями русского пианизма. И он, недолго думая, сказал - у вас есть замечательный молодой пианист - Катя Сканави, потому что она принимала участие в его конкурсе. И все ангажементы она получила. Не первую премию, далеко, и не вторую, но ангажементы все именно ее приглашали.

Конечно, Саша Мельников потрясающий. Потом бешеный виртуоз Руденко. Чем они все отличаются от тех, кто были? Мы когда репетировали скажем декабрьские вечера (Олег Каган, Наташа Гутман, Святослав Трофимович Рихтер), бывало что сутками, репетируем и репетируем, перерыв на обед, потому что-то там выдумывали какие-то балы. Декабрь месяц был. И если сегодня молодые исполнители тоже увлекутся какой-то идеей, они ничем не хуже нас тех. Они наверняка тоже будут увлеченно сутками работать. А если есть отличия музыкального мышления поколений, то это точно такое же отличие, как и во всем. Ведь не все же сегодня принимают наркотики, правда? Все равно есть люди, которые молодые, которые этого не делают. Есть люди, которые не ходят в какие-то нехорошие места. Есть люди, которые ведут себя порядочно. Есть добрые люди, есть злые, как во все времена.

Дина Кирнарская:

Что такое нехорошие места?

Юрий Башмет:

Нехорошие места - это там, где дерутся, где колются, курят что-то, гашиш какой-нибудь.

Марина Тимашева:

До того как мы вошли в студию, вы говорили о том, как менялось ощущение музыканта, который ехал куда-то тогда при Горбачеве и теперь.

Юрий Башмет:

Месяцами находишься за рубежом, потом возвращаешься домой. Мы должны живьем присутствовать в концертном зале, на сцене и периодично появляться в тех же местах. Это часть нашей специальности, неотъемлемая. Приглашают, конечно, артиста конкретного, данного музыканта приглашают, но когда я приезжал из СССР, неважно куда, скажем, в Германию, кроме всего прочего всегда чувствовалось немножко какое-то подозрительное на всякий случай отношение: а кто он такой, с точки зрения органов или еще чего-то, потому, что он ездит спокойно в советское время. Сразу вопрос был такой. Не вопрос, а в глазах этот вопрос. Но главное другое: что музыка - это одно, концерт - другое, а откуда ты приехал - из великого Советского Союза, из такой вот мощной страны, которую, наверное, и побаивались, в связи, во-первых, с космосом, в связи с тем, что такая задиристая страна такая - мощная и непростая. Вот единственно, кто мог авансировать, это Америка. Это получалось две мощнейшие державы и сферы влияния. И вот было какое-то ощущение - я приехал из этой вот страны, я представитель этой могучей страны. Потом, когда это дело все рухнуло и началась перестройка - бояться меньше стали. Это чувствовалось, а уважать больше. Потом, когда она захлебнулась, перестройка я имею в виду, а тут какое-то такое было огорчение, и я прямо почувствовал, что мы вот теперь страна третьего мира. То есть не только огорчение, а вот так - замахнулись и ни чего у нас не получилось. Вот такое несостоявшееся что-то.

Я внутренне прекрасно понимаю, что мы все равно великая страна и мощная, несмотря ни на какие проблемы, но как-то так стыдно. Стыдно очень было. Вот я сейчас побывал в Киргизии, и руководитель администрации города Ош, (этому городу 3000 лет, они скоро будут праздновать) он нас принимал, несмотря на то, что там не было концерта. Мы вынуждены были, самолет наш сел не в Бишкеке, а в городе Ош. И вот впервые без концерта, концерта не было, а прием был фантастический. Нас усадили, сделали ужин, и вот этот руководитель администрации поднимал тост. Понравилось мне одно выражение. Он сказал: и чтобы мы не забывали ностальгию. Во всех речах и во всем разговоре с людьми я все время чувствовал какое-то невероятное уважение к России. Кстати, не страх, не подобострастие, ничего подобного. Это просто уважение к великой державе. Я просто был потрясен.

Марина Тимашева:

Жалко, что время подходит к концу По правилам нашей программы мои коллеги журналисты должны поделиться своими впечатлениями о разговоре.

Маркус Уоррен:

Я пришел сегодня вечером после концерта Шнитке для альта в вашем исполнении, и я просто хотел вас поблагодарить за это и за сегодняшний разговор.

Дина Кирнарская:

Я тоже хотела бы вас поблагодарить за ваши ответы и за какой-то воодушевляющий оптимизм, который в вас есть и какой-то здравый смысл и оптимизм, соединенные вместе, - это очень большое и утешение и поддержка для любого, кто с вами общается. Так что большое вам спасибо.

Марина Тимашева:

А я поддерживаю своих коллег и, честное слово, поражаюсь тому, что гениальный музыкант действительно обладает исключительным человеческим обаянием, не высокомерным, чувством юмора, внешне удивительной привлекательностью и плюс к этому, что уж окончательно странно для музыканта-гения, который должен быть по всем правилам сумасшедшим - абсолютно здоровым каким-то чувством жизни, мира, смысла, не знаю как это еще называется, за что я правда благодарна и обязана.

Юрий Башмет:

Вы знаете, ни один человек, если он сумашедний не может быть хорошим музыкантом. Это они все прикидываются.

Марина Тимашева:

Тогда спасибо за то, что не прикидывались.