Алексей Ильюшенко, бывший исполняющий обязанности генерального прокурора России
Ведущий Леонид Никитинский

Наш гость - Алексей Ильюшенко, бывший исполняющий обязанности генерального прокурора России. Как обычно, начнем программу с биографии нашего гостя. Алексей Николаевич Ильюшенко родился в 1957 году в Анжеро-Судженске Кемеровской области. В 1979 году он окончил юридический факультет Красноярского Университета. В 1986-89 годах занимал пост заместителя прокурора Кировского района Красноярска. Осенью 1989 года переведен из Красноярска в аппарат прокуратуры РСФСР. С февраля 1992 года Ильюшенко - заместитель начальника отдела генеральной прокуратуры России. 19 марта 1993 года указом Президента назначен руководителем контрольного управления администрации Президента. 26 февраля 1994 года указом Президента Ельцина Ильюшенко назначен исполняющим обязанности генерального прокурора РФ. СФ дважды отклонил кандидатуру Ильюшенко. Арест Ильюшенко в феврале 1996 года связан с обвинением в коррупции и корыстном использовании служебного положения. На прошлой неделе Алексей Ильюшенко выпущен из следственного изолятора Лефортово под подписку о невыезде.

Леонид Никитинский: Это самая общая биография. Алексей Николаевич, здесь в целом все правильно?

Алексей Ильюшенко: Да, в целом все так.

Леонид Никитинский: Вопросы задают корреспондент в Москве американского еженедельника "Ю-Эс-ньюс энд Уорлд Репорт" Кристиан Кэрел и журналист газеты "Коммерсант" Леонид Берез.

Вам как бы доводилось сажать людей в тюрьму и немало Вы подписывали санкций на арест. И теперь Вам довелось самому там побывать. Расскажите вкратце, если это возможно, как там люди живут в Лефортово.

Алексей Ильюшенко: Во-первых Лефортово, это не такая обычная тюрьма, а скорее исключение для России. Второе, я как один из руководителей генеральной прокуратуры России, конечно, тоже являлся не обычным заключенным. Поэтому мне наверняка, по сравнению с теми десятками тысяч людей, которые содержатся в местах лишения свободы, было намного легче. Ну, а что касается конкретики, то я думаю те условия, в которых я находился, они вполне приемлемы, для того, чтобы в них мог находится нормальный человек.

Кристиан Кэрел: Алексей Николаевич, меня очень интересует Ваше мнение, поскольку за этим делом против Вас стоит какая-то вообще политическая подоплека. У меня здесь статья из "Независимой газеты" от 17 февраля с многоговорящим заголовком, где говорят: "Козленок Ильюшенко готов к нанесению удара по первым лицам государства". Я бы очень хотел услышать Ваше мнение, насколько обвинения против Вас были политически мотивированы.

Алексей Ильюшенко: Я так понял, что Вы спрашиваете о том, стоит ли за этим делом политика?

Кристиан Кэрел: Да.

Алексей Ильюшенко: Я думаю, что если говорить в широком смысле, то, конечно, да. Давайте, я приведу один пример. Я был арестован 15 февраля. В 14 часов, насколько я помню, Президент Ельцин объявил в Екатеринбурге о том, что он вступает в новую гонку за президентский мандат. В три часа в Москве я был арестован. То есть тогда, когда по моим данным корреспонденты хотели получить ответ от меня лично о том, что происходит, я был уже в Лефортово и поэтому, я связываю это. Это первое. Второе, подтверждение. Я вам скажу, что это дело родилось на много раньше. Здесь, если вести отсчет, то надо вести его с 93 года. Это первая встреча с нынешним начальником следственного управления ФСБ, московского управления Жмячкиным, в тот момент, когда самолет прилетел из Цюриха и имел на борту меня, Макарова и Якубовского.

Леонид Никитинский: Поскольку я ведущий в этой студии, моя прерогатива более общие вопросы. Вот в Вашей биографии меня очень занимает один факт - резкий скачок в 93 году с довольно рядовой должности в прокуратуре России сразу Вы стали главой контрольного управления администрации президента. Все-таки что за этим стояло? Как это могло получиться?

Алексей Ильюшенко: Все очень просто, в принципе. Дело в том, что я работал заместителем начальника отдела по надзору за исполнением закона о межнациональных отношениях. Этот отдел входил в управление по надзору за тогдашним Министерством безопасности. С учетом того, что обстановка в то время на Кавказе была очень острой, мы часто выезжали в командировки. В частности, я выезжал туда и вдвоем с бывшим генеральным прокурором Степанковым. Там постоянно находились ответственные работники, в том числе и заместители председателя ВС РФ. И естественно, что на протяжении работы там на Кавказе мы со многими знакомились, поддерживали отношения потом здесь в Москве, и на определенном этапе, когда Болдырев, сам кстати, здесь было сказано, что он освобожден, сам объявил о своей отставке, мне предложили эту должность.

Леонид Никитинский: Все же кто предложил?

Алексей Ильюшенко: Предложил мне эту должность Сергей Александрович Филатов.

Леонид Берез: Еще такой вопрос: выйдя из Лефортово Ваша первая фраза была, что дело против Вас сфабриковано. Вот сегодня, прочитав 38 томов из 94, Вы можете привести конкретные примеры фактов фальсификаций?

Алексей Ильюшенко: Безусловно, я приведу три конкретных примера, которые что называется лежат на поверхности. 23 февраля мне было предъявлено первичное обвинение. Один из пунктов этого обвинения гласил следующее: что в декабре 93 года по распоряжению Ильюшенко, которое он дал своему первому заместителю Узбекову, был предъявлен иск в защиту интересов "Балкар-трейдинг". Так вот, весь этот пункт действительности не соответствует ни на йоту. Поскольку в декабре 1993 я не был генеральным прокурором, а Узбеков не был первым заместителем. По существу, это выбыло из окончательного обвинения, но они обязаны были вынести какое-то постановление об исключении этого конкретного пункта из обвинения. Этого постановления вынесено не было. Просто так исчезло и все. Это первое. Второе, одним из пунктов обвинения изложено так: 14 сентября 93 года Ильюшенко получил взятку в размере одной автомашины "Жигули". Так вот, получается тут, с моей точки зрения, вообще нонсенс. Дело в том, что все расписано таким образом. 14 сентября находясь в городе Балашиха получил в качестве взятки то-то, то-то и то-то. И здесь же в деле имеется официальная справка и несколько моих заграничных паспортов, из которых следует, что 10 сентября (9-го, прошу прощения) Ильюшенко вылетел из России, с континента, в Канаду в город Оттава. И с 10 по 21 сентября он находился в Оттаве. Каким образом Ильюшенко мог получить взятку в городе Балашиха, если он не находился не только в России, но даже и не был на континенте, я объяснить не могу. При этом следствие располагает совершенно конкретными материалами о том, что меня в России просто не было. Это второй момент. Ну, и еще ряд моментов, которые говорят о том, что, я подчеркиваю, дело просто сфабриковано. Есть показания Янчина, которые были получены еще в октябре, где Янчин говорит о том, что Ильюшенко покупал у Янчева автомашину ВАЗ-2709, но вся беда в том, что я не покупал эту машину, я продавал ее.

Кристиан Кэрел: Расскажите нам, пожалуйста, про Вашу связь с "Балкар-трейдинг", если вообще такая связь была. Как Вы рассматриваете, как Вы объясняете ее?

Алексей Ильюшенко: С Петром Викторовичем Янчиным я познакомился летом 93 года. Это зять - если перевести на обычный язык - муж дочери моего первого заместителя - Узбекова Вельдана Сулеймановича. То есть это его прямой родственник. Познакомился я с ним, повторяю, летом 93-го через своего первого зама в будущем в генеральной прокуратуре Узбекова. Мы поддерживали с ним близкие отношения. Причем то были семейные отношения. То есть наши жены знали друг друга, дети. Жены часто выезжали вместе отдыхать, в том числе за границу. Ну и естественно, у нас один возраст, мы поддерживали близкие отношения. Что касается каких-либо дел Янчина, я должен сказать так: когда я начал изучать это дело, многие вопросы меня просто поражали. То, чем он занимался конкретно, какие суммы были там, ну я вам скажу - я представления не имел. Обычно эта связь, дружба заключалась в следующем. Мы перезванивались, совещались, вместе где-то отдыхали. Естественно, он говорил о работе иногда, я тоже. Вот таким образом.

Леонид Никитинский: Такой уточняющий вопрос, может быть, коль скоро мы подошли к этой теме. Вам предъявлено обвинение в частности в виде двух джипов, которые получили Ваши красноярские родственники. Здесь, опуская сложности, вопрос будет заключаться в том - знали ли Вы о деталях этой сделки, или Вы просто познакомили Янчева с Вашими родственниками. С одной стороны. С другой стороны, может ли следствие проследить с Вашей стороны какое-то покровительство, конкретные действия в пользу фирмы "Балкар-трейдинг", что образует состав взятки как бы с двух сторон. Примерно год назад Емельянов из генеральной прокуратуры мне лично говорил, что есть доказательства того, что Ильюшенко сам выбирал джипы, ездил на них по двору. Это первое. С другой стороны, он же говорил, что есть показания высокопоставленных лиц в правительстве, которые уличают Ильюшенко в том, что он предпринимал какие-то конкретные действия, лоббируя интересы "Балкар-трейдинга". Пожалуйста, прокомментируйте. Что мы услышим на суде?

Алексей Ильюшенко: Что касается того, как происходила эта сделка, покупка этих машин. Происходило следующим образом. Как-то вечером я приехал домой и брат моей супруги, прилетев из-за границы из Эмиратов, по-моему, находился у нас дома. Вечером они смотрели видео-кассету. На этой видео - кассете было несколько машин, и когда, собственно говоря, я поинтересовался, что это такое, он сказал, что хочет купить машины. И в этот момент Татьяна (жена) спросила, мог бы я спросить у Петра, не продаст ли он ее брату эти машины. Поскольку гнать из оттуда - это тяжело, дорого и так далее. Я сказал: "Хорошо". Через несколько дней у нас состоялся телефонный разговор, где я спросил, может ли он поговорить с братом моей жены по поводу этих автомашин. Он спросил, что за машины. Я ему сказал, что машины, которые он хочет приобрести, - джипы. Он сказал: "Хорошо, пусть подъезжает, будем говорить."

Леонид Никитинский: И этим ограничивается Ваше участие?

Алексей Ильюшенко: Абсолютно.

Леонид Никитинский: А каковы показания Янчева?

Алексей Ильюшенко: Показания Янчева, данные им до ареста, до ареста, я подчеркиваю, абсолютно идентичны тому, что я сейчас говорю. На вопрос следствия - так знал Ильюшенко о ценах, он ответил: нет, и тут же сказал. Я когда читал, я понял, что он просто уточнил. И тут же сказал: "Он не мог знать о ценах только потому, что мы не вели конкретно речь о каких-то джипах, речь шла просто о джипах, поэтому вопрос о ценах не вставал".

Леонид Никитинский: Кого в качестве свидетелей, по Вашему мнению, пригласит обвинение в суд под присягой рассказать о том, что Ильюшенко какие-то сделки лоббировал для "Балкар-трейдинга"?

Алексей Ильюшенко: Кого в качестве обвинения пригласит суд?

Леонид Никитинский: Ну коль скоро Емельянов мне как бы говорил, что есть такие доказательства.

Алексей Ильюшенко: Таких доказательств нет, но если рассчитывается на то, вернее если следствие рассчитывает на то, что доказательством является буквально следующее. Одному из чиновников задают вопрос - звонил ли Вам Ильюшенко. Он говорит: "Да". Ставится точка, все. Когда необходимо уточнять все эти вопросы - зачем, почему, какой был при этом разговор, какое решение было принято и наконец, когда он звонил. Из именно этих ответов, я считаю, и проистекают доказательства со стороны следствия. Вот этого ничего нет. Больше того, я вам скажу, что ряд показаний просто выбрасывалось из дела. Если говорить о том иске, который тоже вменяется мне в виду, то речь шла буквально так. Ильюшенко дал команду и был предъявлен иск. И ставится точка. Янчев по этому вопросу просто не допрошен. А прокуроры, которые поддерживали иск на местах, от них были получены показания, но из дела они были убраны.

Леонид Никитинский: Очные ставки проводились?

Алексей Ильюшенко: В одном из интервью Емельянов говорил о том, что Янчев на неоднократных очных ставках уличал Ильюшенко в получении взяток. Ну, во-первых, я считаю, что можно говорить о том, что это ложь, потому, что очная ставка была только одна. И Янчев говорил не о том, что он давал взятки, таких показаний он никогда не давал. Он говорил о том, что Ильюшенко вымогал у него взятки. Но на конечном этапе сегодня даже следствие было вынуждено отказаться от этой версии, что Ильюшенко что-то вымогал.

Леонид Никитинский: Очные ставки только с Янчевым, больше ни с кем?

Алексей Ильюшенко: Одна очная ставка, больше ничего.

Леонид Берез: И все-таки в октябре 95 года Янчев дал против Вас показания. Вы сейчас ему руку подадите?

Алексей Ильюшенко: Янчев менял показания неоднократно в ходе следствия. То есть он дал их в октябре, и они были получены с нарушением закона. Затем он дал такие показания один раз в марте и подтвердил их на очной ставке. После этого он в июне и в декабре отказался от этих показаний и требовал проверки. Ему было в этом отказано. Выйдя из Лефортово, он страшно меня удивил, поскольку я его не видел длительное время, когда он заявил о том, что он оговорил меня и себя. Но больше того, буквально 15 я был освобожден из под стражи, 16 раздался звонок. Мы в это время с адвокатом находились в прокуратуре, звонил Янчев, страшно просил возможности поговорить со мной. Я взял трубку, знаю, конечно, что все прослушивается, и спросил что он хочет. Он сказал, что хочет переговорить. Но по этому вопросу я передал опять трубку адвокату. В общем, вечером он приехал вместе с Узбековым в офис к Аснису, и я его в лоб просто спросил - что он под всем этим подразумевал. Он мне ответил, что тяжело было ему, что он оговаривал, что он специально в ряде случаев путал следствие, чтобы потом сказать, что это неправда, но не выдержал того давления, которое на него оказывалось. Он мне конкретно пояснял все это. Это было еще и в октябре, и в марте.

Леонид Никитинский: И Вы его поняли, как заключенный заключенного.

Алексей Ильюшенко: Не совсем так, Леонид Васильевич, я думаю, что понять я его никогда не пойму. Дело в том, что мне ведь тоже предлагали солгать там. Но если со мной, с бывшим генеральным, поступали таким образом, то я представляю, что могли делать с ним, и я ему в этом плане верю. Это не значит, я еще раз говорю, что я смогу когда-то простить эти вещи и так далее, но каким-то образом понять - да.

Алексей Ильюшенко: Кто Вам предлагал солгать и что требовали как раз?

Алексей Ильюшенко: В начале, по-моему, марта в "Комсомольской правде" появилась статья о том, что Ильюшенко был избит в следственном изоляторе в Лефортово. Это ложь, никто меня не избивал, конечно. Буквально через несколько дней после этого, после обеда открылось окошко в камере, и дежурный сказал, чтобы я собирался на вызов. Я собрался, вышли. Обычно комнаты, где беседуют на вызове, они находятся на втором этаже. Здесь мы прошли на первый, зашли в одну из камер, там находилось два человека. Я сразу понял, о чем приблизительно будет разговор. Спросил, кто они такие. Один из них сказал, что он из московского управления ФСБ, у второго я просто не успел поинтересоваться, поскольку пошел разговор, что называется, по существу. Что предлагалось? Ну, во-первых, мне сказали, что пора бы уже и выходить из тюрьмы. Конечно, я приблизительно также улыбнулся и спросил, что они конкретно хотят. И мне вдруг здесь говорят, что: "Алексей Николаевич, Вы помните, что Петр Викторович продал автомашину сыну Черномырдина". Я этого не то, что не помнил, я этого не знал. Тогда они мне достают небольшую бумагу. Это справка из ГАИ о постановке машины на учет. Честно говоря, я подумал тогда, что это подделка. Они говорят: "Это правда". Я говорю: "Что из этого следует?" "Алексей Николаевич, сделайте заявление о том, что Вы знаете со слов Янчева, что эта машина являлась взяткой". Я еще пока переваривал это, пошел разговор о Лужкове. О Лужкове и о замах. Я говорю: "Вообще, что Вы хотите". Они говорят: "Ну, неужели Вы не понимаете
о касается Виктора Степанович - один вопрос. Что касается Юрия Михайловича и его заместителей, мы поставим вопрос об аресте". Я, Вы знаете, долгое время разговаривал с адвокатом на эти вещи. У меня, может быть, тогда впервые от души вот эти слова пошли. Я им тогда сказал: "Знаете, ребята. Возможно, я плохо выбирал друзей, если они меня оговаривают, но я никогда не был сволочью". В конце, когда они уже входили, я встал, здесь разговор сумбурный. Один из них достал ампулу, положил и сказал, что если не пойдете на контакт, то можете спокойно ее разжевать, и вышли из камеры.

Леонид Берез: Скажите, пожалуйста, Алексей Николаевич, а почему Вы все-таки избавились от этой ампулы, а не передали ее адвокату. В этом случае из дела можно было бы раздуть большой скандал, если эта ампула была бы на руках. Это прямое доказательство того, что это было на самом деле. А так получается лишь голословное утверждение с этой ампулой.

Алексей Ильюшенко: Да, это был бы большой скандал, моего адвоката лишили бы возможности меня защищать. Скандал был бы развернут в сторону адвоката. И когда я ему в принципе это рассказал, он, в первый раз выслушав меня, просто побелел. Понимаете, адвокат имеет право входа ко мне, скажем к подзащитному своему в любое рабочее время, на то время, на которое он считает нужным. Его пропускают с папкой, которую проверять не имеют право и не проводят личного досмотра. Доказать что-либо по поводу того, что не он принес эту ампулу невозможно. Поэтому был бы скандал, Вы правы, но только скандал закончился бы тем, что был бы обвинен адвокат во всех смертных грехах. Кстати, я Вам должен сказать вот что. До настоящего времени, до настоящего, буквально, скажем, вчера последний раз уже не только меня, но и его шантажируют. И если это будет необходимо, результаты шантажа он скоро может передать в генеральную прокуратуру. То есть шантаж идет до сих пор.

Леонид Никитинский: Алексей Николаевич, таким образом вся эта история с ампулой осталась все-таки не более, чем Вашим рассказом. Говоря юридически, никаких доказательств нет.

Алексей Ильюшенко: Первый раз я об этом сказал в мае месяце, еще тогда, когда я знакомился с делом. У меня состоялся разговор со следователем, который находился из ФСБ со мной рядом - Веечков. Я ему сказал об этом. Доказать? Я Вам скажу так. Доказать это было тогда невозможно. Но проверить, показать эту камеру, как все это происходило и так далее, это возможно вполне. Но никаких движений по этому поводу сделано не было.

Леонид Никитинский: Я позволю задать себе такой общий вопрос - в чем истоки вашей “недружбы“, скажем так мягко, с органами ФСБ? Когда это началось и, собственно, почему прокуратура и ФСБ работают рука об руку, по моим сведениям, когда Вы возглавляли контрольное управление администрации президента, Вы с органами ФСБ нормально взаимодействовали.

Алексей Ильюшенко: Я, употребляя аббревиатуру ФСБ, не имею в виду в целом эту структуру. Десятки тысяч людей, работающих там, это вполне честные, порядочные, нормальные люди. Поэтому не надо понимать, что Ильюшенко сегодня льет грязь на весь ФСБ, на всю прокуратуру и так далее. Понимаете, тот полковник, который вызволял заложника последний раз, он погиб. Это честный человек, и говорить об этом мы не будем. Но есть определенные люди в ФСБ, которые в общем-то, скажем так, фабриковали это дело. И вот то, о чем я уже говорил. Первая встреча с нынешним, сегодняшним начальником следственного отделения московского управления Жмячкиным произошла в кабинете Котенкова, который был тогда начальником ГПУ президента в июле 1993 года. Тогда он явился в кабинет Котенкова для того, чтобы допросить меня и его об обстоятельствах приземления этого самолета с Якубовским. Я бы забыл эту фамилию, потому, что я не могу ее помнить постоянно. Это тоже самое, что Вы говорите с ампулой. Сегодня это доказуемо или нет? Я думаю, что да, если опять же проверять. Так вот, в октябре или ноябре 1995 года у меня дома раздался звонок. В этот момент уже дело расследовалось. Да, я уже работал. И раздался у меня дома звонок. Звонил Жмячкин. Он представился и сказал: "Алексей Николаевич, вы бы не приехали к нам побеседовать по этому делу." Я говорю: "А кто со мной говорит". "Алексей Николаевич, ну неужели вы меня не помните? Моя фамилия Жмячкин". Я говорю: "Нет, я вас не помню". "Ну, Алексей Николаевич, ну что вы, вспомните ту встречу у Котенкова". Естественно, эта встреча у меня всплывает. Я говорю: "Так, и какое вы имеете к ней отношение". Он говорит: "Так я же один из тех двоих. Вот тогда у нас не удалось, сейчас получится". И вот тогда я и понял, кто он такой этот Жмячкин, это тот самый человек, который был в 1993 году. Тогда он работал, по-моему, в центральном аппарате, сегодняшний начальник. Ну, плюс, Вы помните, может быть, интервью Юрия Михайловича Лужкова, я его слышал уже в Лефортово, после освобождения Трофимова, начальника московского управления. На вопрос о том - Юрий Михайлович, что вы можете сказать по этому поводу, Вы помните, что он ответил. Он сказал: "Это доброе дело, потому, что Трофимов был посажен для того, чтобы собирать всякую грязь на Лужкова". Что касается отношений моих и Трофимова. Я Вам назову конкретный пример. Это дело Новодворской. Я назову еще массу примеров по этим вопросам, то чем занималось именно московское управление. Допустим, дело Новодворской. Я вдруг узнаю о том, что оно возбуждено и находится в производстве прокуратуры центрального округа. Я дал команду немедленно вызвать прокурора с делом для того, чтобы он доложил основания возбуждения так далее. Прокурор прибыл, я в серьезном тоне потребовал объяснений. Он мне доложил это дело. Я сказал: "Да как же то все понимать". Доказательств нет. Он смотрит на меня большими глазами и говорит: "Алексей Николаевич, так возбуждено же по вашей команде". Я говорю: "По какой же моей команде, ты что? Прекратите немедленно это дело, не позорьте страну". Дело было прекращено. После моей отставки постановление было отменено. Дело затем было направлено в суд, и Вы помните чем оно закончилось. То же самое дело Панскова, то же самое события в Чечне.

Леонид Никитинский: Я как раз хотел Вас спросить о событиях в Чечне, поскольку, когда Вы находились в Лефортово, через ваших адвокатов, они очень строго придерживались своего обязательства неразглашения тайны следствия, но тем не менее какие-то общие вещи говорились, и в том числе о том, что каким-то образом Ваш арест связан с началом событий в Чечне. Прокомментируйте пожалуйста.

Алексей Ильюшенко: Все эти материалы, о которых сейчас идет речь, они были засекречены по моей команде. В настоящее время они находятся в главной военной прокуратуре. Речь идет о танковой атаке октября 1994 года. Дело все в то, что та, если можно сказать операция, разрабатывалась под руководством бывшего начальника управления московского Севастьянова, сейчас это не секрет, и эти вопросы обсуждались у нас в думе, и Вы помните, чем она закончилась. Прокуратура проверяла эти материалы, проверяла очень серьезно. И как мне докладывал тогдашний главный военный прокурор Паничев Валентин Николаевич, ряд работников ФСБ просто отказывались давать какие-либо объяснения по этому факту. Я Вам скажу, что именно по этим материалам, а к ним потом присоединялись и другие материалы, давление было просто ужасным, то есть телефон у меня раскалялся и звонили, и требовали прекратить все это.

Леонид Никитинский: Но оно еще не начиналось, просто проверка шла. Оно же ничем не кончилось.

Алексей Ильюшенко: Эта проверка должна была закончится либо возбуждением, как Вы сами понимаете, либо отказом в возбуждение уголовного дела.

Леонид Никитинский: И если возбуждением, то когда?

Алексей Ильюшенко: Только тогда она могла бы закончится возбуждением дела, когда мы получили объяснение и смогли бы собрать другие доказательства, которые находились тогда на территории Чеченской республики. Эти вопросы я докладывал президенту. Один раз. Второй раз, к сожалению, не успел.

Кристиан Кэрел: Алексей Николаевич, Вы говорили, если я Вас правильно понял, о нарушениях закона в показаниях Янчева. Вы могли бы объяснить?

Алексей Ильюшенко: Да. Я говорил о том, что показания, полученные от Янчева в октябре 95 года, получены с нарушением закона. И в суде эти показания не будут использованы в качестве доказательства. Это раз. Что касается других его показаний, то они противоречивы настолько, что, вот буквально, на этой стороне листа показания идут одни, на оборотной стороне листа совершенно иные. Они совершенно разноречивы. И задача следствия была их привести к чему-то одному. То есть их надо проверять. Ну, допустим такой пример. Показания в октябре, данные Янчевым, следующего характера. Янчев говорит о том, что когда он сказал Ильюшенко, что дескать машины дорогие, на что будут родственники покупать эти машины, Ильюшенко заявил Янчеву, что его родственники настолько богатые люди, что они могут купить самолет. Я цитирую. Это показания, данные в октябре. В марте он говорит, что именно по требованию Ильюшенко цены были снижены. Люди, где логика? В октябре Ильюшенко говорит, что его родственники настолько богатые люди, а в марте совершенно иное. То же самое в отношении ценообразования. Ведь тогда масса вопросов, я привел только одни небольшой пример, масса вопросов, которые необходимо было привести к какому-то одному знаменателю. То есть никто не говорит, что Янчев говорит правду или лжет. Это надо установить. Вот этого как раз не было сделано даже тогда, когда он говорил: "Я оговорил". И он при этом называл фамилии конкретных лиц. Однако это не выяснялось.

Леонид Берез: Мне хочется затронуть и поговорить еще об одной версии уголовного дела Ильюшенко-Янчев. Принято считать, что оно направлено не только против Вас, но и является результатом нефтяных разборок. В частности, речь идет о борьбе за контроль за двумя компаниями: ноябрьским "Нефтегаз" и омским "ПЗ". Как известно, и Янчев претендовал на эти компании, и также Березовский с его детищем "Сибнефть", которые он все-таки реализовал. Может быть Ваш арест, это дело связано с этой версией.

Алексей Ильюшенко: Вы знаете, как говорил Остап Бендер - полную гарантию дает только страховой полис. Может быть, все в этой жизни. Сказать, что это так, я не могу. Сказать, что это не так, тоже. Насколько я понял Янчева, несколько раз шли публикации, в тот момент я с ним вообще не общался. Кстати, тогда, когда я видел его в последний раз, я тоже не задавал этих вопросов, что-то однозначно ответить я не смогу. Наверное, что-то есть. Знаете, у нас говорят: там где нефть, там кровь. И безусловно, борьба шла серьезная. Но это, я думаю, касалось Янчева. Что касается меня, с одной стороны, это те отношения, которые складывались, и просто месть. И второе, это то, что в период предвыборной компании вдруг подвернулось сенсационное дело. Ведь я впрямую говорил в день ареста Емельянову, я ему прямо сказал: "Николай Алексеевич, пройдут выборы, и это дело будет никому не нужно, вы будете не знать, что с ним делать". Но, к сожалению, это не возымело действия. На сегодняшний день мы имеем то, что имеем.

Леонид Никитинский: Чем вызвано столь тщательное изучение Вами материалов дела. В чем она выражается необходимость читать все дело, строчка за строчкой, в том числе тех материалов, которые касаются, на сколько я понимаю, не видя дела естественно, материалы не лично Вас касаются, а Янчева. Какая необходимость это читать?

Алексей Ильюшенко: В 1997 году в январе месяце, когда я посмотрел объем этого дела, я сразу сказал: "Давайте договоримся так: вы даете мне материалы, то есть копии этого дела, и мы идем в суд". Технически это бы выглядело следующим образом. Мне приносят том, в течении дня я просматриваю документы. Делаю закладки тех документов которые мне нужны. Мне снимают копии и скажем через день я его возвращаю. Мне было отвечено: "Хорошо, мы подумаем". Они думали месяц. В начале февраля Емельянов сказал моему адвокату, чтобы он написал заявление. Он написал официальное заявление по этому поводу.

Леонид Никитинский: Оно где?

Алексей Ильюшенко: Оно должно быть в деле, я просто не видел его еще. Январь, февраль, март, апрель, май, конец мая. Он каждую неделю ездил в прокуратуру и спрашивал: да или нет. Ему не давали ответы. Или давали ответы подобного характера: да, мы, конечно, дадим, но чуть позже. И только в мае ему официально сказали: "Нет, мы не дадим вам копии". И на его вопрос: почему? - "Потому, что такое указание руководства", - сказал Емельянов. Точка. Больше никаких объяснений не последовало. Я Вам скажу, на мой взгляд почему этого не делается.

Леонид Никитинский: Да, поскольку Вы имеете опыт, может быть Вы свою версию какую-то выдвинете.

Алексей Ильюшенко: Те показания Янчева октябрьские, я Вам скажу, Леонид Васильевич, их надо видеть. Потому, что когда я рассказываю, это не так сильно. Явка с повинной написана человеком, который находился либо не в своем уме, либо этот человек принимал какие-то таблетки. Потому, что почерк, грязь и все остальное наводит на размышление, что человек находился в нехорошем состоянии. Чтобы сделал я, получив копию? Я бы просто дал ее экспертам, которые бы дали заключение, все-таки в каком состоянии он находился в тот момент, когда это писалось.

Леонид Никитинский: Ну, а какая Вам нужда это все переписывать?

Алексей Ильюшенко: Если на это дело будет оказываться давление. А подобное будет оказываться. И дальше мне необходимо будет обжаловать решение каких-то судебных органов и так далее, мне нужны материалы. Я, Леонид Васильевич, в своей жизни видел много дел, начиная с 30-х годов, которые попадали мне в руки, и заканчивая 70-ми. Так вот, есть такие дела, в которых опись дела не совпадает с тем, что есть в томе. И лежат справки - утерян безвозвратно. Понимаете, как бы вот здесь некоторые явки с повинной, допросы, документы вот так не были бы утеряны безвозвратно и потом на кого-то не ссылались. Еще я не совсем понимаю до сих пор, если говорить вот так, с точки зрения человека, которые не заинтересован. Действительно, а почему не дать копии? Ведь сегодня меня обвиняют в том, что я сижу, долго читаю. Да, я переписываю. Но я же предлагал - дайте, и мы пойдем в суд. Кстати, не потребовалось бы освобождать Янчева, не потребовалось бы освобождать Ильюшенко. Я думаю, что это честно.

Леонид Никитинский: Спасибо, ответ получен.

Кристиан Кэрел: Вы прослеживали освещение Вашего дела из тюрьмы, и если да, что Вы сказали бы об этом освещении. Были ли СМИ, которые особенно односторонне к Вашей пользе или не к Вашей пользе освещали это дело.

Алексей Ильюшенко: Я, конечно, все это внимательнейшим образом отслеживал. И я Вам скажу так. Люди, которые работают в СМИ, они пишут то, что им говорят. И я думаю, что это правильно.

Кристиан Кэрел: Пример.

Алексей Ильюшенко: Да любой пример. Допустим того, что говорит Емельянов. Приехал к нему любой корреспондент, Емельянов дал интервью, и если это интервью не извращено, а изложено в газете так, как оно дано, то это нормально. Обвинять в чем-то СМИ у меня нет оснований.

Леонид Никитинский: Вы имеете в виду то, что им говорят источники, а не то, что им говорят главные редакторы или хозяева газет. В этом смысле?

Алексей Ильюшенко: Да. То есть они излагают ту информацию, которую получили. Что касается того, было ли какое-то давление на прессу? Было. Было, и я думаю, что не секрет это для тех, кто находится здесь за этим столом. Меня никто и не собирался освобождать. Они вынуждены были меня освободить. А почему не собирались, не хотели и боялись с какой-то стороны? Именно потому, что я буду встречаться с Вами. Разговаривать и говорить о том, что есть.

Леонид Берез: В историю Генпрокуратуры Вы вошли как человек, боровшийся с "Куклами". Сейчас, спустя пару лет, даже чуть больше, Вы можете сказать правду? Это была Ваша личная инициатива или это был чей-то заказ?

Алексей Ильюшенко: Я всегда говорил правду и сейчас я ее могу сказать. Это была моя личная инициатива. Ни президент, ни премьер министр, ни кто из правительства никогда не давал мне по этому поводу никаких указаний. Более того, насколько я знаю, Борис Николаевич был не совсем доволен этим вопросом. Я узнал об этом уже позже из СМИ. Что касается существа по возбуждению дела в отношении "Кукол", то ведь дело было возбуждено не против программы и редакции. Дело было возбуждено в отношении конкретной программы. Если сегодня, по прошествии этих двух лет посмотреть на это дело, которое было в последствии прекращено после моей отставки, то я должен сказать, что это была ошибка наверное.

Леонид Берез: А почему ошибка, почему Вы считаете, что это была ошибка?

Алексей Ильюшенко: Понимаете, решение принималось тогда, когда в Чечне, как Вы помните шла война, и программа, в отношении которой было возбуждено это дело, конечно, перехлест определенный имела. Ну, возможно не в плане, я бы сказал, такого уголовного преследования. Здесь этические нормы.

Леонид Никитинский: Алексей Николаевич, Вы стали несколько иначе относится к СМИ с тех пор?

Алексей Ильюшенко: Вы знаете, я бы сказал, Леонид Васильевич, что не в отношении СМИ я стал относится иначе, а в отношении определенных представителей.

Леонид Никитинский: Ходят какие-то слухи, вот в том числе подтверждает это и "Независимая газета", что Вы якобы сейчас выйдете и высыпете гору компроматов, начнете что-то рассказывать. Насколько это соответствует Вашему настроению, Вашим интересам. Собираетесь ли Вы рассказывать что-то, что впрямую не касается вашего дела.

Алексей Ильюшенко: В России сейчас сенсационных новостей, по-моему, быть не может. Настолько засыпано все так называемым компроматом, что народ и общественность реагирует на него очень вяло. Я убежден, что если сказать, что завтра взорвут Кремль, то в принципе и это не вызовет особой реакции.

Леонид Никитинский: Наша передача подходит к концу и я бы попросил всех участников передачи высказать свое мнение об этой встрече.

Кристиан Кэрел: Это просто весьма интересно все это услышать из первых рук, потому, что слухи об этом деле еще два года после Вашего задержания очень активно ходили по Москве. И я не знаю, что я смог бы еще сказать кроме этого.

Леонид Берез: Сегодняшняя встреча ценна тем, что это фактически первое интервью Ильюшенко после выхода из Лефортово, и сегодня по-моему была прекрасная беседа, много эксклюзивной, интересной информации. Этим все сказано.

Леонид Никитинский: В течении этих двух лет, что Алексей Николаевич провел в тюрьме, я себе не позволил ни одного худого слова в его адрес и этим очень горжусь. Но поскольку он теперь на свободе, я как бы не считаю себя его полным союзником.