Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
С христианской точки зренияВедущий Яков Кротов КонсерватизмИрина Лагунина: В январе 2003-го года в Москве состоялась презентация Клуба консерваторов, ядро которого составили политические обозреватели телеканала ОРТ: Михаил Леонтьев, Александр Привалов, Максим Соколов. В России 19-го века консерваторы считали хорошим тоном не состоять на службе у монархии, которую сами же и защищали, обращаться к царю с поучениями с независимых позиций. Еще более необычным, с точки зрения российских традиций, стало посвящение нынешнего нового Клуба консерваторов русскому святому Серафиму Саровскому. При этом консерватизм как идейное движение, мечтающее о возврате к консервативному политическому и социальному миропониманию, связан с христианством и только с ним. Другие религии консервативны, но не рождают консерватизм, не видят в консервативности проблемы, а сохраняют его. Христианский же мир породил консерватизм, причем, породил довольно поздно, в начале 19-го столетия. В чем же причина появления консерватизма, почему именно христианство видит в консервативности проблему? И как эта проблема решается? Яков Кротов: Еще в 1920-м году Николай Бердяев, критикуя большевизм, критикуя революционизм, именно ему противопоставлял консерватизм и так писал о специфике консерватизма. Диктор: "Революционный дух не совместим с религией Христа, потому что он хочет не воскресения, а смерти всего отошедшего и прошедшего. Потому что он исключительно обращен к будущим поколениям и не думает об умерших предках, не хочет сохранить связи с их заветами. Религия революции есть религия смерти именно потому, что она исключительно поглощена современной и будущей земной жизнью. Религия Христа - есть религия жизни именно потому, что она обращена не только к живым, но и к умершим, не только к жизни, но и к смерти. Кто отвращается от лика смерти и бежит от него ко вновь возникающей жизни, тот находится в истребляющей власти смерти, тот знает лишь клочья жизни. Вы, люди революционного сознания, отвергнувшие всякую правду консерватизма, не хотите прислушиваться к той глубине своей, в которой вы услыхали бы не только своей голос и голос своего поколения, но и голос отошедших поколений, голос всего народа во всей его истории. Вы, неблагородные, низко пользуетесь тем, что наши отцы деды и прадеды лежат в земле в могилах и не могут подать своего голоса. Вы ничего не делаете для того, чтобы они встали из могил, вы пользуетесь их отсутствием, чтобы устроить свои дела, чтобы использовать их наследства, не считаясь с их волей". Яков Кротов: И сегодня в газете "Консерватор" православный дьякон пишет, что "главный показатель консервативного уклада жизни - культ прошлого, современные люди готовы учиться у прошлого, истории возвращено право голоса, это нормальная консервативная позиция. Мертвые должны участвовать в наших референдумах. И, как говорил Гилберт Честертон, они голосуют как обычные крестьяне - крестами". Но здесь встает та же проблема, что и на обычном референдуме, на обычных выборах: а кто считает голоса, кто выдает бюллетени, кто говорит от имени умерших, у кого власть представлять умерших. И, как и либерализм, консерватизм оказывается вопросом о власти. Но сам этот вопрос может стоять только тогда, когда власть из жесткой централизованной монархической авторитарной структуры превращается хоть во что-то более-менее демократическое. И неслучайно и либерализм, и консерватизм возникают только в начале 19-го века. При абсолютистской монархии ни либерала, ни консерватора не будет, сразу отправят выпороть на конюшню с любыми идейками. В чем же специфика консерватизма, чем он противоположен либерализму, социализму, нигилизму? Говорит Александр Михайловский, преподаватель Российского Государственного гуманитарного университета, специалист по истории консервативной мысли. Александр Михайловский: Противоположность между консерватизмом, с одной стороны, либерализмом и социализмом, с другой стороны, можно выразить через метафору поверхности и катящегося по ней шара. Либерализм и социализм в данном случае представляют воплощение движения, стремление вперед к цели или без оной, а консерватизм воплощает собой силу трения, которая противодействует качению этого шара. С этим связан, на мой взгляд, поразительный феномен того, что практически все консерваторы, как на Западе, так и в России, обладают потрясающей способностью видеть собственную эпоху и делать некие прогнозы относительно будущего. Ведь феномен таких консерваторов как Леонтьев или Победоносцев в России и таких авторов в Германии как, скажем, любимый мною Эрнест Юнгер явно говорит нам о том, что консерватор способен лучше (чем либерал или социал-демократ) ставить диагноз своей эпохе и, исходя из этого отчетливого видения, делать прогноз, который, как правило, сбывается. Есть два консерватизма в России. Консерватизм как некое духовное течение, и в этом смысле Россия выступает союзником Германии. Потому что в Германии консерватизм не был пространством, где реализовывались политические программы. В России, с одной стороны, консерватизм является духовным течением, с другой стороны, о консерватизме мы можем говорить как о программе политических партий лишь с конца 19-го - начала 20-го века. В любом случае эти два феномена нужно различать. Одним из первых консерваторов, мне кажется, можно называть Николая Васильевича Гоголя с его выбранными местами из переписки с друзьями. Поскольку консерватизм в России, скорее, развивается после того толчка, который политическая жизнь в Европе приобрела после Французской революции, и который воплотился в политической жизни только в 20-30-е годы, когда впервые появляются политические партии. Это либеральная партия, социальная партия и консервативная партия. Также возникновение российского консерватизма я связываю с той традицией, которая опять-таки идет из Франции, ибо в 20-е годы во Франции издавался журнал, возглавляемый Шатобрианом, от этого политического развития получили импульс и Англия, и Россия. Яков Кротов: В современном христианском или постхристианском мире консерватизм распространен прежде всего на Западе. Поразительно, но в России теперь тоже появились консерваторы, и они отличаются резким антизападничеством, то есть, в сущности, выступают против своих единомышленников. И на самом Западе существует глубокий конфликт между консерватизмом и христианством. Хотя многие христиане считают себя более всего консерваторами, но христианские богословы, внимательно анализируя консерватизм, указывают на некоторые его моральные ошибки, так это звучит на языке католической схоластической этики. Например, это инструментализм консерватизма, потому что консерватор, даже христианин-консерватор ставит веру на службу государству. Например, Жан-Жак Руссо, которого отвергали консерваторы, он тоже был инструменталистом, здесь консерваторы сходятся со своими противниками. Государство - вот главный рычаг, который может перевернуть Земной шар или, наоборот, поставить его на место, но именно государство важнее, чем семья. Консерваторы любят упрекать либералов, что те недооценивают государство, но ведь не только государство и личность, государство и семья. Либерал готов отобрать ребенка у семьи, чтобы защитить от религиозного воспитания, но и консерватор часто готов предоставить государству право отобрать ребенка у семьи, чтобы защитить, скажем, от атеистического воспитания. И вот этот инструментализм в современной России проявляется довольно резко, когда наши новые консерваторы, люди, которые не приняли консерватизма от предков, а конструируют его заново, на пустом месте, надеются, что государство поможет христианскому консерватизму. Насколько эти надежды оправданы? Говорит политолог и культуролог, протестант Игорь Яковенко. Игорь Яковенко: Вообще говоря, сегодняшний консерватизм, который апеллирует к казенному православию, если можно будет так выразиться, к идее насаждения в сегодняшней России на место провалившейся советской идеологии церкви как института замещающего, прежде всего, идея утопическая. Дело в том, что мы живем в так называемую секулярную эпоху, она отличается от классического средневековья тем, что религиозные убеждения становятся делом личной совести каждого отдельного человека. В этом контексте в эту историческую эпоху делать ставку на какую-то государственную религию, пытаться возвратить ситуацию, скажем, к 1850-му году или к 40-му, к министру православия, самодержавия и народности, прежде всего невыполнимо по фундаментальным обстоятельствам, другая эпоха на дворе, это невозможно. Вообще говоря, мир православной цивилизации, если можно такую выделять, однозначно вошел в секулярную эпоху. Я не знаю ни одной страны православного мира, которая сегодня не переживала бы то же, что переживают исламские фундаменталистские режимы. Помыслить можно любой вариант, и железного занавеса, и возврата, но реализовать этот вариант просто невозможно. Я думаю, что те, кто сегодня декларируют такого рода сценарии, не вполне искренни прежде всего с заказчиком, это невозможно сделать. Яков Кротов: А вот в той же газете "Консерватор" православный дьякон критикует современное российское государство: "Государство превращается все более и более в колониальную администрацию в так называемом новом мировом порядке, и совершенно естественно рождается вопрос, в какой мере христианин должен поддерживать действия колонизаторов? Одно дело благословлять людей с оружием, когда это оружие в руках армии, когда это оружие защищает границы страны, и совсем другое дело, когда МВД держит под ружьем большее количество людей, чем все вооруженные силы. Получается, часто Россия собирается воевать со своим народом, здесь уже возникает вопрос, должны ли мы приходить в восторг от подобной перспективы?". Таким образом, современный православный консерватор выступает против того самого государства, к которому обращается как к главной консервативной ценности, государство это не просто крыша у общества. В чем специфика российского православного консерватизма? Вот он современный, а какой он был у своих истоков? Александр Михайловский: Гоголь, разумеется, православен, он использует теоретические построения, несвойственные русской мысли. Еще одна консервативная черта, которая связана с религиозным христианским фундаментом консерватизма описывается в письме Гоголя, которое носит название "Занимающему важное место", это 28-е письмо. В частности он пишет здесь о любви к начальству, которое мыслится у него через призму христианской любви. "Как это верно, что полная любовь не должна принадлежать никому на земле, она должна быть передаваема по начальству. И всякий начальник, как только заметит устремления к себе, должен в ту же минуту возвращать ее к постановленному над ним высшему начальнику, чтобы таким образом добралась она до своего законного источника, и передал бы ее торжественно на виду всех всеми любимый царь самому Богу". Вот, пожалуйста, монархический и православный элемент в консерватизме Гоголя, который вполне гармонично соответствует с, так скажем, заимствованными мыслями. Яков Кротов: Современный американский богослов Эндрю Сендлин отмечает связь консерватизма и романтизма. Он анализирует не столько исторический аспект, хотя и здесь связь несомненна, сколько аспект современный. Сегодняшние консерватизм и романтизм, считает Эндрю Сендлин, это движение на индивидуализме, что совершенно нехарактерно для средневекового христианства, это реакция против эпохи разума и просвещения, эпохи холодного рационализма. Консерватизм апеллирует к иррациональному. Кроме того, консерваторы постоянно глядят вспять. В Америке, в частности, христианский консерватизм тесно связан с баптистским ревивализмом. Это уверенность в том, что все хорошее в прошлом, и поэтому жить - это значит что-то возобновлять, что было в самом начале. "Вечная юность" - тоже характерная романтическая черта. Об этой особенности консерватизма так писал Николай Бердяев в 18-м году. Диктор: "Исключительное господство революционных начал истребляет прошлое, уничтожает не только тленное в нем, но и вечно ценное. Революционный дух хочет создать грядущую жизнь на кладбищах, забыв о могильных плитах, хочет устроиться на костях умерших отцов и дедов, не хочет и отрицает воскрешение мертвых и умершей жизни. Революционный дух хочет отдать жизнь человеческую, истребляющую власть времени. Он бросает все прошедшее в пожирающую пучину будущего. Этот дух обоготворяет будущее, то есть поток времени, и не имеет опоры в вечности. Но поистине прошедшее имеет не меньшие права, чем будущее. В том, что было не меньше от вечности, чем в том, что будет. И чувство вечности острее чувствуем мы в нашем обращении к прошлому. В чем притягивающая нас тайна красоты развалин? В победе вечности над временем. Ничто не дает так чувство нетленности как развалины. Развалившиеся, поросшие мхом стены старых замков, дворцов и храмов представляются нам явлением иного мира, просвечивающим из вечности. В этом ином мире подлинно онтологическое сопротивляется разрушающему потоку времени. Разрушающим потоком времени сносится все слишком временное, все, устроенное для земного благополучия, и сохраняется нетленная красота вечности. Никакой современный, недавно построенный храм, хотя бы он представлял совершенную копию стиля древних храмов, не может дать того трепетного и томительного чувства, которое дает древний храм, ибо чувство это рождается в нас от того, что время пробовало положить свою роковую печать и отступило. Развалины храма воспринимаются нами как нетленная красота, не истребление и разрушение времени, а борьба вечности против этого истребления и разрушения, сопротивления иного мира в процессе этого мира. Все новое, сегодняшнее, недавно созданное и построенное, не знает еще этой великой борьбы нетленного с тленным, вечности мира иного с потоком времени этого мира. На нем нет еще этой печати приобщения к высшему бытию, потому нет в нем еще такого образа красоты". Яков Кротов: И здесь отличие консерватизма от традиционализма, потому что традиция апеллирует не к бревнам, а к ребрам. Традиционалисту неважно, есть развалина, нет ли развалины, ему важно, что есть живые люди, христианская традиция, предание, это то, что передается от человека к человеку. Разрушьте храм, но если есть христиане верующие, они будут передавать свою веру безо всяких кирпичей. Напротив, консерватор часто абсолютно один, он может сформировать себя из ничего, он ни от кого не принял консерватизм, он его сочинил. И в этом смысле консерватизм, который вовсе необязательно включен в традицию, который часто не любят люди, сходится со своим оппонентом, по представлению Бердяева, с революционным духом. А крестьянство оказывается чем-то вечно новым, оно что-то принимает и тут же передает вперед. И конечно в этом смысле очень смешен консерватизм в советских условиях, где продолжают уничтожать руины и даже принципиально это обосновывают, что лучше новодел. И сам консерватизм часто оказывается новоделом, когда, например, та же газета "Консерватор" провозглашает неотъемлемой чертой консерватизма стремление к многодетности. Вдруг, хотя это скорее черта христианского фундаментализма, и сам автор, который призывает к многодетности, он при этом дает обет безбрачия, у него самого детей нет. Это очень напоминает милитаризм современных христианских консерваторов, которые призывают к войне, призывают к мордобою, призывают очистить государство от всякой либеральной нечисти и грязи, но при этом сами оружия в руки не берут и пользуются освобождением от военной службы в качестве духовных лиц. Такой вот парадоксальный непоследовательный консерватизм. Применительно к оппозиции консерватор и либерал, можно вспомнить знаменитые слова выдающегося английского консерватора Черчилля, который говорил, что тот человек, который в юности не был либералом, он подлец, а тот, кто в старости не стал консерватором, он просто дурак. Что стоит за этой оппозицией либерализма и консерватизма? Александр Михайловский: Нельзя жестко противопоставлять либерализм и консерватизм, это две ветви весьма различные. Но в то же время мы можем говорить о либеральном консерватизме, так же как мы говорим о монархическом консерватизме. В этом смысле многие консерваторы в юности были либералами. Зрелого консерватора от юного либерала отличает весьма четкое понимание того, что государство все-таки не может быть той крышей, под которой вольготно должно расположиться общество, состоящее из индивидов, что государству все-таки следует отводить несколько другое место. Большой вопрос, связывает ли это место с авторитарной ролью или с тоталитарной ролью. Разумеется, здесь пути консерваторов и, скажем, большевиков расходятся. На мой взгляд, зрелого консерватора от юного либерала отличает более глубокое понимание роли государства, более глубокое понимание традиции. Потому что очень часто мы встречаемся у либеральных мыслителей с тем представлением о нации, что нация является неким общественным конструктором. Разумеется, само понятие нации, как оно возникает в конце 18-го века, оно проблематично. Но коль скоро мы имеем с ним дело, мы должны более внимательно отнестись к той традиции, которая связана с той или иной национальной историей. У либералов часто не достает этого понимания традиции. Консерватизм говорит о пагубности процесса разобщения в обществе. Есть в истории яркие примеры того как консерватизм вытекал из либеральной сущности мысли. Например, немецкая романтика, которую принято отождествлять с консервативной мыслью, не была таковой с самого начала. Первые романтики были еще большими революционерами, чем сами революционеры во Франции. Генделмир вместе с Гегелем ходил сажать "великое древо свободы" недалеко от Тюбингена. И этих авторов, в частности, Гегеля, спустя какие-то 30 лет мы находим в лагере, отнюдь не симпатизирующем либерализму, тем процессам, которые происходили во Франции в 20-е годы. Яков Кротов: Может быть, лучше всего близость консерватизма и либерализма видна в Соединенных Штатах Америки, стране победившего либерализма, но и стране невероятно консервативной. И именно американские богословы, прежде всего американские католические богословы, отмечают, что и у либерализма, и у консерватизма одна общая слабость. Например, это так называемый гражданский религионизм. Что это означает? Америка начиналась в штате Массачусетс в колонии пуритан, которые считали, что церковь - это новый Израиль, это град на горе, это Иерусалим, новый Иерусалим на новом Сионе. И вот этот Иерусалим пал в англиканской церкви, он перешел к пуританам. Но они должны быть верны призванию Божьему, иначе Бог их покарает. Но вот, пишет американский католический богослов Йозеф Боджишевский, уже накануне американской революции, тем более в 19-м веке это представление заменяется своеобразным национализмом. Да, Америка - это город на горе, и она будет таковым при любых условиях, Бог оказывается всего лишь подспорьем нации, его гнева не надо бояться, он всегда с нами. Америка становится не одним народом среди многих, а избранным народом. Миссионизм, хорошо знакомый и по России, и, скажем, по Польше. И уже президент Рейган критически говорит о Боджишевском, говорит о граде на горе как об Америке, а не о церкви. Америка должна миру нести не Евангелие, а секулярную идеологию. Конечно, с точки зрения богослова, это уже впадение в некоторую секулярную ересь, именно в гражданский религионизм. Это специфическая черта не только либерализма, но и консерватизма. В чем здесь проблема взаимоотношений этих двух течений? Игорь Яковенко: Консерватизм и либерализм, мне представляется, немножко лежат в разных плоскостях. Скажем, можно быть консерватором и либералом, это не очень органичный синтез либерализма и консерватизма, но такого рода конструкции реализуются, можно быть либеральным консерватором. Консерватизм - это отношение к устойчивому, к традиции, а либерализм - это некоторая концепция человека и концепция общества. Либерализм покоится на идее, что всякий человек имеет неотъемлемые права. Они даны ему либо природой, если это атеист, либо Создателем, если человек верующий, эти права у него нельзя отнять. И общество должно быть устроено таким образом, что бы человек мог эти свои права реализовать. Консерватизму противостоит установка на динамизм как абсолютную ценность, которая готова жертвовать любой и всяческой традицией. Либерализму противостоит установка на социальный абсолют, на то, что есть такие вещи как государство или род, или кровь, или почва, или партия, и эти сущности являются абсолютной ценностью. Человек же является средством для решения задач идеологических, религиозных, политических, вот это логически противостоит либеральной идее. Яков Кротов: Может быть, ярче всего эта нехристианскость консерватизма видна, когда он начинает говорить языком очень архаичным. Вот член московского Клуба консерваторов, клуба, который собрался в день памяти преподобного Серафима Саровского и посвятил себя преподобному Серафиму Саровскому, и назвал свой консервативный манифест Серафимовским манифестом. Михаил Леонтьев так обосновывает консерватизм: "Право консервативной идеи основываются на понимании, что дальше унижение продолжаться не может, нельзя, чтобы о страну продолжали вытирать ноги". Его единомышленник православный публицист в газете "Консерватор" вспоминает: "Есть известная формула священной войны, сказанная еще Цицероном: "за алтари и очаги"". И примечательно, что цитата из абсолютно языческого автора, которому не христианские алтари чудились в далекой перспективе, а абсолютно языческие. Именно в этом слабость консерватизма, потому что ему все равно, какой алтарь, перед кем возжигать ладан, лишь бы помогли сохранить то что было. И, видимо, родовая травма консерватизма, потому что он сам зарождается как черта реакции на просвещение. Александр Михайловский: Консерватизм как политический феномен, я подчеркиваю это слово, можно понимать как реакцию на просвещение. Я не хочу тем самым сказать, что консерватизм лишается самостоятельности по сравнению с "левыми" движениями, которые всегда понимали себя как отличные от генеральной общей линии. Нет, безусловно, многие консерваторы возводят свое учение к Аристотелю в античности и к Гоббсу в новое время, отцу политической философии. Но консерватизм как феномен политической жизни все-таки связан с реакцией на просвещение, с его секуляризацией, с обожествлением общества и идеологии прогресса, и обозначил основных врагов консерватизма, которые рождаются как движение против абстрактной идеологии просвещения. Таким образом, вместе с Карлом Шмидтом, известным исследователем политической мысли, можно говорить о философии государства контрреволюции, которое черпает свои силы из католической традиции Западной Европы. Именно как реакция на секуляризм, на обмирщение просвещения. И здесь мы можем выделить несколько фигур, это фигуры Бональдо, Деместра и Кортеса в Испании. Человек в представлении этих авторов выступает как слепой, которого ведет другой слепец. И, по известной притче, если два слепых идут по дороге, один слепой ведет другого, то оба они упадут. Поэтому этот ранний консерватизм, который мы находим уже у Берка, у известного английского консерватора, которого называют родителем консерватизма, он был членом партии вигов, у Берка уже мы находим эту реакцию. Яков Кротов: Консерватизм грешит еще и морализмом, отмечают современные богословы, потому что он исповедует принцип: "Божья благодать не может обойтись без помощи государства". Консерватор просит у государства помощи, христианин просит государство не мешать. В чем опасность апелляции к государству? Да хотя бы в том, что в той же современной Америке (даже при президенте Рейгане, который был неоконсерватор, именно христианский консерватор) аборты все равно оставались разрешены, потому что это традиция. Верховный суд США рассматривал этот вопрос и к возмущению большинства христиан постановил, что аборты уже традиция, в течение 20-ти лет она существует, значит консервативно ее сохранять. Более того, вставал вопрос и о том, можно ли устраивать публичные крещения. Знаменитая Первая поправка к американской Конституции, она гарантирует свободу вероисповедования, свободу слова. То есть, например, человек, конечно, имеет право верить, что крещение обязательно для спасения, но, с другой стороны, государство и не претендует регулировать веру, оно только регулирует внешнее поведение человека, например, может запретить крещение из гигиенических соображений. Это же обливание водой, должен придти сам инспектор. Запретили пятидесятникам, например, брать ядовитых змей на богослужение, запретили мормонам многоженство. Вера нас не касается, а поведение касается. Но ведь здесь тогда можно сказать, говорит католический американский богослов Йозеф Боджишевский, что, например, те крестьяне, которые казнили за отказ принести жертву кесарю, они были неправы. Им ведь прямо говорили: "Ты веруй в то, что кесарь всего лишь человек, это твои убеждения, твое право, а жертву принеси, это вопрос социального поведения, больше ничего". Сегодня православный патриарх Алексий Второй, папа римский Иоанн Павел Второй одинаково обратились с европейским бюрократам с призывом внести в проект европейской конституции упоминание о христианстве как основе европейской цивилизации. На сегодняшний день им, скорее, отказано. Хотя, например, бывший президент Франции Валери Жискар Д'Эстен этим недоволен, продолжает лоббировать внесение такого текста. Есть ли в нем смысл, с христианской точки зрения? Игорь Яковенко: Декларация, что европейская цивилизация стоит на христианских ценностях, имеет мало шансов на конституирование документов такого масштаба. На самом деле чисто эмпирически оно так и есть, европейская цивилизация возникла на этих ценностях. Но в Европе живет некоторое количество мусульман, исторически живет, в Албании, в Боснии, в Турции. Есть политические соображения, которые не позволят это. И второй момент, с тем, что мы живем действительно в секулярную эпоху. Миллионы людей абсолютно секулярных, и лежащих вне систем религиозных представлений. И политическая логика, политическая арифметика будет блокировать подобного рода декларации. Эпоха другая. Еще 50-70 лет назад я мог бы себе представить такого рода документы, сегодня нет. Яков Кротов: Традиционализм очень традиционен. Всегда следует делать то, что уже делалось, не нужно никаких улучшений, потому что это может нарушить гармонию. Православный мыслитель Николай Бердяев, даже защищая консерватизм перед лицом большевизма, отмечал, что это очень слабое место консерватизма. Ведь в самом Евангелии Иисус говорил "творю все новое". Вот как писал Бердяев в 18-м году. Диктор: "Революционное отрицание связи будущего с прошлым, связи поколений, по религиозному своему смыслу есть отрицание тайны предвечной связи сына и отца, тайны Христа как сына Божьего. Революция по духовной своей природе есть разрыв отчей и сыновней ипостаси. Она разрушает тайное единство Святой троицы в мире, в истории, в обществе, а поистине божественная троичность действует не только на небе, но и на земле. И человечество может быть в единстве троичности или выходить из него, восставать против него. В христианстве утверждается предвечная связь отца и сына, сын рождается от отца. Но нарушение этой связи может идти с двух сторон, может иметь два противоположных источника. Когда консерватизм отрицает творчество новой жизни, когда он задерживает ритм жизни и представляет лишь силу инерции и косности, он утверждает отца без сына, отца нерождающего. Отцы, восставшие на творческую, а не разрушительную жизнь сыновей, воздвигающие гонения на всякую динамику сыновней жизни, также разрушают единство божественной троичности, как и сыновья, революционно порывающие всякую связь с отцами, истребляющие прошлое, они становятся гасителями духа. И потому начало консервативное не может быть единственным отвлеченным началом, оно должно быть соединено с началом творческим, с динамическим движением. Правда консерватизма не в задержании творческого движения, а в сохранении и воскрешении вечного и нетленного в прошлом. Но в прошлом было и много тленного, грешного, злого, темного, и оно обречено огню. Охранение всей шелухи прошлого, всей соломы - есть дурной, злой отрицательный консерватизм, он готовит революции и бывает виновником их. Гнилостные разлагающие процессы прошлого не имеют права на хранение". Яков Кротов: Консерватизм и либерализм одинаково грешат нейтрализмом. Что это означает? Либерал провозглашает: "Пусть расцветают сто цветов". Конечно, это тоже не совсем точно, либерал человек трезвый, и он говорит: пусть расцветают пятьдесят цветов, 28 кактусов, молочай мадагаскарский ядовитый, потому что пусть расцветает то, что расцветает, это евангелиевский принцип, потом придет Господь и сам отделит пшеницу от сорняков. Но и консерватор тоже говорит: "Оставьте меня одного, каждый должен заниматься своим делом". Поэтому, кстати, большинство консерваторов нерелигиозны, они коснеют в неверии, в агностицизме. И в России есть такие консерваторы. И они избегают любых рассуждений о религии и морали. Это действительно нейтрализм, это отнюдь не церковность. В этом смысле, если революционер, нигилист похож на человека, который пытается усидеть на кончике иглы, чтобы взмыть в небо, чтобы прорваться к светлому будущему, тогда консерватор это человек, который задавлен каменной плитой, который занавесил окна, который закрыл дверь, и он не хочет общаться ни с архиереем, не хочет ходить в храм. Консерваторы, в том числе и в современной России, это люди, которые, конечно, не образцы христианского, церковного поведения. Такое ощущение, что для современных консерваторов скорее нет ничего трансцендентного, превышающего это политическое измерение. Игорь Яковенко: Вообще говоря, человек, религиозно переживающий мир, религиозно мыслящий, религиозно чувствующий, может быть самодоволен, спокоен, уверен в мире. Слово "консерватизм" в нашей стране обрастает смыслом, связанным с тупым самодовольством, с некоей боязнью любых изменений, с агрессивным самодовольством. Идеализм, в философском смысле слова, религиозные искания, некая неуверенность, проблематизация своей религиозной человеческой позиции, призвание к духовной жизни. Сегодня консервативного начала я не вижу в окружающем нас мире, и для него очень трудно найти основания. Россия переживает очередное крушение, связанное с этой 70-летней большевистской утопией, и трудно выделить то консервативное ядро, которое может стать основанием. Сегодня пробелматизированы очень многие вещи в нашей стране, поэтому трудно найти ту традицию, на которую можно опираться. Возрождение России, что возрождать, курную избу, крепостное право? Яков Кротов: Маммунизм - тоже замечательный богословский термин, обозначающий еще один недостаток консерватизма, у которого то общее с либерализмом, что и консерваторы считают. Цель - общество благосостояния. Улучшения, личная свобода. Это опять же возможно после крушения абсолютизма, анархии, которая ничего такого не дозволяла. Цель жизни совсем не в том, а в служении начальству. Нет, говорит консерватор, добродетель помогает человеку добиться процветаниия. На самом деле это совсем не христианский тезис, он встречается уже в античном мире. И уже античные мыслители подмечали здесь парадокс, потому что любовь к добродетели ведет к богатству, любовь к богатству ведет к потере добродетели, к развращению морали и к упадку той самой добродетели, на которой покоится богатство, тогда падает и республика. Поэтому даже стоики безо всякого христианства считали, что богатство должно быть умеренным. Письмо католических консерваторов, 84-й год, под названием "Вперед к будущему". Призыв: "Вы знаете притчу о талантах? Так вот она вовсе не о риске веры, она о том, что человек не должен прятать свои способности. И, разумеется, при этом повышение благосостояния это верный признак совершенствования человека, его удачи". Взаимоотношения консерватизма и христианства, как складывались они? Александр Михайловский: Акцент на необходимости руководящей власти, акцент на необходимости принятия решения без опосредования через парламент, через парламентскую говорильню, как это называется, упор на существующие традиционные институты, которые не имеем права отвергать, ибо они даны нам Богом. Все это, безусловно, есть в каждом консерватизме, но у церкви это встречало иногда и довольно жесткий отпор и неприятие. В частности испанский католический философ Кортес, когда слишком настаивал на греховности человека, на его изначальной испорченности, получил от испанской церкви выговор. В конце концов церковь и в России не всегда была солидарна с консерватизмом политических и общественных мыслителей. Мы говорим все время о христианской основе консерватизма, это, безусловно, верно, но, на мой взгляд, христианская основа есть также и у социализма и либерализма, что нельзя отрицать. Я могу привести слова того же Карла Шмидта, который в своем трактате "Политическая теология" удачно заметил, что все политические понятия представляют собой секуляризованные понятия. Поэтому та политическая мысль, которая возникает после Просвещения и как реакция на Просвещение, как попытка разобраться с тем, что произошло, она так или иначе и в либеральном ее изводе, и в социалистическом, и в консервативном имеет под собой христианскую почву, христианское учение о государстве, христианское представление об обществе. Но отличие консерватизма от социализма и либерализма, по-моему, заключается в том, что консерватизм более историчен, консерватизм имеет дело с памятью. Яков Кротов: Конечно, здесь вопрос не только в христианстве, христианство разнообразно. Скажем, американский консерватизм - он же и протестантский, и католический. Одинаково ли подходит к консерватизму протестантизм, православие, католичество? В России вообще протестантизм воспринимается как нарушение традиций, как разрушение того, что должно быть соединено. А между тем в одном ряду с православными, так называемыми консерваторами, выступают и консерваторы-протестанты. В чем причина такой диалектики? Игорь Яковенко: Эволюция христианства эксплицировала процесс дробления традиционных обществ и вычленение автономной личности. В этом отношении православие являет собой самую исходную по коллективности, по невычлененности отдельного человека. Католицизм в этом отношении являет собой некий компромисс. Он формировался на Западе, где была идея права, а в протестантизме, мне представляется, этот личностный момент присутствует, по-моему, максимально. Конечно, в протестантизме присутствует восстание, вопрос в том: восстание это против Бога или против традиции? Если я полагаю, что традиция стоит между мной и Богом, то мой нравственный долг восстать против этой традиции. Если я скажу на Страшном Суде, что была традиция, а она мне предписывала голосовать, поднимать руку, вести себя так-то и так-то, я не думаю что эти обстоятельства будут для меня извиняющими. Я полагаю, что протестант и консерватор - неустойчивое объединение. И в логике - то есть в детях, во внуках, в развитии - это единение должно рассыпаться. Это значит, что политическая философия и протестант не может быть консервативный. Духовная жизнь, его отношения с Создателем, его переживание духовных сущностей быть только консервативным не может. Яков Кротов: Консерватизм, отмечают его христианские критики, грешит меритицизмом. Это от латинского слова "меритус", то есть заслуга. Подразумевается: человек должен делать другим то, что они заслужили. Если всякие либералы, защищающие гомосексуалистов, феминизм, воюющие с христианством заслужили гибель - пусть погибнут. Но это ветхозаветный подход. И не потому, что грешники не должны погибнуть, а потому что по своим заслугам все грешники погибнут, и то, что Христос приходит в мир, это не по заслугам какого-либо народа, а это по милости Божьей. И христианство начинается там, где человек прощает, дарит, невзирая на заслуги, как человеку незаслуженно дарит спасение Бог. И в этом смысле консерватизм ни чуть не лучше либерализма, который призывает давать другому то, что он хочет, тогда как христианство предлагает давать другому то, что ему нужно в свете божественной истины. Это не означает, что христианин не может быть консерватором, это означает, что консерватизм, как и традиционализм, как и либерализм, имеет свою правду как один из возможных путей к христианству, но, конечно, не как вывод из христианства. И вот как о возможном возвращении консерватизма к христианству писал Николай Бердяев. Диктор: "Существует тип консерватизма, который более всего сделал для скомпроментирования всякого консерватизма. В истинном сохранении и охранении должна быть преображающая энергия. Если в нем есть лишь инерция и косность, то это зло, а не добро. Предание не означает костного консерватизма. Есть предания о религиозном творчестве, есть творческое предание, творческий консерватизм, и верность преданию означает продолжение творческого дела отцов и дедов, а не остановку. Зачинателями и творцами были апостолы, мученики, учителя церкви, святые. И мы не верны преданию о них, если мы в себе не чувствуем зачинающей творческой религиозной энергии. То же можно распространить на всю культурную и государственную жизнь. Ложный, косный консерватизм не понимает творческой тайны прошлого и ее связи с творческой тайной грядущего. Поэтому обратной стороной его является истребляющий прошлое революционизм. Революционизм есть кара, подстерегающая ложный консерватизм, изменивший творческому преданию. Смысл консерватизма не в том, что он препятствует движению вперед и вверх, а в том, что он препятствует движению назад и вниз, к хаотической тьме, возврату и состоянию, предшествующему образованию государств и культур. Смысл консерватизма в препятствиях, которые он ставит проявлениям зверино-хаотической стихии в человеческих обществах. Но консерватизм делается началом, задерживающим движение вперед и вверх, и отрицательным в том случае, если он сознает себя единственным космическим началом человеческой жизни, и становится во враждебные отношения к началу творческому. Сдержка хаотической тьмы снизу для охранения образовавшегося многими поколениями общественного космоса сама по себе недостаточна. Хаотическая тьма, имеющая бездонный источник, должна не только сдерживаться и не допускаться внутрь общественного космоса, она должна также просветляться и творчески преображаться. Консервативное и творческое начало должны служить одному и тому же космическому делу, великому делу борьбы с космическим хаосом и с грехом, отдающем человеческие общества во власть этого хаоса". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
