Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
15.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
С христианской точки зрениВедущий Яков КротовО религиозностиВ конце 20-х годов в Советской России уверенно говорили, что религия отмирает. В 60-е - советскому народу обещали скоро "показать по телевизору последнего попа". А в сегодняшней России священников, пожалуй, больше, чем некогда секретарей райкомов самой безбожной из когда-либо существовавших партий. Но на Западе религиозность падает. Но и в России в последнее время наметилось сокращение религиозно настроенного населения. Почему же религиозность падает, когда ее не искореняют? И что это такое - религиозность? Можно ли ее измерить, и как? Грозит ли чем-нибудь обществу упадок религиозности? Дойдет ли дело до полного исчезновения религии? Каким будет безрелигиозное общество, если оно возможно? Яков Кротов: Этот выпуск нашей передачи будет посвящен религиозности. Само слово "религиозность" в русский язык вошло недавно, только в 19-м веке. Слово "религия" возникло чуть раньше, но тоже сравнительно недавно. И вообще - происходит удивительная вещь, потому что в большинстве европейских языков слово "религия" появилось только в позднем средневековье, когда религиозность и религия вступили в полосу длительного кризиса, который продолжается и по сей день. Проблема религиозности мучает многих из нас. Верующих - потому что не понятно, как это: все люди не верующие? Неверующих проблема религиозности мучает потому что: а почему верует другой? Что такое религиозность? Действительно ли религиозен каждый человек? - ведь есть и такой тезис. Но, прежде чем говорить о религиозности, хочется понять: чем, собственно, религиозность отличается от религии. И здесь, наверное, нужно говорить об огромной духовной революции, которая свершилась на переходе от средневековья к новому времени. Потому что на протяжении многих веков была только религия. Есть религия, хочешь ты или не хочешь, религиозен ты или нет, но ты, родившись в этой стране, принадлежишь к этой религии. Ты можешь ничего о ней не знать, ты, может быть, не ходишь в церковь, не ходишь в синагогу или в мечеть, но ты - вот этой религии, ты - вот этого закона. И вдруг появляется слово "религиозность". Конечно, это - свидетельство кризиса религии. Религия уже не имеет силы, государственной силы, организационной силы - просто царствовать на земле. Она, оказывается, нуждается в опоре в душах людей. А есть ли в этих душах религиозность - как склонность к той или иной религии? Что же такое религиозность, чем она отличается от других явлений духовной жизни, и как она развивается в современном мире? Но, прежде всего, слово психологу: что же такое религиозность - с точки зрения христианина-психолога? Говорит Любовь Теодорович, врач-психотерапевт, сотрудник московского психоневрологического диспансера. Любовь Теодорович: Религиозность проще всего определить так: это качество человека, его свойства, позволяющие ему общаться с Богом. Религиозность - это общение, в котором всегда есть два общающихся духовных субъекта - человек и Бог. И религиозность поэтому, на мой взгляд, так легко разделить на ту, которая как бы по инициативе Бога возникает, и ту, которая по инициативе человека возникает. А возникающая по инициативе человека - может быть осознанна, как бы найдена человеком, культивируема им, и она может оставаться на уровне того, что она ему присуща по природе, и вот она в нем как-то существует, почти никак не реализуясь, но всегда существует, напоминает о себе. И это важно все с практической точки зрения, потому что когда человек, обладая качеством религиозности, не общается с Богом, он страдает. Знает об этом, не знает, как-то понимает это, так или иначе. Яков Кротов: В России велась долгое время (даже при большевиках) статистика религиозности. Статистики посещаемости храмов не было, но советские социологи в анкетах всегда, как правило, ставили вопрос: веруете ли вы в Бога? Это, конечно, вопрос, позволяющий только "замерить" религиозность как уверенность в существовании Бога. Это еще не вера, это не какое-то личное отношение. И, строго говоря, на Западе в этих же анкетах часто ставится вопрос: верите ли вы в высшее начало, божественное начало? Это и есть то, что называют смутной религиозностью, религиозностью как ощущение, что - нечто есть. И я думаю, что здесь - тоже следы огромной духовной революции - может быть, первой в истории человечества. Потому что легко себе представить, что было время, когда не было ни религии, ни религиозности. Конечно, мы можем попытаться только реконструировать вот эту изначальную, отправную точку духовной жизни. И в религиоведении существует две позиции. Например, отец Александр Мень в известном шеститомнике "История мировых религий. Пути человечества ко Христу" считал, что религиозность врожденна человеку, что даже вера в единого Бога изначальна, и потом уже размывалась. Но в то же время существует и другая концепция, которая говорит, что первоначально человек был абсолютно безрелигиозен. И только первые захоронения показывают, что у человека возникает какое-то представление о высшем, о трансцендентном. Представление о том, что наша жизнь не исчерпывается здешним, земным существованием. Доказать справедливость той или иной позиции невозможно. Я думаю, что важнее другое. В нашей личной жизни каждый человек, мне кажется, способен "сорваться" в безрелигиозность. Может быть, у нас не было нерелигиозных предков, но каждый из нас может стать и абсолютно неверующим и абсолютно безрелигиозным, утеряв ощущение вот этого высшего начала. Мне кажется, это часть нашей человеческой свободы. Самих христиан на заре церковной истории часто обвиняли в атеизме, в том, что они идут против религии. Против религии в тогдашнем - античном, греко-римском смысле слова. И, пожалуй, это обвинение было справедливым. Но что сегодняшняя философская мысль, что сегодняшнее религиоведение вкладывает в понятие религиозности, что здесь нового? Говорит Светлана Коначева, преподаватель православного университета, основанного отцом Александром Менем, и Российского гуманитарного университета. Светлана Коначева: Мне кажется, можно прочертить две основных линии в понимании религиозности, и так или иначе за последние два века они очень хорошо просматриваются. Первое понимание исходит из того, что в человеке есть некоторая религиозная "априори". Человек - поскольку он человек, поскольку он может мыслить логически и воспринимать - так же обладает некоторой религиозностью. То есть человек не может не быть религиозным. И это - очень характерно, особенно для 19-го века, для так называемой либеральной теологии, для Шлеермахера, для Трельча. Поиски вот этого религиозного чувства, религиозного опыта, который не тождественен историческим религиям, но то, что присуще человеку как таковому. Яков Кротов: Чем же отличается религиозность от религии? Светлана Коначева: Религиозность связана, скорее, непосредственно с религиозным опытом человека. И если уже переходить к религии, это то, как этот религиозный опыт уже организуется в социуме. Другой опыт понимания религии, религиозности, сложившийся в 20-м веке, - в диалектической теологии или теологии кризиса, которая резко разделяет веру и религию. И, как писал об этом Карл Барт, тот религиозный опыт, религиозные чувства, религиозные переживания, культ и религия как форма культуры, могут функционировать без Бога. Это чисто человеческое создание, происходящее из отчаянного желания человека спастись, отчаянного желания выбраться на твердый берег вечности. И в этом смысле - религия практически противостоит вере. Она превращается в форму культуры и, еще раз повторю, Бог не нужен для функционирования такой религии. Яков Кротов: Статистика - вещь довольно скучная, но, как правило - надежная. Если ее много, если разные институты проводят опросы, можно проверить. И вот - статистика религиозности в России за последние десятилетия. При Советской власти, скажем, накануне перестройки, уровень религиозности, по данным социологических опросов, составлял где-то 20%. То есть только каждый пятый житель России верил в существование какого-то высшего начала. Уже к 91-му году, к началу 90-х годов, количество религиозно настроенных людей выросло вдвое. Еще раз подчеркиваю - это именно религиозно настроенные люди, это не верующие в строго христианском, церковном смысле слова. То есть - люди, которые понимают, что Господь им что-то обещал, что Господь вообще может что-то обещать, и надеются на то, что это обещанное уже реализуется как-то, иногда - видимо, иногда - невидимо, в их жизни. К середине 90-х годов уровень религиозности в России перевалил за 50%. А затем наступил спад. И к концу 90-х годов количество стало сокращаться. Принято говорить, что в западном мире уровень религиозности падает, падает посещаемость храмов. А ведь это разные вещи. Посещаемость храмов действительно падает, но уровень религиозности - к изумлению многих западных социологов, которые предсказывали исчезновение религии, - уровень-то религиозности растет. Выяснилось, что за 90-е годы количество американцев, верующих в существование божественного начала, увеличилось на 10%, и теперь уже в Соединенных Штатах больше религиозно настроенных людей, чем в России. Там - 70%, у нас 50, с небольшим. И, тем не менее, факт остается фактом, по крайней мере, для России - теперь уже уровень религиозности сокращается. И в любом случае, как бы не выросла религиозность в отдельной стране за последние десятилетия, это несравнимо с периодом так называемой высокой веры, с периодом средневековья. Ведь еще сто лет назад такой вопрос было бы смешно задавать, а религиозными, по умолчанию, как теперь говорится, были все. В чем причина упадка религиозности, в чем причина того, что появились люди безрелигиозные? Хотя, замечу, лишь немногие из них называют себя атеистами. Любовь Теодорович: Вот, с моей точки зрения - совсем не упадок, это действительно ее индивидуализация, или приватизация и, соответственно, трансформация. Потому что ее индивидуализация сейчас - качественно новая, по сравнению со всеми прошлыми тенденциями внутри церкви, внутри религиозности традиционной, были всегда эти тенденции индивидуального переживания собственной религиозности. А сейчас это не только в более массивном виде, но еще и по качеству другое. И, в том числе - сюда, в это новое качество новой религиозности, которая не входит и возможность религиозности психотической. Я думаю, что этот вопрос не решен, он, скорее, только поставлен, он - висит. Но меня не смущает его неопределенность и вот эта недодуманность - Бог с ней - она будет сама как-то формироваться, а мы будем только пытаться увидеть; ведь она объективна. Теперь, что касается тенденции приватизации собственной религиозности. Я позволю себе предложить такой нетрадиционный критерий для рассмотрения христианской религиозности в истории церкви. Когда Иисус сказал в отношении каких-то финансовых возможностей человека верующего, прежде всего - денег, которые обладают способностью освобождать человека от зависимости, давать ему какое-то будущее, успокоенность какую-то, вот он сказал: отдайте Богу Богово, кесарю кесарево. И так, примерно, церковь существовала и была достаточно бедной. И сложности отсюда возникали многочисленные. В том числе - была такая необходимость, чтобы люди отдавали своей церкви какую-то часть своих денег. И они отдавали, это была достаточно уравновешенная система. Когда Восток отделился (Восток, я имею в виду - русский, киевский), то предпочли ведь пойти на содержание к государству. И, наконец, в 15-м веке, когда люди стали больше ценить именно социальные и личные возможности денег, то есть освобождающий компонент денег, то протестанты, прежде всего, сделали следующее - они не стали никому давать денег, никакой иерархии. Они сказали: мы сами разберемся со своей религиозностью, со своим милосердием, а вот денег не дадим. И на сегодняшний день, мне кажется, что это отношение, что за мою религиозность я должен кому-то заплатить, - оно вообще абсолютно неприемлемо, и поэтому отъединяется человек со своей свободой по этому критерию тоже в большой мере. Тем более что вообще денежные потоки стали единственные на сегодняшний день, действительно отслеживаем глобальные процессы, в отличие от собственно религиозности. Падает религиозность. Вы знаете, для меня, в моей практике, более 20-ти лет практики, клинической до этого практике, жизненной уже к 50-ти, - она просто трансформируется, религиозность. В частности, психозы - это, конечно, форма религиозности. Я на этом настаиваю, я из этого исхожу в лечении, и это дает мне возможность 3-4 человека в год вылечить из числа считающихся неизлечимыми. Это немного, но это принципиально, это кардинально, из года в год - такая, примерно, "доза". Яков Кротов: Я прошу прощения, но вот вопрос, который я должен задать, потому что иначе он останется в голове у слушателей: означает ли это, что религиозность - это психоз? Потому что, если психоз - это религиозность, то, видимо, справедливо и наоборот? Любовь Теодорович: Психоз это патологическая реакция болезни на некоторый феномен, а феномен сам - это религиозность. У человека есть религиозность, эта религиозность в нем преломляется либо нормально, либо патологически. Если она патологически преломляется, то реакция патологическая будет болезнью. Таким образом, в психозе параллельно существуют эти два момента. Яков Кротов: А в чем отличие тогда нормальной религиозности от болезненной, от патогенной? По моему опыту, всегда каждый подозревает другого в том, что у того - болезненная религиозность. Любовь Теодорович: Религиозность, идущая от Творца, живая и созидательная, она - животворящая. Дух в основе ее - это Дух животворящий, который и входит в комплекс абсолюта Бога. И в практическом преломлении она всегда выздоравливающе какую-ту ситуацию, социальную, психологическую, какую-то проблему решающую... эта религиозность обладает такой способностью. Ее, кстати, за достаточно долгий период времени всегда можно отследить. А религиозность, которая как бы утешает человека, радует, которая является игрой, которая прекрасно может сочетаться с психозом, а может и выливаться в психоз, какие-то такие проявления однозначно традиционно-клинические, часто встречающиеся, - она разрушительна. Вот на статусе не так хорошо видно, а на достаточно длительном наблюдении вот эту тенденцию созидательной личности либо надо восстанавливать, сопротивляться в разрушающей среде, либо ей как-то подлаживаться под эту разрушающую духовную ситуацию среды и еще больше разрушать, как бы погружать в себя, - ее нетрудно увидеть. Яков Кротов: В чем же богословы, религиозные мыслители видят упадок религиозности? В чем этот упадок проявляется? И чем безрелигиозный человек отличается от неверующего? Потому что здесь ясно, что речь идет не просто о торжестве атеизма, а именно о возникновении нового явления - безрелигозности, "присутствие отсутствия" религиозности. Светлана Коначева: Безрелигиозный человек не нуждается в гипотезе Бога как сверхъестественной силы, которая разрешит его неразрешимые проблемы. Когда человек уже на протяжении последних двух веков осознает свои возможности, познавательные разные возможности, оказывается, что для многих ситуация, где человек чувствовал себя слабым и бессильным и, соответственно, искал эту "теплую печку", Бог не нужен. Можно сказать, что время для религий, для христианства, закончилось. Но вот вопрос - тождественно ли христианство религии? Или все-таки тот Бог, который открывается в подлинном опыте христианства, это - не сверхъестественная сила? Отвергая гипотезу вот такого Бога, мы не отвергаем христианство, мы преодолеваем мифологичность, осознавая ее в себе, естественно, но при этом что-то остается. Как может Христос быть Богом для безрелигиозных людей? И если вдруг оказывается, что нет этой априорной религиозности в человеке, человек становится радикально безрелигиозным, то оказывается ли, что у христианства просто выбита почва из-под ног или, как говорил Бонхеффер, мы тогда попытаемся довольствоваться некими последними рыцарями, и попытаемся их религиозно "насиловать"? Яков Кротов: Жалко религиозности не только верующим людям. Гуманизм в 20-м веке пытался опереться на религиозные чувства. Хорошо ли, что исчезает религиозность, и каким будет мир в будущем, мир - безрелигиозный? Религиозность приобретает особое значение в мире, где религия уже лишена власти. Религиозность приобретает особое значение в мире, где личность освобождена от давления государства, правительства, организаций во многих, самых важных для себя вопросах. Более того, оказывается, что когда на человека давят, требуя, чтобы он покинул церковь, очень многие люди действуют по методу "от противного" - идут туда. Это, между прочим, одна из больших проблем сегодняшнего российского христианства. Потому что теперь, когда часто мы, христиане, оказываемся гонителями, на нас смотрят с презрением, от нас отшатываются, отшатываются от религии вообще. Это вообще еще удивительно, что люди все-таки интересуются религией! Почему? Да вот, в прошлом году проводили опрос в Свердловской области (опрос не только о религии), и по этому опросу спрашивали: почему человек обращается к религии? И, примерно, половина людей, верующих в существование божественного начала, сказала, что религия помогает им выстоять в тяжелой жизненной ситуации. В общем, все по Пушкину - блажен, кто верует, тепло ему на свете. Но все-таки мы надеемся на то, что Россия станет более-менее нормальной процветающей благополучной страной, где не будет тяжелых жизненных ситуаций. Конечно, все не победить, но их будет намного меньше, чем сейчас. Означает ли это, что можно ждать в России исчезновения религиозности? Говорит игумен Иннокентий Павлов, богослов и библиист. Иннокентий Павлов: Сейчас к этому все идет, потому что, по сути дела, религиозная жизнь приватизируется, то есть собственно человек может быть христианином, очень активным, практикующим, но при этом остального общества это совершенно не касается. То есть это - его частное дело, это даже не семейное, он даже в этом отношении в семье может не найти понимание, среди своих детей, даже у своей супруги. Но вот, тем не менее, он этим живет, для него это путь истинной жизни. Маркс, в прошлом веке, говорил о том, что религия будет отмирать в той мере, в какой будет развиваться социализм. И еще, вторая цитата, она была крылатой, висела в разных очагах культуры советской, а именно: что религия отомрет, когда будут познаны естественные связи в природе. Так вот, самое интересное - что Маркс был здесь совершенно прав, только единственное, что надо иметь в виду, это то, что он понимал под религией и, соответственно, что он понимал под социализмом. Естественно, он понимал не советский социализм, а некое общество, где будут реализованы права человека и, прежде всего, трудящегося человека, и, собственно, религия отомрет не как вот скажем так... не очень, может быть, корректный термин: как религиозное чувство, как опять-таки некий мистический порыв отдельных людей. Это никогда не отомрет, это будет всегда, я думаю, что и Маркс это понимал, оно отомрет как социальный институт. То есть - как определенная форма вот такого идеологизированного сознания. И - то же самое относительно этих связей в природе, потому что давайте посмотрим, кто сейчас наполняет наши храмы, то есть, вернее, не наполняет, а наполовину наполняет, если говорить о городе Москве... а то на одну треть. В общем-то, действительно, людей с мистическими переживаниями, людей религиозных в собственном смысле там будет не так много. А о будет довольно много людей случайных, которых привели разные жизненные обстоятельства, разные невзгоды, болезни, семейные неурядицы. Много людей, которые используют священника, то есть они не приходят исповедоваться в грехах, потому что исповедь это акт достаточно формальный, я вам должен сказать, и как человек кающийся, и как человек принимающий исповедь, - а приходят люди, которые имеют, извините, "халявного" такого психоаналитика или психотерапевта. Другой аспект - допустим, болезни. Очевидно, что в 21-м веке будет побежден рак и другие многие болезни, которые у некоторых обостряют опять же не религиозное чувство, а некое суеверие - пойду-ка свечку поставлю, молебен закажу, авось поможет. Уже это тоже. Но опять-таки здесь, скорее, будет удар по суеверию, и удар будет по социальной функции религии. У церкви и у христианства как религии останется та функция, которую дал ей Господь наш Иисус Христос. То есть это действительно будет "Царство мое не от мира сего", люди будут идти не для того, чтобы что-то здесь получить, а для того, чтобы обрести Царство Небесное. Яков Кротов: Может быть, самое замечательное явление русской истории 20-го века, явление положительное, то, что от нас останется в будущем, это так называемый религиозно-философский ренессанс начала 20-го столетия. Мощное движение. Когда в Москве, в Петербурге, в Киеве несколько десятков людей - по русским масштабам это довольно много - начали писать о религиозных проблемах. Более того - из них, по крайней мере, десятая часть начала еще и думать об этих религиозных проблемах. И этот религиозный Ренессанс... наверное, было бы правильно назвать не религиозно-философским, философов там в строгом смысле не было, а религиозно-мистическим. Потому что как бы два символических имени двух разных течений внутри этого религиозного Возрождения. Дмитрий Мережковский - направление мистическое, человек, который считал, что предстоит эпоха откровений Святого Духа, что будущее находится не за религией и не за религиозностью, а за мистическим опытом человека. В этом смысле Мережковский продолжал линию чрезвычайно мощную в европейской культуре, особенно в Германии, линию мистического поиска божества. Это не религиозность. Религиозный человек не просто устанавливает какую-то связь с Богом, религиозный человек еще смотрит на своего ближнего, религиозный человек не просто верует в божественное начало, он видит, что и для его соседа это имеет большое значение, и он пытается решить эту задачу: я, Бог, мой ближний - как мы соотносимся друг с другом? Мистику это достаточно безразлично, он открывает это высшее начало и погружается в него, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Это может быть черная мистика, может быть - белая. Человек в любом случае забывает себя, это простительно, он забывает и окружающий мир. И второе начало в этом религиозном Ренессансе, символом которого, наверное, может служить имя Николая Бердяева или Павла Флоренского, Сергея Булгакова, - линия более религиозная. Люди не претендовали на постижение каких-то мистических откровений, они считали (и, мне кажется, это очень православно) немножечко даже нескромным, чрезмерным - рваться к мистике. Но они мечтали о возрождении религиозности. Более того, они открыли свою душу вот этой связи с Богом и сумели как-то претворить религиозный опыт в текст. И тексты такие яркие, что они по сей день издаются, и не без прибыли, и читаются с большим, надо сказать, удовольствием. И в то же самое время в России ведь было и третье направление, направление богоискательства или богостроительства. Самая яркая фигура, конечно - Максим Горький. И это тоже не чисто русское изобретение, это повторение того же движения, которое было и в Западной Европе того времени. Кризис гуманизма. Мы прекрасно знаем, что это такое; в 20-м веке гуманизм оказался перед глухой стеной. Его вера в то, что можно править человеком, можно построить светлый мир, рухнула. И тогда гуманизм попытался опереться на религиозность. Совсем недавно журнал "Вопросы литературы" опубликовал письма Томаса Манна, немецкого литератора, автора замечательного романа "Иосиф и его братья", романа, который как бы пересказывает библейскую историю, только расширяет ее в тысячи раз. И Манн пишет, что он своим романом хотел соединить гуманизм и религиозность. Основать гуманизм на более твердом фундаменте, нежели просто - рациональная выкладка того, что человек - добр. В чем причина этого кризиса гуманизма и получилось ли опереться на религиозность? А точнее, что уж греха таить, почему этого брака гуманизма и религиозности - не получилось? Светлана Коначева: Классический гуманизм, скорее, оставляет религиозность за скобками, или просто говорит о некоей естественной религии, о которой говорили Лессинг, Лейбниц и Руссо. Естественная религия свойственна человеку, для которой постулатом будет, по сути дела, бессмертие души и некоторые этические нормы. Гуманизм попытался или, можно сказать, религиозность попыталась как-то совпасть с гуманизмом. В 19-м веке - тоже, потому что сами поиски религиозного "априори"... ну, вот сказать: человек от природы религиозен, - но ведь это, по сути дела, то же, что сказать: Руссо - человек от природы добрый. То есть, примерно ход тот же самый. То есть, в человеке, так или иначе, хочет он того или не хочет, нравится ему это или не нравится, - есть вот это стремление к Абсолюту, стремление к бесконечному, стремление установить связь с этой потусторонней реальностью. И это его явно характеризует, скажем, с положительной стороны. И отсюда всякие надежды на то, что религия имеет основание в человеческом сообществе, так же, как и гуманизм надеется на то, что человек, исходя из того, что он таков, может создать некую справедливую социальность. 20-й век показывает, что это не так. Иллюзии по поводу априорных структур в человеке рушатся, и религиозны гуманистические люди. Не случаен протестантский пессимизм, это очень характерно для Барта и для Бультманна. Но вот здесь, мне кажется, что как раз фигура Дитриха Бонхеффера, его размышления, выходят за пределы вот этого радикального протестантского пессимизма. Потому что, когда он пишет о совершеннолетнем человеке, безрелигозном человеке, который становится безрелигиозным, он не торопится его обругать. Наступающая безрелигиозность парадоксальным образом оказывается своеобразным источником оптимизма для Бонхеффера. Причем, надо помнить, когда написаны эти строки в 44-м году, человеком, сидящем в берлинской тюрьме. Яков Кротов: Гуманизм и религиозность - возможно ли им соединиться? Любовь Теодорович: Будущее религиозности и будущее гуманизма, конечно, одно, в той степени, в которой эти оба феномена существуют в самом человеке. Эта религиозность не определяет человека целиком, это составляющая его часть. Мне кажется, будущий этот глобализм будет как-то подобен по-своему структуре самого человека. Поэтому нам надо смотреть внимательнее на эту структуру, и тогда мы можем дальше прогнозировать, что будет в социальных каких-то тенденциях. Все это уже делалось совсем недавно, и методы должны, наверное, сохраниться, потому что методы отработаны хорошие и удовлетворительные вполне - и в компьютерных методиках, и просто в математических. Но само качество религиозности, как возможность общения не только с духовным миром, но и с Творцом, нигде никогда не учитывалось. А оно, из того, что я знаю по специальным исследованиям глобальных гуманитарных процессов, должно пойти в основу. Просто надо включить в эти же самые по методикам исследования глобальных процессов гуманитарных свойств человека быть религиозным по отношению не только к духовному миру или самому себе, но и Творцу. Яков Кротов: Что ждет нас в будущем, если и дальше будет продолжаться это "понижение" религиозности? Иннокентий Павлов: Мы просто должны помнить об этом учении Павла, об избранничестве, то есть - кого Господь избирает, кого он влечет к себе. Опять-таки - помнить учение-предопределение. Оно, кстати, вполне православно, хотя сформулировал его отец западной церкви, но эта церковь была неразделенной и, более того, были очень интересные работы, в частности - профессора Казанской духовной академии Леонида Писарева, где он как раз отстаивает мнение о православном характере учения о предопределении. Во всяком случае, я, в этом отношении, смотрю с оптимизмом. Другое дело, что, понимаете, поскольку это была целая индустрия отправления культа, была и есть, опять-таки церковь в течение веков работала в России как идеологический институт. Конечно, это проблема, потому что связано это с чисто земным, материальным благополучием, давайте будем называть вещи своими именами. Но если действительно жить ради Христа Иисуса, не ради "хлеба вкуса" - это выражение святителя Дмитрия Ростовского, - то, я думаю, все-таки на будущее можно смотреть с оптимизмом. Яков Кротов: Религиозность ведь и сегодня очень разная. В упадке религиозность, я бы сказал, нормальная, в упадке религиозность неагрессивная, когда человек действительно ищет в церкви своего спасения. И, между тем, статистика, научные исследования, показывают, что восходит, набирает силу религиозность так называемая фундаменталистская. В конце прошлого века появился термин фундаментализм, когда в Америке на одном из съездов очень консервативно настроенных христиан был принят ряд пунктов, по которым они договаривались как о символе веры - что на этом стоит, например, фундамент нашей веры, принцип, что Священное Писание есть руководство непогрешимое на всех путях нашей жизни. И с тех пор этот термин обозначает не только разновидность протестантизма, но и тех православных, тех католиков, тех религиозных людей, которые довольно агрессивно проповедуют свою веру как единственно правильную. И за счет этой правильности, как религию, которую можно и нужно насаждать силой, насаждать при помощи цензуры, насаждать при помощи школьного воспитания и факультативного или принудительного, но, во всяком случае - насаждать, потому что иначе погибнет мир. Конечно, эта фундаменталистская религиозность пока еще очень слаба, она возродилась относительно того почти нуля, к которому она свелась в начале 20-го века, но все-таки она очень пугает современный мир. Значит, пугает и упадок обычной религиозности, и нарастание вот этой религиозности агрессивной, консервативной. Чего же ждать в будущем? Светлана Коначева: Сочетание религиозности и безрелигиозности внутри христианства, наверное, очень характерно для второй половины 20-го века и для попыток возрождения этой фундаменталистской религиозности. Конечно, тексты того же Бонхеффера и Барта - это не универсальная отмычка, это не ключ. И, надо понимать, что даже сам Бонхеффер задает, скорее, вопросы, а не дает ответы. И теология второй половины 20-го века пыталась дать ответы на эти вопросы, это - теология смерти Бога, теология надежды. Мне кажется, что это, скорее, неудачные ответы. Христианству предстоит попытаться переосмыслить метафизические представления о Боге. Яков Кротов: Звучит высоко. Но вот, мне кажется, в чем опасность: безрелигиозность, совершеннолетие человека, как говорят современные немецкие богословы, безрелигиозность как особое свойство современной веры, безрелигиозность как отказ от насилия - это звучит неплохо. Но, к сожалению, среди моих, например, знакомых, есть много людей, которые, послушав наши разговоры про то, какая хорошая вещь эта безрелигиозность, скажут: ну, все прекрасно - значит, мы можем не ходить в церковь. Я знаю многих людей, которые были верующими, но, отталкиваясь от религиозности агрессивной, старой, фундаменталистской, уходя в эту новую безрелигиозность, потеряли церковность, потеряли церковь. И, в сущности, теперь для них вера - это такая интеллектуальная "игра в бисер". В чем слабые стороны безрелигиозности, которые я бы назвал христианской безрелигиозностью? Светлана Коначева: Конечно, к сожалению, в нашем человеческом мире все может стать "игрой в бисер". Это становится "игрой в бисер" и становится способом интеллигентской заносчивости и ощущение себя вот этим совершеннолетним человеком, который не нуждается больше всех этих мифах. Здесь ведь важно понять, что для Бонхеффера дальше из этого строгого понимания того, что человек не нуждается в гипотезе Бога как сверхъестественной силы, следует Бог, который соучаствует в страданиях мира, и, соответственно, и безрелигиозный христианин - это тот, кто разделяет это страдание. Здесь очень интересный момент, который, может быть, возникает с какими-то особенностями нашего российского сознания. Помните эту хрестоматийную фразу Достоевского: да, если Бога нет, то все позволено. Один ход. И ход, который возникает у того же Бонхеффера, жить, как если бы Бога не было. И для него это означает предельную полноту ответственности. Яков Кротов: Классическая религиозность, классическая обычно христианская религиозность, при всех своих достоинствах ведь пронесла Евангелие по всему миру. Без этой - может быть. избыточной, ненужной самоуверенности, замкнутости, высокомерия, агрессивности, которых много было в христианстве, как было их много и в любой другой религии - без всего этого семя Евангелия, с нашей христианской точки зрения, не разнеслось бы по миру. Может быть, мне скажут: ну и хорошо - тогда бы не сожгли Джордано Бруно. Кто знает? Я боюсь, что Джордано Бруно был человеком такого типа, что его сожгли бы или при советской власти, или при любой другой. Он бы не вписался в любую структуру. И уже когда христианскую религию оттеснили от кормила власти, что перестали сжигать? Наоборот - стали сжигать, как мы знаем, намного больше. Тем не менее - слава Богу, что на место этой языческой религиозности, на основе которой сначала возникало и росло христианство, на место этой языческой религиозности приходит безрелигиозность, как отказ от насилия, как отказ от власти, как расширенное познание Бога. Теперь для христианина Бог - это не только царь и владыка, это некто, с кем мы призваны сострадать в мире. И в этом безрелигиозном мире остается вера, остается благодать, они наги и беззащитны, их не могут уже защитить даже религиозные чувства, потому что чувства вещь слабая. Значит, их может защитить только сам человек в полноте своей жизни. Как это будет происходить, мы не знаем и не должны знать, потому что это не ответ на задачу, а это - задача для христианина в современном безрелигиозном мире. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
